Czytaj książkę: «Война, которой не будет?», strona 32

Все бы ничего. Не слушает дочь – ее право. Дочь тоже далеко не всегда слушала, вот и осталась одна с Маринкой без мужа и без квартиры. Пришлось жить в этой же общаге с мамкой в одной комнате. А этот хмырь почти каждый день под ногами тусуется. Хоть и живет в соседней секции, и когда я дома старается лишний раз глаза не мозолить, но все равно слишком его много. Да еще с дурочкой дочерью общий язык нашел. Маринка с ним гораздо охотнее проводит время, чем с родной матерью или бабушкой.

Так и тянулось бы у меня незнамо какие годы. Потому как все попытки найти не просто трахаля, а нормального самодостаточного мужика оканчивались неудачей. Кому нужна баба с высшим образованием, без квартиры, но с приданым в виде довольно капризного, а временами и истеричного ребенка. Да еще и работа бухгалтера в фирме дурацкая. Начинается с десятого часу дня, хоть выспаться можно, но зато заканчивается зачастую поздно вечером. А конец месяца, а тем более квартала, так и вовсе без выходных. Оно может и не так плохо – родных: мать и чадо, почти не видно. Но досадно и всего остального тоже. Как, насколько память не изменяет, накропала одна коллегиня – Наташка Сыромятникова:

… Так живем всю жизнь, не видя света,

Дебит, кредит это не игра.

И весною и в разгаре лета,

Мы не люди, мы – бухгалтера….

В один не самый добрый день, открылось, что у матери рак. Лечилась от него она совсем недолго и угасла быстро как свечка. Менее чем за год.

После похорон. Сергей Виссарионович стал исполняющим обязанности коменданта. Нас не трогал, наоборот: и стирка (кроме женских штучек), и готовка обедов-ужинов на нем. Вот только Маринка совсем перестала слушаться меня. Чуть что, то только полупьяный завхоз у нее авторитет. Какую мать это не взбесит? Однажды утром собирая дочь в школу, с какого-то тут же забытого пустяка, началась у нас обеих истерика. Паршивка даже плюнула в меня. Я не в силах сдержаться отхлестала её по щекам. Понятно, тут и крики и вой, которые наверняка пол общаги слышали. Ну и конечно тут же явился И.О. коменданта. Грубо вырвал у меня моего ребенка. Почти полуголую увел одеваться к себе. Я, конечно, не отдавала себе отчета. Само сорвалось, мол, привлеку его за совращение малолетних. Он ничего не сказал, только посмотрел на меня так, что чуть не подавилась, но ведь не успокоилась, еще кучу гадостей наговорила. Через полчаса, отправив мою дочь в школу, он зашел ко мне. Я все еще валялась в постели, уткнувшись в мокрую от слез подушку. Понимаю – не права, но извиняться не собиралась. Думала – прочитает сейчас лекцию и уберется, а я виду не подам что слышала.

Но вышло не так. От неожиданности я даже пикнуть не успела. Скинул он с меня одеяло, задрал рубашку, гипюровые трусики под его лапами порвались ровно из паутины. И вошел он в меня безо всякой подготовки. Это же больно поначалу оказывается, когда вот так сразу. Я попробовала сопротивляться, но крепкий удар в бок лишил дыхания. А когда, наконец, то в легкие стал поступать воздух, насильник уже сделал свое дело и тяжело дыша, сказал: – «Если пикнешь хоть в полслова, сегодня же вылетите обе на улицу».

На работу в этот день я опоздала. Прикидывала, как бы пострашнее отомстить. Была б моя воля, по клочкам бы его шкуру, одними ногтями содрала. Но месть со шкуродерством пришлось отложить. Куда-то ведь с ребенком действительно деваться надо. В общаге прописки, кроме очень временной, конечно же, нет. Квартиру снять, так не по моей зарплате. Родных, которые бы приютить смогли – никого. Стиснула зубы и гордость в узду, но жить-то надо, подставляй….

Дня через два он снова зашел, когда Маринка собиралась в школу. Помогает ей портфель собрать вечно с вечера не приготовленный. Она с ним щебечет дурочка малая, а я молчу, прикидываю каким бы словом побольнее его задеть, конечно, как дочь уйдет. Но вот ушла она, а я такая вся разгневанная только рот открыла, как он развернул меня и раком поставил. Коротенький халатик чуть ли не на голову задрал. Попробовала я сопротивляться, но он натренированным уже движением, сдернул мои трусишки и спокойно вошел в меня, но еще сволочь волосы так кулаком стянул, слезы на глаза и мысль одна, побыстрей бы все кончилось. В этот раз само соитие больным не было. Как ровно я уже готова была.

Так и повелось у нас. Раза два в неделю заходит он по утру, провожает мою дочь в школу. А потом пользует меня, повернув к себе попой. Зато все постирано у нас и выглажено. Продукты закуплены и ужин сготовлен. Никому я, конечно, не рассказывала об этом, об изнасиловании, только чувствую, чуть ли не нравиться такая жизнь стала. По крайне мере даже работа уже не столь раздражала.

Однажды, правда, не пустила его. Только он дочь выпроводил, я вытолкнула его и закрылась на замок. С содроганием ожидала, что начнет вышибать дверь. А он просто ушел. Я сначала улыбнулась своей маленькой победе, а потом разревелась как дура.

Больше недели он вообще к нам не заглядывал. Пришлось по вечерам готовить самой, но Маринка – маленькая сволота, отказалась прикасаться к моей стряпне. Мол, такое даже кошка общагинская обнюхав, тут же лапами вокруг заскребет. Дочь, после школы весь день проводила в завхозовской комнатушке. Там и уроки делала, там и ела, домой только спать заявлялась.

А потом, утром, нас опять настигла какая-то истерика. Маринка удрала от меня в одной пижаме и вернулась только со своим Виссарионовичем. Он молча собрал и отправил её в школу. Затем, одним жестом показал, мол, поворачивайся. Я встала в привычную позу, а сама чувствую уже плыву. Хотелось мне его так даже скулы свело. Он только вошел в меня, а я уже в полном экстазе. Позже, когда он вытирал свое дело моими трусишками, я спросила, почему он никогда не разговаривает со мной. А ты разве хочешь? – ответил он. И действительно совсем недавно казалось поговорить нам не о чем. Но теперь-то и выглядеть он стал по-другому. И прическа появилась, и бородка аккуратно пострижена, и запах изо рта исчез, зубы видимо нашел время и деньги залечить. Еще на моё восприятие повлиял случайно подслушанный разговор болтушек студенток. Обсуждали они на общей кухне какого-то своего сокурсника – ловеласа. Одна соплячка высказалась: – Да ну его, липнет ко всем подряд, а сам, как до дела дойдет, дернется четыре раза и потёк. Ну ни малейшего удовольствия. Я уж лучше бы нашему коменданту отдалась, сразу видно, что мужик….

Разговаривать с Сергеем Виссарионовичем я почти и не разговаривала. Но запирать перед ним двери больше не пыталась, впрочем, и ложиться под него не торопилась. Пусть по привычке сзади пристраивается. Но один раз, когда он, проводив Маринку, только пристроился, двери отворились, и дочка ввалилась в комнату. Она как всегда что-то забыла положить в портфель. Глаза ее округлились, рот открылся готовый закричать. Я от растерянности застыла как вкопанная. Сергей же отскочил от меня, моментально вздел спущенные до колен брюки. – Мариночка, маленькая, пойми, у взрослых так иногда бывает. Иди спокойно в свою школу. Никто никого не обидел. Хочешь, я тебя провожу? Маринка же в ответ только фыркнула и умчалась, так и не взяв того, за чем возвращалась. Я зарычала: – ты бы хоть бы дверь запирать научился. Он только в ответ виновато улыбнулся. Закрыл двери и повалил меня на спину. Я готова была орать еще долго, да он не прислушивался, а так классно распластал меня. И все слова и мысли унеслись и потерялись в истоме охватившей мое тело. В первый раз я поняла, как долго он может доставлять наслаждение. Его губы и язык, то нежные, то грубые, касались самых сокровенных точек, и все тело отзывалось на них таким… трепетом. Тихий стон и даже поскуливания вырывались у меня, пожалуй первый раз без всякого притворства. Не помню, чтоб я активно помогала ему, но простыня, скомканная подо мной и влажная от пота, говорила сама за себя. Не знаю что такое оргазм. Мне кажется, он всегда со мной. Но в этот раз, подчиняясь волнам разливающегося блаженства, я просто потеряла сознание, потому не почувствовала даже как Сергей выплеснул семя. Даже как ушел, помню смутно, через пелену влаги застлавшую глаза. А когда он ушел, я еще с полчаса лежала и боялась пошевелиться, чтоб не утратить услады владеющей телом.

Через несколько дней, в фирме у нас, состоялась корпоративная вечеринка. Как бы ни обзывалось мероприятие, но на пьянке, вроде бы знакомые люди зачастую меняются до неузнаваемости. А наш шеф уже давно оказывал мне знаки внимания. Но, во-первых, он женат. Во-вторых, заигрывал не со мной одной. Поэтому изображать, мол могу пообещать что-то, не торопилась. А тут все подвыпили неслабо. Одна девица даже сплясала со шваброй на столе, изобразив полуэротический полустриптиз. А я, вроде бы вела себя достойно и всё сделала как учили. Градус не понижать. Только все одно по утряне так нехорошо. А ведь выпила-то всего ничего. Сперва бокал легкого пивасика. Это градусов с пяток. Затем винца столь-же. Ну градусов одиннадцать не боле. Потом шеф «отвертку» подсунул. Фужер и градусов двадцать. Кончила вискарем. Рюмок пять иль семь, но всяко не стакан же. А надо было стаканчик сразу замахнуть? Короче, понятно, атмосфера была такова, что когда начальник поволок меня в свой кабинет я не стала жеманничать из себя наивную невинность. Разложил он меня прямо на канцелярском столе, бережно сдвинув в сторону деловые бумаги. И пыхтя стал пытаться удовлетворить. Нет тут не права, мужики про нас в это время не думают, буть ты хоть четырежды Мерилина Монра. Придавил он меня, как паровой каток, и потел при этом как ну очень паровой. Но я ощущала только твердую холодную столешницу под своей спиной, смотрела на свет фонарей, пробивающийся сквозь сдвинутые жалюзи, и думала о том, чтоб скорей всё и без всяческих последствий закончилось. Надо будет, так лучше уж сама себя доведу…. Толь от отстветов фонарей, толь от холодной твердости стола, а вернее всего с того, что жизнь моя такая беспутная и беспросветная как эти пластиковые ролеты, на глаза навернулись мелкие, непрошенные слезинки. Странно, а шефу видать понравилось, раз я не изображаю море страсти. Замерев и выждав положенную паузу после пары аккордных конвульсий, он губами осторожно промакнул влагу в уголках моих глаз. К своей чести он не задал насколько любимый, настолько и беспросветно глупый вопрос мужиков: – И как я(он) тебе? А то бы я с готовностью ответила: – Ты(твой) просто чемпион! Подразумевая, конечно, что по скорости. Как сказала одна героиня из любимого сериала: – Это были самые незабываемые пятнадцать секунд в моей жизни. Отвалившись в сторону, благо стол широченный, шеф, удовлетворенно побулькал: – Я думаю нам полезно будет продолжить это тесное сотрудничество.

– Ага, только не в такой обстакановке, – промурлыкала я.

Позже, буквально через пару дней, он предложил снять для меня квартиру и стать, так сказать, официальной любовницей. (Бытуют известные секретутки. Только им далеко не всё доверить можно. Целесообразнее иметь бухгалтёрку. Она блюдёт самое главное для любого босса, – финансы). Отказать я ему уже не смогла, потому что дура и натворила дуростей….

Проснулась я на следующий день после фуршета довольно рано. Голова трещала и желудок требовал освободить его от последствий вчерашнего коктейля. Приведя себя в кое-какой порядок, вернулась в свою кровать, отоспаться за всю трудовую неделю. Но уснуть сразу не сподобилась и ворочалась с боку на бок, пытаясь поудобнее пристроить больную голову. И тут до меня донеслось странное сопение моей дочурки. Я тихонько подошла к ее диванчику и резко сдернула одеяло. Моя доча, зажав лодочкой обе ручки между ног, наяривала сама себя, прям не сняв пижамки. И даже успела вспотеть от занятий онанизмом. Я заорала как укушенная. – Это что, мол, такое!? Это где ты подобному научилась!? Она, видать, с перепугу пролепетала нечто похожее на то, что Сергей Виссарионович на такое не ругается. Не помню, как оделась сама, как одела ребенка. Словно в бреду приволокла я её в расположенную неподалеку судмедэкспертизу. Там кричала и требовала взять анализы у дочери на нарушении девственности. Мне объяснили, я должна сначала написать заявление, о том, откуда у меня возникли подозрения, что с ребенком не все в порядке.

С тупой мстительностью я написала, гражданин такой-то, являясь и.о. коменданта общежития и пользуясь служебным положением, склоняет к сожительству меня и мою малолетнюю дочь. Видимо тогда же за Сергеем Виссарионовичем отправили оперативную машину.

Тест показал, к Маринке никто не прикасался, её занятия с собой не привели к потере девической плевы. Пока не доросла до похоти в себя чегон-ибудь запихивать. При разговоре с психологом она заявила, что мать, то есть я, дура и всё-всё выдумала. Промурыжили нас в ментовке бесконечно долго. Столько лет прошло, а вспоминаю, в висках давить начинает. Но еще хуже было, когда мы возвращались домой. Тогда мне показалось, на нас высыпала смотреть вся общага, – как быстро распространяются самые нелепые слухи. Никто ничего не кричал и не тыкал пальцем, но кажется, я поняла, что значит выражение «пройти сквозь строй».

Сергея Виссарионовича выпустили из милиции через сутки. Следователь извинился перед ним, но на работе попросили написать заявление по собственному желанию. Он ушел в тот же день, не заглянув к нам. Зато ко мне в комнату заявился куратор общежития из деканата и очень вежливо, как и настойчиво, попросил в ближайшее время освободить место проживания, поскольку мы являемся посторонними лицами и никакого отношения к учебному заведению не имеем.

Теперь у меня небольшая, с хорошим ремонтом, двушка, за которую платит мой шеф. Но при окладе главного бухгалтера не слишком затруднилась бы и сама. Стирает для нас машина автомат. Обеды я покупаю готовыми. Маринка, которая стала взрослее и совсем невыносимой, старается не часто попадаться на глаза. Пропадает то в компьютерном клубе, то в какой-то секции перепланеристов. И вот только иногда, по утрам, когда застилаю постель, так хочется, что б заглянул хоть на минутку… ».

Всё-всё переврала моя маманя, но так и не дозналась до самого главного, – я по-настоящему любила того, кого она обозвала Виссарионовичем. Любила, конечно, как ребенок, не знавший отцовской ласки, чувствуя в нем настоящую силу и надёжность мужчины, за которым можно прожить всю жизнь. Недаром говорится, как за каменной стеной. Где теперь такие? Но еще я любила его, как на беду свою маленькая, но настоящая женщина, и так хотела его, что временами все тело, чуть не до судорог, охватывала понятная нега.

Он конечно и не думал обо мне в сексуальном плане, и козёл всё, что должен был отдать мне, тратил на старуху, мать мою….

Пашка покосившись на уснувшую девушку, тихонько тронул Шурку за плечо. – Не спишь?

– Уснешь тут, когда чувство дружеского локтя все время норовит сунуться в печенку.

– Ну, извини, только еще вчера я хотел тебе вопрос задать, но ты меня заболтал, и я забылся.

– Я не врубился. Ты с вопросами или с упреками меня растолкал?

– С вопросом. Вот только не знаю, как правильно сформулировать.

– А ты, без заумничаний, просто спроси как есть.

– Как есть и даже как пить я и без тебя соображу. А тут такое дело – короче, на днях, хотел я снять проститутку. Но, она меня в ответ обругала. Может младшие лейтенанты, у их цеха не котируются, или со мной что?

– Ого, а как же твоя Гульнара?

– Да причем тут это, я же ее, считай, почти два года не видел. Да и не изменить ей хотел, а снять физиологическое напряжение.

– О tempora, o more¹⁸⁹. Это самое напряжение солдат снимает голыми руками. Хотя может ты и прав, поскольку давно известно, что если у человека одна жена, то она может стать эгоисткой. Впрочем ты еще не женат, только мечтаешь. И для меня женитьба это святое, то есть то к чему нельзя прикасаться. Был бы у меня батя, который приказал кинуть стрелочку каленую по ветру. Типа на чей двор упадет, та с тобой и под венец пойдет. Я бы жало-то отравил. Не пихайся. Действительно отравив стрелочку делу не поможешь. Надо к наконечнику бомбочку прикандыбачить, навроде как у чокнутого италогегемонца из кины, помнишь – Рэмбой обзывался. Чтоб всех потенциальных невест враз сдуло. Ой больно же, полегче локтями. Помню я твой вопрос. Только вот что ты ей, в смысле, девице легкого поведения сказал?

– Просто поинтересовался проститутка ли она. А как еще к ним подойти?

– Я бы на ее месте вообще в лицо плюнул. Ты представь, захотелось тебе выпить, и видишь двух мужиков явно ищущих третьего. И что, ты поинтересуешься, не алкоголики ли они? Они ж точно по бестолковке настучат. Ты ж у них спросишь, не хотят ли они выпить, или не соизволят ли принять в компанию для приличивуйствого кворуму.

– Так-то мужики, с ними все проще.

– Ну а у такой женщины, если вдруг сомнения какие, наверное, надо поинтересоваться, не работает ли она. Или, к примеру, сколько будет стоить ее помощь молодому пи…страдальцу. А кстати, как она обозвала?

– Сучёнок, а что?

– Вот видишь, тебе повезло, дамочка почти интеллигентная подвернулась, а то бы ходил сейчас с расцарапанной рожей. Ну а если после твоего вопроса, она тебя все же обслужила бы, то ходил ты как минимум с триппером. Так что все к лучшему. А вообще-то надо было раньше мне намекнуть, сводил бы тебя, где обои недорого продаются.

– Зачем мне обои? Куда мне их клеить?

– 

Да их особо и клеить то не надо, заплатил, и обедают, в смысле хоть одна, хоть обои дают. Можно на ночь, ну а с баблом туго, так на час. Ты до меня с вопросом о половом покрытии? Вот я тебе и объясняю, если деньги есть, то крой хоть на полу. Очень положительные женщины. Как положишь, так и ладно, тоесть без выкрутасов разных. Но ежели извращенец, то и тут вряд ли откажут. Вращай как хошь. Все похоти за Ваши денежки. Настоящие леди с заглавной буквы б. Только полной гарантии чистотости, тоесть отсутствия венерических заболеваний не гарантирую. Так что, повторюсь, все к лучшему. Еще раз процитирую незабвенных латинян: -

Perpise

finem

, то бишь, помни о конце. Спи, давай

и не забивай голову ненужными…. А впрочем, раз уж разбудил, то терпи мой трёп

…. Готов и весь внимание? Таки вот, довно нужно было предупредить о своих проблемах. Познакомил бы с одной классной медичкой. Она-то точно без заболеваний т.к. спит только с мужиками, которые сдали все анализы и стих: – Она была такою ласковой, что только мужиков чужих оттаскивай – не про неё. Лядью такую не обзовешь, поскольку даёт….. Что за глупое выражение? Дать как раз может только мужчина, а женщина всё в себя с пользой принимает....

– 

Опять ты поехал. Лучше расскажи как ты сам-то с ней познакомился? А то у меня, последнее время, с этим делом сплошной облом.

– 

И это у такого гарного хлопца, глядя на которого девки должны от вожделения все ворота обоссать? Но, впрочем, ворот за тобой и даже хлипкой калитки не числится. Все-все, бегу к теме. Это в госпитале было. Там почему-то все проще. Униформа медперсонала видно так покроена. Сказал я как-то симпатичной врачевательнице в которой почувствовал этакие тонкие флюиды: – Смотрю я на Вас сударыня и в самых высоких чувствах возмечтаю

– вот бы п

роснуться как нибудь рядом убедившись в том, что Вы такая же светлая и ладная, как мои юношеские грёзы.

– 

А она что?

– 

Она, конечно, строго: – «Вам, выздоравливающий, что б не грезилось, попрошу вкатить на ночь двойную дозу хлористого в

musculus

gluteus

». Что такое мускула с латыни я знаю, но за глютеус знаеш как испугался. Оказалось это в ягодицу укол очень больнючий. Если калачиком на кровати согнуться и терпеть до зубовного скрежета в заднице, то ноет он там минут с пятнадцать. А если бодренько хромать по коридору, то через пяток минут и не вспомнишь.

– 

Ну, опять ты. Что с девушкой-то?

– 

С девушкой? Прихожу я через пару дней на процедуру, глазки скромно опустив долу. Она же строго,

мол, назначенное Вам время, и называет такое, что я теперича на обед точняк опаздываю. Но с медперсоналом, как и с начальством, спорить себе дороже. Приползаю когда предписано, а она двери на ключик и с этакой ухмылкой – ты там так поэтично про светленькую говорил? Посмотри, я местами еще и загорелая, и халатик свой расстегивает на совсем бесстыдном теле. Что на такое ответить? Рази только – я Вам вдую по фень-шую.

Светилке медицины я доказал, во мне дремлет не только поэт, но еще и изобретатель. Нет, изобретатель какой-то Электрофорез. Я скромный рационализатор. Нет, опять не то – лизатор слово какое-то неприличное, хоть и рацио, т.е. с умом. Я противник засорения нашенского языка иностранщиной, но тут лучше импортное определение – куннилинг. Всё, всё понял, не пихайся. Вижу, утомил. Перехожу к делу. В госпитале эта прелестница заведует кабинетом всяких медико-электрических прибамбасов. Интересно, ну тьфу на тебя, чтоб ты там побывал только ближе к дряхлой старости. Самое чарующее, тама имеется удобная кровать для электросна. Вот к этому самой ложе я приспособил электрофорез. Одна пластинка укладывается под простынку, другая около изголовья. Когда тело, что в данный момент внизу, чуть вспотеет, и простыня станет токопроводящей, тот, кто сверху дотрагивается до пластины в изголовье. Ток слабенький, но ощущаешь его в таком месте, что…. Всё, больше не могу рассказывать – как вспомню, то… даже язык пощипывать начинает…. Теперь я со спокойной совестью могу уснуть, я ведь помог другу добрым словом? И не смотри на меня так, я вроде бы ни одними похабным выражением твой слух не осквернил.

– Да, друган. «Цветов он не дарит девчатам, а сразу снимает трусы». Раньше был журнал, интересный такой – «Техника молодежи» обзывался. Теперь от этого словосочетания даже пятиклашка скабезно хихикнет.

– А я еще увлекательнее знаю – «Весёлые картинки» – «Плей бой».

      4.

Уже почти ночью приземлились где-то под Астраханью. Самолет урулил на дозаправку, а бойцы расположились загорать под звездным небом. Ласка моментально исчезла, слившись с серым грунтом аэродрома. Почти молчавший несколько суток к ряду Батя спросил её хозяина. – Не боишься, что не вернется?

– 

Я ж ей за мать и отца. Она у меня под бушлатом, как у Христа за пазухой. Не боюсь, пока самца своего вида не встретит. Только видимо люди здесь уже достаточно постарались. Прожить бедной всю жизнь в девках. Ну а встретит кого, то, как и все дочери, не задумываясь, предаст

.… За неё

не боюсь, вот за себя, наверное, стоит.

– 

Чего, такой боязливый нынче вызвался? Комсомолец – доброволец, блин.

– 

Я не блин, даже на пончик не потяну – видать просто оладушка коль промямлил ладушки. Я не говорю испугался, а только констатирую факт. Зачем вот только девчонку за собой тянем?

– 

Ты ж историк, должен знать, женщины древних славян дрались наравне с м

ужиками. Ныне такая война,

всем работы хватит.

– 

Как-то не похоже, чтоб штабные перетрудились. В тылу вона экие мордовороты воюют, а поближе к смерти, так сопливых девчонок.

– 

Ладно, хорош блажить. Про смерть чтоб более не слышал не слова. И сопливыми девчонками себя с Пашкой больше не обзывай. Ты все понял рядовой?!

– 

Так точно ваш бродие. Но последний вопрос. Теперь-то уже можно узнать куда направляемся?

– 

Доберемся, узнаешь…. коньячка глоток хочешь?

– 

Нет, спасибо.

– Тебе спасибо раз отказался, самому мало осталось.

Шурка ж, про себя, пробурчал, – умеет же обрадовать начальник, ровно как известием, что аджикские гастербайтеры еще один православный храм отреставрировали.

Перед самым вылетом в самолет почти неслышно проскользнули девять абсолютно неразговорчивых мужиков, в не по сезону утепленной форме лишенной всяких регалий и знаков различия. Все разом рассевшись, установили между ног огромные рюкзаки, и уткнулись в них носами, едва транспорт натужно оторвался от земли. Потом был перелет над Каспием. Забравшись в хвостовую часть и уцепившись в пушечную турель, Саша долго смотрел на поблескивающую в лунном свете далекую воду. Проснулся, когда далеко внизу проносилась красная от солнечного света какая-то полупустыня, где-то не очень далеко перечеркнутая серой, серебрящейся полоской реки. Самолет забирался все выше, и выше. И хоть небо было почти безоблачным, но сквозь колышущуюся дымку едва угадывались надвигающиеся горы. Казалось, святые от белизны вершины их висят, не касаясь грешной земли, и было это до того красиво, что слёзы готовы были навернуться на глаза. А может быть мокрота на лице оттого, как зрело понимание – забросить в такую даль их забросят, а вот назад вернуть вряд ли расстараются. Вот эти девять мужиков, явно спецназовцы. Ужоль не им ли уготовано настоящее задание? Наша же шайка явно не при них – иначе бы перезнакомились сразу. А если мы только приманка, так чего ее облапывать? Каждый охотник знает, на подсадке нельзя оставлять свой запах. Нет, так не должно быть. Не стало бы командование грузить их и нас в один самолет – нельзя же все яйца совать в одну корзину? Впрочем, при нашей бедности у бедного начальства одни беды и отсутствие побед. Чего я про чужие яйца, когда свои бы где-то не разбить.

И все ж прислушиваясь к чему-то в себе, зрела уверенность – «со мной-то ничего непоправимого не может случиться». Обдумывая, откуда могли быть истоки этой просветлённой идеи, Шурка усмехнулся. То не ангел хранитель нашептывает, это собственный мозг, испугавшись перенагрузки от негативных мыслей, успокаивает. Сколько солдат так самообманывались перед своим последним боем. Но если дороги назад все равно нет, то и канючить тщетно. Как там любимый поэт сказал: – «В бури и грозы. В житейскую стынь. При тяжелых утратах и когда тебе грустно. Казаться улыбчивым и простым самое высшее в мире искусство¹⁹⁰». Жаль, так рано ушел сам себя прикончив, не выдержав житейской стыни….

Часа через четыре полета, во время которого не было предложено пассажирам, согласно аэрофлотовскому сервису, ни горячего обеда, ни даже элементарного растворимого кофе из пакетиков три в одном, самолет наконец-то пошел на посадку.

Только после приземления выяснилось, что забросили их где-то совсем недалеко от Мазари-Шерифа. Девять бойцов «невидимого фронта» и Батя исчезли, едва воздушный извозчик коснулся земли. Вот так вот просто и никакой таможни с вопросом: – оружие, боеприпасы, наркотики? А то тут-то без всяких приколов можно было ответить: нет, спасибо, у нас все своё.

Предоставленные сами себе пилоты «малышек» еще не успели вытряхнуться из чрева самолета, как пожаловал представитель гегемонских оккупационных войск в Афиганистане. Улыбаясь, тряс всем руки. Что-то лопотал, блистая белозубым оскалом. Пашка спросил у Александра. – Ты что нибудь понимаешь?

– 

Из его речи или из того, чего мы тут забыли? А впрочем, без разницы. Командиры что надо объяснят. Ты командир? Вот и начинай.

(в

Расеи все каверзные вопросы ожидает один ответ – а х то его знает. Вот на его, того кторый всё знает и шлют всех докучливых вопрошателей.)

После выгрузки подошел слегка повеселевший командир экипажа «Тушки».

– 

Ну, доставили вас, похоже, в целости. Удачи вам бойцы.

– 

Вообще-то желать удачи не добрая примета для нас неприметных, но и к Вам хочется обратиться с пожеланиями – благополучно на этой колымаге обратно добраться. Наверняка лётный ресурс лет с дцать назад отмотала?

– 

Техника, эта тогда делалась, когда к сроку эксплуатации десятикратный запас прилагался. Учитывая умелость её эксплуататоров. А умельцы наши таковы, аж без всяких моторов, на голой фанере летают.

– 

Ага, даже поговорка появилась про фанеру над Парижей.

Прямо на лётном поле окружила толпа гегемонцев. Все, опять же скалясь, лыбились по голивудски. Легонько пинали колеса, видимо показавшихся игрушечными, разведывательных машин. Похлопывали по плечам Рашей. Особенно Катюху, которая кроме прочих умений обнаружила дар переводчика, и доводила до Шурки и Пашки смысл отдельных фраз. Так уж вышло, от янки друзья узнали, путь их, оказывается, лежит вглубь Подлунной. Когда вернулся Батя, рядовой не выдержал и брякнул. – Неужто у нас всегда такое дуболомство будет, – весь мир знает наши планы во всех подробностях, а для своих военная тайна. Майор только отмахнулся. – Слышал ведь неоднократно, армейская служба проста, но тоже имеет свои ньюансы. Пусть их, знают наши планы. Секретный План наш всегда такой – будем страшны своей незапланированностью. Вот у этих есть поговорка, чем тупее фермер, тем знатнее его картошка или что там их крестьяне выращивают. А у нас…. Не хочется повторяться, но напомню, чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона? Всё поняли дрова?

– Сашка, негромко пробурчал – вообще-то правильно говорится – нюансы, но тут подойдет и нью анус….

– Батя, проигнорировав ропот, скомандовал: – теперь быстро обедать и грузиться в америгосскую технику! Пока они не передумали.

– Чего не передумали, покормить или перевезти? Поинтересовался Пашка.

– Еще один начал вопросы задавать. Хоть тебе как офицеру это и положено, но только когда старшие по званию разрешат. А сейчас кругом. Бегом. Вон к тем строениям, там для нас торжественный обед накрыт. И не вздумайте при этих (кивок в сторону гегемонцев), обсуждать наши порядки (кивок в сторону Шурки).

– Это Вы, командир, напраслину возводите. Откуда у нас порядки? Ну а если военную тайну об оных будут выпытывать, то ты меня знаешь, отвечать буду подробно, о чем не спрашивали, пока все не разбегутся.

Обед незаметно перекатился в ужин, на котором Батя продемонстрировал гогочущим союзникам умение поглощать стаканами сорокопятиградусное пойло. – Да разве то стакан. Здесь гамм сто с трудом втиснется. Да еще и наливают не до краев. А эт чо? О, знаменитая «Белая кобыла». Сколь их в этой бутылке поместилось? Всего-то четыре. Нет, не любят нас здесь. Но всеж чуток получше предыдушего «Джони Вокера», только всё одно ни градуса, ни аромата недостаёт. Короче, много пакостнее нашей горилки. Единственное что роднит, это послевкусие. Из всего опробованного ранее хуже только дезинфицирущее средство наполеоновских солдат, у нас известное под названием «Тройной одеколон». (Причем, Алан Делон, вопреки утверждению «Наутилус Помпильевского» Бутусова, признавался как в дремучей молодости тоже пробовал данный бальзамчик во внутрь). Наш офицер заморское виски употреблял, словно слегка заквасивший компот, тоесть стараясь не особо принюхиваться и занюхивая закуской. Зато почти не закусывая, только гримасой демонстрируя неодобрение, но главное внешне не пьянея. Шурка же в разгар общего веселья вышел на улицу, где к нему через некоторое время присоединился слегка подвыпивший Павел.