Czytaj książkę: «Проще убить, чем…», strona 25
– Тогда давайте завтра в семь у меня в офисе, – проговорил Дед и продиктовал адрес. И оба, не тратя время на взаимные прощания, оборвали разговор.
Хвыля, что было не редкостью, просидел в офисе дотемна. Но в этот раз совсем не из-за холодильных дел или менее легальных, но более денежных делишек. Он так и эдак прикидывал, что собирается Владику сказать. Он не страшился предполагаемой мести Скрепкина, его ничуть не волновала и неприязнь того к нему. Дед, как это ни удивительно, намеревался защитить память Жени от грязи. И собирался объяснить этому Отелло, что Колибри был чист, а его (Деда) поведение по отношению к юноше было следствием не похоти, а искреннего человеческого чувства и никогда не выходило за рамки, установленные самим Евгением. Наведя таким образом порядок в душе, умиротворённый Хвыля засобирался домой. Он кивнул стоящему на выходе вытянувшемуся в струнку охраннику и свернул к расположенной в стороне от здания стоянке. Дед уже почти подошёл к машине, когда краем глаза заметил мелькнувшую в его сторону тёмную тень. Но обернуться и выяснить, кто это, не успел. Удар страшной силы обрушился на его голову. И Дед Мороз закончил своё земное существование.
* * *
Владик не сразу понял, что сидит на переднем сидении своей машины, высунув ноги наружу и тяжело навалившись грудью, как старик на трость, на бейсбольную биту. Вяло, редкими каплями накрапывал осенний дождь, но голова библиотекаря была мокрой, будто он только что вышел из душа. Всё произошло точно как он хотел, и теперь Владик бессильно сопротивлялся чёрной пустоте, начавшей заполнять его душу. Да, он проломил Степану Андреевичу голову, но не испытал ни удовлетворения от нанесённого удара, ни злорадства от результата содеянного. На земле просто лежал немолодой, хорошо одетый человек с продавленной битой несимметричной головой, из которой вытекала ручейком кровь. Это было отвратительно. Владик не помнил, как добрался до своей машины, но, видимо, его никто не заметил, иначе обязательно обратили бы внимание на его безумный вид. Наконец, он кое-как пришёл в себя и поехал прочь, подальше от трупа, моля бога, чтобы его не остановил какой-нибудь гаишник. Он бы тогда во всём сознался. Взял бы просто и сознался. И попросил бы поскорее посадить в тюрьму. Но сотрудникам ГИБДД не было до его «лексуса» никакого дела. Машина ехала, не нарушая правил, не превышая скорости и в своём ряду, а привязываться к законопослушным водилам понапрасну в последнее время стало небезопасно. Владик выехал за город и свернул на какую-то дорогу, ведущую к дачному посёлку. Здесь ему пришлось переехать по мостику через какую-то местную речку-переплюйку. Скрепкин притормозил и остановился. Он положил биту в мусорный пакет и напихал туда для веса несколько камней. В темноте падение чёрного бесформенного предмета было практически невидимым, и только плеск подтвердил, что он всё-таки свалился в воду. Дело было закончено. Хвыля мёртв, а главная улика покоилась в тине под охраной лягушек и черепахи Тортилы.
* * *
У Назырова на кухне стоял угловой диванчик. Не какой-то из новомодных, а старый, из прежней жизни, который даже не был частью кухонного гарнитура. Изначально он и вовсе не принадлежал Игнату, хотя тот испытывал к нему ностальгические чувства, а однажды даже спас от «смерти». Когда-то этот редкий в советские времена предмет мебели располагался на такой же кухне у его хорошего приятеля. Тогда они были моложе и весёлой компанией с завидной регулярностью просиживали вечера за беседами, которые по мере увеличения выпитого портвейна, водки или другого алкоголя становились на удивление всё более интеллектуальными. Они могли начать застолье с обсуждения последнего матча «Спартака», а закончить спором о целесообразности разделения гипотетического и категорического императива у Канта. Но завершалось всё почти всегда одинаково. Хозяин квартиры приходил утром будить одного из не выдержавших алкогольно-философской нагрузки гостя, уснувшего калачиком на «уголке».
Потом всё стало меняться, в воздухе закрутились деньги, и друг Игната разбогател. Их встречи стали сходить потихоньку на нет, высыхая как ручеёк после дождя под лучами солнца. Приятель затеял евроремонт, после которого диванчику, конечно же, не осталось места, но выкинуть его на помойку Назыров не позволил, забрав к себе. Хотя потом не раз смеялся, вспоминая, чего стоило его разобрать и собрать снова. Сыщик тогда не раз проклял себя, возясь с непослушными винтиками, за несвойственное ему сентиментальное отношение к этому чёртовому предмету мебели. Но теперь Игнат мог спокойно позволить себе сидеть, взгромоздив ноги на один из катетов прямого угла, лениво прихлёбывая остывающий зелёный чай и тупо таращась в стоящий на холодильнике телевизор.
Было раннее утро. Тело сыщика ещё помнило сладкую истому бурной ночи, проведённой с Настей, которая, вольготно раскинувшись во сне, только крепче уснула, почувствовав свободу на узком лежбище Игната, с осторожностью вьетконговского партизана выползшего из постели, дабы, не дай бог, не побеспокоить любимую. Благополучно сбежав и удобно устроившись на любимом диванчике, он продолжал мучиться мыслью, что должен спасти девушку от уголовщины. Пока Игнат не понимал, как это по-умному сделать. Он не хотел раскрываться и рассказывать, что знает о происходящем в библиотеке, пугать статьями УК РФ и тем, что только в случае сумасшедшего везения и сотрудничества со следствием Настя будет проходить лишь как свидетель. Но он не хотел и давать девушке обещание замять историю, так как это совершенно не гарантировало, что на ночной притон не выйдет, если ещё не вышел, какой-нибудь мент из наркоконтроля и иже с ним. Да и сам Назыров как абонент библиотеки и знакомый с основными фигурантами мог оказаться в весьма неприятном положении. А это означало, что Настя, на которой он (смотрите, до чего докатился) был готов жениться, должна была напрочь исчезнуть из этой библиотеки совершенно чистой и непорочной, как рождённая из морской пены богиня Афродита. Однако голова сыщика была далека от мифологии, и в ней зрела безумная идея, настолько глупая и небезопасная, что он даже не представлял, как мог до такого додуматься.
…Были слякотные скучные будничные дни, такие, когда всё почему-то валится из рук, а проку от бессмысленной рабочей суеты оказывается совсем немного. Расследование Назырова и Михалёва, сыщика и бандита, стояло на месте. А исправно ходивший на работу Скрепкин выглядел усталым и в то же время мрачно сосредоточенным. Вэвэ даже решила, что он, наконец, сподобился и, как когда-то обещал, решил написать что-нибудь своё. Сама же она ходила необычно хмурой, забросив роль сводницы, от чего Владик и Настя только облегчённо вздохнули. А девушка продолжала киснуть, мучаясь выбором между любовью и деньгами. Конечно, ей можно было и напомнить, что она не первая оказалась в плену такой дилеммы. Но это вряд ли бы подняло ей настроение.
Пробегая глазами сводку преступлений за день, Назыров вначале чуть не пропустил фамилию Хвыля. Ведь всё в ней было, слава богу, не по его душу. А потом – чуть не подскочил. Вот оно. Началось. А ведь он предполагал… Чувствовал, будет война между группировками, и, возможно, библиотека, если и не была её основной причиной, то могла, как минимум, сыграть в ней роль запала. Дед, видимо, всё-таки крышевал Скрепкина и теперь допрыгался. Жалко мужика, у него было своё, хотя и воровское, понятие о справедливости, и своих пацанов он держал одновременно и в холе, и в строгости. А Владика теперь можно уже и не убивать. Куда ему теперь деваться. Будет платить новым хозяевам и на их условиях. Кокнули только Деда как-то странно, похоже, битой, хотя её саму и не нашли. Но Хвыля и сам виноват, что напросился на такой способ убийства, а не на пулю или нож. Всё верил, что со всеми сумеет договориться, и передвигался без охраны. Вот и допередвигался.
Игнат быстро прикинул, кто в этой префектуре был основным его конкурентом. Конечно же, Коробочка, или поплатившийся за свою любовь к Гоголю Коробков Игорь Леонидович. Как говорится, молодой, да ранний. И очень перспективный, если живой останется. Но, в сущности, Назырова это не должно было волновать. Привязывать Деда к убийству Колибри и консьержки у следствия оснований не было, а делиться подозрениями по собственной инициативе сыщик не собирался. Хотя понимал, что надо торопиться и вытащить из болота Настю. Игнат был уверен, что его коллеги докопаются, в конце концов, и до связи Деда с библиотекой.
А Клёпа неожиданно для себя почувствовал себя осиротевшим и брошенным на произвол судьбы. Всё хозяйство вдруг свалилось на него, а он к этому был пока психологически не готов. Но альтернативы Михалёву не было. Он занимал должность первого заместителя как в законно принадлежавшей Хвыле фирме, так и вне её, и пользовался у пацанов уважением. Но первый зам – ещё не босс. Как ни крути, а горизонты у того и другого разные.
Михалёв поставил своих людей под ружьё, хотя и не понимал, кто же их скрытый враг. Он поначалу грешил на Скрепкина, но сам босс говорил ему в день смерти, что разговаривал с библиотекарем и договорился о встрече на следующий вечер. И при этом был совершенно спокоен и доволен собой. Значит, никаких проблем в связи с этим босс не предполагал. Ведь какой тогда этому фраеру надо было быть падлой, чтобы забить с Дедом «стрелку» и до неё его коварно убить. Полный беспредел. Да и зачем ему вообще убивать? Из ревности? Неужели он действительно мог думать, что Дед, при его-то положении, стал бы сам марать об кого-то руки?
Нет, не библиотекарь это, хотя и стоило проверить. Пускай пацаны немного посуетятся. Только на пользу им, а то совсем заржавеют. Да и Коробочка ввиду новых обстоятельств мог попробовать хвост распушить. И его следовало бы проверить на вшивость. Перемирие-то, конечно, у них перемирием, как у Северной и Южной Кореи, а подляну всё равно мог кинуть, если бы был уверен, что сильнее. И ударил бы тогда точно, в самое сердце, можно сказать.
А может, он, Клёпа, и вообще изначально купился на фуфло? Хвыля-то только снаружи был Дедом Морозом, а так волчара ещё тот. Может, он сам и стоял за поисками «общака» и хотел прибрать всё с потрохами себе? И библиотеку, и деньги Скрепкина. Есть ведь много способов заставить человека «добровольно» передать свою собственность кому-нибудь другому, хоть чёрту лысому. А то с чего бы это вдруг ему так удачно вспомнилось про вора Фиру и Подольск? А Колибри – это так, расхожий материал, игрушка. Не понравилась – сломал. Только тогда у Деда сообщник должен быть. Не сам же он бегал консьержку успокоить. Вот с этим сообщником Хвыля, наверное, что-то и не поделил. Но его не опасался, потому-то на стоянке к себе подпустил.
* * *
Утренний звонок был некстати, и абонент был неизвестен. Владик даже заколебался, отвечать ли ему вообще. Уж очень обидно сознавать, что тебя разбудили по ошибке или, того хуже, поднял на ноги не в меру ретивый рекламный агент. Но, в конце концов, всё же приложил к уху не унимавшийся мобильник. Голос говорящего был приглушён и, похоже, изменён.
– Скрепкин! – было сказано безо всякого приветствия. – Ты бы на сегодняшнюю ночь бордельчик свой прикрыл. Послушайся совета добрых людей.
Владик от неожиданности даже поперхнулся.
– Какой такой, извините, бордельчик? – играя в непонимание, но прилично трухнув, спросил он, надеясь, что в его тоне прозвучало достаточно негодования.
– Ты дурку-то мне здесь не гони, библиотекарь хренов, – не без насмешки продолжил голос. – А то смотри, я ведь обидеться могу и отключу телефончик. И что тогда делать будешь?
Но даже, несмотря на страх, разговор Владик прекращать не хотел. Надо было разобраться.
– И всё-таки я не очень понимаю, о чём речь, – пытаясь потянуть время, уже менее агрессивно добавил он.
– Не понимаешь, значит, библиотекарь? – с оттенком угрозы переспросил голос. – Ну-ну. Продолжай и дальше играть в несознанку. Только засыпался ты, Скрепкин. Сдал тебя кто-то. То ли клиент, то ли конкурент. А может, кто-то из твоих петушков. И выпадает тебе, касатик, дорога в казённый дом. Если только вовремя не подсуетишься… Сегодня как раз менты и придут, чтобы брать на тёпленьком, то бишь с поличным.
Скрепкин откровенно запаниковал. Пересохший язык превратился в посторонний предмет, движение которым во рту требовало почти реального физического усилия. И тем не менее он выдавил:
– Так что же мне делать?
– Ну ты тупой, интеллигент, – уже откровенно издеваясь, проговорил голос. – Говорят же русским языком, не открывай сегодня ночью лавочку. И ещё совет. Подвальчик почисть и на замок амбарный закрой, чтобы выглядело, как будто туда сто лет никто не заглядывал. Если, конечно, не собираешься на себя и статью 221.8 повесить.
Скрепкин совсем скис, и в то же время в душу закралось подозрение. Может, это просто начало рэкета? Мол, спасли мы тебя, братан, а теперь давай начинай делиться.
– А вам-то какой интерес меня предупреждать? – поинтересовался он.
Голос каркающе рассмеялся. Если б Владик был постарше, то понял бы, что его собеседник подражает смеху героя известного старого фильма, Фантомаса.
– Мне-то? Никакого. А вот босс мой почему-то решил о твоей конторе позаботиться.
Скрепкин пытался что-то ещё спросить, но было уже поздно. Разговор был прекращён.
В итоге на работу он поехал только через несколько часов. Всё утро сидел и обзванивал «матросов» «порта» и прочих, чтобы не думали совать сегодня нос в библиотеку. Связался и с самыми солидными и постоянными клиентами. Правда, причину неожиданного выходного никому не объяснил. Конечно, предупредил и Настю, которой, как компаньону, не мог не рассказать об анонимном звонке. Та ужасно струсила и поклялась себе в душе навсегда завязать с этими играми.
Труднее всего было уговорить Вэвэ не приходить на работу. Пришлось ей наплести, что, пока не наступила зима, необходимо сделать срочную профилактику труб отопления в подвале. А то летом её провели халтурно. Так что должна подъехать бригада из «Единого сервисного центра», и нормальная работа библиотеки в этих условиях оказалась бы парализованной. Скрепкин обещал, что самолично проследит за ходом работ.
В паре с Настей Владик отправился в библиотеку чистить от «травки» и вообще от посторонних предметов подвал. Матрасы они, естественно, не тронули. Но в остальном, что смогли, убрали. И умаялись в итоге страшно. Зато теперь Владик мог спокойно позвонить и доложить Вэвэ, что всё в порядке, и завтра можно снова возвращаться к обычной работе.
Скрепкину, конечно, было очень интересно посмотреть, как пройдёт и чем закончится облава ментов, но, как упоминалось раньше, место вокруг библиотеки было пустынное, а перспектива ставить где-то вдали машину, а потом стоять и прятаться за деревьями парка, стуча зубами от холода, Владика не вдохновляла.
* * *
…Настин звонок Игнату не был обычным. Она заявила, что уже стоит у подъезда и срочно хочет к нему подняться. Это было сказано таким несчастным голосом, что у сыщика от предчувствия неладного защемило сердце.
Настя, не здороваясь, бросилась к нему на грудь и разревелась. И не так, как, скрывая гнев, плачет обиженная кем-то взрослая женщина, а испуганно и отчаянно, как потерявшийся в толпе ребёнок.
– Ну, что ты, что ты. Успокойся, я с тобой, – не очень уверенно проговорил Игнат и нежно поцеловал её в висок. – Говори, что случилось.
Настя подняла на него заплаканные глаза.
– Игнатушка! Мне тебе нужно сказать что-то важное, – торопливо заговорила она, словно боялась, что, остановившись, уже не найдёт в себе силы продолжать. – Ты только не перебивай. Библиотека – она не просто библиотека. Мы со Скрепкиным тайком от Вэвэ…
Рука сыщика мягко, но решительно закрыла ей рот. Он принял нарочито глуповатый вид и бодреньким тоном произнёс:
– И слушать ничего не хочу про ваши внутренние библиотечные проблемы, – притворное возмущение отразилось на его лице. – Мало того, что ради тебя я езжу туда к чёрту на кулички и перечитываю уже сто раз перечитанные книги, так я ещё должен слушать какой-то бред о ваших взаимоотношениях с заведующей?
Эти непонятные, но вполне безобидные «кулички у чёрта» почему-то возмутили Настю так, что на секунду даже высохли её слёзы. Она сердито отстранилась от Игната и не предвещающим ничего хорошего тоном буркнула:
– А мог бы и не ездить. Читал бы себе «Устав караульной службы» с какой-нибудь милиционершей. Их ведь у вас там, говорят, хватает. Тебе, как старшему по званию, какая-нибудь по уставу бы и дала.
Назыров невольно усмехнулся.
– Погоди, погоди, – пытаясь остановить надвигающуюся бурю, миролюбиво начал он. – Что ж ты из одной крайности да в другую? Вот глупая.
Игнату было, мягко говоря, неловко. Он совсем не хотел ссоры, но ещё больше старался избежать Настиной исповеди. Поэтому ему пришлось продолжить лицедейство, и он, деловито посмотрев на часы, непонятным, то ли утвердительным, то ли вопросительным тоном произнёс:
– Давай сделаем небольшой перерыв, тыныш (перерыв, по-татарски). Ты и так застала меня чудом, а мне срочно надо на операцию, – сыщик даже выделил это слово интонацией, – которая, вероятно, продлится до утра. Потерпи несколько часов, и я клянусь выслушать всё, что ты хотела мне сказать.
Сыщик выдержал паузу и снова подчёркнуто повторил:
– Всего несколько часов – и поговорим. Возможно, и мне будет что тебе рассказать.
Настя со смешанным чувством сомнения, гнева и разочарования поглядела на него.
– Что, татарин? Я, кажется, своим приходом помешала тебе свалить на свиданку? – она презрительно фыркнула. – Так дуй, не оглядывайся.
Настя повернулась к двери, намереваясь уйти, но Игнат решительно загородил ей дорогу.
– Никакой, как ты выразилась, «свиданки» у меня нет, – неожиданно резко и сердито сказал он. – А есть дело, которое нужно закончить. А ты меня, будь добра, дождись здесь. Вернусь или ночью, или утром. Где что – ты знаешь. Приду – поговорим.
Он повернул несколько растерявшуюся и несопротивляющуюся Настю за плечи и легонько подтолкнул в сторону кухни.
– Чаю пока хлебни… Или водки. Бутылка в морозильнике.
* * *
Проникнуть внутрь отвыкшего пустовать по ночам здания библиотеки было пустяковым делом. С дверью подвала, правда, пришлось немного повозиться. Но, закончив, Назыров с удовлетворением отметил, что Скрепкин послушался его совета и всю коноплю вырвал, а лотки с землёй собрал в одну кучу, забросав всяким мусором. Маскировка, конечно, не ахти какая, но могло и сработать. Впрочем, значения это не имело никакого. Никто облаву на библиотеку устраивать не собирался. И сыщик пришёл сюда совсем не для того, чтобы искать плантацию «травки». Ему нужно было, чтобы в библиотеке ночью никого не было. И теперь он в каком-то первобытном экстазе, словно предвкушая грядущий языческий огненный праздник, щедро лил из пластиковой бутыли бензин на пол подвала и на всё, что попадалось под руку. А уходя, удовлетворенно потянул ноздрями на прощание одуряющий парами горючего воздух и бросил зажжённую спичку внутрь. Но она погасла, не долетев. Бывшая графская конюшня явно сопротивлялась и не хотела нового пожара. Пришлось крутить жгут из газеты, который тоже не спешил загораться. Но у бумаги всё-таки нет силы против огня. И тут уж не помогли никакие сквозняки. Бензин радостно вспыхнул и закружился в танце, сжигая себя и всё вокруг.
Назыров сидел в машине и спокойно глядел, как пламя вначале маленькими, с виду безобидными язычками, а затем неудержимой освобождённой стихией охватывает библиотеку, вспоминая почему-то «Мастера и Маргариту» – пожар в «Грибоедове», и не без иронии сожалел, что не может утащить с собой, подобно Арчибальду Арчибальдовичу, какой-нибудь окорок. Сыщик не боялся, что его застанут на месте преступления. Он всё рассчитал правильно. Библиотека располагалась на отшибе, и пожар в ней никаким жилым или служебным помещениям не угрожал. Вероятность того, что какой-нибудь законопослушный москвич случайно посреди ночи увидит зарево и начнёт названивать «01», была невелика. Пожарных обычно вызывает тот, кто находится рядом с пожаром, а не тот, кто видит его издалека. Поэтому Игнат спокойно любовался делом своих рук минут эдак двадцать. И лишь потом не спеша завёл машину и тронулся. Но даже по дороге ему не попались завывающие пожарные машины. И хотя ему было немножко жалко книги, он не чувствовал за собой большой вины, так как справедливо предполагал, что лучше пожертвовать ими, чем человеческими судьбами. А какой-то варвар, сидящий глубоко внутри, при этом ехидно добавлял, что бумага ещё и хорошее топливо и не даст пожару спонтанно затухнуть. В общем, гори, гори ясно, чтобы не погасло…
Было где-то начало четвёртого утра, когда Игнат вернулся домой. В квартире было темно и тихо, и сыщик даже испугался, что Настя всё-таки, обидевшись на него, ушла. Но, к счастью, её пальто висело на месте, и, вздохнув с облегчением, Назыров прокрался, не дыша, в комнату, где на его постели крепко спала Кравчук. Но сыщик напрасно боялся её разбудить. Девушка таки уговорила полбутылки водки, которая молчаливой свидетельницей стояла на тумбочке, и теперь смешно пискляво похрапывала, делая паузы, чтобы что-то невнятно пробормотать. «Надо бы ей сказать, что храпит, когда выпьет», – мелькнуло в голове Игната, но углубляться в вопросы влияния алкоголя на сон не стал. Усталый, он просто разделся и, довольно бесцеремонно подвинув тело любимой женщины, лёг. Не прошло и пяти минут, как Морфей забрал его в свои объятия. Впрочем, чтобы заснуть, сыщику не требовалось усилий и ранее.
Настя, как это нередко бывает после выпивки, проснулась ни свет ни заря и мучилась страшной жаждой. Её, как сказал бы дядя Муся, канал сушняк. Да и голова чувствовала себя так, будто на мозги надели череп меньшего размера, и они вот-вот полезут из всех дырок, ушей, носа и уж тем более глаз, которые явно от избыточного давления открывались и закрывались с трудом. Зато увидев Игната рядом, она ужасно обрадовалась. Её женское естество торжествовало. Вот оно. Её мужик, даже не муж ещё, не обманул, вернулся с опасного задания и лёг рядом с ней. И даже не разбудил. Какой милый. И вовсе не ходил он по бабам. Настя даже хотела его легонько поцеловать. Но вовремя остановилась. Ведь, боже мой, как она, должно быть, отвратительно выглядела. И лицо, небось, опухло. Глаза красные. А вдруг татарин проснётся и увидит её такой. А ещё перегаром, наверное, несёт. Насте стало вдруг ужасно стыдно. Она мышкой шмыгнула из кровати и побежала в ванную, где немедленно залезла под холодный, даже садистски холодный душ. А потом долго и тщательно чистила зубы, не догадываясь, что от неё всё равно будет пахнуть перегаром, но только с привкусом зубной пасты. Хотя это, может, всё-таки приятнее. А потом уединилась на кухне с бутылкой минеральной воды и пачкой таблеток от головы. Откуда ж ей, малоопытной, было знать, что сейчас надо было не пилюли водой запивать, а принять рюмочку. Или две. Амбре всё равно, что так, что эдак, останется, так почему ж тогда здоровье-то не поправить. Кстати, свежий запах алкоголя лучше кислого застарелого.
Слава богу, сумочка с косметичкой осталась лежать на видном месте в коридоре, и Настя долго наводила на лицо марафет, пока, в конце концов, не осталась довольна результатом. Конечно, до идеала было далеко, но для состояния «с бодуна» очень даже недурственно. Неожиданно заиграл мелодию её мобильник, и она, неловко похлопав по кнопкам и не попадая по ним пальцами, наконец, всё-таки сумела ответить. Звонил Скрепкин, и по мере разговора с ним Настино лицо от удивления вытягивалось всё сильнее.
* * *
От библиотеки ничего не осталось. Она практически выгорела дотла. А разве могло быть иначе? В ней же, что ни говори, были только одни горючие материалы. И книги, и трухлявые деревянные перегородки. А ещё, как назло, когда пожарные, в конце концов, подъехали к пылающему зданию, кишку, как оказалось, подключать было не к чему. Гидрант вроде и был, но вода из него почему-то не шла. Не хотела, зараза. Впрочем, пожарные особенно и не парились. Здание-то было нежилое, да и то уже почти выгорело. Так что, если в него и залезли сдуру какие-нибудь бомжи, то им уж наверняка настали кранты. Или башмай кирдык. Кому что больше нравится. Поэтому поливай водой – не поливай, а результат один. Останутся одни обгорелые камни и головёшки. И мертвяки в худшем случае.
Средних лет мужчина в форме с усталым лицом, не торопясь, двинулся в сторону измазанной в саже плачущей на догорающем пепелище женщины. Немного рыхловатой, немного полноватой, с лицом без всякой косметики. И одетой чёрт-те как. Наверное, потому, как догадался незнакомец, что одевалась второпях. Но глаза, хоть и заплаканные, были хороши. Женские. Настоящие. Такие, в которые мужчинам нравится смотреть. Без скрытого вызова. Без глупого феминистического желания любой ценой уделать мужика. Да и могла ли такая чушь вообще прийти в голову Валентине Викторовне? Она и так считала всех феминисток дурами.
А идущий к ней мужчина назывался странным словом «дознаватель». Не «узнаватель», не «познаватель» и не просто следователь, а именно «дознаватель». Хотя, по логике вещей, тогда должен быть и «послезнаватель». Представляете, ходил бы тогда гоголем после всех эдакий важный дядечка, и всё-то ему было по… Потому что всё и про всех ему было бы уже известно, он ведь «послезнаватель». Но не стоит отвлекаться. А у вышеназванного дознавателя по долгу службы возникли к Вэвэ, как заведующей, некоторые вопросы. Дело в том, что и без сложных экспертиз, по ходу распространения огня было понятно, что пожар начался в подвале из определённого места на полу. Другими словами, речь, скорее всего, шла о поджоге. И мужчина, которого звали Киселёв Вадим Леонтьевич, хотел узнать, не угрожал ли кто-нибудь из посетителей библиотеки её сжечь, и не было ли у Вэвэ каких-либо конфликтов с сотрудниками. Но женщина, не переставая плакать, только отрицательно покачала головой. Хотеть сжечь библиотеку? Бред какой. Это вам не древняя Александрия. И не третий рейх. Лучше бы проводку проверили. Все пожары, говорят, из-за неё. Она даже собиралась высказаться по этому поводу, но прикусила язык. Что-то в этом коренастом мужичке было эдакое… Трудно объяснить словами. То ли невозмутимость, то ли основательность, хотя последнее уже ближе. Или, скорее, стабильная надёжность, а может, надёжная стабильность. Как хотите. То есть то, что и должно быть у мужчин. И физиономия вроде ничего. Глаза неглупые и незлые. Морщинки, где надо. Правда, не от старости, а как шрамики, оставленные жизнью.
Киселёв же, хотя и заинтересовался женщиной, тем не менее, оказался достаточно тактичен и на продолжении разговора настаивать не стал. Однако, если быть честным до конца, он зачем-то представил себе Вэвэ, как бы лучше выразиться, после косметического ремонта что ли, а, представив, вдруг понял, что хочет увидеть весь этот ренессанс воочию. Поэтому её координаты и телефон, конечно же, взял, пообещав связаться с ней попозже, когда та успокоится. Впрочем, на её помощь следствию он особенно не рассчитывал. Если она сразу ни на кого не подумала, то и вероятность, что беседа с ней поможет выявить поджигателя, была нулевой. Да и задавал дознаватель ей вопросы только для проформы. В месть какого-нибудь ненормального он не верил, а скрывать что-то поджогом сотрудникам библиотеки было нечего. Не того профиля учреждение. Скорее всего, схулиганила какая-нибудь шпана из парка. Так просто, для прикола, разбила стекло и бросила в подвал что-нибудь горящее. А потом ещё, наверное, стояла вокруг и ржала, глядя, как пламя поднимается всё выше и выше к книгам. Ублюдки – они ублюдки и есть.
Валентина Викторовна совсем не обратила внимания на уход Киселёва и продолжала горько плакать, сетуя на свою такую странно переменчивую и злую судьбу. А ведь она всегда хотела, чтобы было как лучше. И когда был жив муж, и когда после его смерти, перемыкав горе, вновь вернулась к работе. Но боги будто бы смеялись над ней. И, подразнив призраком безмятежной жизни, снова бросили её на самое дно, во мрак, в котором не было пути даже лучику света. Всё сгорело. И библиотека с «красным уголком», и компьютеры, и обложенные розовой плиткой туалеты, и, главное, все её надежды на спокойное будущее.
Вэвэ была реалисткой. Она понимала, что здание, скорее всего, восстанавливать не станут. А если и станут, то наверняка не для того, чтобы разместить в нём новую библиотеку. И ей, вероятно, предложат должность в каком-нибудь другом месте. И вовсе не обязательно заведующей. А скорее всего, просто библиотекарем, максимум, старшим. И придётся ей вливаться в какой-нибудь коллектив старых дев и сплетниц. И о том, что когда-то славно и уютно работала с подчинявшейся ей молодёжью, придётся забыть. А те, конечно же, себе место найдут. Даже не такое, как здесь, а в сто раз лучше… Но всё-таки, по-видимому, была виновата во всём она сама. Боги никогда не наказывают зря.
Хотя на самом деле, если вдуматься, всё произошедшее было только следствием когда-то неудачно сложившихся обстоятельств.
* * *
Вэвэ с мрачным видом ехала в троллейбусе, проклиная себя, что ввязалась в дурацкую авантюру с гадалкой. И надо же было ей повстречаться с этой Лидкой, старой приятельницей по институту, которая вдруг решила принять участи в устройстве её, Вэвэ, личной жизни. Делала она это каким-то странным образом.
Сама-то Лидка тоже жила одна. Два года как развелась с мужем, с которым прожила семнадцать лет. Поэтому знакомить Вэвэ с другими мужчинами ей и в голову не приходило. Они могли пригодиться ей самой. Вместо этого Лидка предложила выяснить судьбу Валентины Викторовны у гадалки или астролога, на выбор. Или у обоих вместе. Кто, как не они, могли с большей или меньшей точностью определить, на бубнового или на червового короля должны повлиять Марс или Юпитер, чтобы пробудить их интерес к не первой свежести вдове пятидесяти двух лет. Вэвэ отнекивалась да отмахивалась, но, в конце концов, сдалась. Причём вовсе не из-за того, что доводы Лидки вдруг приобрели какую-то убедительность. Её заинтересовал адрес очередной найденной подружкой гадалки. Выяснилось, та живёт в одном доме со Скрепкиным. А людская психология – вещь странная и непредсказуемая. Почему один человек кажется ближе другого, понять невозможно. Даже просто незнакомец, но тёзка, будь он при этом последней сволочью, может по первому впечатлению показаться почти родным. Вот и у Вэвэ возникло необъяснимое ощущение, что та женщина, живущая в непосредственной близости от «своего в доску» Скрепкина, тоже «своя». И погадает ей, как «своей». А что может быть важнее для бывшего советского человека, чем вера в то, что он «свой»?
