Элита… Э-ли-та… Элита! Само слово и то значение которое оно даёт, пинком отодвигает нас от его носителей далеко вниз по социальной лестнице, задавая по пути комплексы личной неполноценности.

Разность элит многогранна и широка. Понятие элиты охватывает отрасли, отдельных граждан, вещи, предметы, продукты, животных, образ жизни и является определяющим словом перед чем-то эдаким.

Остановимся на основных- повседневных. Элиту нации отбросим сразу. Это сиюминутные герои, статус которых, в большинстве своём шаток, сомнителен и зависит от текущего политического момента.

Элита страны звучит дипломатичнее. Вопросов о принадлежности к ней не возникает, тут понятно всё.

Элита спорта. Тоже красиво и тоже однозначно понятно.

Элитная недвижимость уже туда- сюда. Воспринимается расплывчато и каждым со своей персональной колокольни. У любого риелтора она элитная, если на продажу. Но Бомж видит её параметры из теплотрассы, а чиновник из своего дома в центре мегаполиса.

А вот ещё – Элитная модель. Не в смысле самолётика масштабом 1:43, а длинноногая девушка. Тут тоже каждый видит по- своему. Одни недосягаемую фемину, другие – проститутку на собственной яхте. Вобщем понятно, что семантику слова «Элита» все трактуют верно, а обозначаемые им явления и предметы субъективно.

Но есть одно понятие, прикрепленное к этому определению, которое несёт в себе загадочность, неоднозначность применения и романтизм представления- Элитный вор. По глупости, незнанию или литературному восприятию многие считают, что речь о воре- карманнике или чиновнике высокого полёта.

Они правы отчасти и только с чиновником. Что касается карманника, то это не так. По крайней мере в нашей с вами действительности. Это никак не карманник, это субъект преступления с правильной процессуальной квалификацией- мошенник. Не жалкий проходимец берущий в долг у десяти человек и придумывающий для своих низменных целей легенды о больной бабушке, а профессор человеческих отношений, психолог и постановщик душевных комедий преходящих в бездушные драмы. Я сказал бы – виртуоз человеческих душ, если бы не чурался избитых выражений.

Мечта такого мошенника стать чиновником высокого полёта. Пролезть в область принятия решений, а после самому решать, что кому, куда и почём распределять. Должность для него средство, а её возможности- цель.

Воровская элита давно перетекла в чиновничью объединив понятия. Элитный вор- чиновник, это вам не чиновник- вор. Отличие кардинальное. Чиновник- вор стал таковым уже на должности и использует возможности своего положения, а Вор- чиновник был вором изначально и возможности для своего обогащения создаёт сам.

Воровская- чиновничья элита представлена аферистами высокого полёта, мошенниками- сценаристами, постановщиками и актёрами спектаклей, где вход бесплатный, зрелище захватывающее, а выход у зрителя один- вылет в трубу. Мало кто знает, что существуют иммерсивные театры, где зритель втянут в действо. Спектакль идёт вокруг него. Поклонники и родоначальники этого жанра именно мошенники. Не простые, а элитные.

И эта подлая элита- вампиры людских душ. Не какие-то там сказочные персонажи боящиеся чеснока, а самые что ни на есть реальные. Циники, отлично знающие жизнь и применяющие на практике теорию зла выдавая её за добро. Они шедеврально прокручивают многоходовые комбинации, вызывая восхищение у правоохранительных органов как своей игрой, так и доходами от неё часть из которых безопасно и приятно ложится в правоохранительный карман. В обществе же никому нет дела до «Обутого лоха». Есть интерес и восхищение игрою мошенника. Сценариями его «развода», романтизмом его историй и удивлением его доходами.

До тех пор, пока не обманули того, кому не было дела. Пока он сам не попал в сценарий. Пока его не засосало в многоходовую комбинацию иммерсивного театра где он главный герой. Вынырнув из неё тот, кому раньше не было дела, кидает в массы классический лозунг всех времён —Караул- Ограбили! Но никому нет дела. Все восхищаются игрою мошенника…

Открывайте книжку, будем получать понимание через смех, слёзы, иронию, скрытые эмоции и факты близкие к реальным. Очень близкие. Все совпадения не случайны.

Переворачиваем страницу.

1.О том, что Модный приговор не может быть оправдательным:

– Как ты думаешь, это «Santoni» или «Barrett»? – Невысокая плотная женщина с немытой головой и крестьянским лицом, правым углом рта задала вопрос впритык стоящему к ней одутловатому мужчине в старомодной вязанной кофте одетой поверх клетчатой рубашки. Из-за того, что говорить приходилось маскируясь, шипящих звуков было больше чем необходимо для такой фразы с непривычными простому уху иностранными словами. Девяносто девять человек из ста ответили бы нейтрально:

– А?

Но мужчина в вязаной кофте вопрос понял верно:

– Сложно определить по подошве, сейчас попытаюсь… – собеседник по необычному совещанию, как бы переминаясь с ноги на ногу, широко ступил вправо, вбок и сразу вернулся назад, – кожа пупырчатая, точно «Barrett» – маскируясь как и вопрошавшая левым углом рта сообщил он женщине.

Со стороны выглядело это как репетиция театра лицедеев. Шеренга актёров и психованный режиссёр.

– Куда ты, сука, дёргаешься, танцор диско хуев? Тебя кто-то там в жопу ужалил? Киреева, ты что ли Порецкого там укусила. Я тебя спрашиваю, чего молчишь там, как недотраханная швея-мотористка в общежитии «Красной нити»? А?

Киреева открыла рот, но не ответить, а просто глотнуть воздуха. Отвечать не было смысла и «швея-мотористка» это знала наверняка. Любой ответ предполагал тёмную эмоцию. В данном случае правильнее было испуганно молчать. Всё это было не единожды апробировано и на себе и на коллегах. Она дёрнулась и захлопнула рот.

– Не рыпайся там как кобыла на дискотеке. Или ты сказать мне что-то хочешь?

Киреева испуганно помотала головой.

– Стой спокойно, слушай, что я тебе говорю.

Киреева помотала головой согласно.

– Извиняюсь, нога затекла- попытался по-своему заступиться за женщину Порецкий. Тон его был максимально мягкий и заранее всё понимающий.

– Тебя кто-то спрашивал? Молчи там давай! И так все знают, что ты мудак. У меня к тебе сейчас будет ряд вопросов, а пока стой там и готовь свою жопу к отчёту. Ты понял меня?

Порецкий понял всё ещё до того, как его спросили и подтверждающе закивал головой.

Мэр огромного мегаполиса убрал ноги со стола,

– Алевтина, кофе мне принеси!

Молодящаяся с детства женщина в зелёном, похожем на велюровую штору платье, стараясь не шуметь, встала со стула, заложила ручкой ежедневник и положив его вместо себя, вышла в приёмную.

Алевтина была секретаршей и единственной доверенной женщиной, которая в этом кабинете могла сидеть во время текущего совещания. В помещении повисла тишина, все ждали пока мэру принесут кофе. Руководитель одной из самых больших территориальных общин снова положил на стол ноги подошвами к Порецкому и Киреевой. Еле слышно барабаня пальцами по полированной столешнице мэр осматривал вассалов, полукругом стоявших перед ним. У присутствующих в руках были ежедневники и ручки. По аналогии, как у сопровождающих лиц дорогого товарища Ким Чен Ына. На самом деле впечатление это было обманчивым, потому что в отличие от идейных корейцев, конспектирующих идеи Чучхе, наши люди держали в руках не дешманские блокнотики, а дорогие ежедневники в натуральной коже диковинных зверей. Лица хоть и были почтительны, но разрез глаз европейский, что едва заметно придавало подобострастию признаки гордости и личного достоинства. Кроме того, они не спешили записывать за руководителем его высказывания, потому что мэр может быть и Чучхе, но продвинутый. Он им сам не рекомендовал. Слушать можно было. И запоминать. А записывать нет. Ежедневник носил церемониальный характер. Иногда туда можно было вносить цифры и буквы, но в интересах самих записывающих было, чтобы кроме них никто другой те каракули разобрать не смог.

Как печальный пример, того же Порецкого уже два года тягало следствие, тыкая пальцем в то или иное описание его деятельности, внесённое каллиграфическим почерком архитектора в изъятый на обыске ежедневник. Теперь наученный очными ставками и тремя днями в КПЗ Порецкий записывал на своём собственном эсперанто. А убедившись, что расхожее выражение- бережённого Бог бережёт, далеко не метафора, на всякий случай тот эсперанто ещё шифровал каким-то собственным шрифтом который вполне могли завидовать американцы со своим дилетантским шифром на основе языка индейцев племени Навахо. Позитивной стороной этого шифра было то, что его категорически, ни какими интегралами невозможно было взломать. А негативной то, что Порецкий периодически забывая дешифровальный код, путал задания мэра, своё в них участие чем баланс чёрной бухгалтерии. Это были издержки приближённых людей, находившихся на самых верхушках денежных схем разработанных и внедрённых мэром, в которые они влипли, как мухи в… ладно, в мёд. Нет, разумеется они бы никогда не стали в этих преступных схемах участвовать. Все люди грамотные, интеллигентные, порядочные и нетерпимые к подачкам ровно до того момента, как получили первые десять тысяч долларов. Потом оно как бы засосало и день проведённый без получения тысячи баксов считался за обычный рабочий, то есть никчемный. Мэр давлел и был психологом от дьявола, поэтому все стояли у стеночки не рыпаясь.

Придерживая задом двери, проталкивая передвижной столик на больших колёсах, вошла Алевтина.

– Шо там охрана, не может дверь придержать, проявил заботу Мэр и сразу повернулся к первому в шеренге мужчине. Тот поймав взгляд шефа, вытянулся по стойке «Смирно»

– Каневич, что там с судами? На всякий случай, я спрашиваю не про здания, а про судей.

– Я понял…

– Что ты там понял, тумблер юридический? Что ты понял?! У тебя сколько уже проёбаных исков? Тебе напомнить? Откуда ты вобще взялся в этом департаменте? Он по-определению предусматривает наличие умных сотрудников, а не тебя. Что с судами, я спрашиваю?

– Как я говорил раньше, девяносто процентов судей с которыми мы работали либо уволились, либо их уволили. Те кто остался не особо хотят сотрудничать.

– Что значит сотрудничать? Ты математик, блядь! Ты в центре Разумкова работаешь? Какие проценты?! Посмотрите все на него и на себя, с кем приходится работать. Вы тупо сборище олигофренов.

Подчинённые стояли молча, обоснованно полагая, что их традиционно «натягивают» в духе общего совещания. Раз шеф говорливый и не приводит конкретики, то это не совещание а снятие стресса. За много лет привыкли. Лёгких денег не бывает, надо терпеть.

– Поясни мне, что значит не хотят сотрудничать, -снова обратился мэр к неизвестно откуда, по его мнению, взявшемуся в юридическом департаменте Каневичу- а что они хотят?

– Боятся, но преподносят это как то, что руководствуются только верховенством права.

– Ты конченый дебил, ты мне зачем такими словами объясняешь?! Что значит- «Этокакточто»?! Ты за кого меня тут держишь? Ты не можешь нормально денег занести в суд? Крысятничаешь, что-ли? С кем, блять, приходится работать…

На столешнице завибрировал Айфон, мэр сверху глянул на экран, убрал со стола ноги, подобрался

– Слушаю вас, Иван Викторович …да, конечно… конечно, сделаю всё что скажете… да-да, спасибо, всё понял… сделаю, не сомневайтесь… спасибо!

– Чего уставились? – мэр спохватившись тревожно посмотрел на телефон. Убедившись, что соединение разорвано успокоился и махнул рукой в сторону подчинённых

– Порецкий!

– Да-да! – Интеллигентно ответил Порецкий открыв ежедневник

– Хули ты опять там записываешь, отложи его нахуй!

Порецкий убрал ежедневник за спину. Из него на паркет, с тяжёлым стуком, выпала ручка. Порецкий не поднимал, мэр, сквозь узкие очки тяжело смотрел на него.

– Подними, блять, не прибедняйся- Мэр взял кофе, отпил- По звуку «Монблан». Прибедняешься тут, хрен в маминой кофте. Одни неприятности от тебя. Доллары в принтерной коробке откуда?

– Застройщики из Днепра рассчитались. Триста пятьдесят тысяч за участок и разрешения. Мы с вами оговаривали у меня вот- Он хотел сказать, записано, но вовремя испугался- сложилось всё в эту коробку.

Мэр, держа чашку, продолжал пристально на него смотреть

– А, да, бля! Точно. Я, сука, вспоминаю кто бабки занёс. Ладно, скажи на апрель сессию пройдут, пусть пока начинают… что там котлован копать или забор ставить, вобщем пусть не заёбуют своей хуйнёй, сказано в апреле, значит в апреле. Шо там ещё?

– У меня пока всё… разве что следователь…

– Что следователь?! Он тебя ебёт?

– Нееет…

– Ну и стой спокойно.

Мэр поставил чашку, взял ручку, провёл по лежащему перед ним листику:

– Мелкумов, у тебя в отделе дед уссался сегодня. С каких дел?

По тому, как один из стоявших в карэ подчинённых дёрнулся и открыл ежедневник, стало понятно, кто Мелкумов. Он единственный из присутствующих на совещании был одет в костюм от «Brioni», туфли не хуже мэровских, и часы лучше мэровских. В голове мгновенно пролетело максимум информации о последних мочеиспусканиях. Ага, ясно, мысль ухватила кончик события, переведя его в воспоминания:

– Дедушка вам чего? Худой сгорбленный дед в коричневых школьных штанах и светлой рубашке держа в руках два, наполненных бумагами, больших чёрных скоросшивателя переминался у двери.

Хоть это и отвлекало от «Решения вопросов», но о трудящихся нужно было заботиться.

– Ну проходите раз пришли… Сюда, сюда. Давайте что там у вас. Садитесь.– Дед со вздохом надежды положил на стол полные скоросшиватели, присел на краешек стула. Мелкумов посмотрел на папки не прикасаясь незаметно закатил глаза —рассказывайте.

– Внучке квартиру хочу отписать. Наследница она у меня. Сын то бестолковый, развёлся. Никому она… девчонка моя не нужна. Бабка померла, я один помогаю как могу. Она школу заканчивает, вот хотел квартиру ей оставить, всё одно живёт со мною, ухаживает как- никак.

– Ну, так что мешает?

Дед замельтешил по столу сухими руками в коричневых пятнах старости, зачастил словами -Так лет пять назад сын балкон соединил с комнатой и перегородку там в коридоре… Ну чтобы лучше было, просторнее. Никому ведь не мешает, а нам…

– Понятно. Реконструкция, а нотариус не оформляет без узаканивания.

– Вот, вот. Я уж больше двух лет как хожу то туда, то сюда- никак. Делайте, говорят, как было раньше, заложите стенку, перегородку верните, тогда подпишут. А я не могу даже один кирпич в руки взять. Сыну оно не нужно, он уехал в Расею, там работает и живёт. Я помереть не могу пока на внучку не оформлю, а то заберут же у неё всё. Да?

– Ну я чем помогу, от меня чего хотите? Чиновник сдвинул папки в сторону деда.

Проситель уставил взгляд на папки:

– Ну как же я же собрал все документы, вот я два года, у меня тут вот… – дед растерянно смотрел то на папки, то на других чиновников. Те делали вид что работают- мне сказали, что нужно ещё от вас справку.

– Ну да, разумеется. Вы мне принесите согласование с архитектором и заключение о том, что переоборудование осуществлено в соответствии с нормами.

– Так там есть… вот в этой вот папке… технический осмотр и…

– Это немного не то. Осмотр есть, а на его основании теперь нужно получить справку у…

– Дед замер глядя в одну точку поверх головы чиновника.

Помрёт ещё тут, мэр башку снесёт, легко испугался Мелкумов.

– Можете идти, будет справка, я вам сразу и без очереди выдам разрешение.

Дед тяжело встал со стула, собрал одна на одну папки, шаркая пошёл к двери. Остановился, покачнулся. Из штанины на пол полилось. Дед развернулся в комнату. Спереди на штанах расплывалось пятно. Из глаз тоже лилось. Дед плакал.

Мелкумов сжал все события в два предложения для доклада мэру:

– Та ходит со своим балконом, говорит, что квартиру не может завещать внучке из-за перестройки балкона. Его уже пять раз направляли в нужное русло, скидку сделали -сто баксов всего, так нет же, ходит и ходит.

– Журналисты пронюхают, ты у меня будешь в штаны ссать каждое утро. Ладно Мелкумов, вытрите там, чтобы не воняло- Мэр посмотрел на тёмный экран Айфона- Сюда слушай. Возьмёшь у Киреевой документы по дому, там на Ключковской, который расселяют. Под него пять квартир даю нормальных, остальное постная фуйня. Выбери сам кого отоварить, и чтобы к концу следующего месяца все были выселены. Кто не захочет, возьми спортсменов у Олега и с ментами порешай, пусть за ноги выносят. Всё ясно? Мне ответ твой не нужен, вопрос риторический. Бери делай!

– Киреева, блять!

Женщина всем видом продемонстрировала готовность. Ежедневник открылся, ручка замерла. Мэр в упор осмотрел подчинённую, тяжело вздохнул.

– Там журналисты, иди расскажи им как мы работаем на благо всех горожан- с блатными интонациями бросил мэр- Если захотят со мною поговорить, пусть вопросы передадут. И ты это там, много не гони. По сути только. Что сделано, что предстоит сделать. Порецкий!

– Да, прокинулся адресат, снова уронив ручку. Не дожидаясь указания быстро поднял и выжидательно посмотрел на мэра.

– Двум застройщикам с Липок, ты понял о ком я говорю- Порецкий кивнул- что ты там киваешь, как умная лошадь. Ты понял о ком я?

– «Грандцемент» и «Бокинстрой» вроде как ответил, а вроде как и спросил чиновник, оставляя себе интонацией возможность для отступления.

– Каракули свои прочёл? Скажи, чтобы установили две детских площадки, каждый в своей зоне ответственности. Они поймут. Оприходуешь на нас, деньги отправишь в фирму- Он посмотрел на Мелкумова- вот ему. Он даст реквизиты. Ты понял?

Порецкий кивнул.

– Тьфу, блять. Киреева!

– Да

– Про парк расскажи, электорату понравится. Ещё чего то там придумай о заботе и тяжёлом труде нашем. Короче не девочка. Вид у тебя как раз для любимого народом чиновника. Не то что у Мелкумова. Тебя пиздеть учить, только портить. Давай иди отсюда, журналисты ждать не должны.

Киреева покинув строй, вдоль стенки поспешила к выходу.

– Блять, как я от вас устал- Мэр взял остывший кофе отпил, скривился- Идите все отсюда нахуй.

Подчинённые зашумев стали продвигаться к дверям.

– Егор, останься!

Все, кроме успевшей выскочить Киреевой, замерли

– Идите, чего залипли. Алевтина!

– Да-да!

– Попроси вон того, в сером пиджаке остаться.

– Кого именно?

– Ну вот, только же что вышел в приёмную… не отпускай его, слышь.

– Извините пожалуйста, это шутка такая? – Алевтина не понимая, какие эмоции надеть на лицо, универсально оттопырила губу- нет там никого и никто в сером пиджаке ни в кабинете не присутствовал, и соответственно никуда не выходил. Что мне делать?

Мэр, словно школьник за партой, уронил голову на руки.

– Иди отсюда, глухо раздалось из под рук. Кабинет опустел, мэр сел нормально, допив кофе посмотрел на гущу, оставшуюся в чашке, прищурился…

2. О том как «Перестройка» способствовала «Новому мышлению»

– Ты кого развёл на бабки, Гриша? Ты же знал, что это жена КаГэБэшника. Он нас всех теперь закошмарит. Ты не мог не знать. Она плакала- истерила на весь автовокзал, что муж её работает в этой аббревиатуре. Тебе нужно было вернуть ей деньги и закрыть вопрос. Твоё жлобство и эта сотка всем нам выйдет боком. Гриша, ты упорол косяк, давай гаси его или выходи на сходняк, там ответишь. Сроку тебе как в сказке- три дня.

Высокий худой Вор в узких чёрных джинсах, чёрной куртке «Parmalat» и чёрной расстёгнутой рубашке, сверху вниз смотрел на кучерявого очкастого парня уткнувшего глаза в асфальт. Разговор легко определяемый в девяностых годах, как «предъява» проходил почти у самого входа в Ресторан «Город». Можно было подумать, что кучерявый собеседник чувствует себя виновным и напуган предстоящими разборками. Впечатление о плачевном настроении накосячившего персонажа дополняли опущенные плечи и сутулость нажитая дальними предками, терпевшими неприятности от фараонов.

– Ты, Гр́еха пойми, мне без разницы та кобыла и её муж, но нужно соблюдать осторожность и немного думать башкой. Один скандал с таким фигурантом и все наши точки накроются тазом из цветного метала. Я не знаю и знать не хочу, как ты будешь выкручиваться, но я не пошутил про три дня. Часы есть на руке?

Гриша, думая о чём-то своём, отрицательно мотнул головой.

– Твоя проблема, Гр́еха, время затикало.

Вор не попрощавшись развернулся и пошёл к стоявшей прямиком на тротуаре, надраенной чёрной «Волге» – ГАЗ 24. Сзади справа сел в салон с хлопком закрыв за собою дверцу. Стёкла с зеркальной тонировкой отражали старинное здание, в котором расположился ресторан, большую вывеску над входом, читающуюся зеркально- «дороГ» и Гр́еха не сдвинувшегося с места.

Вор, десяток секунд понаблюдав за неподвижным Гришей отвёл взгляд, откинулся на велюровое сидение, вздохнул. Ещё пару секунд подумал.

– Ладно, поехали- немного приподнявшись он хлопнул ладонью по обтянутому кожаной курткой плечу водителя. Стриженный, мощный затылок кивнул складками, машина завелась- ушлый еврейчик и с амбициями- задумчиво произнёс Вор, прикуривая сигарету.– Будет нам от него большое горе или немалая польза.

С характерным «Волговским» звуком включилась передача, ресторан уехал назад.

Собеседник Вора остался стоять на месте. Краем глаза он отследил, как «Волга» авторитета исчезла за углом, но врождённая осторожность и приобретённое недоверие ко всем и всему давали основания полагать, что за ним могут наблюдать. Выждав ещё несколько секунд, Гриша поднял глаза на вывеску «Город», хмыкнул и сам себе улыбнулся. Он всегда исходил из того, что его подслушивают, следят и собирают информацию. Не потому что параноик или в этот момент делал что-то противозаконное- противопонятийное, нет. Он всегда так считал. Любые разговоры он вёл с позиции что его провоцируют, «колют», «разводят», а выражение лица и мимику, подстраивал полагая, что на него смотрят. Это был артист. Артист от рождения и стажа жизненного опыта. Он играл с первого класса средней школы. Все жили, а он играл. Играл эмоции, настроение, вступление в октябрята, в пионеры, в кружки и экзамены. Он играл во всё, всегда и везде. Он сам не знал себя настоящим и в тоже время в любой разыгранной ситуации считал себя настоящим. Он не говорил себе, что это игра, он убеждал себя, что сиюминутное поведение это и есть он настоящий. И только выйдя из образа Гриша понимал, что это был именно образ. А сейчас он настоящий. И новая ситуация, и новый образ. Снова и снова. Ему это нравилось. Первыми пробами пера были истерики дома. Истерики, переходящие в приступы. Не единожды, суча ножками, он сквозь веки наблюдал за реакцией родных и ему эта реакция нравилась. Родные были испуганы и явно готовы на уступки, чтобы мальчик успокоился. Так он учился добиваться своего. Многие дети впадают в истерику требуя то что им нравится или протестуя против того, что не нравится. Но далеко не все дети делают из этого выводы по жизни и держат роль на её протяжении. Гриша держал. Его истерикам верили, не желая верить. Сомнения привели к психиатру. Гриша сыграл перед ним. Врач поверил Грише, родственники поверили врачу, Гриша поверил в себя. Талант родился.

Любимым его фильмом в эпоху черно- белых телевизоров, был фильм «Небесные ласточки». Там Андрей Миронов будучи учителем пения менял облик унылого Селестена на легкомысленного и зажигательного Флоридора. Такая смена образа вкупе с игрою талантливого актёра впечатлила молодого Гришу. В его светлую голову пришла и прочно засело понимание, что к каждой ситуации в которой оказываешься, нужно применять свой облик- образ.

Ему не нравился Остап Бендер, хотя книгу о его бизнес- проектах Гриша зачитал до дыр. Он не смеялся над похождениями сына турецкоподданого, он его презирал изначально. С талантами Остапа и его коммуникабельностью, с артистичной игрой, он мог стать миллиардером. Достичь цели мешало благородство и привязанность к людям. Остап искал деньги ради приключений, оставаясь неунывающим босяком. Главным героем этой книжки для юного Григория был не охотник за табуретками, а ушлый и продуманный, не имеющий друзей, Александр Иванович Корейко. Путь Остапа состоял из системных ошибок. Счастье ускользало от Великого комбинатора в самый последний момент. А Александр Иванович нигде и никогда не ошибался. Он не раздумывая использовал окружающих в своих комбинациях, подставлял их, оставляя в дураках зарабатывал огромные деньги. Ситуативные друзья в тюрьму, а он на новое место работы. Именно Александр Иванович главный герой Гришиного романа. Он, а не весёлый жулик в штиблетах без носков вершиной карьеры которого так и не стала должность управдома.

Модель жизненного пути Гриша строил, ориентируясь на принципы и взгляды Корейко, делая поправку на современные реалии. Собственно, всё осталось прежним, только деньги не нужно было особо прятать.

Не поднимая головы, искоса Гриша обернулся. Машины давно не было, но он продолжал анализировать прошедший разговор, поведение, интонации и настроение собеседника, строя предположения, как правильно и с пользой выкручиваться.

Гриша был прав. За его с Вором беседой наблюдали. Молодой парень, в узких коричневых штанах и коричневом демисезонном пальтишке выше колен, глухо застёгнутом на большие чёрные пуговицы. Слышать он не мог, но внимательно следил за мимикой собеседников, шевеля губами. Подождав, пока машина скрылась из глаз, наблюдатель подошёл к ссутулившемуся ровеснику

– Ну что? Говорил же я тебе, не стоило с ними связываться.

Гриша поднял голову. Он улыбался.

– Я ждал тебя. Знал, что наблюдаешь где-то неподалёку. Прекращай нести банальщину. Ты не моя мама. Я уже связался с ними, заднего хода не будет- Гриша переделав улыбку в гримассу, посмотрел на пальто парня- Давай завалим в ресторан, расскажешь мне, как плохо я себя веду.

– Ты знаешь, что я не хожу по ресторанам и привычек не меняю-глухо ответил парень- давай просто пройдёмся, если тебе нужно.

Гриша, отвернув вбок голову, долгую минуту смотрел на вывеску- «Город».

– Почему ты так не хочешь ходить по ресторанам? Там не те люди или мама не разрешает? А? Денег нет? Ладно, мне нужно, давай пройдёмся. Просто.

Опустив голову Гриша пошёл вверх мимо входа в ресторан. Стараясь идти рядом по узкому тротуару, за ним плёлся собеседник, то и дело соскакивая на проезжую часть. Безмолвно они прошли сотню метров

– Так и будешь молчать- поинтересовался парень в пальто- о чём он тебе говорил? Ты выглядел не радостно, я хоть и не слышал, но зато всё видел.

Гриша не отвечая прошёл ещё немного, остановился и упорно не глядя на попутчика проронил

– В сквер давай зайдём, вон огонёк…

– Не огонёк, а «Вечный огонь» в честь людей, которые сделали для тебя эту страну.

– Мы сейчас вдвоём, к чему этот пафос.

Было видно, что собеседнику хотелось начать спор, но глянув на безучастное лицо Гриши он понял, что аргументы улетят в пустоту и промолчал. Они синхронно перешли дорогу и направились к скверу, где под гранитным кубом дрожало сине-жёлтое пламя. Гриша аккуратно присел на лавочку так, чтобы видеть огонь.

– Садись давай, Егор.

Парень, которого назвали Егором, оправив рукою короткое пальто, ссутулившись сел рядом, сомкнув на коленях в «замок» выглядывавшие из коротких рукавов худые руки. Гриша смотрел на трепетавший огонь. Через несколько минут, не отворачивая взгляда задумчиво произнёс

– Ты должен был ответить- «Не садись, а присаживайся». Тяжело тебе будет в жизни.

– В русском языке разницы нет, а твои блатные штучки мне ни к чему.

– Ты с виду русский, тебе хорошо.

– При чём тут то, что я русский? Ты не умеешь разговаривать на русском языке? Или ты… так у нас многонациональная страна, какая разница, кто ты по национальности.

Егору не понравилось направление беседы, он замолчал и тоже уставился на огонь.

– У нас страна врунов, Егор. У нас каждый врёт каждому, а сильнее всех врут те, кто требует от нас говорить правду. Не был бы ты интеллигентом, я бы тебе сказал, что все пиздят друг- другу. А эти люди, ну ты видел, с которыми я только что расстался и дружить с которыми ты мне не разрешаешь- Гриша криво ухмыльнулся- они не врут. По крайней мере, в своём кругу. Я хочу быть в их кругу. Не надо меня наставлять на путь истинный. Я буду с ними. А врать буду вам. Толку мне с ваших великих строек и социалистических соревнований. Надо делать деньги, Егор, а значит жить хорошо.

Егор несогласно покачал головой.

– Я не спросил у тебя, а сказал, что жить буду хорошо, не качай башкой.

Гриша не опасался откровений с Егором. Так вышло, что Егор был единственным человеком, перед которым Гриша мог открывать душу. Он не помнил, когда и с чего началась их дружба. Мама Гриши не могла нарадоваться на общение детей и всегда ставила Егора в пример. Как ни странно, Гришу это не раздражало. Наверное потому что он в некоторых случаях хотел быть таким как Егор. Егор рос правильным мальчиком. Он прилежно учился, был со всеми вежлив и обучался игре на скрипке и пианино, хотя был далёк от национальности традиционно практикующей эти ценности.

– Зачем тебе жить, как эти бандиты- разомкнув руки и выпрямившись, спросил Егор.

– Я разве сказал, что собираюсь жить как они? Я сказал что буду жить лучше. Хорошо?

Егор, свыкшийся с игрой друга, но не поняв вопрос это или снова подколка, смолчал.

4. О том, что незаконченная цитата Ленина может сказать больше чем законченная- Любая власть чего- либо стоит…

Мэр поставил чашку на стол, подошёл к окну. Натягивало тучи. Самое время написать, что мгла окутала ненавидимый им город, но это было бы не правдой. Любил Гриша город, любил. Метафора не годится. Гриша любил его как любят безлимитную банковскую карточку или кокаин. В принципе эти две вещи дополняют одна другую. Как фигурально, так и технически. Греха держал руку на горле города, без пин-кода выбивая с карточки бабло и сгребал ею кокаин. Его любили старики и старушки, а понтовитые комерсы завидовали и восхищались друг перед другом. Терпели от него, понимали, что он их рассчитывает, плакали и кололись, но продолжали жрать кактус. Он знал, что больше его никто не любит, но ему было всё равно. Единственное, что каждый раз на выборах надо было придумывать новую наживку для увеличения поклёвки. Гречка с сахаром и обезличенной открыткой канули в прошлое. Как и левые бюллетени. Власть обурела и строит из себя праведников. Ладно, не таких делали. В принципе, можно допустить, что он и не любил город, но город был ему необходим как воздух, как жизненная энергия, которую он вытягивал держа руку на горле этого города, притворяясь его благодетелем. Григорий Иосифович выхватил эту должность. Он её завоевал. Времена поменялись, управлять людьми стало сложнее, они стали продуманнее. У всех появилось чувство собственного достоинства. А в каких штанах оно было раньше? Суки… но зато должность царя. Настоящего, а не киношного. Прелесть не в том, что Гриша сам себя осознавал царём. Таких шизофреников хватало во все времена и во всех психдиспансерах. А прелесть в том, что его считают царём все остальные. Плохим или хорошим- похуй. Лишь бы деньги, почести и слава на бутерброд тщеславия. Мэру хорошо было известно то, что подчинённые считали тайной или хитростью. Начиная с того, что каждое утро его, прямо под домом, встречало человек двадцать сотрудников или бизнесменов. Фу, слово какое- бизнесмен, просто деловары его встречали. Переродившиеся цеховики. Бизнесменами им стать в нашей стране не давали. Одно название. Он же и не давал. К чему ему независимые от него бизнесмены. Ни к чему. Потому что он им ни к чему. А так нельзя. И встречающие его у подъезда челобитчики знают, что это не обычная поездка на работу. Это выход царя. Церемониал. Опытные клерки прятались за колоннами, а неопытные толпились у входа. Опытные, как он выходит из лифта смотрят на его лицо и если оно не доброе, то сразу тикают. Будто их там и не было. А неопытные выгребают по полной программе, оставаясь без денег, имущества или бизнеса. Всё на его усмотрение. Дурачьё. Думают он не знает об этом. Шо с них взять…

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?

Коррупционный роман. Книга 2. Город греха

КОРРУПЦИОННЫЙ РОМАНВЕСЕЛОПО КОРИДОРАМ ВЛАСТИ

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również

КОРРУПЦИОННЫЙ РОМАН
ВЕСЕЛО
ПО КОРИДОРАМ ВЛАСТИ