Czytaj książkę: «За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая»
© Александр Черенов, 2020
ISBN 978-5-4483-9133-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая
Стук натренированных кулаков в дверь, будь это ночью, разбудил бы не только жильцов этого дома, но и всех прочих в радиусе двухсот метров. Хорошо ещё, что капитан не пустил в ход травмированную ногу. Только появление Наташи остановило надругательство над дверью.
– В чём дело, капитан?
Концов бесцеремонно оглядел её прелести, выглядывающие из незапахнутого халата – и проник в помещение. Слова, которые адресовались Наташе, но которые отчётливо слышал и «Нумизмат», спешно натягивающий штаны наверху, не заставили себя ждать.
– Усикова надо убить! Немедленно! Сегодня же! Сейчас же!
– Кого убить? За что?
Наташа уже не косилась испуганно на дверь: соседи давно перестали удивляться. Да и какой смысл: Концова не переделать. «Соответствуя мнению», Павел Андреич принялся энергично расхаживать по коврам гостиной, по своему обыкновению, так и не сняв грязных сапог.
– Убить, убить! Только убить!
– ???
Наташа знала, что лучшим средством побудить капитана к членораздельной речи было качественное изумление.
– Узнал! Лично сам!
– Что именно?
Концов выдержал эффектную паузу.
– В Директорию едет капитан Усиков! Сегодня вечером! Но, он туда не доедет, потому, что аудиенцию у головного атамана я заменю ему аудиенцией у Господа Бога!
– Фу, ты!
Наташа в изнеможении опустилась в кресло. При этом полы её халата распахнулись так широко, что Концов на время отставил желание смертоубийства. По причине другого желания, внезапно вспыхнувшего в нём. И лишь когда Наташа, почувствовав на своём теле плотоядный взгляд, густо покраснела и запахнула халат, Концов смог вернуться к «повестке дня».
– Поэтому я счёл своим долгом информировать Вас о предстоящей акции!
– Уже «акции»?
Ирония связной была не случайной. Наташа уже взяла себя в руки, чуть раньше не позволив сделать это капитану.
– Никого не надо убивать. Это – во-первых. А…
– А я пришёл не мнения Вашего спрашивать, и, тем более, не согласия!
Концов обратился в монумент – точно в центре гостиной.
– Я лишь хотел по-товарищески предупредить Вас! А теперь разрешите откланяться: мне ещё надо подготовиться к отъезду!
Он уже повернулся спиной к связной, как вдруг…
– Ещё один шаг – и я пожалуюсь на Ваше самоуправство в Центр! А до получения ответа заморожу Вам выплату денежного содержания!
Это был удар! И куда похлеще банальных пощёчин! Надо было видеть Концова! Он остолбенел, отвесил челюсть – и блудливая ухмылка медленно сползла с его побледневшего лица.
– Я, видимо, неловко пошутил, Наталья Николавна…
В устах Концова это прозвучало как согласие на безоговорочную капитуляцию. В обстановке Павел Андреич ориентировался мгновенно.
– Великодушно прошу меня извинить.
Впервые Концов так низко падал перед женщиной. Если, конечно, не считать падений в кровать. Но понять его было можно: «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься!» А спасаться надо было немедленно. На кону стояло всё, что только и было дорого сердцу Павла Андреича: вино, карты и девочки.
– Ну, хотите, я встану на колени?
И Павел Андреич встал бы. А что, тут, такого? За сохранение статус-кво не только на колени встанешь: на брюхе ляжешь! И не в ногах – а под дверью! Как собака!
– Нет, не хочу.
С одной стороны, Наташе, конечно, льстила такая форма самоуничижения капитана. Но, с другой стороны, она не сомневалась в истинных причинах «раскаяния». Для сохранения финансирования Концов не только лёг бы на брюхо – но и пополз на нём, даже не торгуясь о длине маршрута. После чего, как ни в чём не бывало, он был отряхнул от пыли свои аксельбанты – и остался прежним Концовым. Насильно «редактировать» его было бесполезно. Капитан не был из числа людей, о которых говорят: «такого лишь могила исправит»! Применительно к нему даже это радикальное средство не давало никаких гарантий.
– Во-первых, – махнула рукой Наташа, – запомните, что никого убивать не надо! А…
– Всё-таки лучше было бы убить!
Из Концова опять выглянул… Концов.
– Знаете, как-то надёжнее!
– …
– Но если Вы – против, то я не настаиваю!
Наташа покачала головой: нет, этого и могила не исправит. В какой-то момент она даже позавидовала Концову. В духе уличной частушки «Хорошо тому живётся, у кого одна нога!».
– А во-вторых, письмо, которым Усикова снабдят в дорогу, Вам надо изъять. А…
– Ну, я же говорю, что Усикова нужно убить!
Адресованный Концову взгляд был сродни тем, какими врачи психиатрических клиник смотрят на безнадёжно больных.
– Ещё раз говорю Вам, что никого убивать не надо. Вам нужно будет лишь подменить письмо другим, которое Вы сами же и сочините! Как и где подменить – этого я пока не знаю. Тут надо подумать. Пока же возвращайтесь в штаб, и садитесь за составление письма. Если Вы поторопитесь, думаю, что и оригинал, и «заменитель» будут закончены одновременно. И, следовательно, у нас будет время для решения технических вопросов. Поэтому идите – а вечером я жду Вас у себя…
– !!!
– Не в будуаре, а для дальнейших инструкций. До свидания, Павел Андреич!
– Желаю здравствовать!
Небрежно козырнув, Концов вышел на воздух, ногой открыв входную дверь, и ногой же её закрыв. Удовлетворение его было не полным. И причиной была не только недотрога Наташа: уж очень ему не терпелось устроить коллеге Усикову небольшое кровопускание.
Едва несчастная дверь обрела покой, «Нумизмат» кубарем скатился с лестницы. Уже – в штанах.
– Наташенька, я – скоро!
Через двадцать минут Михаил Николаевич знал всё, что уже знали Наташа и «Нумизмат».
– То-то я думаю: с чего это Концов вдруг предался мукам творчества! А это, оказывается, вариация на тему запорожцев и их письма султану! Ладно, «нехай» пишёт! А мы с Вами, дорогой Платон Иваныч, должны продумать в деталях операцию изъятия письма у посланца Кобылевского. Силовые методы отпадают. Это «чревато» – а Концов ещё нужен мне. Хотя бы – в качестве прикрытия. А он ещё и подслушивать умеет.
«Нумизмат» не мог не рассмеяться: Концов был свой – но малосимпатичный.
– Поэтому всё должно быть сделано тихо, без шума и пыли. Внешне задача выглядит просто: незаметно изъять письмо, и незаметно же его подменить. Изымать и подменять будет Концов – эта работёнка, как раз, для него. Вопрос: где и как?
Михаил Николаевич ушёл глазами в сторону – и задумался вслух.
– В штабе? Можно и в штабе, если, конечно, наш романист закончит свою эпистолу до отъезда Усикова на вокзал. А если не закончит? Я ведь не могу его поторопить. Надо продумать запасной вариант.
– ? – «поучаствовал» ««Нумизмат».
– Поезд! Мы должны продумать вариант подмены в поезде! Нашему искателю приключений надо будет разъяснить, что речь идёт именно о подмене, но ни в коем случае не об отъёме!
– Сделаем!
«Нумизмат» задумался указательным пальцем в переносицу.
– А насчёт поезда думаю так: есть у меня в депо знакомые железнодорожники, которые могут провести Концова на паровоз.
– А дальше, – подхватил Михаил Николаевич, – Концов по крыше выходит на Усикова, ждёт, пока тот не покинет купе, и…
Творческий энтузиазм штабс-капитана скоропостижно иссяк.
– Платон Иваныч, а по какой причине Усиков его покинет? Для этого ему, как минимум, должно «приспичить»! А вдруг не «приспичит»? Как его выманить в коридор?
– Чёрт его знает, Михаил Николаевич! – честно почесал за ухом «Нумизмат». Но штабс-капитан тоже хотел знать – даже не будучи чёртом.
– Посоветуйтесь с Вашими железнодорожниками.
– А это – мысль, Михаил Николаевич! Лечу!
– Перед «отлётом», – усмехнулся штабс-капитан. – Вечером я жду Вас для окончательной шлифовки деталей. Честь имею!
Через полчаса «Нумизмат» уже находился в депо. Здесь все – и начальство, и рабочие – хорошо знали этого жуликоватого и оборотистого предпринимателя. Поэтому ему не составило труда «выбрать объект соблазна». Им оказался грубый на вид, бородатый мужик средних лет по фамилии Косоротов. Тот уже неоднократно выполнял щекотливые поручения «Нумизмата», связанные, правда, не с политикой, а с коммерцией. Точнее, с контрабандой и спекуляцией, что Платон Иваныч считал нормальными коммерческими операциями.
Косоротов, имевший на шее семь едоков, не считая себя, никогда не отказывал щедрому на вознаграждение «Нумизмату». Не отказал и в этот раз, хотя сразу же почувствовал нехороший подтекст.
– Не хотелось бы иметь дело с контрразведкой, потому что…
Изложить мотивировку опасений он не успел: в руках «Нумизмата» уже блеснули «фамильным благородством» золотые червонцы. Самый убойный довод против всех опасений.
– Ну, да, где наша не пропадала!
Когда сговорились, перешли к обсуждению деталей. Именно Косоротов предложил наделить «террориста» статусом члена паровозной бригады. Он же предложил и способ, которым предстояло выманить Усикова из купе в коридор и задержать его там минуты на две-три. По расчётам Михаила Николаевича, этого времени должно было хватить Концову для того, чтобы залезть в купе, подменить письмо – и спокойно «откланяться» тем же способом.
Правда, у «Нумизмата» имелись сомнения относительно того, что пакет может оказаться в кармане кителя Усикова, а тот наверняка будет на нём в момент «вызова» в коридор. Но Михаил Николаевич успокоил Платон Иваныча: такие пакеты в карман не влезают. Потому что их туда и не кладут: noblesse oblige. Для этих целей предусмотрен специальный портфель, открыть который такому умельцу, как Концов, не составит труда.
В условленное время «Нумизмат» был в условленном месте. Михаил Николаевич подошёл одновременно с ним – черта, которую деловитый Платон Иваныч ценил в людях едва ли не больше всех иных. После расчётливости и предприимчивости, конечно.
– Плохо дело! – «поздоровался» штабс-капитан. – Операция под угрозой срыва.
«Нумизмат» побледнел, и схватился за сердце.
– Концов… попался?
– Ну-у, Платон Иваныч! – укорил соратника штабс-капитан. – Нельзя так! Если по каждому поводу хвататься за сердце, нас с Вами придётся менять еженедельно. Нитроглицерин есть?
Как профессионал коммерческих рисков, Платон Иваныч обязан был иметь нитроглицерин. И он его имел.
– Ну, как? Можно продолжать?
– Извините, Михаил Николаевич.
– Принимается. Итак, дорогой Платон Иваныч, говоря об угрозе операции, я не имел в виду Концова. Капитан жив-здоров, но он так вошёл в образ писателя, что не скоро оттуда выйдет. А Усиков, между тем, уже собирается в дорогу. Значит, письмо атаману готово. Вывод: рассчитывать на его подмену в штабе уже не приходится. Остаётся бег по крыше вагонов…
Штабс-капитан выразительно отработал губами. Явно – по адресу «романиста».
– Кстати, Платон Иваныч – пока не забыл.
– Что это?
– Наш вариант «письма» атаману.
– ???
– Извините, что перебиваю Вас, дорогой Платон Иваныч, но Вы, похоже, забыли, что творчество нашего друга продолжает иметь место быть.
А это – сочинение Вашего покорного слуги, куда более скромное, чем то, над которым сейчас корпит мой «собрат по цеху». Я, как видите, уложился в несколько строк – а Пал Андреичу уже не хватает десятого листа.
– ???
– Ну, я ведь не зря вспомнил о запорожцах! Так, что, Платон Иваныч, отправляйтесь сейчас же домой. Не позже, чем через час Наташа должна вручить это письмо Концову.
– А…
– Знаю-знаю, Платон Иваныч: автор тут же начнёт демонстрировать уязвлённое самолюбие! Ну, а вы тактично объясните ему, что письма такого рода исполняются, как правило, на одном, реже – двух листах. И добавьте, что размеры пакета не позволяют вложить в него всё эпистолярное наследие капитана. И самое главное: скажите ему, что люди, подобные атаману, не читают дальше третьего предложения!
После такой инструкции необходимости в «Б» уже не было.
– Теперь – о железнодорожнике!
Михаил Николаевич прозвучал настолько штабс-капитаном, что
«Нумизмат» тут же подтянулся.
– Договорились по всем пунктам. Осталось лишь проинструктировать Концова.
– Машинист – надёжный человек? – «на дорожку» «отработал Фомой» Михаил Николаевич.
– Мой человек!
Многозначительное ударение говорило за себя – и за штабс-капитана. Поэтому он «ограничился сказанным» – и перешёл к прощанию.
– Ну, что ж, Платон Иваныч: нам осталось лишь надеяться. Всё, что можно и нужно, мы уже сделали. В случае… как это у Вас называется?..
Он защёлкал пальцами в ожидании подсказки.
– Форс-мажорных обстоятельств?
– Да-да! Так, вот, в случае форс-мажорных обстоятельств немедленно информируйте меня. Связь – по варианту номер три!
Руки двух шпионов соединились в рукопожатии.
– До встречи, Платон Иваныч! И – с Богом!..
Глава вторая
Минут через пятнадцать «от возвращения «Нумизмата» несчастная дверь его дома вновь содрогнулась от скорострельной работы по ней человеческими конечностями. Это Павел Андреич возвестили о своём прибытии.
Подобно вихрю, капитан ворвался в гостиную, выхватил из-за пазухи кипу исписанных листов – и потряс нею над головой.
– Вот! Написал замечательное письмо! Сейчас вместе посмеёмся!
Наташа, на этот раз одетая, пусть и по-домашнему, но во все предметы, молча протянула руку.
– ??? – не нашёл других слов Концов.
– Давайте!
Связная требовательно щёлкнула пальцами.
– Некогда устраивать коллективные читки! Я сама ознакомлюсь и посмеюсь… если сочту возможным.
Концов обиженно потянул носом – но это не помешало ему передать труд Наташе. Знакомство началось. В процессе его лицо девушки поминутно меняло окрас с пунцово-красного до мертвенно-бледного. Дочитать монументальный труд до конца она так и не смогла. И – не по причине объёма. Письмо было так густо усеяно «русскими словами», что одолеть их чащобы и не смутиться мог один лишь автор.
Обычно о человеке в таком состоянии говорят, что он лишился дара речи или у него не было слов. Данный случай явился исключением. Когда Наташа пришла в чувство, у неё были слова. Много слов. И она даже собралась их сказать – но передумала.
– Это не годится.
Реакция Концова была вполне предсказуемой.
– Что?! Да я над этим письмом весь день просидел! Как последний дурак!
Наташа хотела выйти с подтверждением – но ей посчастливилось.
– Да что Вы можете понимать в литературе?!
Поскольку Наташа «хранила гордое терпенье» – в наборе с молчанием – Концову пришлось сменить тональность. В плане биения на сознательность.
– Ну, Вы же сами поручили мне это дело? Ну, в смысле, написать?
– Да, поручила.
Наташа слегка «отступила от линии». В целях профилактики эксцессов.
– Написать. Письмо, а не трактат на тему максимального использования ненормативной лексики в русской письменной речи. Извините, Павел Андреич, но под Ваше письмо надо ещё найти стойкие уши. Ну, чтобы при чтении вслух они не завяли.
– Для того и писано!
В словах Наташи Концову наверняка послышалось одобрение.
– И, потом: нельзя так… с автором! Давайте спорить! Давайте дискутировать! Глядишь – и родим истину!
Наташа усмехнулась. Явно на тему «Ну, и гусь же ты, Павел Андреич!» Она не ошиблась в оценке Концова – но это не облегчало задачи оппонента. Для пользы дела ей требовалось смягчить оценки – и пролиться, если не елеем – то, хотя бы, бальзамом.
– Вообще-то, Павел Андреич, основную мысль Вы ухватили
верно. Да и изложили её убедительно – даже масштабно. Только пятнадцать листов – это…
– ???
Встречный взгляд Концова. И – не вполне вопросительный.
– …это – пятнадцать листов. Если, кто и осилит Ваш труд – то уж точно не пан атаман. Политики, дорогой Павел Андреич, привыкли к чётким и кратким формулировкам! Поэтому всё письмо должно укладываться не на пятнадцати листах, а на половине страницы. Дальше третьего предложения атаман и читать не станет!
С чувством глубокого удовлетворения Наташа отметила – на всякий случай, про себя – как Концов начал быстро сдаваться и «сдуваться». От автора в его лице остались только испачканные чернилами манжеты. Теперь можно было расщедриться ещё на несколько капель бальзама на израненную душу Концова.
– …Но, повторяю, основную мысль Вы, Павел Андреич, передали верно: угрозы и оскорбительный тон! Правда, в плане объёма и формулировок Вы… как бы это выразиться помягче… Ну, нельзя так писать официальному лицу! Нынче так не пишут! Ну, сами послушайте… Читаю с купюрами.
Наташа откашлялась. Дальше ей пришлось откашливаться «до самого финиша».
«Ясновельможный пан атаман! Если ты, … твою мать, сукин сын и сучий потрох, хохлацкая морда, галушка недоеденная, пропустишь через свою территорию банду Якина, то мы тебя, козла вонючего, выбляд…»
Тут Наташе уже пришлось не откашливаться, а зайтись в кашле. Выходила она из него багрового цвета – и вряд ли только от физических нагрузок.
– Извините, но дальше я читать не могу не только вслух, тем более при мужчине, но даже и про себя!.. Я понимаю, что Вы исходили из лучших побуждений. Но сегодня и запорожцы написали бы письмо турецкому султану иначе!
Наташа заблуждалась относительно художественных и литературных предпочтений Концова. Картинных галерей Павел Андреич не посещал, книг не читал, а в учебниках для церковно-приходской школы, каковую он с трудом окончил в объёме четырёх классов, иллюстраций такого рода не было. Возможно, именно за то, что он был столь «девственно чистым», его и любили женщины. Во всяком случае – в том числе и за это. Поэтому Концов и не думал подражать: писал, как Бог на душу положит. И не его вина была в том, что Бог «положил», не скупясь.
– Вот, в силу этих причин Ваше сочинение и не годится.
Наташа украдкой покосилась на капитана – и всё же перешла от вводной к резолютивной. Рискнула.
– Его следует заменить другим. Вот этим.
Концов взял в руки листок, молча прочитал – и сделал «страшную» мину.
– И это – всё?!
– Этого достаточно.
– А я старался! Я надрывался!
Капитулируя, Павел Андреич махнул рукой, вздохнул – и определил лист в нагрудный карман. Беспартийная Наташа имела теперь основания перекреститься хотя бы в душе.
– Кстати, а как Вы замените письма? Пакет-то будет опечатан! Вы продумали механику дела?
Вместо ответа Концов «убил» её презрительным взглядом.
По этой причине «убитой» осталось лишь вздохнуть и развести руками.
– Ну, тогда переодевайтесь в железнодорожную форму. Так как мы опоздали с подменой в штабе, придётся делать это в купе. Сейчас я проведу Вас к железнодорожникам. Вы сядете с ними на паровоз, и, следуя их инструкциям, проникните в купе. Ну, а дальше…
Договорить Наташа не смогла. Опять же по причине «взгляда-выстрела».
– Тогда – одна просьба. На дорожку: никакой самодеятельности! Без донкихотства, пожалуйста!
– Без дон… чего? – заинтересовался Концов.
– Без донкихотства! То есть, никакого ненужного героизма! Был такой литературный персонаж – дон Кихот. Из романа Сервантеса.
– Не читал, – обрадовал бы Концов любую женщину, окажись она на месте связной. Да и связную, не исключено, обрадовал бы, не будь она… связной.
– Переодевайтесь, Павел Андреич: у нас мало времени. Точнее, совсем уже нет.
Беспрестанно критикуя бывшее в употреблении одеяние железнодорожника, Концов с трудом натянул его на своё тело, некогда худое, а теперь потерявшее от тягот штабной жизни былые очертания.
– Как последний бродяга, … твою мать!
Брезгливо оглядев себя, Концов решительно приговорил новое старое обличье.
– Ладно, пошли!
Тёмными задворками, минут за двадцать пешего хода они с Наташей дошли до заросшего бурьяном пустыря, выходящего прямо на депо. Всю дорогу Концов падал не только в ямы, но и духом. Вопреки себе, он даже не пытался «ухаживать» за Наташей, несмотря на то, что всё: и соблазнительная фигура связной, и не менее соблазнительная темнота позднего вечера, располагало к тому.
Метрах в тридцати от них маячила какая-то фигура, неразличимая в мертвенном свете намечающейся луны.
– Вот он! – провела опознание Наташа. – Дальше Вы – сами. Подойдёте к нему, и скажете: «Здравствуйте, Харлампий Онфимыч, я – от Платон Иваныча». Он – в курсе.
– «Харлампий Онфимыч»!
Концов презрительно скривил губы и сплюнул в бурьян. Как ни крепилась Наташа – а не удержалась «на дорожку».
– Извините, Павел Андреич, но паровозник из столбовых дворян сегодня отдыхают! Так что, берите то, что есть!
Концов – тоже «на дорожку» – игнорировал бестактный выпад, сунул руки в карманы и молча двинулся навстречу судьбе и её провожатому.
– Харлампий Онфимыч? – обдало Наташу нескрываемым презрением.
– Вы – от Платон Иваныча? – почему-то нарушил конспирацию паровозник.
– Отвечать по форме!
Наташа со страхом подумала, что Концов поставит сейчас железнодорожника во фрунт, и, не дай, Бог, выйдет с критическими замечаниями в челюсть. Но Концов в очередной раз изменил себе.
– Веди, «Харлампий Онфимыч»!
Столько яда было в голосе Концова, что Наташа отказалась от намерения перекрестить его хотя бы в спину. Точнее, она перекрестила его – но только плевками. Не дожидаясь, пока фигуры скроются из виду, она резко повернулась и ушла.
Проходя мимо сторожевой будки, Концов зацепился за какую-то железяку, и, неловко взмахнув руками, рухнул в бурьян. При этом он ещё и умудрился растянуться во весь рост. Другой бы на его месте немедленно вскочил на ноги и удалился, не привлекая к себе внимания. Но Павел Андреич зафиксировал падение и вывернул голову в сторону торчащего у будки сторожа.
– Ну, чего уставился, старый хрен? Вместо того чтобы пялить глаза, расчистил бы площадку от мусора! Чуть ногу не сломал из-за тебя, гад!
– Ась?
Подслеповато щурясь, полуглухой старик приложил дрожащую руку к уху.
– Хрясь! – «не изменил такту» Концов. – Вали в будку, чучело!
– И Вам счастливого пути, господин хороший! – «попал в цвет» дедушка.
Несколько раз нога Концова соскальзывала со ступеньки паровозной лестницы. Не захотел он переобуться и сменить щегольские, на тонкой подошве юфтевые сапожки, на поношенные кирзачи.
– Руку подай, что ли… твою мать! – «вежливо» попросил он помощи у молодого парнишки, высунувшегося из двери паровоза. Совместными с Харлампий Онфимычем усилиями они втащили Концова в паровозное чрево. Шумно отдуваясь, паровоз медленно покатил по рельсам, и уже спустя минуту бригада сцепщиков производила его «смычку» с составом из нескольких отливающих лаком вагонов.
Вскоре на перроне появились четыре фигуры в офицерских мундирах. Три из них Концов узнал без труда: полковника Чуркина, капитана Усикова и ротмистра Дулина. Четвёртый, с погонами штабс-капитана, был ему не знаком. Но, судя по тому, как по-хозяйски он отдавал распоряжения солдатам с винтовками, занимавшим места на ступеньках вагонов, нетрудно было догадаться, что это – начальник охраны поезда.
Чуркин передал Усикову худосочный портфель. Офицеры обменялись рукопожатиями. Козырнув провожатым, Усиков направился к вагону. Следом за ним в вагон вошли двое солдат, ещё один расположился на ступеньках – и поезд медленно покатился по рельсам. Когда он набрал ход, Косоротов постучал в угольный ящик. Концову. Когда тот вылез, с инструкциями машинисту пришлось повременить: «слово» взял Концов.
И надолго. На тему «прелестей» транспортировки живого тела в угольном ящике. И лишь после настал черёд машиниста.
– Значит, так.
Косоротов проиллюстрировал текст мазутом по носу.
– Минут за пять до входа в тоннель я дам протяжный гудок – так, как мы обычно делаем при виде опасности. Вы выберетесь отсюда через окно на крышу – и далее по крышам к вагону номер… тьфу ты… забыл… к какому вагону, Федька?
– К четвёртому, Харлампий Онфимыч!
Парнишка энергично совместил обязанности суфлёра с обязанностями помощника машиниста и кочегара.
– Точно: к четвёртому! Вот. Пока я буду гудеть, Вы залезете в окно четвёртого вагона, и сделаете своё дело. Понятно?
– Не бином Ньютона! – не изменил себе Концов.
– Чего?
Косоротов явно был не знаком с Нютоном и «тем, что стояло впереди него».
– За дорогой следи, «чего»! Это по-иностранному: «понятно»! Уразумел?
– А-а-а!
И Косоротов многозначительно покосился на помощника: видал, мол.
Концов высунулся из дверей, но его тут же обдало такой порцией сажи, что он мгновенно ретировался, сопровождая телодвижения очередной тирадой.
– Сколько до туннеля?
Ему стало скучно: занятые работой паровозники словно забыли о его существовании. Шустро орудующий лопатой Федька оглянулся на голос.
– Да Вы пока отдыхайте, дяденька: далеко ещё!
«Отдыхайте»! Так «отдыхать» Концов не умел. Для полноценного отдыха ему требовалось много, чего: много водки, много денег, много любви. Но разве эти мужланы могли понять страдания утончённой души?!
Концов пристроился в углу, под какой-то железякой, и с горя задремал. Разбудил его торопливый шёпот помощника машиниста.
– Дяденька, вставайте: скоро тоннель!
Утерев лицо грязной ладонью, Концов с хрустом потянулся, разминая затёкшие члены.
– ???
Это он запросил Косоротова. Тот, в свою очередь, запросил часы.
– Пора!
Машинист потянулся к рукоятке звукового сигнала – и раздался такой вой, что Концов сыграл в ящик. В угольный. Чисто рефлекторно. Но долго «играть» не пришлось: Федька, следящий из открытых дверей за вагонами, уже обращался к пассажиру всей мощью своего пролетарского недоумения.
– Почему-то не видно никого! Куда все подевались?
Концов артистично посуровел лицом, и рывком встал на ноги.
– Всё, я больше ждать не могу! – с миной неисправимого ковбоя объявил он. – Пошёл!
Но прежде, чем он «пошёл», и Федька, и Харлампий Онфимыч приложили немало усилий для того, чтобы выпихнуть раздобревшее тело «героя» из окна на крышу. На крыше Концов почувствовал себя ещё более неуютно, чем в угольном ящике. Дул холодный, пронизывающий насквозь, ветер. От мощных выбросов дыма и копоти нечем было дышать. Пижонские сапоги, то и дело, норовили соскользнуть с гладкой поверхности вагонов. Где как: то короткими перебежками, то ползком на карачках, а то и вовсе на брюхе, непрерывно изрыгая маты «повышенной этажности», Концов добрался до четвёртого вагона. Помянув и Бога, и чёрта, он завис над окном.
Окно было открыто: Усиков всегда был демонстративным сторонником здорового образа жизни, особенно на подпитии и с похмелья. Зацепившись за какой-то выступ, Концов подтянулся из последних сил – и заглянул в купе. Зрелище немедленно исполнило его оптимизма. Усиков валялся на полу, в нательной рубахе, галифе и без сапог. Две лужицы – одна в районе головы, а вторая – чуть ниже живота, наглядно свидетельствовали о том, что посланец Кобылевского постарался максимально облегчить работу похитителю Концову.
Ощутив небывалый прилив энергии во всех членах – а не только в одном, как обычно – Концов одним махом забросил себя в купе. По пути, к своему удивлению, он ударился «всего лишь» о четыре угла оконного проёма. Местом посадки оказался столик. В силу этого посадка была не мягкой и шумной. Но Усиков и не пошевелился. Старательно обходя лужи, Концов добрался до кителя. По счастью, Усиков снял китель ещё «до потери пульса».
Заперев дверь купе на замок, Павел Андреич, сантиметр за сантиметром, ощупал китель. Пакета не было. Концов побледнел, и привалился к двери. Лоб его должен был покрыться испариной – и он нею покрылся. Но мозги Концова отработали вовремя. На сушку.
– Мудак долбанный! – радостно аттестовал себя Павел Андреич. – Наташка же говорила, что письмо – в портфеле! Как я мог забыть?! Всё – спешка проклятая!
Портфель стоял на полке для багажа. Михаил Николаевич не зря говорил о том, что для Концова открыть такой замок – плёвое дело. Концов так и сделал: плюнул – и открыл. Гвоздиком из стены: по сюжету он просто обязан был там находиться. Ну, как тот рояль в кустах. Остальное было делом техники. Одним движением руки опозорив замок и чемоданных дел мастера, Концов извлёк пакет. С виду тот оказался таким, каким он его себе и представлял – со слов Наташи: большим по размеру и худым на ощупь. Пять сургучных печатей стояли на страже его нутра.
Концов ощупал печати дрожащими пальцами: инструментов «для приготовления глинтвейна» в купе явно не было. И всё же его осенило. Потому, что не могло не осенить. По всё той же причине: по сюжету.
– Нет, кое-что из того опыта пригодится!
Взяв пакет, Концов подошёл к распростёртому телу Усикова. Тело не подавало признаков – зато издавало звуки и запахи. Вот когда Павел Андреич оценил достоинства промасленной робы: она превосходно отбивала чужие запахи своими. Приподняв капитана, Концов для начала убедился в том, что лужа достаточно глубока для работы. Судя по площади «водоёма», Усиков «сходил под себя» не единожды. Отключив обоняние, Концов опустил конверт в лужу. Вскоре пакет так напитался влагой, что отлепить печати от отсыревшей бумаги не составляло уже труда. Вынув почти сухое письмо Кобылевского, Концов, не читая, сунул его в карман тужурки – и совершил подлог.
Ничуть не заботясь о печатях, Павел Андреич вытер пакет о галифе Усикова и положил на край лужицы. Картина происшествия была налицо. Не остаться довольным результатами такой работы было нельзя – и Концов не остался. Правда, не надолго: помешал надсадный рёв паровозного гудка. Косоротов, вероятно, уже набил мозоль на ладони, «вызванивая» «героя».
Концов глянул на окно, потом задрал голову вверх, и вздохнул: возвращаться на крышу ему совсем не хотелось. Душа требовала иного: либо комфорта, либо подвига.
Открыв дверь купе, он выглянул в коридор. В поле его зрения сразу попал одиноко лежавшийся на полу босоногий мужик в нательной рубахе и офицерских галифе. На всякий случай, Концов громко хлопнул дверью. Тело проигнорировало звуки. Теперь можно было и осмелеть. Насвистывая «Девчоночку Надю», капитан переступил через тело, при беглом осмотре оказавшееся начальникому охраны, и вышел в тамбур.
Распахнув дверь, Концов полной грудью вдохнул аромат вечерней степи, угольной копоти и машинного масла. Поезд неспешно катил в гору. Не обращая внимания на хрип гудка, капитан перекрестился – и лихо сиганул с подножки.
Увы: героическим оказался только полёт. Героического приземления не получилось. В темноте Концов не разглядел места приземления. В результате он угодил на щебёнку, солидно приложившись физиономией об её острые углы. При этом он ещё и сумел разодрать до крови ладони, а также приобрести несколько ссадин и синяков на прочих, менее заметных частях тела.
Отлежавшись в придорожных кустах, Концов стал обдумывать ситуацию. О том, чтобы сегодня вернуться в Харьков, не было и речи: поезд увёз его далеко от города. Теперь надо было думать лишь о том, как бы поскорее оказаться на службе. Пеший вариант исключался: «на себе» Концов, разбитый физически и духовно, передвигаться не мог. Вариант гужевого транспорта выглядел лучше только на первый взгляд. На второй он уже так не выглядел: на телеге далеко не уедешь. А ещё по закону подлости обязательно встретишь кого-нибудь из знакомых. Ненужное паблисити было бы обеспечено.