Czytaj książkę: «Бомба за пазухой»

Czcionka:

СМЕРШ – спецназ Сталина

Глава 1

Ночь была душная, простыня сбилась комком где-то под боком и мешала дышать. Алексей Зыков метался по кровати, впиваясь пальцами в мокрую от пота подушку, и никак не мог крикнуть: «Слушай мою команду!»

Немцы выдыхались, об этом знали командиры, но солдаты в окопах видели, как на них прут и прут, не считаясь с потерями, танки, как за танками с бронетранспортеров высаживается вражеская пехота и снова разворачивается в цепи. Замолчал ручной пулемет в двадцати метрах от Алексея. Еще один «станкач» перевернуло взрывом и засыпало землей пулеметную ячейку. Артиллеристы на руках закатывали на линию первых окопов «сорокапятки». Все! Стоять до конца, не дать фашистам прорваться! Умереть, но стоять здесь!

Лейтенант Алексей Зыков хорошо знал о планах фашистов и своего командования здесь, на южном фасе Курской дуги, как ее недавно стали называть в войсках. Эшелонированная оборона должна была измотать, обескровить врага, а потом будет нанесен мощный сокрушительный удар, который позволит нанести врагу такой урон, что фактически группа армий «Центр» перестанет существовать. Немцы так старательно готовились к наступлению на этом участке, что даже стали снимать части со Сталинградского фронта, из-под Москвы, Ленинграда. Победа здесь означала ослабление врага и на других участках фронта. Это был конец успехам вермахта на Восточном фронте. И все зависело от солдат здесь в обороне. Надо удержаться, надо устоять. Алексей улыбался, понимая, что танкам не пройти. Сколько солдат погибнет, но все равно не пройдут. Неизбежная жертва богу войны, но это святая жертва, это вклад каждого в светлое будущее страны, свободы своей Родины. Алексей готов был сам умереть, лишь бы приблизить этот день!

И тут случилось страшное – блиндаж командного пункта полка вдруг вздыбился, взметнулся вверх черным столбом земли, дыма, полыхнул в недрах этого чудовищного фонтана огненным шаром, и полетели в разные стороны бревна и еще что-то, о чем не хотелось думать. То ли просто выброшенные взрывом офицерские шинели, то ли разорванные в клочья тела командиров.

Алексей застонал в голос и бросился было вдоль окопа к дымящейся воронке от крупнокалиберного снаряда, убившего командование стрелкового полка, но потом остановился. Там уже делать нечего, там уже никому и ничем не поможешь. Оглянувшись по сторонам, лейтенант вдруг увидел застывшего как статуя рядового Вальку Мухина – вестового командира полка.

– Мухин! Ты что? Очнись! – рванул он солдата за плечо.

– Там, – Мухин вытаращил переполненные ужасом глаза, – там же все… там же всех сразу…

Да, эта мысль теперь засела и в голове лейтенанта. Зыков как-то сразу осознал, что на КП полка вызвали всех ротных, комбаты тоже были там. Там были и связисты, там находился корректировщик с артиллерийской батареи. Кто остался в боевых порядках стрелковых батальонов? Несколько молодых необстрелянных взводных лейтенантов из последнего пополнения. Были там и более опытные взводные командиры, но кто из них знает, кто видел, что произошло здесь?

– Рядовой Мухин! – крикнул чуть ли не в ухо бойца Зыков. – Бегом на капэ дивизии! Передать на словах следующее: «Снарядом уничтожен командный пункт полка. Связь прервана. Командование принял на себя лейтенант Зыков из особого отдела. Огонь артиллерии по ориентирам 3, 6 и 8». Повторить!

– Снарядом капэ, – послушно пробормотал солдат, глядя на лейтенанта. – Погибли все, вы принимаете командование…

– Ориентиры! – тряхнул вестового Зыков.

– Три, шесть и восемь, – кивнул боец и судорожно сглотнул.

– Бегом, Мухин, бегом! Мы продержимся, а ты добеги, родной. Добеги!

Добежать было сложно. Около километра в чистом поле под непрекращающимся огнем врага, по открытой местности. А в полку и так были очень большие потери за эти несколько дней непрерывных боев. Но бывает такое в жизни, и особенно на войне, когда другого выхода просто нет, не существует и не может существовать – только выстоять. И Зыков бросился бежать к первой линии.

– Слушай приказ! Станковые пулеметы на фланги, все пулеметы на фланги. «Сорокапятки», огонь открывать на шестистах метрах. Ружейный огонь по команде. Отсекать пехоту от танков!

Взводные довольно быстро поняли, что произошло. Заговорили бронебойные ружья. Командиры приказали сменить позиции и по целям били по три-четыре бронебойщика с разных позиций, под разными углами, потому что танки пришлось подпускать очень близко. Бить из «сорокапяток» с большой дистанции – это значит уменьшить поражаемость и раскрыть позиции артиллеристов. Их расстреляют танками еще с расстояния восемьсот метров, держа на постоянном прицеле. Надо было рисковать, и Зыков принял это решение.

Танки горели, нещадно чадили, застилая поле боя черным дымом, пехота поднималась и снова ложилась, прижатая огнем. Немцы маневрировали и пытались прорваться то на одном, то на другом участке обороны. У Зыкова сжалось сердце, когда он увидел, что немецкие танки начали утюжить гусеницами передовые окопы одного из батальонов. Но там справятся, выстоят, это сейчас не важно, что враг дошел до первых окопов. Полетели гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Кажется, даже началась рукопашная схватка в окопах. А потом ударила корпусная артиллерия…

Это потом, когда его отправляли в госпиталь, Зыков узнал, что они дрались два часа, целых два часа продержались и не отошли. Ему тогда, во время боя, показалось, что бой длился весь день и даже начало смеркаться. А это просто дым закрыл солнце. И потом, когда его, контуженого, в рваной закопченной гимнастерке укладывали на носилки, он все хватал рукой кого-то и требовал признания, что они выстояли, что фашист пока не прошел на участке обороны. И уже теряя сознание от боли и потери крови, Алексей как в тумане увидел широкое лицо с усами. То ли показалось в горячечном бреду, то ли правда этот человек сказал: «Спасибо тебе, сынок!»

Утро было теплое, солнечное, и ощущать себя небритым в такое утро было неприятно, даже как-то унизительно. Зыков уселся на кровать возле тумбочки и повернул к себе настольное зеркальце. Да, вот что значит лень, вот что значит расслабиться в тылу, перестать следить за собой. Ладно, когда его только привезли с ранением и контузией, было не до бритья. Но потом-то Алексей начал бриться самостоятельно, а позже, по мере выздоровления, расслабился совсем. Непорядок! Зыков нахмурился. На передовой, когда полк дрался в обороне, он все равно находил возможность бриться. Хотя бы через день. Но офицер должен быть примером для подчиненных.

– Любуешься? – раздался за спиной голос майора Агафонова, лежавшего на соседней койке. – На свиданку собрался, медсестричек охмурять?

– Ну почему же на свиданку, – скрывая раздражение, ответил Алексей. – Просто привести себя в порядок хочется.

– Знаем мы вас, таких, – снова проворчал раненый сапер. – То-то Лидочка все снует к нам в палату, да все к тебе. А между прочим, тут и другие есть, и тяжелые, а ты уже выздоравливающий.

– Ну, зашла несколько раз, так зачем же выводы делать, – нахмурился Зыков. – А для раненых у нас свои сестрички есть. Она же из другого отделения. А с Лидой мы просто дружим. Мы с ней из одного города.

– Знаем мы ваши сказки, наслушались. Моего заместителя ночами дергали на допросы с такими вот сказками. А потом, когда мы переправу во время наступления строили под бомбами, когда его взрывом сбросило в реку, а тело не нашли, твои такие же вот в дезертиры списали. Не в пропавшие без вести, а в дезертиры. И десяток человек видели, как он упал в воду, но особистам ведь свидетели не указ, у них свои планы и отчеты по врагам народа!

– Товарищ майор, – не выдержал Зыков, – почему вы судите обо всей организации по отдельным людям?

– Ты что, лейтенант, воспитывать меня собрался? Уму-разуму учить?

Алексей стиснул зубы и промолчал. Он молча поднялся и пошел к титану за горячей водой. Разговоры разговорами, а побриться необходимо. Вчера вечером лечащий врач Степан Андреевич подмигнул ему и весело сказал, что утром приедет начальство. В том числе и по его, Алексея Зыкова, душу. Агафонов замолчал, отвернувшись на своей кровати к стене. Алексей с удовольствием побрился, подушился остатками одеколона, которые берег именно для таких торжественных случаев. А потом не спеша сменил белый подворотничок на больничном халате. Все, он был готов к приезду начальства. Но на что намекал Степан Андреевич?

Около одиннадцати часов в коридорах затопали сапоги, торопливо забегали сестрички и санитарки. Зыков замер, сидя на своей кровати, не понимая, чего это он так разволновался. Как мальчишка в начале урока, когда взгляд учителя скользит по списку в классном журнале в поисках, кого бы вызвать отвечать домашнее задание. В соседней палате наступила тишина, а потом там забубнили властные командирские голоса. Потом громко и нескладно захлопали в ладоши. А потом снова в коридоре затопали сапоги, и Алексей не удержался и поднялся с кровати, держась за спинку. Он даже не замечал, что сжимал железную спинку кровати так, что побелели пальцы.

– Здравствуйте, товарищи! – прогремел, пронесся эхом под высоким потолком палаты властный командирский голос.

Зыков вздрогнул и понял, что так глубоко задумался, что не заметил, как в палату вошла процессия во главе с начальником госпиталя и крупным плечистым полковником в накинутом на плечи белом халате. Лежачие раненые начали приподниматься на подушках, те, кто уже мог ходить, поднялись. Зыков тоже вытянулся, как мог, хотя больничный халат никак не мог подчеркнуть выправку молодого офицера. Он с удовольствием отметил, что за спинами персонала и гостей стоит Лидочка. И только потом Алексей стал рассматривать гостей. Капитана с портфелем и подполковника с пехотными эмблемами, который скромно стоял за спинами военных и врачей.

– Ну, как здоровье, герои? – с широкой улыбкой осведомился полковник. – Выздоравливайте, товарищи! Вы очень нужны на фронте. Великие дела начинаются. Бьем фашиста в хвост и в гриву, бежит враг с нашей земли! А Родина о вас не забывает, товарищи. Я уполномочен командованием фронта вручить награды наиболее отличившимся.

И полковник взял из рук капитана первый наградной лист. Награды получили два офицера, и третьим, к большому удовольствию Алексея, назвали его. Он заметил, что подполковник из-за спин врачей подвинулся ближе к первому ряду и теперь смотрел на молодого лейтенанта. Представитель штаба фронта взял наградной лист, посмотрел в него, но зачитывать содержимое не стал. Он опустил бумагу и обвел взглядом раненых в палате.

– А вот по поводу лейтенанта Зыкова мне хочется сказать не казенным языком наградного листа, а словами командира, старого солдата. Много подвигов я видел на фронте, много героев прошло перед моими глазами. Но тут случай особый. Лейтенант Зыков не пехотный командир, не артиллерист, не танкист. Он оперуполномоченный Смерша, особого отдела, как раньше называлась наша контрразведка в войсках. Его задача – борьба с вражескими шпионами, диверсантами. Но когда его полк находился на передовой, на линии обороны, когда враг пер на позиции всей своей звериной мощью, случилась беда. Такое бывает на войне. Одним снарядом крупного калибра накрыло командный пункт полка. И когда часть осталась без командиров, без связи, быстрее всех отреагировал именно лейтенант Зыков. Отправив связного в штаб дивизии, он принял командование на себя и два часа фактически руководил действиями полка. Руководил умело, грамотно. Полк, благодаря лейтенанту Зыкову, выполнил поставленную задачу, не отошел ни на метр, отразив все атаки врага. Вот он, наш герой, вот каких сынов дает наша Родина, наш комсомол. И Родина благодарит своего славного сына и награждает его орденом Красной Звезды. А еще слово хочу предоставить представителю главного управления Смерша, подполковнику Уланову.

Подполковник протиснулся из-за спин медиков, подошел к Зыкову и крепко пожал руку. Он достал из планшета новенькие офицерские погоны с тремя звездочками и протянул Алексею.

– Поздравляю, герой, с присвоением очередного воинского звания старший лейтенант. Гордимся тобой!

Алексей пожал руку подполковника, он жал еще чьи-то руки, его хлопали по плечам. И сейчас лейтенант был взволнован не тем, что на него с восхищением смотрела Лидочка. Обидно было, что майор Агафонов продолжал лежать лицом к стене. Ведь слышал все сапер, понял, что Зыков не такой, каким он представлял особиста, что все это чепуха и глупости, что про них иногда говорят в войсках. Алексею было важнее сейчас мнение фронтовика, который все это время относился к нему с неприязнью.

Гости ушли. Выздоравливающие офицеры стали хитро перемигиваться, шушукаться, когда рядом не было медсестер и санитарок. Один из них подошел к кровати Агафонова и потрепал майора за плечо.

– Товарищ майор, Илья Степанович! Вы как, в долю входите? Мы тут небольшое нарушение режима задумали. Товарищ майор…

Офицер потянул Агафонова за плечо, и тут тело сапера безвольно повернулось.

…Когда тело увезли на каталке и санитарка свернула белье на кровати, в палату вошел врач Степан Андреевич. Он постоял у кровати майора, похлопал по спинке, а потом повернул грустное усталое лицо к раненым.

– Вот так вот бывает. И ничего с этим не поделаешь. И ампутацию перенес, думали, обойдется, а вот маленький осколочек все же добрался до сердца. Не всесильна еще медицина. Не могли мы его вытащить, а осколок продолжал убивать и убил-таки. – Врач строго посмотрел на обитателей палаты, и голос его сделался строгим. – А вам – не хныкать и не расслабляться. Жить, выздоравливать и оставаться мужчинами. Родина вас ждет, враг ее топчет. А кому суждено… ну что ж. Вечная память…

«Он так и не понял меня, так и не простил, – думал Алексей, глядя в окно. – Для него я так и остался… даже не могу сказать, кем. Но эта неприязнь, граничащая с ненавистью. Почему, за что? Да, во всем виноваты люди, потому что они, независимо от занимаемой должности, остаются людьми, со своими недостатками, странностями. А потом вот такие, как Агафонов, ненавидят всех, кто имеет отношение к этой организации. И как с этим бороться, что с этим делать? Ничего, надо просто честно служить Родине, вот и весь рецепт!»

Через неделю, в новенькой форме, купленной в Военторге взамен своей истрепанной, латаной и перелатаной, Зыков прощался с товарищами по палате. Новенькие погоны с тремя звездочками и орден Красной Звезды на груди приподнимали настроение; и в то же время он испытывал грусть. Грусть от того, что сейчас он попрощается с Лидочкой. Наверное, она будет писать ему какое-то время, а он даже станет отвечать на ее письма. Но, честное слово, война не время для завязывания серьезных отношений. Он едет на фронт, а там может случиться всякое; и зачем мучить девушку несбыточными мечтами. Может быть, ей еще встретится хороший человек, и она выйдет за него замуж, когда война кончится. А пока придется запретить себе всякие мысли о личном, о семье, о девушках.

Но Лида все же прибежала к автобусу, который должен был доставить выписавшихся после излечения офицеров на железнодорожную станцию. Она держала в руках небольшой букетик цветов, а под глазами у девушки темнели круги от бессонных ночей и огромной усталости.

– Алексей! – выпалила Лидочка и тут же потупила взор. – Леша, ты уезжаешь снова на фронт, и я хочу, чтобы ты знал…

– Я все знаю, Лида, – Зыков взял из девичьих рук букетик и задержал ее пальчики в своих руках. – Я буду помнить о тебе. Спасибо за все: за внимание, за уход. Ты замечательная девушка…

– Но ты меня не любишь? – Лида подняла на Зыкова глаза, в которых вот-вот готовы были появиться слезы. – У тебя есть другая?

– У меня никого нет, никакой девушки, – улыбнулся Алексей. – Война, меня могут убить. Но когда мы победим, когда я вернусь с победой, тогда…

Зыков неумело поднес девичью руку к губам, поцеловал пальчики, а потом подхватил свой вещмешок и поспешно запрыгнул в автобус. Он не любил долгих и мучительных прощаний. Но удержаться не удалось, и Алексей, когда автобус уже тронулся, все же обернулся. Худенькая, в белом приталенном халате, Лида стояла и махала рукой. На старшего лейтенанта в автобусе смотрели другие офицеры, но никто не отпускал шуточек в его адрес и в адрес медсестрички Лидочки. Офицеры только молча улыбались, отводя взгляды.

В управлении Смерш фронта Зыкова встретили с какой-то странной настороженностью. За окном шел проливной дождь, грузовики и легковушки вязли в грязи, проносились, разбрызгивая грязную жижу. В здание то и дело забегали и выбегали офицеры в промокших плащ-палатках. Алексей уже минут двадцать сидел на стуле напротив дежурного, который что-то заполнял, вносил какие-то данные в разные журналы и, как понял Алексей, украдкой посматривал на новенького старшего лейтенанта.

– Начальник управления, – громко шепнул дежурный и вскочил со стула, проверяя, застегнут ли воротник гимнастерки.

Зыков тоже поспешно вскочил, едва не опрокинув стул. За время пребывания в госпитале он уже немного отвык от проявлений субординации в армии. Дежурный сверкнул негодующим взглядом, поймав рукой чернильницу, которая едва не опрокинулась, и прошипел:

– Тише ты! Как слон…

В коридор с шумом вошли высокий плечистый генерал и два офицера, один из которых в морской форме. Все были в мокрых плащ-палатках. Дежурный начал было докладывать, как положено, что за время его дежурства ничего не случилось, но генерал только отмахнулся, что-то обсуждая со своими спутниками.

– Ну вот, – развел дежурный руками. – Я даже не знаю, как быть. Генерал занят, когда он освободится, я не имею представления. Бывает, что и к утру.

– Я не могу ждать до утра, – твердо сказал Зыков. – Я должен был явиться и доложить утром, а сейчас вечер. Как я буду объяснять, где болтался целые сутки? Я пойду и доложу сам!

– А, делай что хочешь! – вдруг разозлился дежурный. – Возьми свое предписание и топай на второй этаж по коридору направо.

Обрадовавшись такому повороту событий и опасаясь, как бы дежурный не передумал, Алексей схватил свое предписание и быстро пошел по коридору к лестнице. Бездействие, пустое ожидание выводили из себя, выматывали хуже любой физической работы. И, намучавшись в дежурной части, Алексей готов был на любой разумный поступок, на любое действие. Лишь бы дело сдвинулось с мертвой точки, лишь бы что-то делать полезное. Он взбежал по скрипучей лестнице на второй этаж, поспешно козырнув какому-то встречному майору, и свернул в коридор. Полы здесь давно были не крашены, краска на стенах облупилась, под потолком висели две запыленные лампочки, которые давали мало света. «Что это они, – с удивлением подумал Зыков. – Тут кабинет генерала, начальника управления, и такой бедлам. Сарай, а не управление». По молодости лет и неопытности Алексею и в голову не могло прийти, что управление «заселилось» в это здание всего пять дней назад. Что для размещения управления предполагалось совсем другое место, но контратака немецких войск на этом участке фронта смешала планы квартирьеров. Так на фронте бывает не просто часто, а почти постоянно.

Постучав в дверь, Зыков решительно открыл ее и шагнул в небольшой кабинет с плотными черными шторами на окнах. Генерал сидел за массивным столом, откинувшись на спинку стула, и постукивал по столу карандашом. Перед ним сидел капитан-лейтенант в морской форме, перед которым лежали какие-то бумаги. Оба повернули головы в сторону Алексея. Генерал глянул хмуро и негодующе, капитан – с усталой терпеливостью. Видно было, что глаза у него красные от недосыпания.

– Товарищ генерал, разрешите обратиться! – громко произнес Зыков, поднося руку к фуражке.

Он почему-то сразу почувствовал себя неуютно в своей новенькой отутюженной форме. У капитана были грязные сапоги, у самого генерала потрепанная и выгоревшая гимнастерка с полевыми погонами. Алексею показалось, что оба офицера первым делом обратили внимание на его парадный вид и даже не глянули на награды.

– Кто вам разрешил войти?

В голосе генерала прозвучало столько негодования и угрозы, что Зыков поежился. Но отступать было некуда. И Алексей решительно сказал:

– Я обязан доложить, что прибыл в ваше распоряжение после излечения в госпитале, товарищ генерал!

– Да чтоб тебя! – Генерал бросил на стол карандаш и неожиданно усмехнулся, сразу перестав быть суровым и неприступным. – Нет, ты видал, Жуков, таких настырных лейтенантов. Субординацию коту под хвост, но молодец. Хороший опер из него получится. Вот ты его и заберешь к себе в бригаду. У вас некомплект как раз.

– Товарищ генерал, да у нас же там намечается… – начал тихо бубнить капитан, чуть нагнувшись к начальнику управления. – Зачем нам зеленый, неопытный оперативник, нам матерые нужны…

– Ну, не такой уж он и зеленый, – генерал уже с серьезным лицом рассматривал молодого офицера, его награды, две нашивки за ранения. – Давайте ваши документы!

Просмотрев документы, генерал, как показалось Алексею, прочитал выписку из наградного листа еще раз и предписание тоже. Не поднимая головы, он коротко приказал: «Садись». Капитан молча барабанил по столу пальцами, ожидая решения генерала. Он явно нервничал, видимо, это был срочный доклад. По крайней мере, до появления Зыкова. Наконец генерал отложил бумаги, посмотрел на лейтенанта прямо и открыто.

– То, что ты человек опрятный, это хорошо тебя характеризует. Значит, есть в тебе обстоятельность, аккуратность, отсутствует торопливость. Я так понимаю, что и ворвался ты ко мне в кабинет не по природной торопливости, а как раз из-за своей обстоятельности. Положено явиться и доложить сегодня, вот ты в лепешку расшибся, а доложил. Форму в Военторге купил, за свои деньги? Что, старая, в которой в госпиталь привезли, совсем истрепалась во время того боя?

– Совсем, товарищ генерал, – согласился Алексей.

– Знал бы, не тратился бы, – произнес непонятную фразу начальник управления. – Вот так и поступим, Жуков. Заберешь его себе. Вам там с Брагиным вдвоем не управиться. Заявку оставь. По твоим данным мы проверку пропустим вне очереди. Возвращайся в бригаду и введи парня в курс дела.

– Есть, товарищ генерал, – офицер поднялся, оставив бумаги на столе, и подошел к вешалке у двери, где висели мокрые плащ-палатки.

– Все, иди, – кивнул Зыкову генерал. – Удостоверение в бригаде получишь. Пистолет тоже. Кобура, смотрю, пустая. Во время боя утратил табельное оружие?.. Ладно, отправляйся и служи как положено. Ты мне такие вот награды заслужи, не пехотой командуя, а за работу в контрразведке. Вот где цены тебе не будет, сынок!

Они с Жуковым молча вышли в коридор. Алексей подумал, что этот неразговорчивый капитан-лейтенант будет молчать всю дорогу до места назначения. На пороге Зыков остановился, с неудовольствием глядя на проливной дождь. В темноте он казался еще более сильным, чем на самом деле. Алексей невольно поежился, но Жуков развернул мокрую плащ-палатку, обдав лейтенанта брызгами, и добродушно приказал:

– Давай вместе под навес. До машины добежим, а там в кабине не размокнем. В тесноте, но сухо!

Алексей посмотрел на Жукова, как тот развернул над головой плащ-палатку, чтобы под ней могли уместиться двое. «Навес», – с усмешкой подумал Зыков. Недалеко во дворе раздался звук мотора. Кто-то завел грузовик. Судя по звуку, это был «Студебекер». «Значит, есть гарантия, что не забуксуем в грязи», – подумал Алексей и, прикрываясь своим краем плащ-палатки, побежал к машине.

– Куда, товарищ капитан-лейтенант? – коротко спросил усатый водитель в морской робе.

– К нам. В хозяйство.

Кабина у американской машины все же была чуть попросторнее, чем в отечественной полуторке. Но все же сидеть зажатым между водителем и Жуковым было не очень удобно. «Хорошо, – подумал Алексей, – значит, не усну». Он хотел было расспросить контрразведчика о предстоящих боях. Уточнить, на что намекал генерал, но вовремя вспомнил первую заповедь: все, что не предназначено для других ушей, не должно прозвучать вслух.

Дождь неожиданно прекратился. И ночное небо, затянутое тучами, как-то заметно поднялось, появились просветы со звездами. Машина запрыгала, стал дребезжать расшатанный кузов. Почва стала каменистой и блестела впереди, как брусчатка. Где-то вдали грохотала артиллерия, незримо ощущалась близость фронта. И из-за этого ощущения Зыков чувствовал себя неуютно с пустой кобурой на офицерском ремне. У Жукова тоже пистолет, у водителя вон ППС на хитрой защелке слева у двери пристегнут. Ну, не передовая же, успокоил себя Алексей. Пока переживать о пистолете нечего.

Взрыв полыхнул впереди с такой яркостью, что в закрытых от неожиданности глазах мгновенно запрыгали зайчики. Водитель резко нажал на тормоз, а ночь уже наполнялась стрекотом очередей шмайсеров, сочными очередями ППШ, хлесткими винтовочными выстрелами. Не успев сориентироваться в темноте, Алексей оказался вытянутым из кабины твердой рукой Жукова. Они лежали за колесами машины и всматривались вперед, где разразился нешуточный бой.

– Фрицы из окружения прорвались, не иначе, – проворчал моряк-водитель, положив перед собой на камни автомат.

– Откуда-то из северной части города, – согласился Жуков. – А может, и в каменоломнях отсиживались. Знать бы еще, какими силами наши их там впереди зажали. Случайные бойцы под огонь попали или засада действует.

– Кто кого зажал – вот еще вопрос, – снова проворчал водитель.

– Хорошая мысль, – зло усмехнулся Жуков. – Свежая! – Сняв с головы фуражку, он положил ее рядом с собой и приказал: – Лежать возле машины, действовать по обстановке. Я попробую разведать ситуацию впереди.

Жуков вскочил и, пригибаясь, побежал вперед. Но далеко ему уйти не удалось. Алексей сначала услышал голоса справа в темноте. Это была немецкая речь, кто-то отдавал приказы, коротко, рублеными фразами. А потом фигура Жукова метнулась в сторону, и ночь прорезали две вспышки пистолетных выстрелов. Кто-то закричал, потом прозвучала ответная очередь шмайсера. И еще одна фигура мелькнула в темноте. Зыкову показалось, что Жуков в темноте сцепился с немцем в рукопашной схватке, он хотел броситься на помощь, но тут водитель перевернулся на бок и почти над самой головой лейтенанта дал две длинных автоматных очереди. Кто-то упал в темноте, кто-то выругался.

– Назад! – крикнул водитель и перекатился на несколько метров в сторону.

Алексей остро почувствовал себя беспомощным и безоружным. Почти голым, если только такая аналогия подходит к условиям боя. Но безоружность сродни беззащитной наготе. Он стал отползать под защиту студебекера, озираясь и слыша крики, видя вспышки выстрелов. Несколько пуль просвистели над головой, одна прошила металл корпуса машины, на голову полетели деревянные щепки кузова машины. Водитель вскочил, бросился в сторону, но тут же рухнул, раскинув в стороны руки и ноги.

Алексей видел много смертей на фронте. И чтобы понять, что моряка убили, ему достаточно было одной секунды. Тут же темная фигура немецкого солдата в каске возникла рядом, и Зыков бросился на врага. Он не размышлял, действовали рефлексы. Враг его не видел, расстояние было оптимальным для нападения. Вскочив, лейтенант еще не знал, что он сделает и как. Он видел немца, на шее которого висел автомат, и тот держал оружие двумя руками, выискивая цель. На ремне – подсумок с запасными обоймами и штык в ножнах, сзади продолговатая цилиндрическая коробка с противогазом.

Алексей схватил немца сзади сгибом локтя за горло и, поставив колено под поясницу, рывком бросил противника на землю. Падение несколько оглушило немца, и Алексей резко нанес ему удар кистью руки по горлу. Тот захлебнулся криком от боли, но автомат, ремень мешали солдату, а у Зыкова была полная свобода действия. Прижав руку немца, он выдернул из ножен штык и всадил его противнику в сердце. Долго, слишком долго продолжалась схватка. Буквально спиной лейтенант чувствовал, что другие враги близко, может быть, сейчас кто-то целится в него, вот-вот нажмет на спусковой крючок, и спину прошьет горячий свинец. Или холодный клинок со скрипом войдет в тело.

Падая на тело убитого, Зыков повернул автомат, ремень которого все еще был накинут на шею немца, и дал длинную очередь вправо. Сделал он это вовремя. Всего в пяти метрах от него виднелась фигура еще одного врага, и тот, попав под автоматную очередь, повалился на землю, как мешок. Кто-то выстрелил из пистолета, и пуля едва не задела щеку Алексея. Он снова дал очередь в темноту, туда, где только что возникла вспышка пистолетного выстрела. И снова вскрик, снова падение тела.

И снова чья-то фигура в темноте мелькнула совсем рядом. Понимая, что автомат ему не поднять так быстро, Зыков выдернул из тела убитого штык и отпрянул, падая на спину. Немец с ножом упал на Алексея, но тот успел перехватить за кисть вооруженную руку врага, удержал ее из последних сил, но свое оружие он во время падения успел направить в нужном направлении. Немец вскрикнул, Зыков почувствовал, как клинок вошел солдату в живот, прорвав обмундирование. Он выдернул штык и ударил немца в живот еще раз. Тот скорчился, и тогда Зыков, перевернув немца на спину, добил его ударом штыка в горло.

Теперь он сорвал со второго убитого его автомат и откатился в сторону. Странно, но стрельба, как оказалось, стихла. Где-то кричали люди, раздавались команды. Прислушавшись, Алексей с удовлетворением осознал, что кричали и командовали по-русски. Потом он услышал голос Жукова:

– Давай сюда, к машине! Здесь еще трупы. Ближе неси, я фары включу!

Облегченно выдохнув, Зыков поднялся и огляделся. Водитель лежал на спине, держа в руке автомат. Вторая рука откинута в сторону, взгляд мертвых глаз уставился в небо. Эх, морячок! Алексей присел, приложил руку к горлу. Какое там. Пуля угодила моряку точно в лоб, и еще две – в грудь. Вон сколько крови.

– Живой, стажер? – крикнул Жуков, подходя к лейтенанту.

Он сразу посмотрел на немецкий автомат в руке Зыкова, на три трупа и мертвого водителя. Вытерев пот со лба рукавом гимнастерки, кивнул, а потом приказал:

– Заведи мотор, включи фары. Сейчас начнем трупы окруженцев стаскивать сюда для осмотра. Ты потом этих троих положи перед машиной, чтобы рассмотреть. Офицера прикончил, я смотрю. А вот это зря, братишка! Такие личности надлежит брать живьем и желательно целыми.

Замечание было правильное, это Алексей понимал. Но вот осуществить то, о чем говорил Жуков, в той ситуации, в которой он оказался, да еще без оружия, было практически невозможно. Он понимал это, но все равно из-за полученного замечания ему было стыдно. Но это ощущение отошло на второй план, когда Алексей осознал, что он чудом остался жив.