Czytaj książkę: «Пламя Хоннодзи. Что оно осветило в истории Японии»

© Александр Альшевский, 2017

ISBN 978-5-4485-0592-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Введение

 
Вскрикнула выпь над болотом
Упругий тростник шевельнулся
Остывшие угли раздора великого.
 

История любой страны полна загадок и белых пятен. И Япония здесь не исключение. Вот, к примеру, такой вопрос. Почему алчные идальго Португалии и Испании обошли своим вниманием Японию, хотя после окончания реконкисты, победив мавров, они в массе своей остались без любимого занятия, а также денег в виде золота и серебра. Ведь они могли последовать примеру Эрнандо Кортэса, захватившего столицу ацтеков, или Франциско Писарро, что из свинопасов, который и читать то не умел, а вот Вам, взял и «„разобрался“» с инками. Казалось бы, загружай каравеллы пушками и ружьями, и по проторенной дорожке через Гоа и Малакку прямиком к острову Чипунгу. Разбирай крыши и полы дворцов (а они там, если верить гражданину города Венеции, господину Марко, сыну господина Николая Поло, из чистого золота). Если в трюмах останется место, то его можно заполнить жемчугом. Вся эта работа при наличии слесарного инструмента с учетом дороги в оба конца заняла бы от силы несколько месяцев. А разве это срок для воинства Генриха Мореплавателя?!

Однако дело почему-то застопорилось. Одни говорят, что виной всему как водится иезуиты, которые добрались до Японии раньше конкистадоров востока (их собратьев, двинувших на запад, т.е. в Южную Америку, они просто физически опередить не могли, т.к. к тому времени иезуитов и в помине-то не было). И они быстро разобрались, что ни на Зипунгу, ни на Чипунгу, да и на других островах крыши и полы дворцов совсем не из золота. И вообще его там всего ничего, пустяк какой-то. А вот чего много, так это самураев с большими и малыми мечами, встречаться с которыми по такому пустяку было экономически нецелесообразно. Будь там хоть немного специй, это могло бы подзадорить любителей «„чего-нибудь погорячей“». Ведь европейцам тогда без специй совсем стало невмоготу. Холодильников не было и мясо, чуть поттухнув, начинало подванивать. А задури его перчиком, имбирем или еще чем-нибудь в этом роде – и порядок! А про улучшение вкуса мяса и повышение его усвояемости и говорить нечего. Это само собой. На то они и пряности. Однако японцы предпочитали рыбку, которая и без специй шла у них на ура. А что делать? С сырьевыми ресурсами в Японии и тогда было не очень. Испанцы, осваивая Америку, области, бедные золотом и серебром, обозначали надписью «„Земли, не приносящие дохода“». Вот и португальцам, наверное, пришлось по примеру испанских коллег пометить японские острова аналогичной надписью. Видимо хорват с острова Корчула, занимаясь своей «Книгой о разнообразии мира», что-то напутал. И это вообще немудрено, если учесть, что в Японию он так и не удосужился отправиться за многие годы пребывания в Китае.

Марко Поло обладал достаточно развитым воображением, основываясь на котором, он такого наговорил основателю династии Юань в Китае, монгольскому хану Хубилаю, что тот, собрав монголов, китайцев, корейцев и вообще всех, кто оказался под рукой, пару раз отправлял их в Японию. Но что мог поделать даже владыка Поднебесной империи с теми, кто на небесах? Посланный ими (что интересно, тоже пару раз) божественный ветер (камикадзэ) быстренько студил пылкого монгола, да и других любителей поживиться за чужой счет. Заря марксистско-ленинского учения тогда еще не осветила темные закоулки невежества мрачного средневековья, по которым плутали истинные католики (а именно таковыми волей того же неба были эти любители). И сомневаться в силах небесных у них не было ни желания, ни причин. И, вообще, какие сомнения? Что не так и ты, привет, уже герой торжественного акта веры, который по-испански, да и по-португальски звучит очень даже мило: аутодафе. Все это, в конечном счете, привело к тому, что в течение многих веков японцы целиком и полностью смогли сосредоточиться на внутренних проблемах, а внешний мир напоминал им о своем существовании в очень даже ненавязчивой форме. Правда, в середине 20 века камикадзэ уже были не в силах уберечь Японию от внешнего нашествия. Прогресс науки и техники, а также антирелигиозная пропаганда в отдельно взятых странах сделали свое дело…

С этим вопросом, кажется, все стало как-то более или менее (скорее, менее) ясно. Но, чтобы не возникало сомнений в загадочности японской истории, вернемся во все тоже средневековье. Сделать это при всем желании будет не так просто, т.к. работы Д.М.Позднеева, Н.А.Невского, Н.И.Конрада, Г.И.Подпаловой, А.П.Гальперина и других «зубров» японоведения скрыты в глубине библиотечных хранилищ, специальных и не очень, или «защищены» от проникновения в них довольно высокими ценами букинистических магазинов. Естественно, японистика не стоит на месте (правда и не несется вперед с высокой скоростью), выпускаются все новые и новые книги по истории Японии, но многие из них носят следы научно-исследовательской деятельности их авторов, как российских, так и зарубежных, и не всегда понятны людям без специальной подготовки, иначе говоря, обычным обывателям, городским и сельским (не в смысле тех, кто живет мелкими интересами, а в смысле почтенных граждан, купцов, посадских или мещан). Сейчас, конечно, сельским обывателям (крестьянам и поселянам, как по своей воле, так и нет) в совокупности своей не до исторических нюансов: идет перманентная борьба за урожай, а, следовательно, и за жизнь в самом прямом смысле этого слова.

А вот у посадских людей попроще. Не так существенен природный фактор. Да и законы севооборота им не к чему. Разберись с государственным тяглом (налогами, торговыми пошлинами, натуральными повинностями) и свободен, и сразу за отгадывание загадок японской истории. А как там с озимыми или, скажем, с особенностями навоза в том или ином климатическом поясе, то это, как говорится, совсем другая песня…

Выражение «натуральные повинности» может у некоторой части населения вызвать недоумение, а то и прямое восклицание: что это за повинности в наше просвещенное время! Бред какой-то… Для кого и бред, а для кого и самый что ни на есть реальный объект действительности, скажем, в виде воинской повинности, когда в оплату за всю заботу государства человек вынужден повиниться перед ним собственной натурой. А, за что, собственно, виниться то?

Оставив этот вопрос открытым, а отвечать на него и не обязательно, поскольку по природе своей его смело можно отнести к риторическим, скорее к цели нашего повествования – японскому средневековью. Япония. 16 век. Страна в раздрае, институты центральной власти не работают, да и до них ли было императору Гонара. Он был занят исключительно вопросами поддержания семейства, торгуя самолично написанными иероглифами на цветной бумаге. Повсюду беспредельничали крупные феодалы (да и мелкие стремились не отставать). Казалось, еще немного, еще чуть-чуть и центробежные силы (в том понимании, что бегут от центра) окончательно разнесут страну на мелкие кусочки. Но вот ведь какая штука: от центра убежать можно, а от законов материального мира, ну никак. И не пытайтесь. Только время потеряете. А по этим законам выходит, что если есть действие, то будет и противодействие, а если возникли центробежные силы, то появятся, будьте уверены, и центростремительные (это те, которые стремятся в центр). И они, действительно, появились, еще раз подтвердив незыблемость законов физики. Олицетворением этих сил, этакими собирателями земель японских смело можно назвать Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу.

Эта могучая троица (святой ее назвать как-то рука не поднимается) или три богатыря японской истории объединили страну и заложили фундамент ее будущего процветания. Если верить авторам доступных в настоящее время книг, касающихся этого вопроса, то Нобунага вместе со своим верным другом, который искренне его почитал, Иэясу, а также преданным вассалом Хидэёси твердой рукой разбирали завалы на пути объединения страны. Их мощь и разнообразные способности позволяли замышлять такое, узнай про которое, жители Кореи, Китая, а то и Индии пришли бы в неописуемый ужас. И все у этой троицы пошло бы хорошо, если бы не вероломный предатель по имени Акэти Мицухидэ. Этот посредственный военачальник, съедаемый то ли ненавистью, то ли еще чем, или помутнившись разумом, взял и напал на своего господина, Нобунага (японские имена и фамилии, а также всевозможные названия давайте по старой привычке не склонять и ставить их всегда и везде в именительном падеже), заставив его совершить самоубийство в объятом пламенем храме Хоннодзи, что в Киото.

Ну и что тут необычного и загадочного для тех далеких и неспокойных времен, когда любой вассал только и ждал случая занять место своего господина? Вот и Мицухидэ воспользовался удачным стечением обстоятельств, сделав то, что и должен был сделать любой другой самурай на его месте. Казалось бы, все ясно и гадать здесь нечего. Но вот, что интересно. Чем больше завеса времени скрывает от нас это событие, тем жарче разгораются в той же Японии споры о причинах того, что ранним утром 2 июня 1582 г. у ворот храма Хоннодзи, где остановился на ночь Ода Нобунага, раздался боевой клич воинов Акэти Мицухидэ. Причем в этих спорах участвуют не только простые любители истории, но и профессиональные специалисты, многие из которых считают «инцидент в Хоннодзи» самой большой загадкой в истории Японии. Вот так, ни больше и ни меньше…

2. Как они дошли до жизни такой?

Процессы формирования государственности в тех или иных землях, как правило, сложны и являлись и являются по сей день предметом ожесточенных дискуссий. Например, мы, в России, до сих пор окончательно не прояснили то ли норманны сами пришли, то ли их пригласили, то ли первым правителем Руси был кто-то из местных выдвиженцев. И если это прояснится, то совсем уж и не скоро, поскольку такой вопрос носит не только научный, но и политический характер. А политика – вещь переменчивая: сегодня конъюнктура внутренняя и внешняя может сложиться в пользу норманнской теории происхождения власти на Руси, а завтра мы будем готовы наброситься с вилами и забросать навозом всяких там космополитов, защищая «чистоту» собственного пути.

В Японии в этом смысле все, слава богу, четко и однозначно: власть по природе своей от бога, вернее богини солнца Аматэрасу, которая является главным божеством синтоистского пантеона Японии. Она приказала своему внуку, богу Ниниги, снизойти из Такамагахара (страны богов в японской мифологии) на землю, что он не замедлил выполнить, и благополучно прибыл на древнюю землю Хюга (преф. Миядзаки и преф. Кагосима на о-ве Кюсю). Здесь, как водится, Ниниги женился на девушке также божественного происхождения и у него родились два сына: Ходэри и Хоори. Ходэри занялся морским рыболовством (ловил рыб с широкими плавниками, рыб с узкими плавниками), а Хоори предпочел ловить зверей и птиц в горах (добывал зверя с грубым волосом, зверя с мягким волосом). Поэтому их и прозвали, соответственно, Умисати (дары моря) и Ямасати (дары гор).

У Ямасати был внук по имени Каму ямато иварэ но микото. Ничего себе имечко! Прочитаешь его пару раз и достаточно: сразу же захочется прервать чтение и потянет куда-нибудь в горы на ловлю птиц или к морю за рыбкой. Поэтому лучше всего этого микото в дальнейшем называть просто Дзимму. Более того, именно под этим именем (а не тем, длиннющим) он и войдет в историю государства японского. Так вот. Когда внучок подрос, и ему стукнуло 45 лет, он двинул из Хюга на восток в страну Ямато (низина Нара на острове Хонсю). Однако некоторые, наверное, атеисты, считают, что собирание земель японских происходило как-раз в обратном направлении: с востока на запад. Так это или нет – науке доподлинно неизвестно, по крайней мере, на сегодняшний день. А вот то, что Дзимму пришлось помучиться, завоевывая Ямато, ни у кого сомнений не вызывает. Иначе, зачем тогда на помощь прямому потомку Аматэрасу небеса послали коршуна золотого цвета, который, сев на лук Дзимму, засиял таким светом, что противник был ослеплен, и у него пропало всякое желание сопротивляться.

Усмирив Ямато, Дзимму установил столицу в Касихара, где и взошел на престол в 660 г. до н.э. во дворце Касихара. Подданные прославляли его как Хацукуни сирасу сумэра микото, что означает императора, который первым правил страной (не путать с десятым императором Судзин, которого называли точно также). В 1890 г. в том месте, где предположительно находился этот дворец императора Дзимму, был построен синтоистский храм Касихара дзингу. Сейчас город Касихара в преф. Нара насчитывает 29 тыс. человек. Маловато, конечно, для первой столицы Японии.

И вот что еще хотелось бы отметить. Потомкам богини солнца было предназначено править Японией ни год или два, а вечно. Однако время, тем более, если оно измеряется не днями и месяцами, а столетиями, делает людей забывчивыми, и всегда могли появиться сомневающиеся в божественном происхождении, т.е. легитимности императорской власти. Но и здесь все было предусмотрено великой Аматэрасу. Именно на этот случай она снабдила своего внучка Ниниги мечом, зеркалом (или зерцалом) и длинными нитями с множеством магатама (это украшение такое из яшмы, выполненное в виде полумесяца с отверстием на конце). Символизируя соответственно решимость, честность и милосердие императорской власти, эти три священные регалии стали одновременно и неоспоримым доказательством ее легитимности.

Таким образом был заложен фундамент императорской власти. На этом фундаменте происходило формирование двора Ямато, этакого центрального правительства, куда входили главы могущественных родов наподобие Кацураги, Хэгури, Накатоми, Сога, Мононобэ, Оотомо. А куда без них-то? Небесная поддержка – это очень даже хорошо, но ведь кто-то должен был и подати платить, особенно рисом, служивых людей предоставлять, а если что случись, то по указу императора и воинов послать. В 4—5 вв. двор Ямато со столицей в Асука («летящая птица») уже приобрел четкие очертания и реальную силу. Однако нельзя считать, что формирование двора протекало гладко и безмятежно. Все-таки его составляли хоть и могущественные, но все же люди со всеми присущими им недостатками и вкусами. Внутри двора постоянно шла борьба порой невидимая, порой очень даже видимая за влияние на императора. То один, то другой клан пытался возвести на престол своего кандидата, при этом строго соблюдалось железное правило – император должен был быть обязательно голубых кровей. Впрочем, это правило выполнить было совсем и не трудно, учитывая нравы японских императоров, которые если и отличались от нравов монарших собратьев в других странах, то только формой, но никак не содержанием. Так что дефицита принцев крови не наблюдалось, и было из кого выбирать. Постепенно стал выделяться из общей массы себе подобных клан Сога. Сначала «зачах» клан Оотомо, глава которого был заподозрен в получении взятки от корейской страны Кудара в обмен на часть Мимана (японской колонии на территории корейского полуострова). Затем Сога столкнулись с Мононобэ по чисто религиозному вопросу: первые поддержали буддизм, пришедший в страну в 538 г., а вторые не хотели давать в обиду местных богов, оставаясь ярыми сторонниками синтоизма. В решающем «диспуте», который был особенно кровопролитным, на стороне Сога выступили четыре буддийских Дэва («небесных королей»), деревянное изображение которых высоко держал над головой четырнадцатилетний принц Умаядо (будущий Сётоку Тайси). Участь Мононобэ была предопределена (кто видел изображения этих Дэвов поймет почему), и этот род вслед за Оотомо исчезает с исторической сцены Японии.

Однако жизнь продолжалась. В 592 г. взошла на престол Суйко – первая царствующая императрица Японии. Именно на годы ее правления приходится деятельность Сётоку Тайси, великого просветителя и реформатора, который сделал очень много для усиления императорской власти и государства. А что же Сога? Влияние и сила этого клана продолжали расти, однако глава его, Умако, скорее поддерживал, чем мешал Сётоку Тайси, который фактически стоял во главе императорского двора. Здесь надо отдать должное Умако. Несмотря на все свое могущество, он свято чтил традиции престолонаследия и в мыслях не держал стать императором. Правда, некоторые именно ему приписывают тайное убийство предшественника Суйко, императора Сусюн. А что остается делать, когда тебя, аристократа, отца почтенного семейства, прилюдно уподобляют кабану (хоть и японскому) или человеку, но с кабаньей шеей (ну и что, если у тебя действительно не очень с ростом, короткая и толстая шея, большой рот). Да еще мечтают о том, чтобы эту самую шею отделить от туловища. Кто же такое стерпит?! Или ты или тебя! Умако выбрал первое, шепнул кое-что одному человечку, и… императора не стало. Все, забирай три регалии, и сам становись императором. Но боже упаси! Авторитет «сынов неба» уже был достаточно высок. Не то, что в соседнем Китае. Там императором мог стать любой. Были бы лишь желание и способности. Кто основал династию Хань? Правильно, Лю Бан, бывший староста занюханной деревеньки. А Тан? Военачальник Ли Юань. А Сун? Феодал Чжао Куань-инь. А Мин? Бывший служка буддийского монастыря Чжу Юань-чжан. До власти в Китае могли дорваться даже, страшно подумать, … евнухи (в самом прямом смысле этого слова). Правда, нельзя считать, что все они были алчными извращенцами и интриганами. К примеру, великий китайский мореплаватель Чжэн Хэ тоже из евнухов.

Японцы, вообще то охочие до всего китайского, эту особенность китайского правления не переняли. А может быть стоило кровь японских императоров слегка «подкрепить» несколькими каплями мужицкой крови? А может и не стоило… Что уж теперь говорить.

По всему выходит, что становиться императором Сога Умако было как-то негоже. Другое дело – придворные людишки, великие, левые и правые министры, дайнагоны, сёнагоны и тюнагоны всякие. Их то можно попереставлять вволю! Внук Умако, Ирука, был не так щепетилен как его дед. Ему, видите ли, показалось, что сын Сётоку Тайси и не такой уж хороший кандидат в императоры. Не долго думая, он принуждает все потомство Сётоку Тайси к самоубийству в храме Хорюдзи. Прошло всего 22 года после его смерти, а как все изменилось!

Небо не простило клану Сога такого поступка. 12 июня 645 г. тело зарубленного Ирука, завернутое в циновку и вынесенное из императорского дворца, уже хлестал сильный дождь. А в следующем месяце в своей усадьбе, окруженной врагами, сгорел отец Ирука, Эмиси – последний представитель главного дома Сога. Вместе с ним, кстати, сгорели такие книги, как «Тэнноки» и «Кокки», написанные Сётоку Тайси и Сога Умако. Эти книги легли в основу дошедших до нас «Кодзики» и «Нихонсёки».

Во главе заговора стояли принц крови Наканооэ (будущий император Тэндзи) и его «правая рука» Накатоми Каматари. 19 июня 645 г. в храме Асукадэра принц Наканооэ объявил всем чиновникам двора о начале новой политики с сильной центральной властью во главе с императором. В этот день принц впервые в Японии установил «нэнго», т.е. девиз или название годов правления (что является своеобразной системой японского летоисчисления) – «Тайка» («Большие перемены»). Перемены действительно были большими. Запрещалась частная собственность на землю. Бывшие владельцы земли получали «кормление» (право собирать в свою пользу налоги с крестьян) или определенное жалованье в виде текстиля. Вся власть концентрировалась в императорском дворе. Отменялось рабство – все становились людьми государевыми. В центральные, а затем и другие провинции назначались губернаторы («кокуси»), а в уезды – начальники («гундзи») и т. д. и т. п. В общем, все как у людей, т.е. в Танском Китае. К тому же Наканооэ настрого запретил хоронить живьем слуг вместе с умершим господином, да и заваливать могилу драгоценностями. А в довершении всего он взял и перенес столицу из Асука в Нанива (современный Осака). Действительно, новая политика должна осуществляться на новой земле. Менять, так уж менять…

Кстати, и девиз годов правления впервые был введен в Китае, правда, Ханьском. С тех пор как-то само собой повелось изменять девиз при вступлении на престол нового императора, появлении счастливого предзнаменования, стихийном бедствии, наступлении года курицы или крысы шестидесятилетнего цикла. Японцам пришлось по вкусу это изобретение «старшего брата» и они широко использовали его. Доходило до того, что при жизни одного императора девиз менялся раз семь, что давало придворным большой простор для творчества. Однако, начиная с императора Мэйдзи и до настоящего времени все значительно строже: один император – один девиз правления (причем имя императора совпадает с девизом, а может и наоборот).

«Большие перемены» продолжались бы, без всякого сомнения, еще долго, если бы один из губернаторов не раздобыл где-то на просторах нынешней префектуры Ямагути белого фазана («хакути») и преподнес его императорскому двору. А эту птицу, надо Вам сказать, и в Китае и в Корее очень даже уважали, считая счастливым предзнаменованием. Император Котоку и Наканооэ очень обрадовались такому подарку, устроили птице торжественную встречу во дворце и, недолго думая, изменили девиз правления, благо появление счастливого предзнаменования – отличный повод для этого. Так «Большие перемены» превратились в «Белого фазана». К этому времени, правда, слова инициатора перемен принца Наканооэ стали расходиться с делом. На словах он ратовал за сильную императорскую власть, а на деле все решал сам, даже для приличия не советуясь с императором Котоку. Взял, например, и перебрался из столицы Нанива обратно в Асука (653 г.) да еще практически со всем двором. Этот переезд, больше похожий на перенос столицы, произошел даже без разрешения, хотя бы формального, императора. Перенос столицы в те далекие времена был событием вполне заурядным и осуществлялся довольно часто как с поводом, так и без него. Но в этот раз он отчетливо показал, кто в доме (императорском) хозяин.

Из всего этого следует вывод о том, что новый девиз оказался не таким уж счастливым. К тому же все вдруг обратили внимание на то, что «хакути» означает не только «белый фазан», но и «идиотизм». Продолжать править под таким сомнительным девизом было, сами понимаете, невозможно, и от него отказались. Знание этимологических основ не потеряло своей актуальности и в наше время. Пример? Пожалуйста! Когда наши казахстанские братья дружно взялись за казахизацию всего и всея (а, что, дело наиважнейшее), они свою новую столицу (прямо выходит по принцу Наканооэ – новая политика в новой столице) Целиноград быстренько переименовали в Акмолу, т.е. восстановили историческую справедливость и вернули древнее название этой местности. Прекрасно! Да и само слово Акмола звучит очень даже красиво. И все было бы хорошо, если бы кто-то из дотошных этимологов не обнаружил, что древнее выражение Акмола уж больно похоже на тоже древнее выражение «белая могила». Выводы были сделаны этимологически чисто, и Акмола превратилась в Астану (а к этому слову уже не придерешься: столица она и в древности была столица). Господа реформаторы! Не пренебрегайте этимологией. Дешевле выйдет…

Все эти эксперименты с девизами так достали принца Наканооэ, что, даже став императором, он решил править без всякого девиза. В целом после «Белого фазана» страна оставалась бездевизной лет пятьдесят. Один император сменял другого, склоки при дворе не стихали, а порой перерастали в военные действия. Но все это не выходило за рамки придворной борьбы, т.е. принц схватывался с принцем, да еще и Каматари старался (и старался не зря, именно он стал отцом – основателем великого семейства Фудзивара).

В годы правления императора Тэмму значительно чаще, чем прежде стали вспоминать о его божественном происхождении, а это верный признак укрепления власти и авторитета императора. Однако после его смерти опять пошли осложнения. Императрицей Дзито стала его жена. Женщина есть женщина. Появились всякие там помощники и советчики, которые стали нашептывать ей то одно, то другое, а то и третье. В этой неразберихе она стала все чаще прислушиваться к тому, что говорит Фухито – второй сын Фудзивара Каматари. И вот Вам результат: Фудзивара начали фактически руководить государством. А то, что этому семейству стало тесновато в одном доме и оно распалось аж на четыре дома, к демонополизации власти не привело: хотя они частенько спорили по вопросам престолонаследия, последнее слово, как правило, оставалось за северным домом Фудзивара.

Размножавшимся Фудзивара требовалось достойное кормление. Но ведь были и другие аристократы со своими чадами, не говоря уже о чиновниках и прочей челяди, которых, что ни делай, становилось только больше. Одного текстиля сколько нужно было?! А двору надо было думать не только о кормлениях и жалованиях, были и другие задачи, пусть и не такие важные. В общем, землицы стало на всех не хватать, и «закрома родины» таяли прямо на глазах. До удобрения из сушеной иваси, этой дальневосточной сардины, народ еще не додумался, поэтому альтернативы экстенсивному земледелию не было. В этих жестких условиях двору ничего не оставалось, как добиваться роста объема сельхозпродукции за счет расширения обрабатываемых земельных площадей. И двор в 722 г. решился на освоение целины.

(Не пройдет и 12 веков, а точнее 1182 года, как с точно такой же проблемой столкнется и «нерушимый» союз и будет ее решать тем же путем – экстенсивным, оставив, видимо, интенсивный про запас.)

Решиться то он решился, но ограничил право собственности на поднятую целину одним поколением целинников. Естественно, такой подход к нужному в целом делу не вызвал особого рвения у трудоспособного населения, а двору уж как хотелось полакомиться рисом с новых заливных полей, аж не втерпежь. Вот он и согласился распространить право собственности на три поколения целинников. Это уже кое-что и они резво взялись за топоры и мотыги. Но и здесь червь сомнения стал, не сразу конечно, подтачивать их энтузиазм: «глупышка, сколько не горбаться, государство все равно заберет… пусть дураки и осваивают». И все шло именно к последнему. А тут еще император Сёму задумал строительство провинциальных буддийских храмов, а также огромной статуи Будды Вайрочана. А для этого, как ни крути, были нужны продуктовые налоги с новых полей и огородов. Все это и вынудило двор с 743 г. передавать вновь освоенные земли в вечную частную собственность целинников. Правда, чтобы они слишком не увлекались приватизационными процессами, площади таких земель были ограничены в зависимости от социального положения и придворного ранга. Так высший придворный ранг позволял надеяться на 500 га, а простому смертному больше, чем на 10 га рассчитывать не приходилось.

Воодушевленные такой политикой двора столичная аристократия, большие буддийские и синтоистские храмы, да и местная элита принялись поднимать целину, руками, естественно, крестьян. Так стали формироваться вотчины, по-японски называемые сёэн. И надо прямо сказать, что новая политика двора с одной стороны позволила улучшить экономическое положение страны, а с другой – подложила бомбу замедленного действия под всю систему централизованного управления государством, создав предпосылки формирования в Японии класса крупных земельных собственников – феодалов (даймё).

Не надо сомневаться, что от таких нововведений выиграл в первую очередь клан Фудзивара, который все активнее «врастал» в генеалогическое древо японских императоров, налаживая с ними родственные связи с помощью красных девиц Фудзивара. А если появлялся некто, кто мог ослабить чуть ли не монопольное влияние потомков Каматари при дворе, то они решительно, но и, как правило, элегантно устраняли этого некто со своего пути. Классическим примером такой элегантности является высылка из столицы Сугавара Митидзанэ, каллиграфа, ученого, поэта и государственного деятеля. И какого! Он был правым министром и губернатором провинции Сануки (преф. Кагава). Губернатору в те времена совсем не обязательно было самолично отправляться к месту службы, в глубинку. Вполне достаточно было назначить кого-нибудь из местных своим наместником (что-то вроде вице-губернатора) и наслаждайся утонченной жизнью в столице. А вице вместе с уездными начальниками, тоже, кстати, из местных все что надо и как надо сделают и сомневаться не надо. Так вот, слишком уж быстрая карьера Митидзанэ ставила под угрозу влияние и само существование в коридорах власти северного дома Фудзивара, как казалось из этого дома. Один из Фудзивара, левый министр Токихира, серьезно поговорил с императором Дайго и убедил его в том, что Митидзанэ метит на место Дайго его же младшего брата, принца крови Токиё. Молодости свойственна доверчивость, а Дайго было всего нечего, 17 лет, поэтому «наводка» опытного придворного сработала, и Митидзанэ сослали на Кюсю. В день отъезда, печалясь о расставании со столичной жизнью вообще и сливовыми деревьями в своем саду в частности, он сочинил следующие строки.

 
С восточным ветром ты отправь
Аромат цветов своих
Пусть вдалеке хозяин твой
Любовь не забывай
О, слива!
 

25 февраля 903 г. в возрасте 59 лет Сугавара Митидзанэ умирает от болезни. Казалось бы все, ведь много повестей печальных есть на свете. Но откуда-то появились слухи о том, что его озлобленный дух улетел не на небо, а прямиком в столицу. И действительно во время страшного дождя в один из императорских дворцов ударила молния. Всем сразу стало ясно, что этот самый дух вселился в бога неба, который отвечал в небесной канцелярии за погоду и, заодно, и сельское хозяйство, и намеревался проучить все семейство Фудзивара. Дать ему, так сказать, предметный урок добра и зла. Однако и небо ничего не могло поделать с «северянами» Фудзивара и их влияние при дворе осталось непоколебимым. Несмотря на столь очевидную неудачу, память о Сугавара Митидзанэ сохранилась в памяти народа до настоящего времени. Неспроста ведь в синтоистских храмах Тэммангу, разбросанных по всей Японии, поклоняются именно Сугавара Митидзанэ. Особую известность среди них получили храмы в Осака, Киото и Дадзайфу (преф. Фукуока). В храмы Тэммангу заглядывают, кстати, и работники умственного труда как прикладного, так и фундаментального поскольку Сугавара Митидзанэ почитается и как покровитель науки во всем объеме этого слова. А в ней, в этой самой науке, ой как много всего неясного и порой даже подозрительного, так что сам не плошай, но и на Сугавара Митидзанэ надейся.