Czytaj książkę: «Свидание со свободой»

Czcionka:

ISBN 978-5-0050-7169-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Бумажное прощай»

Вооруженный конфликт длился уже полтора года, пару месяцев из которых я в нем участвовал. Как писали газеты, набирают только добровольцев, но, например меня никто не спрашивал. Приказали явиться на пункт сбора, а оттуда закинули сразу в лагерь новобранцев. По условиям он больше напоминал тюрьму для отъявленных преступников. Впрочем, я не унывал. До этого жизнь была ко мне благосклонна. Я был молод, и мне мнилось, что впереди только хорошее. Первые же дни в лагере, развеяли это, как рисунок на песке.

Юнцы со всех уголков страны были заброшены вместе со мной. Не ведавшие дисциплины, большинство прямиком со школьной скамьи, мы не знали как себя вести в новых условиях. Больше мы напоминали маленьких, злых зверьков, собранных в одном месте. Злость копилась с каждым днем из-за условий содержания, отношения, из-за всего. Уж очень сильно отличалась жизнь «до» и «после». В лагере мы жили в бараке. Он был свежей постройки, только из старых материалов, откуда-то привезенных. Брус с запахом плесени, неаккуратно затыканные шпаклей щели и влажность. Стоило посидеть в бараке полчаса, как одежда отсыревала. Никто ни с кем не общался. Ни свар, ни дружбы, ничего. Спать приходилось каждый раз на новом месте. Бывает, вернешься вечером, а койка занята. После дня, наполненного физическими упражнениями, все валились с ног, где попало, в надежде дать отдых натруженным мышцам в преддверии следующего дня. Форма, которую нам выдали, больше походила на тряпье, и к тому же не соответствовала размерам владельцев. Складывалось впечатление, что кладовщик для проформы узнавал твои параметры, а выдавал то, что под руку попадется.

Занятия были однообразными: физические, чтобы повысить силу и выносливость; психологические, чтобы вбить в нас привычку к слепому повиновению и беспрекословному подчинению приказам. Приведу небольшой пример, дабы вы поняли, о чем речь. За три километра от лагеря было большое озеро. Нас заставляли набирать из него воду и ведрами приносить к дежурному в лагерь, докладываться и нести обратно, выливать в водоем.

– Попробуй, пролей хоть каплю, и ты отправишься под трибунал! – с пеной у рта орал офицер.

Обыкновенная муштра, из которой и состоит армейская жизнь. Только через пару недель мы начали понемногу осваиваться в новой обстановке. А через месяц мне уже казалось, что я жил так всю жизнь.

Лето.

Агрессором выступала наша страна, но на политзанятиях нам упорно твердили, что нас на это вынудили. Если вкратце: весь мир глуп и неразумен, творит преступления и нарушает все правила, а наша страна взяла на себя эту неблагодарную, но необходимую работу по устранению беспорядка. Несмотря на наш возраст, даже нам было совершенно ясно, что это ложь.

Стартовала эта история летом N-го года. К тому времени я уже второй месяц был в лагере новобранцев. Тех, кто был готов, забирали на фронт, остальные продолжали обучение. Кто-то был готов через пару недель, кто-то задерживался здесь на долгие месяцы. Степень готовности определяла специальная комиссия. Один парень находился здесь уже более полугода, был старожилом и даже гордился этим.

– А чего там делать-то? Помирать рановато. Мне и здесь неплохо. Я и не военный и не гражданский, у меня своя философия жизни, – важно надув щеки говорил он.

– Трус ты и все, – оборвал его дюжий здоровяк. Он появился неделю назад и показывал хорошие результаты по физической подготовке. Вел себя вызывающе и постоянно провоцировал беспорядки. Обычно я плохо отношусь к подобным типам. Но, этот парень вызывал у меня непонятную симпатию, словно старый, позабытый товарищ. Сам я атлетическим телосложением не обладал. Однако благодаря регулярным тренировкам, не отставал от других.

День шел к своему завершению, и мы курили за столовой, в ожидании ужина. Табак здесь не поощрялся, но и строгих запретов тоже не было. На войне вообще мало запретов. Раньше я никогда не курил. А теперь уже не представлял дня без курева. Какой солдат без табака?

– Я трус? Да я здесь уже столько что тебе и не снилось! – закричал обиженный старожил.

– А толку? Только жратву зря переводишь, – спокойно парировал здоровяк.

Завязалась потасовка, мы попытались разнять драчунов. Как по мановению волшебной палочки появились дежурные и всех растащили. Часть отправилась в медпункт, остальных определили в карцер. Туда же попал и я. Карцером был старый курятник, с висячим замком на двери. Запах навоза, скотины и опилок. В углу дремал в куче тряпья «арестант». При нашем появлении, он осведомился о сигаретах и получив своё, возобновил сон.

– Дин, – протянул руку здоровяк.

– Александр, можно просто Лекс, – представился я так, как называли меня мои друзья.

– Давно здесь?

– Второй месяц.

– Понятно. А я недавно попал сюда.

– Знаю.

– Чертова война. Кому она вообще нужна?

– Хороший вопрос. Наверное, кому-то и нужна, кому-то выгодна.

– А мы здесь причем? Пусть дерутся те, кто эти войны устраивает.

В его словах сквозила простоватая, но правильная логика. Дин был сыном фермера, с детства приученным к тяжелой работе. Всю свою жизнь он провел в поле, и теперь не мог понять, что тут делает. В компании нового знакомого было легко, и мы разговорились. Через неделю после этого разговора, нас отправили на фронт.

///

С Дином мы попали в один отряд. Находился он за тысячи километров отсюда. Прямо из лагеря новобранцев нас отправили на его поиски. По пути всюду мы отмечались на командных пунктах, на них же получали паек. А вот с транспортом все было не так прозаично. Пыльные машины, конные обозы, грузовики снабжения. Некоторые дни мы маялись от долгого ожидания, иногда нам везло и мы покрывали огромные расстояния. Общие трудности сближают и постепенно мы с Дином подружились.

Стоило выехать за пределы страны, и война встала перед нами в полный рост. Развалины, запах пожаров, воронки от артиллерийских снарядов. Новые кладбища, растущие как грибы после дождя. И глаза коренного населения, наполненные ненавистью и устремленные на нас. Стоит мне лечь спать, и я сразу вспоминаю эти глаза.

– За что они нас так ненавидят? – как-то спросил меня Дин.

– За то, что мы разрушили их жизни.

– Да, ты прав, но как говорят: «Лес рубят – щепки летят».

– Здесь каждая щепка – чья-то судьба, или семья.

Через три недели мы догнали свой отряд. Часть его была на передовой, часть отдыхала. И снова стартовало обучение. Только теперь в нас не развивали силу и послушание. Пришло время гораздо более полезных и необходимых навыков. Как убить человека штыком. Что делать если попал в плен. Как лучше прикинуться мертвым, чтобы авиация не обратила на тебя внимания. Как правильно метать гранату, чтобы она взрывалась до падения на землю, и разбрасывала осколки на большую дистанцию. Как обрабатывать разные виды ранений и как добивать безнадежно раненных товарищей.

Отряд состоял в основном из среднего возраста мужчин, настоящих псов войны, органично в неё вписывающихся. Хотя в отличие от нас у них были семьи, были профессии. У них было прошлое, в которое можно вернуться. А куда вернемся (если вернемся) мы? Порой вечерами я думал об этом, но ничего путного в голову не приходило.

Пришла часть отряда с передовой. Несколько носилок с тяжелоранеными. Многие изувеченные ковыляли сами по себе, перемотанные грязными бинтами. Они не только сдержали натиск противника, но и смогли продвинуться вперед. Правда, выглядели они как потерпевшие страшное кораблекрушение. Деморализованные, потерянные, они с робкой надеждой смотрели вокруг и не находили утешения. Из ушедших шестидесяти вернулось лишь двадцать семь.

– Такова цена победы, – сплюнув, сказал один из ветеранов.

Мы с Дином тревожно переглянулись. Скоро наступал наш черед отправляться на фронтир.

///

Даже воздух здесь был совсем другой. Запах разрытой земли, тяжелый дух крови, запах страданий. Аромат самой смерти. На вооружение нам дали по армейскому карабину с парой обойм. Весь пейзаж, насколько хватало глаз, покрывали борозды окопов, блиндажей и укреплений. Лабиринт окопов протягивался на несколько километров во все стороны. Далеко в тумане прятались укрепления врага. Временами в небесах кружили самолеты разведчики. Уже несколько дней мы ждали подкрепления для начала атаки. Обозы не могли подойти ближе, и нас мучила жажда и голод.

– Когда пойдем в атаку, не хватайте ценности или оружие, берите консервы, фляжки, ищите съестное. Неизвестно насколько мы здесь застряли, – наставлял нас бывалый ветеран.

Первая атака, словно первая любовь, навсегда остается в анналах памяти. Громоподобная канонада нашей артиллерии, расчищающей путь, а потом крик командира, подхваченный и передающийся по цепочке.

– Вперед!

Мы выскакиваем из окопов, как чертики из табакерки, и бежим сломя голову. Перед нами только пелена из дыма и тумана, за которой ничего не видно. Мы оскальзываемся и падаем в воронки. В легких кончается кислород, я начинаю задыхаться. Вспышки выстрелов мелькают передо мной. Враги встречают нас ливнем огня. Хочу остановиться, упасть, спрятаться, закопаться в землю, но продолжаю бежать вперед, как и все мои товарищи. Кого-то сбивают пули, и он навсегда остается лежать позади. Внезапно перед нами вырастает вражеский окоп, и мы с размаху проваливаемся в него. Оружие больше ничего не значит, война, политика не имеет значения, всё отходит на второй план. Мы первобытные люди, сражающиеся за право жить. Из блиндажа выбегает противник, от неожиданности и испуга я бью его штыком в живот. Лезвие тяжело проваливается и застревает в ребрах. Удивленное лицо, залитое смертельной бледностью, а по моим рукам струится вязкая кровь. Я вспоминаю полигон, и как просто было колоть соломенное чучело. С трудом освобождаю оружие и вбегаю в блиндаж в попытке оградиться от этого безумия. Меня рвет, так как никогда раньше. Будто сам мой желудок пытается выбраться наружу. Следом появляется наш солдат.

– Чего встал, хватай консервы и назад, мухой!

Бесконечная муштра приносит свои плоды. Приказ только повис в воздухе, а я уже приступил к выполнению. Послушно набиваю карманы банками и бегу обратно. Атака окончена, пора возвращаться на исходную. С минуты на минуту артиллерия противника начнет обстрел этих позиций. Бегу обратно, озираюсь кругом. Солдаты как сумасшедшие спасают свои жизни. Где же Дин? Но, останавливаться нельзя, остановка означает смерть.

Заваливаемся в свои окопы и падаем без сил на землю. Только надрывный хрип дыхания нарушает тишину. Проходит минута, другая… И воцаряется ад. В воздухе стоит свист, гул, вой разрывающихся снарядов. Кто не успел добраться до спасительного окопа, гарантированно превратился в фарш.

Дина я обнаружил только к вечеру. Целый и невредимый, он сидел, привалившись к глиняной стене окопа, и смотрел в одну точку. Взгляд его напоминал дом, из которого вынесли всю обстановку, оставив лишь стены. Я уселся рядом с ним. Заметил он моё появление или нет, было непонятно.

– Я убил человека, – неожиданно сказал он, словно прочитав мои мысли.

Вспомнился мой противник. Кто он был? Что за человек? Была ли у него семья? Я ничего не стал говорить. Несмотря на появление припасов и голод, продолжающий нас мучить, в ту ночь мы не смогли проглотить ни кусочка.

Иногда в небо взлетали осветительные ракеты, выхватывая куски земли. До самого рассвета из темноты слышались стоны умирающих.

Осень

Незаметно подкралась осень. Похолодало, ветер с утра до ночи кружил листья. Террор расцветал пышным цветом. Как всегда бывает, стоит появиться деньгам и крови, и любые соглашения, конституции, законы и прочее утрачивают свою силу. Мы продолжали наступление, вторгаясь всё в новые государства. Среди армейских людей всё чаще встречались настоящие фанатики, с пеной у рта доказывающие правильность и справедливость этой войны. Само словосочетание кажется настоящим кощунством, «правильность и справедливость войны». О какой справедливости может идти речь, если мы нападаем? Такие фанатики были опаснее всего, их боялись и избегали. Если попадался такой командующий офицер, это было настоящее бедствие. Они беспощадно убивали пленных, пытали и насиловали гражданских. А самое главное приучали к этому своё подразделение. Эти части зверствовали, вырезая целые поселения. К счастью, большинство военных были иными. Основной задачей для них было выполнение задачи и выживание личного состава.

Мы с Дином держались особняком. Очень мало общались с сослуживцами. Их лица сменялись стремительно, памяти не за что было зацепиться. Как картинки в калейдоскопе, не успеешь глазом моргнуть, а уже другая появилась. Новобранцы умирали как мухи. Больше они напоминали детей, нежели солдат. Бывалых ветеранов тасовали из части в часть, отправляя в более горячие области.

Уже уйму времени мы сидели в этом окопе и ждали. Приказа об атаке, или отступлении. Время здесь бежит совсем по-другому. Никогда не ясно, сколько его прошло, может несколько недель или всего один час. Началось все именно с того, что мы были вдвоём в полной тишине. И каждый думал о своём, о своих мечтах, целях и желаниях. Никогда у меня не было друзей до появления Дина. Приятели, знакомые, да, их было огромное количество, а вот друзей не было. Понимать это я начал лишь теперь.

– Наступают! Приготовиться к отражению атаки! – пролетел тревожный клич.

Все подобрались. Кто-то торопливо докуривал, кто-то крестился. Даже самые ярые атеисты, на войне начинают верить в Бога. Я перемотал сырые портянки, Дин, ругаясь сквозь зубы, пытался перезарядить старую винтовку. Несмотря на автоматический механизм, она постоянно заедала. Еще до начала атаки, в воздухе разливается тяжелый дух гибели. Земля дрожит под их ногами. Рев атакующих напоминает рокот далекого морского прибоя. Березовый лесок выпускает их наружу, они бегут к нам. Полтора километр… Километр… Уже можно рассмотреть перекошенные в крике рты. Все пространство пропитано флюидами напряжения, время сгустилось до осязаемого состояния.

– Стрелять только по команде. Ждем… Ждем… – пытается охладить наш пыл командир.

Не успели противники выйти на убойную дистанцию, как наша артиллерия накрывает их. Один миг и все скрывается в пламени и дыму. Мы, как лягушки распластались по дну окопа и только вздрагиваем при взрывах. Влажная, грязная земля кажется райским ложем, даже представить жутко, что сейчас происходит наверху. Воображение рисует картины вакханалии, и никак не получается переключиться. Пахнет потом, грязной одеждой и мочой. Многие кто только прибыл на фронт, не могут сдержаться при канонаде. Но, никому и в голову не придет смеяться, или даже обращать на такое внимание. Здесь это в порядках нормы.

Грохот, кажется, стоит целую вечность. Но, даже когда установилась тишина, в это трудно было поверить. Я вижу перед собой лицо Дина, он широко раскрыл рот, чтобы избежать контузии. По одному люди начинают подниматься на ноги. Пелена дыма медленно утекает на восток. Даже в такой мясорубке могут остаться живые. Нас отправляют на поиски пленных, «языков». Работает это так: находишь раненого, задаёшь вопрос на нашем языке, если отвечает, выносишь его в безопасное место; если нет, добиваешь. Все проще некуда. Мы с Дином осторожно продвигаемся, оглядываем воронки. Часто бывают случаи, когда люди забиваются в них и пережидают артобстрелы. Едкий дым стелется по земле, мешая обзору. Некоторые трупы пылают в этом мареве как далекие сигнальные костры. Аромат жареного мяса заставляет сжиматься пустой желудок. Иногда раздаются одиночные выстрелы. Дин подаёт сигнал рукой, показывает влево. Особенно глубокая воронка, будто специально наполненная трупами. Там мы и увидели впервые этого человека. Худой, маленький человек с узкими глазами. Он лежал в углублении, скрытый от осколков телами других. Расслабленная поза и взгляд в никуда, на ему одному доступный пейзаж. Он не притворялся мертвым в попытках спастись, при нашем появлении он даже не шевельнулся, только глаза скользнули по нам и вернулись на место. Мы нервно переглянулись. Обычный вопрос при поиске «языка»: «Кто ты?». Но, сейчас Дин спросил: «Что ты делаешь?»

– Смотрю на облака, – последовал ответ.

Не сговариваясь, мы подняли его и понесли к медикам. Осколком ему посекло ногу. Его звали Сокто.

Darmowy fragment się skończył.