Czytaj książkę: «Кремлевский пул. Два полюса и шесть континентов»

Czcionka:

От автора

Благодаря профессии журналиста, режиссера-оператора документального кино и телевидения мне довелось стать участником многих интересных событий, побывать почти в ста странах мира, на всех континентах и полюсах нашей Земли.

В моей биографии были полярные экспедиции, съемки в период распада Советского Союза и волнений «лихих девяностых», репортаж из осажденного Белого дома, война в Чечне, бомбардировки Белграда, конфликты в Афганистане и других горячих точках.

Наконец, более двадцати лет работы в кремлевском пуле, сопровождавшем президента России и министров правительства в их многочисленных поездках. Все, о чем я пишу в этой книге, происходило на самом деле, но многие интересные детали и забавные случаи оставались, естественно, «за кадром», вне эфира официальных новостей. Принято считать, что работа журналиста – это «интриги, скандалы, расследования», но вы убедитесь, что это не так. Репортер, по сути, это профессиональный свидетель, наша работа связана и с риском, и с опасностью, и с нравственным выбором.

Позволю себе изменить имена и фамилии некоторых своих коллег по работе, так как понимаю – не всем понравится мое описание событий.

Полюс первый, Южный. Точка отсчета

Весной 1985 года экспедиционное судно «Михаил Сомов» оказалось в ледовом плену у берегов Антарктиды, в самом, пожалуй, удаленном и труднодоступном месте земного шара. Шел уже пятый месяц дрейфа, надежды на спасение таяли с каждым днем.

Мы вышли на верхнюю палубу. Абсолютное безмолвие и темноту полярной ночи вокруг нарушали разве что еле слышное тарахтение дизеля из машинного отделения и тусклый свет прожектора на мачте.

– Что говорят, сколько топлива у нас осталось? – спросил я.

– Капитан сказал, еще дней на десять хватит, – отозвался матрос Леха.

– А потом?

– А потом все остановится, погаснет свет… К вечеру в каютах будет такая же температура, как на улице. Сливай воду! Конец…

– Значит, у нас есть еще десять дней…

– Ну, вы оптимисты! – включился в разговор боцман Семен. – Какие десять дней? Пятьдесят айсбергов насчитали вокруг. Начнут опять двигаться, будет беда… Окажемся на их пути и пойдем ко дну, может, уже завтра все закончится!

– Вот ведь какая махина! – вздохнул Леха. – Только часть снаружи, три четверти под водой. И, главное, ветер может в одну сторону дуть, а айсберг идет в другую.

– На той неделе один рядом был, буквально в метре от палубы. Рукой можно было потрогать!

– Да! И мы без движения, стоим на одном месте! Никак не увернешься! Еще немного – и раздавил бы нас, как муху пришпиленную, даже не заметил…

– Удивительно, конец двадцатого века, человек в космос летает, а сюда добраться невозможно! – сказал я. – Вот и спасательная экспедиция застряла, так и не дошла до нас…

– Все, это был последний вариант, больше нет. Даже самолету несколько тысяч километров лететь от ближайшей земли. И что? Сесть-то невозможно. Ни метра ровной поверхности, одни торосы вокруг!

– Тише! – поднял вверх руку Семен. – Кажется, опять начинается!

Издалека приближался тревожный гул. Вздыбленный лед, ломаясь, напирал на борта судна.

– Пошли посмотрим, что внизу!

Спустились по трапу в трюм, между собой мы называли его «преисподней».

В свете луча фонаря внутренние стальные шпангоуты «Михаила Сомова» были похожи на искривленные ребра доисторического чудовища. Страшная сила давила на металл извне, казалось, некоторые части обшивки прямо на глазах вминаются внутрь. Если корпус не выдержит, в пробоину хлынут тонны черной океанской воды и корабль пойдет на дно. Это произойдет быстро, даже не будет шансов выбраться на палубу…

Когда в дальнейшем случалось, что неблагоприятные обстоятельства складывались один к одному и вроде наступал «полный пипец», я вспоминал эти минуты и понимал, что это не так. Вот тогда был «пипец», а сейчас просто небольшое затруднение. Впрочем, на «нулевую точку» ситуация тоже не тянула, в дальнейшем встречались ситуации и покруче. Но эти дни в дрейфе всё равно стали на моей шкале везения своеобразной точкой отсчета.

«Открытие Антарктиды»

Антарктида – шестой континент, который не принадлежит никому. Любая страна может построить там полярную станцию и вести научные наблюдения. В середине пятидесятых годов двадцатого века Советский Союз решил заняться освоением Южного полюса. Первую антарктическую экспедицию возглавил известный полярник Михаил Сомов. В руководстве посчитали, что подвиг первопроходцев должен быть обязательно запечатлен на кинопленку.

Так в Антарктиде оказался мой отец – Александр Кочетков, молодой кинооператор Центральной студии документальных фильмов. На долгую, продлившуюся больше года зимовку остались девяносто два человека. Вечерами полярники собирались в кают-компании. Особых развлечений не было. В углу стоял проектор и не больше двух десятков жестяных коробок с копиями кинокартин.

Особым успехом пользовались комедии и фильмы про любовь. В одном из них главную роль играла актриса Валентина Ушакова. С ней отец учился в одно время на параллельных курсах в Институте кинематографии. Однажды он решился и отправил в Москву телеграмму: «Валя! Сегодня наш кинотеатр “Пингвин” был полон. В сотый раз смотрели “Запасного игрока”»… Актриса ответила, завязалась переписка.

По возвращении в Москву они встретились и поженились. Так на свет появился я, потом мой брат. Маме дали квартиру в кооперативе «Артисты кино и драмы» у метро «Аэропорт».

Нашими соседями стали актеры и режиссеры: Леонид Гайдай, Михаил Глузский, Майя Булгакова, Надежда Румянцева, Любовь Соколова, Татьяна Пельтцер, Михаил Козаков, Сергей Бондарчук с Ириной Скобцевой, Георгий Юматов, Всеволод Санаев… всех перечислить невозможно.

Наша квартира была на пятом этаже. На шестом жила семья Добродеевых. С Олегом, будущим руководителем российского телевидения, я ходил в одну группу детского сада. На четвертом, под нами, обитал поэт Михаил Матусовский. Часто, разыгравшись с братом, мы шумели и бегали, стуча голыми пятками по паркету. Мама тогда говорила: «Тише! Мешаете Матусовскому писать “Подмосковные вечера”!»

Какое-то время в доме жил и Евгений Евтушенко. Возвращаясь ночью после дружеской вечеринки, он любил, остановившись посреди двора, прокричать: «Ну что, кто лучший поэт России?!» В ответ открывались несколько окон, и разбуженные жильцы объясняли ему, кто он есть на самом деле.

Отец часто уезжал в командировки, маму вызывали на очередные съемки. Когда не с кем было оставить, она брала меня с собой. Как-то мне даже довелось сыграть небольшую роль ее сына в одном из фильмов. В общем, сомнений в выборе будущей профессии у меня не было. Конечно, кино, только какое?

Что интереснее? Павильоны «Мосфильма» или путешествия с кинокамерой по всему миру? После учебы в Институте кинематографии я пришел на Центральную студию документальных фильмов, где работал мой отец.

Однажды он поделился со мной творческими планами:

– Есть одна идея! Было бы здорово вместе отправиться в Антарктиду, чтобы посмотреть как бы глазами двух поколений на хронику, что я снимал почти тридцать лет назад в первой экспедиции, и на то, что происходит сейчас. А фильм назовем «Открытие Антарктиды»!

– Здорово! Двумя руками «за»! Всегда мечтал побывать на всех континентах и полюсах!

И вот мы с отцом на борту «Михаила Сомова», готового отправиться в тот злополучный рейс.

Поздняя осень 1984 года. Эта экспедиция уже тридцатая по счету, поэтому нет торжественных речей с трибуны и духового оркестра, как обычно принято показывать проводы и встречи полярников в кино. На причале Ленинградского грузового порта лишь малочисленные родственники отъезжающих и сотрудник местной молодежной газеты, который, кажется, больше всех переживает об отсутствии у момента нужной торжественности.

– Молодой человек! Что вы стоите!? Обнимите и поцелуйте свою жену на прощание! – Фотограф все еще пытается выполнить задание редакции и сделать достойный кадр для завтрашнего номера.

– Извините, но это не моя жена!

– Ну какая вам разница? Вам что, трудно? Поцелуйте ее, пожалуйста!

– Эй, да что вы себе позволяете?

Капитан дал прощальный гудок. Легкая вибрация передалась на корпус судна и перила палубы. Внутри, в машинном отделении, заработали двигатели. Судно отошло от причала и развернулось носом в сторону Финского залива. Через полчаса за кормой пропали последние огоньки Большой земли.

Теперь на ближайшие два месяца «Михаил Сомов» будет нашим домом. Примерно столько занимает дорога через весь земной шар до ледяного континента.

Экспедиционная жизнь – отдельный мир. Твой круг общения – несколько десятков человек экипажа и полярники самых разных профессий: летчики и ученые, механики и повара. Никого другого не будет, все, к чему ты привык, осталось далеко позади. И нельзя сказать: «Знаете, я так больше не играю! Мне надоело! Хочу вернуться домой!» Что бы ни случилось, корабль движется только вперед.

Миновали экватор. Теперь с каждым днем температура воздуха будет снижаться. Навстречу стали попадаться обломки ледяных полей и айсберги, первые предвестники Антарктики.

Нужно было привыкать, что в Южном полушарии многое происходит наоборот. Ветер с севера несет тепло океана, а с юга – холод ледяного континента. Над головой появляются новые, незнакомые созвездия. Чем ближе к полюсу, тем больше длительность светового дня. Поэтому июль здесь – это середина зимы, а декабрь – самый разгар лета. И солнце светит круглые сутки, не опускаясь за горизонт.

Новый год всё равно ждали и к нему готовились. Достали из морозильной камеры настоящую зеленую елку и установили в кают-компании, развесили на стенах гирлянды. Повар приготовил праздничный ужин, а радисты завели на судовые динамики бой курантов Спасской башни.

Утром «Михаил Сомов» вошел во льды. Ко всеобщему удовольствию, качка прекратилась. Я решил спуститься в трюм за новой партией кинопленки и заодно отнести на хранение снятый материал. Внизу звук ломающихся льдин был слышен гораздо сильнее. Прикоснувшись рукой к корпусу, почувствовал его дрожь и вибрацию. «Интересно, а какая толщина металла?» – не успел подумать, как сильнейший удар сбил меня с ног и отбросил в угол. Где-то рядом раздался жуткий скрежет, замигала лампа дежурного света, послышались звуки сирены и топот ног.

– Что случилось? – выбравшись наверх, спросил у первого встречного.

– Не знаю! Вроде наскочили на что-то.

В нашей каюте никого не было, на полу валялись упавшие с полок вещи. В конце коридора произошедшее событие обсуждала группа моряков.

– Как раз был на мостике, – рассказывал один из очевидцев. – Капитан пришел совсем никакой.

– Что, после вчерашнего?

– В хлам просто! Ребята его обратно в каюту пытались отправить…

– А он за штурвал, порулить захотел! Вот и порулил. С полного хода на камни! Здесь же на подходе к станции гряда скальных пород близко к поверхности, разве не знал, не первый же раз тут?

– А с корпусом что?

– Неизвестно, разбираются еще…

Через час отец пришел с совещания.

– Капитана отстранили совсем, решение начальника экспедиции. Серьезное повреждение корпуса, водолазы обследовали, угрозы потери плавучести нет, но и двигаться дальше нельзя!

– И как теперь быть?

– На месте задержимся, будем думать, чем залатать дыру. В конце января ожидают самолет из Москвы, капитана отправят домой, пришлют нового.

Вечером за ужином в кают-компании обнаружилось еще одно неприятное обстоятельство. Чай в кружках оказался соленым. Видимо, пробоина пришлась на отсек с запасами пресной воды, которая перемешавшись с морской, стала непригодной для питья. Недели, потраченные на ремонт, окончательно сорвали запланированный график, что и стало причиной всех дальнейших бед.

Ну, а нам пришла пора прощаться с «Михаилом Сомовым». Погрузив на вертолет всю аппаратуру и личные вещи, мы вылетели в направлении станции «Мирный». Представляю, насколько волнительно для отца было снова увидеть места, которым он отдал полтора года своей жизни.

За прошедшие тридцать лет от старого поселка мало что осталось. Мне так хотелось увидеть кают-компанию, где, может, найдется кинопроектор и железная коробка с копией «Запасного игрока»… Но нет, все оказалось скрыто под многометровым слоем льда.

Новый «Мирный» представлял собой несколько зданий на железных сваях, укрепленных на выходах горных пород. В январе население станции достигло максимальной численности: в разгаре сезонные работы, уже начали прибывать зимовщики новой смены. Нам нашлось место только на раскладушках в библиотеке.

Книги сюда привезли еще с первой экспедицией. На верхних полках стояли полные собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма. Встав на стул, я вытащил несколько томов. Многие страницы оказались склеенными, за тридцать лет их никто даже не листал. Видимо, раньше такую литературу обязательно полагалось иметь в каждом книжном собрании.

Отец рассказал еще одну интересную историю: с первой экспедицией тридцать лет назад в Антарктиду привезли несколько бюстов Ленина и Сталина. Их выгрузили на берег и собирались установить на центральной улице поселка, а также у входа в кают-компанию. Но налетевшая пурга все засыпала снегом, так их и не смогли отыскать. Уцелел только самый маленький, который поставили на полку. «Ну всё! Теперь домой лучше не возвращаться! Останемся здесь навсегда!» – загрустили полярники.

13 февраля 1956 года состоялось открытие станции «Мирный». Как раз в эти дни в Москве проходил ХХ съезд Коммунистической партии, на котором разоблачили культ личности Иосифа Сталина. Все с облегчением вздохнули и больше не вспоминали про потерю «ценного груза».

Мое спальное место располагалось вплотную к стеллажу с книгами. После тяжелого трудового дня хотелось почитать что-нибудь легкое и веселое, детектив на крайний случай. Но большинство было из обязательной школьной программы плюс «шедевры» иностранных авторов. Перед сном я мог протянуть руку и взять наугад любой том. Почему-то всегда попадался роман Томаса Манна «Доктор Фаустус». Должен сказать, что более скучного и бессмысленного чтива я не помню, но для крепкого сна достаточно было всего пары страниц. По иронии судьбы, позже, когда сдавал экзамен по зарубежной литературе на сценарном факультете ВГИКа, мне достался билет с этим произведением. Я получил «отлично», так как преподаватель признался: «Первый раз встречаю студента, который реально читал “Доктора Фаустуса”!»

Внутри континента

«Мирный» расположен на побережье Антарктиды. Путь вглубь материка пролегает через зону ледниковых трещин, достигающих порой сотен метров в глубину. Представьте себе – трактор тащит за собой на лыжах утепленный жилой балок, к которому сзади пристегнуты сани, груженные бочками с топливом. Балок – это помещение где-то десять квадратных метров, в котором находятся спальные места для нескольких человек, здесь же кухня и столовая, научная лаборатория и склад.

Разбитая колея от предыдущих походов состоит из ям, снежных застругов и ледяных торосов. Внутри во время движения нельзя расслабиться, жесткие удары лыж о препятствия норовят сбросить с койки и сбить с ног, поэтому лучше всего сидеть, держась за прикрученные к полу предметы. Все летающие по салону вещи так или иначе находят свое место.

Помня о трещинах, первый десяток километров идем с открытыми дверьми, чтобы в случае чего успеть выскочить наружу. Дальше начинается подъем на купол, дизель трактора надсадно гудит, затаскивая прицеп в гору. Кстати, на полярных станциях моторы всей техники работают круглосуточно, их никогда не выключают, ведь на морозе будет трудно запустить снова, следят только, чтобы в баках было достаточно солярки.

– Ребята, мне надо сделать кадр, как идет поезд. Может, остановимся, я вылезу, а вы проедете мимо меня? – после нескольких часов тряски взмолился я.

– Погода портится. Давай пройдем максимально, сколько сможем. Будем делать привал на ночлег, там и поснимаешь!

Когда остановились, вокруг свистел ветер и летали снежные заряды.

– Ну что, будешь вылезать?

– Буду! С камерой зайду чуть вперед, махну рукой, а вы проезжайте мимо меня!

Когда выпрыгнул наружу, порывы ветра чуть не сбили с ног. Пригибаясь и падая на колени, с трудом преодолел десяток метров и достал из-за пазухи камеру.

– Эй! Давай вперед!

Снег залепил объектив, протер его, как смог, рукавицей. Наконец свет фар дернулся, и темная громада прошла мимо. Прижавшись к видоискателю кинокамеры, вел панораму, пока в кадре не исчезли последние габаритные огоньки.

Спрятав снова аппарат за пазуху, оглянулся. Видимость была нулевая. Тут я по-настоящему испугался. Где все? Вроде проехали только что вот здесь. А может, левее? Если выбрать неправильное направление, потеряешься и замерзнешь. В отчаянии опустился на снег. Прошло несколько минут, и я услышал далекий металлический стук. Пополз на него. Через пару десятков метров уткнулся в спущенную лестницу. В дверях чья-то темная фигура колотила половником по корпусу балка: «Ужин готов! Все к столу!!!»

Наутро о том, что была пурга, можно было догадаться только по наполовину занесенным гусеницам тягача. Над головой ярко светило солнце. Белизна снега обжигала глаза, смыкаясь вдали на горизонте с ультрафиолетом неба.

Продолжили движение. Радист, сняв наушники, сообщил новость, что в поезде на «Восток» одному стало плохо – гипоксия, пришлось снимать вертолетом. Гипоксия – это горная болезнь. С набором высоты в разреженном воздухе становится меньше кислорода, кружится голова, человек начинает задыхаться. Кто-то нормально переносит эти условия, а кто-то нет, заранее не определить. Лечения и таблеток нет, надо срочно эвакуировать больного с высоты.

Станция «Восток» расположена на Южном геомагнитном полюсе. Ил-14 плавно сел и прокатился на лыжах до конца взлетно-посадочной полосы. Аэропорт. Пара скамеек – зал ожидания. Тут же установлен памятный знак – деревянный земной шар, изрядно потрепанный ветрами и солнцем. Стрелки указывают расстояния до различных географических точек. До Москвы 14 724 километра.

– С прибытием! Закрой лицо, можешь с непривычки застудить легкие, – посоветовал один из встречающих. – Хотя сегодня тепло, минус 46, лето пока, еще недели две продлится.

Я натянул до глаз шарф, но дыхание все равно не входило в нормальный ритм.

– Высота почти четыре километра над уровнем моря, кислорода мало. Ничего, приспособишься! Главное, без резких движений. Кино делать у нас будешь?

– Да!

– Вон, смотри, отсюда хорошо снять общий план. – Он показал рукой на две высокие антенны с металлическими лестницами. Пока лето, можно, потом уже не залезешь.

Зимой на Южном полюсе царят температуры под девяносто. В таких экстремальных условиях может выжить только человек. Собаки и кошки, которых пробовали привозить сюда, не смогли выдержать и нескольких дней. Ребята рассказали, было, правда, исключение. В одну смену среди продуктов повар обнаружил живого таракана. Его поселили в самом теплом месте на кухне, поставили блюдца с водой и едой. Питомец как мог скрашивал жизнь и быт полярников. Закончилась эта история трагично. Кто-то из новой смены по незнанию опрометчиво прибил домашнее животное рукавицей. С живодером месяц после этого никто не разговаривал.

Одевшись потеплее, я засунул камеру за пазуху и вышел на улицу. На поверхности ледяной пустыни выделялись только дымящая труба дизель-электростанции и вышка буровой. Пройдя метеоплощадку, направился к двум антеннам возле аэродрома. Достаточно бодро вскарабкавшись по ступеням на пару десятков метров в высоту, достал камеру и фотоаппарат, чтобы снять общий план «Востока». Сразу пожалел, что не взял с собой страховочного пояса – держать одной рукой камеру было неудобно, вторую отпустить боязно. Успокоив дыхание, кое-как снял несколько кадров и, закинув на шею ремень от аппаратуры, намертво вцепился в металлические прутья вышки. В этот момент силы меня покинули.

Сколько времени так висел – не знаю. К счастью, заметили ребята. «Снимай ремень с шеи! Бросай все! Иначе не спустишься!» Слава богу, техника упала в центр растянутого одеяла. Осторожно перехватывая онемевшими руками лестницу, делая по одному шагу в минуту, наконец оказался внизу.

В теплом помещении аппарат моментально превратился в белого ежа, на поверхности металла выросли ледяные иглы. Так я понял особенности киносъемки «по-восточному». С тех пор на улице возил за собой санки с тремя камерами в теплых сумках. Достав одну, можно было работать не больше двух минут, дальше пленка рвалась, не выдержав мороза. Убрав обратно, доставал другую, потом третью. Всё! Нужно было возвращаться в помещение и отогревать оборудование в закрытых кофрах не менее суток.

Да, на «Востоке» ко многому нужно было привыкать. Вечером, взяв гитару, трудно было спеть песню целиком, между куплетами отдыхали, восстанавливая дыхание. Вода, которую вытапливали из снега, на высоте закипала уже при 80 с чем-то градусах, поэтому продукты плохо готовились, в чем я сам убедился, помогая повару.

«Смотри, тебе пора уже возвращаться в “Мирный”, – напомнил начальник станции, – а то ненароком останешься здесь еще на год. Впрочем, я не против!»