Бабочка… Бабочка и другие пьесы. Итальянская пьеса XX—XXI века

Переводчик Валерий Николаев

Дизайнер обложки Валерий Николаев

© Альдо Николаи, 2018

© Валерий Николаев, перевод, 2018

© Валерий Николаев, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4493-3901-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АЛЬДО НИКОЛАИ (15.03.1920—5.06.2004)

От переводчика.

Даже поверхностное знакомство с жизнью классика итальянской драматургии Альдо Николаи, позволяет утверждать, что это был счастливый человек. Всю свою долгую жизнь – а он скончался в 2004 году в возрасте 86 лет – драматург занимался любимым делом, став одним из самых популярных театральных писателей второй половины ХХ века.

Ещё ребёнком, воспитываясь в атмосфере семейного благоговения перед театром, он дал себе клятву, что посвятит театру всю жизнь. «Мне никогда не было скучно, – признался он однажды, – потому что я всегда знал, чем занять себя. У меня имелась и имеется волшебная игрушка, которая составляет мне компанию – театр».

Николаи написал 75 пьес, 50 монологов для театра, сделал 3 театральных адаптации произведений итальянских классиков, перевёл на итальянской «Овечий источник» Лопе де Вега и на испанский – «Подумай о нас, Джакомино» Луиджи Пиранделло. К этому надо прибавить многочисленные сценарии для радио- и телепостановок.

Жизнь его была не такой уж безоблачной. На пути к признанию Николаи ждали два года в гитлеровских концлагерях, куда его сослали за отказ вступить в молодёжную организацию итальянских фашистов и откуда его вызволили советские солдаты. Затем последовала учёба на филологическом факультете Туринского университета, защита дипломной работы, посвящённой творчеству Бернарда Шоу, и недолгое учительство в лицее, где он преподавал греческий и латынь.

Дебютировал Николаи в 1947 году пьесой «Щедрый сынок», годом позже она была отмечена престижной Премией Санремо. Однако Альдо, не имевший в ту пору постоянного места жительства, не получил приглашения на церемонию награждения. Радостную весть ему сообщил случайно встреченный приятель, будущий нобелеат, поэт Сальваторе Квазимодо, но ошибся с датой вручения премии. Альдо явился на церемонию через два дня после того, как жюри, воспользовавшись тем, что никто не знал в лицо будущего великого драматурга, чтобы не срывать церемонии, вручило премию одному из своих сотрудников. Позже он передал её законному владельцу.

Все остальные премии в своей жизни Альдо получал сам. А они сыпались, как из рога изобилия. Почти каждая пьеса была отмечена так или иначе. В 1949 году – это Премия Сипарио за пьесу «Душевные высоты». В 1954 году – Премия ИДИ за пьесу «Баба». Перерыв в написании пьес был связан с работой директором Института итальянской культуры в Гватемале. В 1955 году Премию Пескары получает его «Солдат Пиччико». В 1956 году третью премию на конкурсе в Риччоне вручена автору за «Сезон абрикосов». В 1957 году Первая премия Риччоне присуждена «Муравьям». В 1958 году премированы два монолога, написанные Альдо для своей лучшей подруги – актрисы Паолы Борбони: «Эмилия в войне и мире» и «Соль и табак». И так далее.

Разносторонний драматург, Альдо Николаи в своих произведениях с тонкой иронией и сдержанным пессимизмом препарирует исторические и социальные реалии второй половины ХХ века. В своём творчестве он бесстрашен. Он высказывает о человеке такую суровую правду, которую многие из нас отказались бы выслушать, не будь она обличена в блистательную форму. Сюжеты, характеры, диалоги, юмор – все выдаёт руку мастера. Юмор присущ большинству его пьес. Он чутко уловил изменение отношения человека к трагическому и комическому в результате страшного опыта ХХ века с его двумя мировыми войнами. Да и сегодня пришибленный безумными темпами и направлениями развития цивилизации современник решительно выбирает комедию, ибо взгляд на мир через призму комического дарит радость и даёт надежду.

Мастерство Николаи не только в виртуозном умении закрутить парадоксальную интригу, не только в точности образов, в максимально насыщенных смыслом выразительных репликах, но и в том, что за откровенной комедийностью скрывается многообразие планов, включая откровенно трагические.

Необузданный, не укладывающийся ни в какие рамки театр Альдо Николаи наполнен живой энергией, богат фантазией и напрочь лишён моралистики. Богатая стилевая палитра драматурга позволяет ему с лёгкостью переходить от символизма к неореализму, от сюрреализма к театру абсурда, вписываясь в самые современные тенденции мирового театра.

Омрачало счастливую судьбу то обстоятельство, что в родной Италии успех пьес Николаи не шёл ни в какое сравнение с грандиозным успехом за её пределами, где автора давно уже признали великим драматургом и классиком этого жанра литературы.

Причина заключалась в отношении к нему церберов из Института цензуры. Они постоянно придирались к текстам, раздражавшим их кусачей критичностью и откровенным антиконформизмом. В большинстве случаев победа оставалась за цензорами. В результате его комедии выглядели на итальянской сцене беззубыми и благостными, разочаровывая зрителя, ждавшего от писателя совсем другого. Уродуя его пьесы постоянным вмешательством и понуждая его к самоцензуре – из желания увидеть свои вещи на сцене, – цензоры наносили непоправимый ущерб национальной культуре.

Но иногда и Николаи показывал зубы, рискуя судьбой уже готовых спектаклей, как это было с «Солдатом Пиччико», поставленным в Неаполе с Джан Мария Волонте в главной роли. Приехавший на премьеру автор был задержан полицией. В присутствии полицейских цензор обвинил пьесу в «подрыве авторитета армии» и потребовал вырезать отмеченные цензорским карандашом куски. Рассвирепевший Николаи высказал все, что он думает об итальянской цензуре и её представителе, в частности, категорически отказавшись вносить правки. Публика тем временем уже собралась и требовала начинать спектакль. Цензор вынужден был отступить.

Между тем, международный авторитет Альдо Николаи рос. Его творчество стало предметом изучения во многих мировых университетах. Притягательность Николаи для зрителя объясняется ещё и близостью автора к традициям среднеевропейского театра, с его духовными устремлениями, противостоящими душному провинциализму и примитивной «развлекухе», какими, к сожалению, грешил итальянский театр в те времена.

В 1997 году в нью-йоркском «Линкольн центре» Николаи была вручена премия Итальянского Общества авторов и Издателей (SIAE). Этой премией награждаются самые востребованные за рубежом драматурги Италии. Его пьесы, переведённые более чем на два десятка языков, до сих пор не сходят со сцен всех континентов.

Не осталась в стороне и советская сцена. Дверь пьесам Николаи была открыта в 1957-м году, когда Георгий Товстоногов поставил в ленинградском БДТ «Синьор Марио пишет комедию». После этого к драматургии Николаи обращались в России не раз.

История рассудила по справедливости. Сегодня пьесы Альдо Николаи идут на итальянской сцене в их первозданном виде, без купюр, поражая актуальностью и точностью диагноза, который автор ставит современному обществу.

До самой своей кончины мэтр драматургического цеха занимал посты Председателя Союза драматургов и Председателя Совета авторов ИТИ (Итальянского института театра). Кроме того, он был Президентом Международного сообщества драматургов и комиссаром Международной конфедерации авторских союзов.

Первичной в нем всегда была и оставалась творческая личность.

«Это поразительно, когда мне, – несмотря на то, что этот процесс приносит ещё и огромные мучения, – удаётся всего лишь через человеческую речь рассказать целую историю, передать дух события, нарисовать персонажей, извлечь на свет их проблемы, их радости и горести. Тут есть необычайная магия, не объяснимая словами. Нет большего удовольствия в этой жизни, чем присутствовать при зарождении характеров, чувствовать, как они формируются, и сознавать, что, однажды явившись на свет, они уже существуют на самом деле, со своими именами, со своей индивидуальностью, своей манерой поведения, живя в рамках собственной истории, которую уже не в силах покинуть».

Это признание Альдо Николаи многое объясняет.

Валерий Николаев

БАБОЧКА… БАБОЧКА

Действующие лица:

Эдда

Фока

Элио

Оба действия происходят в одной и той же декорации.

Уютная гостиная в современной городской квартире. Немного экстравагантная, в стиле либерти. Много мебели: кресла, столики, торшеры, настольные лампы, с наброшенными на них шалями. Зеркала, ковры, несколько экзотических предметов и дешёвых безделушек. Под окном широкий диван с кучей подушек. На противоположной стороне тахта, покрытая большой тигровой шкурой, бар, проигрыватель. В глубине комнаты арка, отделяющая её от прихожей. На стене большая картина, на которой изображена полураздетая молодая женщина, лежащая на кушетке среди цветов.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Длинная трель дверного звонка.

В арку виден проход ФОКИ. Это темноволосая женщина 27 лет. Она идёт открыть дверь, чтобы впустить ЭДДУ.

Эдда входит в гостиную. Это женщина, лет 50-60-и, одетая с броской элегантностью. Она снимает шубку, перчатки, шляпку и остаётся в ярком платье зелёного цвета. На шее и на запястьях чересчур много украшений.

Эдда (обращаясь к Фоке, которая с привычной ловкостью помогает ей раздеться). Боже мой, я так больше не могу!.. Ездить в центр стало просто рискованно!.. Из-за этой проклятой демонстрации я потеряла минут сорок. Я жутко хотела пить… сижу в такси и прямо умираю от жажды… чуть в обморок не грохнулась… Почему они не проводят свои демонстрации где-нибудь на окраине?.. В полях… в лугах… Какого черта мы все должны страдать из-за этих ненормальных, которые требуют то мира… то работы… то свободы… Накапай мне десять сердечных капель…

Фока берет флакончик с лекарством, стакан, наливает воды, капает лекарство.

Грязные… отвратительные… с жуткими физиономиями… Орут… поют… размахивают транспарантами… флагами… Не больше десяти капель, Фока! Ты что, убить меня хочешь? (Выпивает лекарство, возвращает стакан Фоке). А полицейские стоят и глазеют. И даже не думают пристрелить кого-нибудь из этого сброда… Хорошо, я согласна, у нас демократия, но нельзя же ею злоупотреблять!.. Полицейские… им же платит правительство… а это значит, что платим мы, за то, чтобы они защищали определённые принципы! У них же автоматы! Ну и? Пусть стреляют! Чем больше этих придурков они убьют, тем раньше они перестанут мучиться, и это только к лучшему! (Садится в кресло). И чего они хотят, эти люди? Если у них нет работы, пусть отдыхают, наслаждаются солнечной погодой, занимаются туризмом… туризм сейчас входит в моду… Уж лучше, чем выводить на улицы кучу инвалидов, несчастных стариков и беременных женщин… Там была одна, вот с таким пузом, я не преувеличиваю! И она так буйствовала в этой давке, что у неё, точно, должны были начаться схватки… она, небось, уже и родила… Дай мне ещё таблетку успокоительного… Нет, не это… это в другом флакончике… синем…

Фока протягивает ей флакончик.

(Достаёт одну таблетку, глотает её, возвращает флакончик). Если бы я не добралась до дома, меня хватил бы удар… (Сбрасывает туфли и растягивается на диване). А куда мне было деваться?.. Я должна была сделать все, что у меня было намечено… парикмахер… косметичка… маникюрша… портниха… модистка… Везёт тебе, Фока! Тебе не надо поддерживать твою красоту. Ты некрасивая.

Фока (не обидевшись). Зато молодая.

Эдда (с усмешкой). Ну и какой тебе от этого толк!.. (Закуривает сигарету, делая глубокие затяжки). Новости есть?

Фока. Ни одной.

Эдда. Гости на подходе?

Фока. Нет.

Эдда. Кто-нибудь звонил?

Фока. Ни одна живая душа.

Эдда. Значит, мы опять кукуем в одиночестве?.. Сними трубку, проверь, работает ли телефон.

Фока снимает трубку. Слышится гудок свободной линии.

Разве может так быть, чтобы этот телефон никогда не звонил? Завтра нужно будет позвать мастера проверить. (Пауза). А как коты?

Фока. В порядке.

Эдда. Они все съели?

Фока. До последней крошки.

Эдда. А сейчас что делают?

Фока. Дрыхнут, что.

Эдда. Вместе или по отдельности.

Фока. Сначала спали вместе, потом разошлись по разным углам.

Эдда. Ну и правильно. Нет ничего противнее, проснуться с кем-то рядом, кто храпит тебе в лицо. Что ты приготовила?

Фока. Бульон… жаркое… салат…

Эдда. Если придут гости, на всех хватит?

Фока. Вы кого-то ждёте?

Эдда. На прошлой неделе приходил генерал.

Фока. Это было не на прошлой неделе, а полгода назад. (Пауза). Ваш отец плохо себя чувствует.

Эдда. Хуже, чем обычно?

Фока. Да. Он звал вас…

Эдда. Ему хотелось бы, чтобы я все время сидела рядом с ним, разговаривала и все такое… Но это невозможно. Для него наступило время готовиться к смерти, а в такие минуты лучше, чтобы человека никто не беспокоил, не мешал размышлять в одиночестве. Не говори ему, что я вернулась. Пусть поспит.

Фока. Он не спит.

Эдда. А что он делает?

Фока. Жалуется…

Эдда. Он ещё смеет жаловаться?.. Я обеспечила ему всем… на что ему жаловаться?

Фока. Его мучают боли.

Эдда. А за что я плачу сиделке? Она что, не делает ему уколы, не даёт обезболивающее?

Фока. Врач сказал, что ему это уже не помогает…

Эдда. Врач сегодня приходил?

Фока. Два часа назад. Сказал, что самое худшее может случиться с минуты на минуту.

Эдда. Этот врач вообще ничего не смыслит… Только и повторяет: он в агонии, он в агонии… Кстати, ты показывала врачу котов? Хотя бы Джорджио?

Фока. Он сказал, что достаточно промыть ему глаза борной.

Эдда. Вот мерзавец! Добропорядочным христианам – стрептомицин, биомицин… а бедным тварям – борная. Сегодня у него опять слезились глаза?

Фока. Поменьше.

Эдда. Следи за этим. Что за жизнь… Мало того, что себя плохо чувствует мой отец, так у меня ещё и кот не в порядке. Лишь бы только мне не заболеть… Что-то сильно свистит в ушах… и холодный озноб… у меня наверняка температура!.. Ну-ка, пощупай мне лоб.

Фока (прикладывает ладонь к её лбу). Нет у вас никакой температуры.

Эдда (неожиданно рассердившись). Если я тебе говорю, что у меня температура, это значит, что она у меня есть!

Фока. Вы неважно себя чувствуете, потому что устали…

Эдда (смотрит на неё). Да, скорее всего. Я на самом деле устала. Столько времени проторчать в такси… потом ещё час под феном… Вот почему у меня в ушах свистит!.. Не хотелось бы свалиться. Потому что, если придут гости…

Фока. К вам никто никогда не приходит.

Эдда. Ты уверена, что телефон не звонил? Или ты его просто не слышала, потому что трахалась на лестнице с посыльным из бакалейной лавки?..

Фока (фыркнув). Ну что вы такое говорите? Вы же знаете, что мне не нравятся здешние мужчины. Мне нравятся только мои земляки.

Эдда (морщась). Твои земляки… горцы… пастухи… мужики, от которых за версту козлом несёт… Неужели тебе не противен этот запах?

Фока. Лучше козлиный, чем кошачий.

Эдда (вскидывается). Ну и нахалка!.. Бегом в кухню, дура! Дурища! Конечно, ты бы предпочла, чтобы я вместо котов держала в доме коз!.. Иди, займись делом. Скоро придут гости… а то скажешь потом: я ничего не успела… Который час?

Фока. Уже поздно. Только что пробило шесть.

Эдда. Всего-то? А так темно. (Вздыхает). Что-то весна в этом году подзадержалась… Тучи… ветер… дождь… Вместо того, чтобы бесполезно тратить миллиарды, запуская в космос всякую ерунду, лучше бы сделали что-нибудь, чтобы наладить нормальную смену сезонов… На календаре апрель, а на улице все ещё зима в разгаре. (Сердито). Если на часах только шесть, почему ты мне говоришь, что поздно?.. Ничего не поздно, абсолютно не поздно!

Фока направляется к выходу.

Можно узнать, куда ты собралась?

Фока. На кухню. Готовить.

Эдда. Останься здесь и перестань суетиться. (После паузы). Если никто не придёт, чем мне заняться?.. Ночью я глаз не сомкнула… Не желаешь составить мне компанию?.. Ненадолго… всего на несколько часов… скажем, до двух… (Видит реакцию Фоки) … до часу… хорошо, только до полуночи…

Фока. Нет. В это время я умираю, спать хочу.

Эдда. Я сделаю тебе подарок… Вечернее платье вишнёвого цвета…

Фока. На что оно мне? По вечерам я ложусь в постель.

Эдда (с раздражением). Ну и проваливай! Больно ты мне нужна! Есть сиделка моего отца, я специально ей плачу, чтобы она проводила здесь ночи… Вот и буду говорить с ней, хоть до семи утра… И ей будет приятно посидеть со мной… (Кротко). Я делаю это не из каприза, Фока… просто я никак не могу заснуть…

Фока. Если бы вы проводили больше времени с вашим отцом…

Эдда. Чтобы наблюдать, как он умирает?.. Это же не чужой человек. Это мой отец!

Фока вновь порывается уйти.

Я сказала тебе, не суетись… Интересно знать, почему мне никто не звонит. Люди такие жестокие… такие неблагодарные… Все говорят: о, я зайду проведать тебя… я приду к тебе на ужин…. Поэтому я всегда держу наготове бульон, жаркое, салат, вино, виски… но никто и носа не кажет… Когда-то я была самой любимой женщиной на свете… а сейчас меня все забросили. Все. У меня никого не осталось… одна ты… Ты-то хоть меня любишь?

Фока. Мне нравится у вас. Но это сверх моих сил оставаться здесь ещё и по ночам, чтобы разговаривать с вами…

Эдда. Ты многому могла бы научиться у меня. Ты молодая, жизни не знаешь, как я её знаю… Ты даже представить себе не можешь, сколько мужчин у меня было!.. И не просто какие-то…. Выдающиеся!.. И по положению в обществе, и по уму, по культуре, по внешности…

Фока. А я, если кого и полюблю опять, это будет парень из моих краёв…

Эдда (снова раздражаясь). Я не исключаю, может быть, это даже прекрасно быть с мужчиной в горах, обниматься с ним в темной пещере, вдыхая запах трав, под блеянье овец вокруг… Но это не единственный опыт, который должна пережить женщина. Уверяю тебя, что у меня были самые фантастические приключения… Мне поклонялись как богине! Я была очень хороша собой… очень… (Указывает на картину с полуобнажённой женщиной). Намного лучше, чем я на этой картине… Хочешь, покажу тебе альбом с моими фотографиями?..

Фока. Лучше бы вы съели чего-нибудь.

Эдда. Позже. Когда придут гости. (Продолжает). А какие украшения я носила!.. Неописуемой красоты… безумно дорогие… и все сплошь уникальные… Жемчуг… розовый… чёрный… и такой крупный… Магараджа присылал их мне целыми ларцами!..

Фока. Бросьте себе что-нибудь в желудок…

Эдда. Я сказала, позже… вместе с гостями…

Фока. Да не будет у вас никаких гостей!.. И переоденьтесь… снимите это платье, наденьте тёплый халат… тот, шерстяной…

Эдда. Ты что, отправляешь меня спать?.. Я все равно не усну… я с ума схожу от этой бессонницы… Нынче ночью я заглядывала к отцу… он стонал… его всего трясло… но он спал, понимаешь? Он в агонии и спит… а я нет… никак не получается…

Фока. Когда утром я принесла вам кофе, вы спали.

Эдда. Нет, я не спала. Я тебя слышала. Я лежала с закрытыми глазами…

Фока. Неправда, вы спали.

Эдда. Я дремала. Иногда мне удаётся задремать… как правило, на рассвете… А ночи такие длинные… тянутся, как… (Опять раздражённо). Ты, конечно, ночами спишь как убитая.

Фока. Потому, что я целыми днями работаю и смертельно устаю.

Эдда. А мне, если даже удаётся заснуть, снятся кошмары… Мне вообще не нравится спать. Спящий человек похож на мертвеца. (Пауза). Да. Фока, ты права, мне надо поесть. Сосёт в желудке… и кости стынут… Ты куда?..

Фока. Приготовлю вам поесть…

Эдда. Не трать зря время. Достаточно чашки бульона. Только погорячее… А если позвонят в дверь, сразу беги открывать… Люди странно себя ведут. Если им не откроешь немедленно, поворачиваются и уходят. Как позавчера.

Фока. Позавчера мужчина просто ошибся дверью.

Эдда. Подожди. Подожди с бульоном. Налей мне немного виски, я хочу согреться… Не больше, чем на два пальца. (Даёт Фоке ключи от бара). Почему ты никогда не купишь цветов в дом?

Фока открывает бар, наливает виски в стакан, приносит. Возвращает ключи.

Это так грустно – дом без цветов.

Фока. Вы же сами не хотели, чтобы я их покупала.

Эдда. Потому что мне не нравится видеть, как они увядают. Но ты все равно купи. Как только они начнут увядать, мы отошлём их в церковь. (Пьёт). Моя мать всегда посылала цветы в церковь. Целыми букетами. Она была очень религиозна. Все время молилась. Может, просила прощения за жизнь, которой жила. Она была очень скрытная. Настоящая аристократка. Может быть, она сожалела, что слишком долго прожила. Или слишком коротко. И во всем ошибалась. Конечно, выйти замуж за старика, да к тому же такого больного, как мой отец….

Фока. Но когда ваша мать была молодой, отец ваш тоже был молод и здоров.

Эдда. Это верно. Значит, она сожалела о чем-то другом. А у меня, наоборот, у меня была чудесная жизнь. Ни одну женщину не обожали так, как меня!.. А почему ты все время стоишь? Сядь, а то устанешь, бедная девочка…

Фока. У меня куча дел на кухне.

Эдда (сердясь). У тебя рабская душа. Тебе бы только работать и работать… мыть посуду, гладить, натирать воском мебель, задрав задницу вверх, мыть пол…

Фока. То, что я не сделаю сейчас, я должна буду сделать потом. А потом мне не захочется, потому что я буду уже усталая и хотеть спать.

Эдда (с досадой). Ну и спи. Спи, спи. Увидишь, как однажды больше не проснёшься.

Фока. Рано или поздно это должно случиться.

Эдда. И ты не боишься умереть?

Фока. А чего бояться…. Никто не будет сожалеть по этому поводу.

Эдда (подумав). А когда я умру, кто будет оплакивать меня? Ты будешь сожалеть о моей смерти?

Фока. Вы напишите свои пожелания. Я сделаю все, что будет написано. Обещаю вам.

Эдда (сжав зубы). Спасибо. Спасибо, Фока. (Пауза). Ты хорошая девочка. (Пауза). Прочему мне так холодно? Подай мне плед… Да побыстрее, черепаха! Как можно жить такой заторможённой! Давай укутай меня. И положи под голову подушку.

Фока накрывает её пледом и подкладывает подушку под голову.

Меня всю трясёт. Не помешала бы большая грелка с горячей водой.

Фока. Пойду сделаю.

Эдда. Потом… потом… (Пауза). Если бы у меня не было тебя…. Все мужчины, которые были в моей жизни, сгинули… все… кто умер… кто уехал, Бог знает, куда… В конце концов, мне это даже нравится… Противные существа – эти мужчины. Я их всех ненавижу. Ты ненавидишь своего пастуха?

Фока. Уже нет. Он умер.

Эдда. Умер? Ох, бедняжка!

Фока. Я же вам это рассказывала. Его убили в траттории, во время ссоры.

Эдда (не слушая её). Этот дом слишком большой. И сырой. Стены старые. Все сгнило. Из-за этих высоченных потолков комнаты никогда не нагреваются. Как только мой отец умрёт, я поменяю эту квартиру на меньшую. И у тебя будет поменьше работы, а то ты сильно устаёшь. Сядь же, наконец, и расскажи мне что-нибудь…

Фока. Что мне вам рассказать? Мне нечего рассказывать…

Эдда. Расскажи о себе. О своём отце. О матери. О твоих братьях. О твоём погибшем пастухе. Рассказывай, о чем хочешь. Я тебя все равно не слушаю. Поэтому говори. Говори….

Фока. Может, вам лучше телевизор посмотреть?

Эдда. Мне не нравятся люди в ящике, которые говорят, говорят и никогда не отвечают на твои вопросы… Который час?

Фока (смотрит на настенные часы). Полседьмого.

Эдда. Дождь идёт?

Фока. Не то слово. Льёт как из ведра.

Эдда (после паузы). Как-то в этот час я собиралась выйти из дома… Приняла тёплую ванну… надушилась… сделала макияж… и несколько часов выбирала, что надеть… какие украшения… какую шубу. Знаешь, сколько шуб у меня было?.. Пятнадцать.

Фока. Вчера вечером вы сказали – одиннадцать.

Эдда. Все верно. Одиннадцать коротких и три длинных. Одна из соболя, одна из горностая и одна из шиншиллы. Из шиншиллы я носила с моим изумрудным гарнитуром… Налей мне ещё немного виски. (Передаёт ей ключи от бара).

Фока приносит виски, после чего опять возвращает ключи.

Горло горит. Видимо от этих таблеток. От них хорошо желудку, но обжигает горло. Выпью, пожалуй, таблетку от горла. Надеюсь, она не воспламенит мне желудок. (Берет таблетки со столика, стоящего за диваном, запивает глотком виски). Какое удовольствие доставляет это питье!.. А ты, Фока, никогда не пей, это жутко невкусно!.. И перестань стоять столбом, как дура! (Поправляясь). Как дурочка… Не терпится поскорее смыться и приняться за какую-нибудь работу? Да кто тебя гонит! Отдыхай. Ты молодая, тебе всего двадцать семь. Если будешь все время работать, кончится тем, что быстро состаришься…

Фока (пожимая плечами). Ничего страшного… Кому я нужна?

Эдда. Ну уж… Ты, конечно, не красавица, но мужчины – такие идиоты… Всегда может найтись тот, кому ты понравишься… Понравилась же ты своему пастуху… Конечно, заниматься любовью с пастухом, может быть, и заманчиво… Я… дай мне подумать… нет, я никогда не была в постели с пастухом… только с принцами… с миллиардерами… министрами… дипломатами… тореадорами… ну и парочкой фигуристых рассыльных… Ах, сколько мужчин прошло через мои объятья!.. Я всем им изменяла. Как только мне казалось, что я испытываю что-то к другому мужчине… я тут же наставляла рога предыдущему. И никаких угрызений совести… как сейчас, никакой ностальгии… Вот так-то, Фока. Здесь (показывает на сердце) ничего ни о ком… Хотя нет! Единственный, о ком я иногда вспоминаю с нежностью, это Рамон. Красивый, как бог… высокий… стройный… Он умер у меня на глазах… Его растерзал тигр. Боже, какой чудесный зверь тигр! Стремительный… элегантный… Он прыгнул на Рамона, и тот умер с моим именем на устах. Мне кажется, я до сих пор слышу его голос… Эдда, Эдда, Эдда!.. Нет. В третий раз у него уже не было ни сил, ни времени произнести моё имя… Негр, которому принадлежал тигр, сразу же застрелил его… (Показывает на тигровую шкуру, которой покрыта тахта). … Вот он! (Шкуре). У-у, ненасытный! Что заслужил, то и получил… А я из-за тебя погрузилась в море несчастий… Дело в том, что Рамон был женат. Его вдова примчалась первым же самолётом и присвоила все, даже его останки. Чтобы вернуться из Африки, я была вынуждена вступить в связь с нефтепромышленником. А с его женой тоже только что случилась беда… Нет-нет, никаких тигров, это были крокодилы. Она соскользнула с мостика прямо в реку, а река кишела этими жуткими рептилиями… В общем, мне повезло. Не случись этого, как бы я вернулась из Африки?.. Ты слушай, слушай, Фока! Где ты ещё услышишь такие истории? Я ещё никогда никому их не рассказывала. Только моему отцу. Я сидела возле него, и он слушал меня с раскрытым ртом… Сколько же в нем живучести, а! Уже десять дней, как в агонии, и никак не умрёт… Да прекрати ты стоять! Садись вон в то кресло… только осторожнее, оно поломанное.

Фока подвигает кресло к дивану, осмотрев его, садится на краешек.

Да не так!.. У тебя что, под задницей бомба, которая вот-вот взорвётся? Сядь поудобнее… откинься на спинку… Вот так, молодец, теперь, как цивилизованная женщина… Так вот, Фока… Слушай, какое у тебя странное имя!

Фока. Это имя одного святого.

Эдда. И одного животного. Тюлень называется… Так о чем я тебе рассказывала? Ах, да, о том, что я вернулась из Африки с одним нефтепромышленником. Ужасный тип, но такой обаятельный и мужественный, прямо как…

Звонок в дверь.

Не веря своим ушам, возбуждённая Эдда почти выталкивает Фоку из кресла.

Звонят!! Фока, ты что оглохла?! Звонят в дверь, а ты сидишь, как ни в чем не бывало! Бегом, открывай!

Фока встаёт и идёт открывать.

Да побыстрее ты, дура! И сразу скажи мне, кто пришёл! (Сбрасывает плед на диван, садится, всовывает ноги в тапки, взволнованная, поправлять причёску).

Фока разговаривает с кем-то у двери.

Фока, кто там?

Фока (выглядывая из-за арки). Какой-то молодой человек… спрашивает вас…

Эдда. Молодой человек?! Впусти его! Только пусть сначала вытрет ноги! (Кричит). Юноша, входите! Только вытрите ноги!

Гость все ещё не показывается.

Где вы? Почему вы не входите?

Элио (от двери). Вытираю ноги.

Эдда. Хватит уже, сколько можно!

В гостиную в сопровождении Фоки входит ЭЛИО. Высокий красивый молодой человек лет 23—24. На нем плащ с поднятым воротником, вокруг шеи шарф. Все мокрое от дождя: одежда, обувь, волосы, лицо. В руке сумка из искусственной кожи.

Эдда. Мамма миа, какой вы мокрый! Сейчас же снимайте свой плащ! Фока, отнеси плащ в прихожую.

Элио снимает плащ и отдаёт Фоке, которая уносит его.

Эдда изучающе оглядывает Элио.

Какой красивый молодой человек! Нет, правда, красавец!.. Снимайте башмаки, а то испачкаете мне все ковры. У вас, наверное, ноги промокли. Долой башмаки и носки и садитесь, где понравится. (Фоке). Фока, таз с горячей водой, и побыстрее! А также мыло, полотенца и тальк… И ещё тапки и носки моего отца. Только мигом!

Фока уносится за арку.

Элио (стоит столбом посреди гостиной). Но я… наверное…

Эдда (перебивая его). Никаких извинений! Не тот случай. Хотите остаться молодым и здоровым, надо вытеретьcя, иначе воспаление лёгких вам гарантировано… Садитесь в кресло… Нет, не в это… это сломано… вон в то…

Элио садится в кресло, указанное Эддой.

Я же вам сказала, снимайте башмаки и носки. А пока выпейте аспирин и витамин С. (Протягивает ему стакан воды и таблетки). А потом я напою вас вкусным бульоном, он вас согреет и приведёт в порядок желудок.

Элио (проглотив таблетки). Вы очень любезны, но я…

Эдда. А может, яичный желток? И много сыра? И я за компанию съем то же самое… Почему вы не снимете башмаки?

Элио, поколебавшись, сбрасывает ботинки.

(Кричит). Фока, ты скоро? Хочешь, чтобы бедный мальчик умер? (Элио). А носки? Не стесняйтесь, что они рваные.

Фока вносит таз с горячей водой, полотенца, мыло и тальк.

Умница, Фока. Отверни ковёр и поставь таз вот сюда. (Элио). Ну-ка, закатайте брюки, а то ещё больше намочите их… (Фоке). Разогрей бульон и принеси две больших чашки. И чтобы горячий! В одну чашку разбей яичный желток и хорошо размешай. (Элио). А хотите сухих хлебцев? (Не дожидаясь ответа). И захвати сухих хлебцев… И не забудь про носки и тапки. Давай-давай, шевелись, тюлень!

Фока выходит.

(Элио). А теперь ставьте ноги в воду, юноша… (Видит реакцию Элио). Что? Горячо?

Элио. Нет… терпимо…

Эдда. Тогда примемся за работу. (Берет с дивана подушку, кладёт на пол рядом с тазом, садится на неё и начинает мыть ноги Элио). Я у ваших ног, юноша… Понимаю, вам от этого ни тепло, ни холодно. Пожилая женщина… Бог знает, сколько очаровательных девчушек вы привыкли видеть у ваших ног… Сидите спокойно, а то всю меня забрызгаете… Какие прекрасные ступни! Прямо-таки греческие! Большой палец короче остальных… Вы когда-нибудь обращали внимание на ступни греческих статуй? У всех они такие, как у вас. (Кричит). Фока, тряпку! (Элио). Бесценная девушка. Она обещала отвезти меня половить рыбу в горном озере, возле одной дикой деревушки, где нет даже электричества… только камни и… козы… Со мной ей хорошо… Вынимайте ноги… осторожно, не капайте повсюду… ставьте на полотенце, сейчас мы их вытрем…