Czytaj książkę: «Тихая семейная история»
ТЕНИ В ОТРАЖЕНИЯХ
Даниил
– Дэниел? Мистер Лебедев просил Вас перезвонить ему, как только закончится встреча. – Голос Нэйтана, менеджера нашего офиса в Сиэтле, звучал чуть настойчивее, чем обычно. – Это срочно.
Лаконичное дополнение заставило меня похолодеть: невозмутимый и компетентный Нэйтан никогда не говорил лишних фраз. Ни единой. Я суетливо извлек из кармана мобильный и увидел пару пропущенных звонков от Егора.
– Спасибо, Нэйтан… Не знаешь, в чем дело?
Он покачал головой:
– Мистер Лебедев не уточнял. Кажется, он был чем-то встревожен.
Я коротко кивнул и двинулся в сторону выхода, пытаясь сохранять спокойствие под провожающим взглядом Нэйтана, но с каждой секундой невольно ускоряя шаг. За много лет знакомства я лишь однажды слышал тревогу в голосе моего лучшего друга и делового партнера: три года назад, когда наша IT-империя оказалась на грани краха.
Клятый лифт где-то застопорился (высокотехнологичный офис, зашибись!), и я поспешил к широкой стеклянной лестнице. Что могло произойти? С кем? Проблемы с бизнесом? С дочерью? Но тогда бы мне позвонила Вика… Вика, моя жена. Почему позвонила не она?.. К гигантским стеклянным дверям офиса я уже практически бежал, мельком фиксируя на себе удивленные взгляды сотрудников. Оказавшись, наконец, на улице, я коснулся пальцем экрана мобильного – и вдруг замер, страшась сделать следующий шаг. Стеклянная гладь фасада офиса «Айвилис Текнолоджис» показалась мне хрупкой, как первый лед на поверхности лужи: стоит дотронуться – и она осыплется на темный асфальт. Сейчас я услышу голос Егора, и мой мир пойдет трещинами. Конечно, звонок Егора все еще мог оказаться срочным деловым вопросом, но в глубине души я знал, что это не так. Мы как будто устали от собственного благополучия, и с некоторых пор за идеальным фасадом нашей жизни наметились невидимые надломы. Внутренне съежившись, я осторожно нажал на кнопку вызова. Егор ответил мгновенно, как будто все время держал телефон наготове.
– Привет, Дань.
– Что случилось? Где Вика?
На том конце линии Егор судорожно втянул в себя воздух. Когда он заговорил, я с трудом узнал его голос.
– С Викой произошел несчастный случай. Дома.
– Она жива?
Пауза.
– Нет.
Как после взрыва водородной бомбы, в моей голове воцарился абсолютный вакуум. Этого я не ожидал. Только не этого.
– Как это произошло? – Мой собственный голос тоже прозвучал как чужой.
– Не совсем ясно. Домработница обнаружила ее те… В общем, она лежала в гостиной. Кажется, потеряла равновесие и ударилась виском об угол камина. Очень странно. Хотя не похоже, чтобы это было как-то связано с… ну, ты понимаешь, с той историей трехлетней давности. На первый взгляд все выглядит как кошмарный несчастный случай. Домработница позвонила Лике, а Лика – в полной истерике – мне. Когда сможешь вылететь? С точки зрения полиции ситуация не совсем однозначная, поэтому они будут проводить какие-то действия. Хотя это пустая трата времени, как по мне. – Егор замолчал, возможно, ожидая от меня реакции, но я отупело молчал, и он неловко продолжил. – Мне очень жаль, друг. Понимаю бессмысленность любых словесных соболезнований. Как только определишься с рейсом, дай знать: встречу тебя в аэропорту. Мы с Ликой возьмем к себе Алису на столько времени, на сколько потребуется.
О господи… Что я скажу дочери? Мой окаменевший мозг постепенно начал осознавать масштаб катастрофы.
– А как… Лика? Как родители?
– Лика – плохо, родителям мы пока не сказали, в курсе только ты и Соня. Она держится, мы с ней сейчас поедем к Пшеничникову, а потом, видимо, он сам расскажет жене. Все это – ад, но придется через него пройти.
Вечером того же дня, уткнувшись лбом в стекло иллюминатора, я апатично наблюдал за неуклюжими маневрами огромного Боинга, лавировавшего в сторону взлетной полосы нью-йоркского международного аэропорта. Через девять часов он приземлится в Шереметьево, и весь кошмар происходящего обрушится на меня с новой яростью. Но сейчас мозг отказывался принять факт Викиной смерти и упрямо разворачивал передо мной в 3D-формате картины двенадцатилетней давности. В то время все мы находились в начале линии жизни, внезапно перечеркнутой звонком моего друга.
Наши с Егором пути впервые пересеклись еще в десятом классе, во время финала Всероссийской олимпиады школьников по программированию. Потенциальная победа на ней открывала широчайшее окно возможностей, и острота конкуренции нещадно давила на всех финалистов. Кроме Егора. Двухметровый атлет с полными юмора глазами, точеной линией челюсти и породистым носом выглядел почти неуместно среди неспортивных школьников обоих полов, нескладных, неуклюжих, с вечно немытыми волосами. Однако я быстро понял, почему Егор оказался в финале Всероса: в нарушение законов вселенской справедливости, его физическое совершенство дополнял мощный интеллект математика. Впрочем, непринужденность и дружелюбие моего нового знакомого постепенно смягчали иллюзию общения с ницшеанским сверхчеловеком.
– Твоя мама согрешила с Аполлоном? – не удержался я, встретив его как-то после пробежки (пока мы все, тревожные и нервные, бесконечно решали заумные задачи в попытках стимулировать мозг, Егор продолжал невозмутимо бегать по утрам).
Он беззаботно рассмеялся.
– Я из Кургана, знаешь, где это? Аполлон туда не заглядывает. И вообще у меня очень простая семья, даже слишком простая. Но я собираюсь это исправить. Ну а ты? Мальчик из профессорской семьи?
– А как же. Очкарик-ботан из сталинки на Ленинском проспекте, как положено. Ни одна уважающая себя девушка ни разу не взглянула на меня дважды. Во мне 170 см роста, но я собираюсь это исправить.
Мы дружно расхохотались. Взаимные шутливые признания в непомерных амбициях зародили в нас чувство товарищества, которое лишь крепло в последующие годы и постепенно переросло в настоящее братство.
Мы оба поступили на мехмат и упорно пробивали себе дорогу в успешное профессиональное «завтра». Я мечтал о работе в Яндексе или Гугле, а Егор – об удачном стартапе, однако случай распорядился иначе. На третьем курсе у Егора появилась новая девушка, первокурсница Соня. Меня удивил его выбор: на фоне предыдущей Егоровой девушки она смотрелась достаточно скромно. Умеренно миловидное лицо, хорошие манеры – но не более того.
– Как тебе Сонька? – полюбопытствовал Егор на следующий день после моего с ней знакомства.
– Приятная. Но выбор довольно странный для тебя: до сих пор ты предпочитал красоток.
– Я думал, ты обрадуешься. Ты же всегда удивлялся, как мне удается находить темы для разговора с Кристинкой, которая не столько учится, сколько тусуется где только может.
– А ты всегда отвечал, что девушка тебе нужна не для разговоров.
– Я взрослею, друже! – добродушно усмехнулся Егор.
Вскоре стало ясно: выбор в пользу тихой и скромной Сони предопределил не только его судьбу, но и мою.
– Я тебе говорил, что Сонин отец владеет молодой и предприимчивой IT-компанией с большим потенциалом? – спросил меня как-то Егор в середине второго триместра.
– Упоминал пару раз.
– Так вот, сейчас он ищет перспективных программеров, которые смогут дать компании импульс к быстрому развитию. Не хочешь попробовать? Я и сам его ни разу не видел. Кстати: они живут за городом, и пока меня туда не приглашали.
– Сонино желание внедрить тебя в отцовскую компанию вполне понятно, учитывая ваши отношения. Я так понимаю, отец готовит ее для работы в «Айвилисе»?
– Какая разница, чем руководствуется Сонька? Мы-то с тобой знаем, на что способны.
Через пару дней, подбадриваемые Соней, мы застенчиво мялись у входа в кабинет Пшеничникова.
– Смелее, ну! – усмехнулась Соня, тихонько подталкивая нас к двери. – Папа держится сурово, но, поверьте, умеет рассмотреть талант.
Мы робко зашли гуськом в огромное, залитое апрельским солнцем пространство, лаконичное, импозантное, расчерченное прямыми линиями. Даже Егор, которого обычно трудно было смутить, двигался осторожно, как будто шел по тонкому льду. Слишком современным выглядел офис «Айвилис Текнолоджис», слишком многое говорил об амбициях и целях его владельца. Сдержанно-высокомерные манеры и неприступная внешность Пшеничникова нисколько не помогли нам расслабиться. Из-за вертикальной морщины на переносице и глубоких заломов, тянущихся от носа к углам рта, он казался старше своих сорока шести лет. Соня как-то рассказала Егору по секрету, что за несколько лет до их знакомства Пшеничниковы в результате несчастного случая потеряли восьмилетнего сына. В семье старались не касаться темы трагедии, но возможно, именно она оставила суровые следы на аристократическом лице Сониного отца.
В итоге Соня оказалась права: несмотря на отстраненность и холодность, Пшеничников заинтересовался нами, и уже через пару недель мы оба приступили к работе в «Айвилисе».
Годом позже, в ясный апрельский день, мы сидели втроем в том же кабинете, но теперь здесь царило совершенно иное настроение. Наша троица с головой окунулась в обсуждение нового проекта под интригующим названием «Диоген». Детищу бессонных ночей и бесконечных часов, проведенных за мониторами, предстояло стать ракетой-носителем для запуска «Айвилис Текнолоджис» в IT-космос. Увлеченные конструктивными спорами, мы не сразу заметили, как в приоткрытую дверь кабинета проскользнула светловолосая кудрявая девушка-подросток лет пятнадцати. Она была высокой и длинноногой, а уверенная осанка, широкие плечи и атлетические руки сразу выдавали в ней спортсменку. Кошачий разрез больших серых глаз, высокие скулы, аккуратный нос и скульптурные губы довершали впечатление. Красивее ее я никого в своей жизни не видел.
Бросив мимолетный взгляд в нашу сторону, девушка бесстрашно подошла к Пшеничникову, и ее лицо озарилось живой улыбкой.
– Пап, привет! – произнесла она мягким, но неожиданно низким голосом, в котором сквозили смешливые нотки, как будто все, что происходило вокруг, ее забавляло. – Я жду-жду, когда ты освободишься, а у тебя какое-то нескончаемое совещание. Мне уже пора на тренировку, но не могла же я уйти, не обнявшись.
Встречная улыбка мгновенно стерла с лица Пшеничникова его обычное отстраненно-замкнутое выражение.
– Привет, мелочь, молодец, что не постеснялась войти! Ты редкий гость в офисе, вряд ли тебе по силам нарушить рабочий процесс. Знакомься: Даниил и Егор, мои самые перспективные программисты. С их помощью, я надеюсь (и даже верю в это), мы вот-вот совершим инновационный прорыв. – Он повернулся к нам. – А это, как вы уже поняли, моя дочь Александра. Для своих просто Лика.
У меня мелькнула мысль, почему Пшеничников не упомянул об отношениях Сони и Егора, однако она испарилась, не успев оформиться, как только Лика одарила нас любопытным взглядом из-под темных ресниц. Хотя о чем я? Не на нас, а на Егора она смотрела неотрывно, застыв на месте в случайной и наверняка неудобной позе. Я ему не завидовал, нет. За годы дружбы я привык к ошеломленной реакции женщин всех возрастов на его физическое совершенство. Лишь заметив, что и Егор смотрит на Лику зачарованным взглядом, я ощутил странное чувство утраты: у меня на глазах рождалась новая замкнутая система, в которой мне, к сожалению, вряд ли найдется место. Впрочем, сознание тут же отмело эту мысль. Лика почти ребенок, а Егор уже встречается с ее старшей сестрой. Эти замкнувшиеся друг на друге взгляды, эта невидимая нить между ними – всего лишь взаимное притяжение красоты. Они будут смотреть друг на друга, а я буду смотреть на Лику, пока она не кивнет нам на прощание и не упорхнет из светлого кабинета, а мы вернемся к своей обычной жизни.
Но я ошибался.
Егор
Надеюсь, Вика недолго лежала на полу своей стерильно-снежной кухни, прежде чем домохозяйка нашла ее тело. Упрямо всплывающая в голове картина пугала, и я усилием воли пытался гнать ее от себя. Но это было непросто: слишком легко представить на ее месте Лику, мою собственную жену. Каково ей сейчас – близнецу, лишившемуся своего второго я? А ее родителям? Как отреагирует маленькая Алиса, когда узнает, что мамы больше нет? Мысль о нелепости Викиной смерти вызывала у меня физическую тошноту. Как можно было упасть на ровном месте и смертельно удариться виском об угол камина? Возможно, если бы кто-нибудь пришел раньше и вызвал скорую, Вика осталась бы жива. Но с другой стороны, если бы Данька не уехал в Сиэтл, а Вика все же погибла, он автоматически оказался бы под подозрением. Странная смерть замужней женщины всегда бросает тень подозрения на мужа. Я поморщился: бедный Даня! Он обожал Вику, любил ее почти маниакально, на мой взгляд. Несмотря на несомненный Данькин талант и успехи в бизнесе (концепция Диогена принадлежала ему), центром его мира была Вика. Меня всегда удивляло, как ей удавалось в течение стольких лет удерживать на себе его пристальное внимание. Даже наша с Ликой любовь, начавшаяся как взрыв сверхновой, с годами все же перешла в более спокойное русло. И вот теперь на месте Вики в его личной вселенной зияет черная пустота, заполнить которую Дане будет непросто. Любые подозрения его бы доконали. Но, по счастью, у него нерушимое алиби.
Мои мысли продолжали возвращаться к моменту двенадцатилетней давности, когда я впервые увидел Вику. В тот вечер я уже в пятый раз за неделю отправился забрать Лику с вечерней тренировки.
Ответ на вопрос, возможна ли любовь с первого взгляда, я получил в тот миг, когда Лика бесцеремонно ворвалась в кабинет своего отца. К моменту ее ухода я понял, что без нее мир теперь будет для меня серым и скучным. С точки зрения меня тогдашнего, это чувство было чистым безумием. Я, двадцатидвухлетний студент-провинциал, неистово влюбился в пятнадцатилетнюю дочь владельца компании и, по совместительству, отца моей девушки. Но с этим ничего нельзя было поделать, ничего: мой мир с остротой лазера сфокусировался на длинноногом подростке с громадными глазами, в которых смешливые искорки странным образом переплетались с потаенной растерянностью. Казалось, что Лика все время хочет о чем-то спросить, но не может решиться. Именно в этот взгляд я влюбился безрассудно и безвозвратно. Из осторожности, с одной стороны, и уважения к Пшеничникову и Соне, с другой, – я, наверное, мог бы противостоять ее триумфальной красоте. Но только не этому взгляду.
– Так о чем мы говорили? – Разрушил мой транс Пшеничников. – Ребенок вторгся, не стесняясь, и я благополучно потерял нить разговора.
– А почему ребенок не в школе? – полюбопытствовал Даня.
– Они с Викой учатся экстерном. Обе профессионально занимаются теннисом. Точнее, готовятся к переходу в профессиональный теннис. Как раз сейчас для них наступает переломный момент, поэтому тренироваться приходится дважды в день, шесть дней в неделю.
– Какие разные пути у ваших детей. – Изумился Даня. – Соня на мехмате, а младшие сестры – в спорте.
– Да, у детей всегда была полная свобода выбора. Я не приветствую семейное профессиональное почкование по горизонтали.
Зная Пшеничникова, я сильно сомневался в свободе выбора у его детей, но предпочел сохранить свое мнение при себе.
Даня рассмеялся.
– А я как раз отпочковался: у нас в семье все так или иначе связаны с математикой, вот уже третье поколение.
– Это не почкование, а династия. – Улыбнулся Пшеничников, и в его голосе сквозило уважение.
– А где вторая теннисистка? – Поинтересовался Даня.
– Вика в Загребе, на турнире. Лика тоже должна была ехать, но во время подготовки умудрилась заболеть бронхитом. Теперь потихоньку восстанавливает форму. Кстати, кто-нибудь из вас может забрать ее с вечерней тренировки? Она уже вторую неделю фактически предоставлена сама себе. Вика с матерью – в Хорватии, Соня – на студенческой конференции в Китае, а я… Вы и сами знаете: я провожу в «Айвилисе» куда больше времени, чем дома. В школу Лика не ходит, и получается, что сейчас она общается только с репетиторами и прислугой. Боюсь, девчонка совсем одичает.
Даня уже начал отвечать, когда ко мне вернулся дар речи, и я перебил его, даже не пытаясь закамуфлировать отчаянный интерес.
– Я могу! У меня сейчас пакет задач, который не требует постоянного присутствия в офисе. Где и во сколько ее забрать? На такси?
Даня бросил на меня быстрый испытующий взгляд, однако умолк на полуслове и больше не проявлял инициативы.
– Ее будет ждать водитель, который потом и тебя отвезет домой или куда ты там собираешься сегодня вечером.
В тот день я не мог больше ни на чем сосредоточиться, как и всю следующую неделю. Многие эпизоды того апреля я до сих пор помню так, как будто все было вчера: в симфонии красок, звуков и запахов. В куртке нараспашку я шагал вдоль парковки к длинному, похожему на огромный ангар зданию кортов и взволнованно жмурился в лучах заходящего солнца. Город еще не расстался с ершистым настом на обочинах, но асфальт уже подсох и прогрелся. Внутри меня что-то все время ныряло, как на аттракционах в Диснейленде, а мозг почти полностью утратил способность к критическому мышлению, генерируя одни лишь эмоции. Я ждал Лику в большом кафе в вестибюле спорткомплекса, поминутно бросая на часы беспокойные взгляды. А когда она, наконец, появилась в дверях кафе, раскрасневшаяся и взъерошенная, я вскочил со стула, едва его не опрокинув.
Но я волновался напрасно: все оказалось очень просто с Ликой, этой девушкой-ребенком, всегда готовой удивляться и наслаждаться полнотой бытия. Видимо, ей действительно было одиноко, и она вполне искренне радовалась моему обществу. С неожиданной непринужденностью мы перешли на «ты», как будто были давно знакомы и просто долго не виделись.
Спрашивая Лику, куда мне ее проводить, я втайне надеялся на долгую дорогу за город и глухие московские пробки. Но оказалось, что они с отцом ненадолго переехали из громадного загородного дома в московскую квартиру в Хамовниках. Я невольно вздохнул: дорога от кортов займет не больше пятнадцати минут, против основного потока.
Но, к моему удивлению, Лика предложила поехать домой на метро.
– Люблю обычную жизнь большого города. – Объявила она. – Всегда мечтала ездить на метро, бегать по эскалаторам и смотреть на людей. Особенно когда они выходят на своих станциях. Мне нравится представлять, как они приходят домой, готовят ужин, общаются с семьей. У каждого свой мир. Миллионы маленьких миров в одном городе.
Я недоумевал, откуда в девушке, выросшей в загородном особняке и передвигающейся по городу в машине с водителем, появилась тяга к «обычной» жизни, но вполне разделял ее любовь к могучему, пульсирующему мегаполису. После нескольких лет, проведенных в Москве, я уже не мог представить свою жизнь в тихом городке.
Чем дольше мы разговаривали, тем ярче проявлялось сходство наших вкусов. Нам нравилась одна и та же музыка, сериалы, еда, погода, места и занятия. Это неожиданное сродство притупило во мне чувство вины за запретные эмоции. Традиция заезжать за ней на корт каждый вечер установилась как будто сама собой. Мы добирались до Фрунзенской, поднимались наверх и брели к ее дому, каждый раз выбирая все более запутанные маршруты. Лика и в самом деле любила метро. С живым любопытством она рассматривала людей в вагонах и время от времени бесцеремонно толкала меня локтем в бок, стараясь обратить мое внимание на заинтересовавшие ее детали. Ликина дружелюбная симпатия к миру моментально рушила барьеры в общении: к пятому дню знакомства мне стало казаться, что я знал ее с детства.
В тот день я заехал за ней на корты задолго до конца тренировки и был удивлен, заметив знакомый силуэт в теннисном магазинчике. Лика азартно спорила с молодым человеком и размахивала перед ним ракеткой, в струнах которой зияла рваная рана. Под недоумевающим взглядом продавца я неслышно подкрался сзади. Прежде чем Лика успела заинтересоваться, на кого это он смотрит за ее спиной, я наклонился над ее ухом и промурлыкал:
– На чью голову надела ракетку?
Лика подскочила от неожиданности и резко обернулась, едва не хлопнув меня ободом по челюсти. Чтобы избежать опасного контакта с истерзанным спортинвентарем, я схватил ее за запястье. Грозно занесенная рука замерла в воздухе, и наши лица оказались в двадцати сантиметрах друг от друга. Заметив неожиданный испуг в ее глазах, я мгновенно разжал пальцы и принялся энергично оправдываться.
– Слушай, прости! Не хотел тебя напугать.
Выражение тревоги на лице девушки сменилось необъяснимым для меня прохладным недоумением. Я отступил на шаг назад.
– Ты чего? Я просто пытался пошутить. Не слишком удачно, но без всякого злого умысла.
Наконец девушка улыбнулась вкрадчивой кошачьей улыбкой.
– А Вы, наверное, Егор? Сонин парень, да? Это Вас наш рациональный отец приставил нянчиться с младшей дочерью, пока старшая в отъезде?
Настала моя очередь в изумлении уставиться на собеседницу. Во всех мельчайших нюансах внешности это была Лика. И все-таки не она.
– А ты, то есть Вы… Вика? Ви… то есть вы близнецы?
– Мне кажется, это очевидно. – Улыбка на знакомом лице незнакомки стала шире. – Можно, кстати, и на «ты», раз уж вы с Ликой благополучно миновали официальный этап общения.
– Конечно, с удовольствием. Извини за нападение исподтишка. Я понятия не имел, насколько вы с Ликой похожи.
Она жестом отмахнулась от моих оправданий.
– Я привыкла, что нас путают. Мы ведем одинаковый образ жизни, одинаково одеваемся, тренируемся на одном и том же корте, ездим на одни и те же соревнования. Естественно, люди не всегда понимают, с кем из нас они общаются в каждый конкретный момент.
Вика рассуждала и формулировала свои мысли необычно для подростка, и ее манера говорить заметно отличалась от Ликиной. Пять минут назад я перепутал ее с сестрой, а сейчас удивлялся, насколько по-разному они себя ведут.
– А как ты догадалась, кто я?
Вика усмехнулась.
– Лика сообщила, что неделю жила под опекой Сониного парня. Призналась, правда, лишь когда я взяла ее за горло: до последнего старалась отмолчаться, коза! Почему-то никто не хочет делиться тобой с ближними. Даже с ближайшими ближними.
Действительно, за полтора года общения Соня так и не познакомила меня с сестрами. Впрочем, раньше мне это казалось естественным: мне и самому не слишком хотелось знакомиться со скучными хмурыми подростками, какими я их себе представлял. Но Лика (как, впрочем, и Соня) даже не упомянула, что они с Викой близнецы, и это было странно.
– В смысле, взяла за горло?
– Видишь ли, я со свистом продула в полуфинале, и мы с мамой вернулись на два дня раньше, чем планировали. Наше семейство живет уединенно и довольно сплоченно, поэтому обычно мы все скучаем друг по другу, когда разъезжаемся по разным местам. И вот мы вернулись вчера и обнаружили, что Лика с отцом, видите ли, переселились в Москву. Мало того, они и сегодня предпочли не менять свои планы и снова остаются в городе. Это Лика настояла на ночевке в Москве, а папа ее одну, конечно, не оставит. Пока мама препиралась по телефону с отцом, я позвонила Лике и пообещала замять расцветающий конфликт, но при одном условии: она расскажет мне, чем ее вдруг так заинтересовал московский каменный мешок. Помявшись, сестрица созналась, наконец, в знакомстве с Сониным парнем. Оказывается, вы теперь каждый день катаетесь на метро и слоняетесь вечерами по улицам. Вообще-то история странноватая, да? Ты назначен нянькой для всех детей Пшеничниковых или только для Лики?
– Если ты про себя, то, честно говоря, не похоже, чтобы ты нуждалась в няньке. Вполне себе самостоятельный близнец.
– Хочешь сказать, я выгляжу старше Лики? – насмешливо прищурилась Вика.
Я пожал плечами:
– Не выглядишь: рассуждаешь. Так каким образом, в итоге, решился вопрос с Ликой? Я все еще нужен сегодня в качестве няньки, или она возвращается в родовое гнездо?
– Можешь продолжать нянчиться: я сказала маме, что Лика просто любит всякие городские обычности, как она это называет. А папа боится оставлять ее ночевать в одиночестве. Скорей всего, он пообещал ей на этот вечер какое-то запретное удовольствие. – Вика бросила на меня быстрый взгляд и рассмеялась. – Никакой интриги, успокойся: у нас спортивный режим, очень жесткий, но иногда папе становится нас жаль, и он разрешает чуть-чуть расслабиться. В отличие от мамы, которая непреклонна, но ничего не может поделать с отцом. Наверняка папа поведет Лику в итальянский ресторан, и они счастливо заточат там пиццу, карбонару и тирамису. Мама, в конце концов, сменила гнев на милость. Так что я приехала не за Ликой, а потренироваться и, главное, перетянуть ракетку. У них здесь крутой мастер, работает на кубках Кремля. Ракетку пока не перетянула, зато удовлетворила свое любопытство. Интересно все же посмотреть на бойфренда старшей сестры и няньку сестры-близнеца.
– И какие выводы?
Лика вновь приподняла одну бровь и, глядя мне прямо в глаза, слегка пожала плечами.
– Пожалуй, на месте Лики я бы тоже осталась ночевать в городе.
Хотя ее реплика относилась к совершенно невинной ситуации, Вика умудрилась произнести ее так, что в ней можно было найти сколько угодно смыслов. Я отчаянно надеялся, что все эти смыслы мне всего лишь почудились, иначе и без того непростая ситуация приобрела бы совсем драматический оттенок. Решение расстаться с Соней в ближайшее время давно уже созрело в глубине сознания. Было просто немыслимо встречаться с ней, видя, как параллельно взрослеет Лика, превращаясь из девушки-подростка в ту девушку, на которой я хотел бы жениться. А теперь еще и Вика с своим загадочным немигающим взглядом и многозначными репликами. Несмотря на абсолютное внешнее сходство, близнецы оказались очень разными по характеру. Вика была на редкость интересным собеседником, но влюбился я все же в смешливую, любознательную и невинную Лику.
– И все-таки, кто из вас старше?
Вика вновь расплылась в кошачьей улыбке.
– И все-таки Лика, на целых пятнадцать минут. Я просто умнее. Шучу! – добавила она прежде, чем я успел хоть как-то отреагировать. – Вон, кстати, идет твоя воспитанница, мокрая, как мышь.
Лика, вспотевшая и раскрасневшаяся, быстро шагала по длинному коридору, чуть склоняясь вперед под тяжестью огромного теннисного рюкзака.
– Неужели кого-то вздули в полуфинале? – Поприветствовала она сестру, улыбаясь при этом безмятежно и дружелюбно.
– По сравнению с теми некоторыми, кто сдулся сам еще до начала турнира, полуфинал – несомненный успех. – Весело огрызнулась в ответ Вика.
– Без компании сдувшихся некоторые дальше полуфинала не проходят! Сдувшиеся, похоже, чей-то талисман.
Наивная перепалка близнецов казалась совершенно безобидной, привычной манерой общения. В ней было много детской неуклюжести и ни капли конкуренции или зависти. Этот вывод меня неожиданно обрадовал. По отдельным фразам Вики и говорящему молчанию Лики я начал было подозревать, что отношения между близнецами довольно противоречивые. А мне необъяснимо хотелось видеть девушек идеальными во всем.
Позже, когда мы с Ликой кружили по переулкам между Фрунзенской и Плющихой, я осторожно спросил ее, почему она умолчала о сестре-близнеце.
– Повода не было. – Лаконично ответила она, не глядя на меня. А потом вдруг обернулась и горячо заговорила, остановившись посреди тротуара.
– Думаешь, так легко быть близнецом? Ошибаешься! Ты вот, например, знаешь, что уникален, со всеми своими достоинствами и недостатками. А теперь попробуй себе представить: ты настолько не уникален, что тебя все время путают с другим человеком. Называют тебя чужим именем, интересуются у тебя чужими делами, поздравляют с чужими успехами. А бывает и хуже: многие нас воспринимают как единое целое. Даже собственные родители! Никто никогда не использует наши полные имена, Виктория и Александра, только Вика и Лика. И это в лучшем случае. С нашими одинаковыми светлыми шевелюрами мы во всех постоянных компаниях всегда были просто Пшенички. А иногда вообще Пшенки, для краткости. Сначала мы ходили в одну школу, потом начали заниматься у одного тренера, и вообще у нас почти одинаковый образ жизни. Папа очень хочет, чтобы мы добились успеха в теннисе, вместе или по отдельности. И ему, в принципе, все равно, какая из Пшеничек прорвется наверх. Мы для него единый проект, в котором кто-то должен взлететь, а кто-то сядет на скамейку запасных. Ни у отца, ни у матери в нашей паре нет любимчиков, представляешь?
Я взял ее за локоть и тихонько подтолкнул вперед: наша резкая остановка посреди тротуара уже вызвала пешеходную пробку. Меня поразила неожиданная для юной девушки проницательность. Похоже, не только Вика в этой паре одарена вполне взрослым критическим мышлением.
– Ну не знаю… Лично я вполне себе вижу разницу между вами.
Лика удивленно и чуть недоверчиво распахнула и без того огромные глаза.
– Правда? И в чем же она?
– Вы по-разному думаете и, кажется, немного о разном. Первое проявляется в том, как вы разговариваете, а второе – в темах, которые вы выбираете. Хотя, конечно, мне сложно судить: тебя я знаю пять дней, а Вику – десять минут.
Выражение ее лица потеплело.
– Значит, ты все же заметил разницу! Так и есть: мы действительно думаем о разном, а если об одном и том же, то по-разному. Мы с Викой это знаем, но больше почти никто.
Лика
Одиночество. Абсолютное, полное, нерушимое одиночество. Оказывается, я воспринимаю его как глухую тишину, пронзительный свет и бестелесность. Оказывается, одиночество – это свобода. Ты пыль, взвешенная в воздухе, не укорененная травинка, лодчонка без якорей. Оказывается, ни я, ни Вика не догадывались, что были единым целым: в каждой из нас больше Пшенички, чем самой себя. Чтобы осознать наше единство, нужно было остаться одной. Никто больше не уравновешивает меня в этой жизни, и я абсолютно свободна. Хотя… я смотрела на Егора, который разговаривал по телефону, поминутно бросая на меня встревоженные взгляды. Вот человек, с которым я связана намертво, сильнее, чем была связана с сестрой-близнецом. Он просто до боли красив, он стал даже еще красивее с тех пор, как я увидела его впервые, в кабинете отца. С возрастом ярче проявился рельеф скул и жесткая линия челюсти, а очертания рта утратили юношескую мягкость. Взгляд тоже изменился: в нем стало больше иронии и меньше нежности. С тех пор, как Егор несколько лет назад приобщился к теннису, упорные тренировки превратили его красивую фигуру в совершенную. Я смотрела на мужа, но думала о другом человеке. О невысоком, нескладном, уютном Дане, который сейчас, как и я, пытается смириться с внезапным одиночеством. У Дани приятное округлое лицо с крупным, породистым носом и глубокие, умные, проницательные глаза. Интеллект – главная его черта, которая сквозит буквально во всем: в том, как он разговаривает и двигается, как улыбается и даже молчит. Уютный Данька, лишившийся одного из главных смыслов жизни – Вики. Он, конечно, справится, рано или поздно. Но каково ему будет все время смотреть на меня, точную копию его жены?
