Czytaj książkę: «Огненное сердце вампира»
Пролог
Я никогда не любила осень. Она, подобно талантливой актрисе, могла с лёгкостью перевоплощаться, рядиться в различные одежды, но независимо от, выбранной ею маски, моя нелюбовь к этой рыжей стерве оставалась непоколебимой. В шуршании золотых монет под подошвами, в пронзительной синей выси и запахах костра, мне чудилось нечто фальшивое, словно природа пыталась, всей этой показной красотой, задобрить живущих на планете тварей. Серый дождь и понурые кроны мокрых деревьев, навевали уныние. А ноябрьский снег, в вперемешку с грязью и гниющей палой листвой, вызывал гадливость. Сегодня же, словно нарочно, осень явила себя в одной из своих самых мерзких ипостасей. Мелкий колючий дождик беспрестанно сыпался с небес, раздутых, словно пузо, страдающего метеоризмом, бегемота. Холодные капли вдавливали в землю побуревшую листву. Ветер, порывистый, нервный, растаскивал брошенный кем -то мусор, шуршал пакетами, гремел консервными банками, швырял цветные фантики и упаковки от сигарет. Прошло всего каких– то шесть лет, а город, всегда такой чистенький, ухоженный, даже в слякотные дни, изменился до неузнаваемости. Исчезли аккуратные фонарики, горящие вдоль тротуаров, яркие скамеечки в парках и на остановках, роскошные, словно гигантские ковры, клумбы, не журчали и не устремлялись к небесам, чтобы шумно опрокинуться в вниз, обдавая прохожих брызгами, серебристые фонтаны. На смену всему этому появились переполненные мусорные баки, тут и там, валяющиеся бутылки и шприцы, бродячие, злые и голодные собаки, прочёсывающие улицы в поисках пропитания, бритоголовые молодцы в спортивных костюмах, выходящие на охоту за сумочками и меховыми шапками.
Я сидела на широком подоконнике, обняв колени, в тщетной попытке согреться. Холод, преследовавший меня от самого кладбища, не желал отпускать. Он, словно поселился внутри меня. Улёгся корявыми кусками льда в желудке, растёкся по венам, застыл в области сердца. Коридор был пуст, сер и мрачен, словно знал, по какому поводу все здесь собрались. Знали стены, знали пожелтевшие от старости потолки, знал, вздувшийся от сырости и протёртый множеством ног, линолеум, знали скрипучие двери, закрытых до понедельника , кабинетов. А вот народ, собравшийся в столовой, по всей видимости, забыл. Кое – кто уже затянул застольную песню, то и дело раздавался пьяный смех, стучали ложки, и велась беседа, отнюдь не соответствующая сегодняшнему мероприятию. Поминки перетекли в банальную пьянку, когда скорбеть ох, как не хочется, а хочется болтать, умничать и петь. И кажется, все они рады тому, что отца больше нет. Хотя, кто их разберёт, может и рады. Мой папенька был отвратительным начальником, какого и заклятому врагу не пожелаешь. Кстати, и отцом он был не самым лучшим. Стоп! О покойниках или хорошо или ни как. Чушь, конечно! Ведь ушедший в иной мир существовал, говорил, совершал поступки. И всё это оставило какой-то след, в умах, в сердцах, в истории отдельно взятой семьи, отдельно взятого коллектива. Забыть о умершем человеке, лишь по тому, что он был не прав, значит– отвернуться от прошлого, исказить историю. Нет! Я буду вспоминать отца, говорить о нём, каким бы он ни был. Несправедливо и неблагодарно с моей стороны вычеркнуть из памяти того, кто дал тебе жизнь, того, кто её медленно, но верно ломал, того, кто своей смертью, подарил ещё один шанс.
Оставаться в здании больницы больше не было ни смысла, ни сил, ни желания. В понедельник вновь придётся сюда вернуться, надеть белый халат, выполнять ту роль, что определил мне отец, единственную роль, которую я могла играть более или менее хорошо, в отличии от других социальных ролей. А сегодня суббота, и я имею право напиться.
Холодный воздух терпко пах гнилой листвой и плесенью подвалов. Дождевые капли затекали за шиворот, от ветра, бьющего в лицо, перехватывало дыхание. Обходя грязные лужи с радужными дрожащими пятнами по середине, я размышляла над тем, как вернуть доверие Малининой? На первых сеансах эта женщина с угрюмым, озабоченным лицом и усталым голосом, верила в меня. В её мутных от тревоги, непролитых слёз и бессонных ночей глазах, стоило лишь мне взять её трёхмесячную кроху на руки, загоралась надежда. Голос несчастной матери звучал просительно, а в карман моего халата то и дело попадала то шоколадка, то плод мандарина.
– Угощайся, Кристиночка, чем могу, – шептала она, потея от смущения. – Так хочется вам приятное сделать. Но завод закрылся, муж без работы.
Я понимающе кивала, от подарков не отказывалась. Нельзя, оскорбишь человека, дарящего от чистого сердца. Да и стоило ли привередничать и ждать от пациентов чего– то более дорогого, когда вся страна охвачена безработицей, когда в каждом здании, в каждом дворе и на каждой улице царит разруха прошедшей войны.
Несмотря на все мои старания, ребёнку Малининой лучше не становилось. Разочарованная мать, цедила сквозь зубы что-то по поводу моей некомпетентности, тупых поломоек , возомнивших себя врачами, но ходить на лечение продолжала. Я же не находила себе места, мучаясь чувством вины, и уже сама была готова согласиться с этой женщиной, признав себя безграмотной дурой.
– Ну и хрен с ней, – отмахнулась как-то дерматолог, когда я поделилась с ней своей бедой. – Эти неблагодарные свиньи ждут от нас чуда, а если оно не происходит, принимаются обвинять в лени, бессердечности и чёрт знает ещё в чем.
Сотрудники советовали мне относиться к больным, как к рабочему материалу, не задумываясь о их душевных переживаниях, обидах и разочарованиях. Вот, только я так не могла. Моей единственной радостью в жизни, моей отрадой и любовью была работа, и только она.
– Нет у тебя гордости, Крыся, – устало вздохнула гиена. – Найди себе, для разнообразия, какое– нибудь дело, несвязанное с медициной, или мужика подцепи нормального. Не всё же о благе больных думать?
– И то правда, – согласилась я со своим невидимым питомцем. – Зайдём в магазин, купим бутылку «Свободы», дешёвый сырок или паштет и помянем папочку, как следует.
– «Свобода»? – гиена в моей голове издала визг. – С каких пор ты стала употреблять дешёвое пойло?
– Не до жиру, родная моя, – мысленно ответила я, наступая в очередную лужу, чувствуя, как холодная вода проникает внутрь ботинка, как носок становится мокрым, тяжёлым и липнет к ноге. – На что-то более приличное, денег у нас не хватит, уже второй месяц зарплату задерживают. Да и в любом случаи с Далерскими винами ничего не сравнится.
Наша с отцом квартира встретила меня гнетущей тишиной, затхлым воздухом и тиканьем настенных часов. Я сбросила ботинки, повесила на крючок в прихожей, промокшую насквозь куртку, прошла на кухню, выложила на стол нехитрую снедь, распахнула окна во всей квартире, дав холодному, сырому, пропахшему гниющей листвой ветру ворваться в помещение. Чёрная ткань на зеркалах укоризненно заколыхалась, несколько бумажек, некогда принадлежащих отцу, слетело со стола на пол. Казалось, что даже после смерти, папочка осуждает мои действия. Пусть осуждает! Его здесь больше нет, и его гнев мне нестрашен. Я сама бросила три комка мокрой жирной земли на крышку гроба. Земля гулко ударялась о дерево, рассыпалась мелкими шариками и скатывалась вниз. Поднеся руки к лицу, я понюхала пальцы. Разумеется, могильной землёй они больше не пахли, от них исходил запах больничного мыла.
– Одинокие люди быстрее спиваются, – вкрадчиво заговорила гиена, в тот момент, когда я искала штопор, чтобы откупорить бутылку. – А ведь у тебя и подруг то нет, кроме Дашки и меня.
– Не сопьюсь, – вслух пообещала я . От собственного голоса, глухо прозвучавшего на пустой кухне, стало жутко.
Наверное, нужно рассказать, откуда взялась гиена. Нет, это не моё второе «Я», появившееся из неоткуда. Эту живность завела я сама, вполне осознанно.
Каждый ребёнок мечтает о домашнем питомце, котёнке, щенке, попугайчике. Моей же мечтой была гиена. Представляла, как покажусь во дворе, ведя на поводке страшную тварь, И у бабушек у подъезда тут же пропадёт желание охать и ахать, у мальчишек – меня дразнить, а у девочек– исключать из игры. Гиена – уродливое, зубастое чудовище, спасало бы и от гневного отца, и от хулиганов и от страшных снов. Разумеется, родитель никогда не разрешал мне завести даже хомячка или черепашку, так что жуткая тварь жила лишь в моём воображении и на рисунках. Вскоре, мой воображаемый питомец обрёл голос и собственный взгляд на некоторые вещи, стал давать советы, спорить, предупреждать об опасности.
– Может, Дашке позвоним? – не отставала гиена. – А вдруг это пойло палёное, тебе станет плохо, кто скорую вызовет?
– Дашке не до нас. У неё муж, дочка и любимая работа, – вздохнула я, наливая вишнёвую жидкость в высокий бокал.
С резким порывом ветра, в квартиру влетела жёлтая стайка сорванных листьев. Ломтиками поджаренной картошки они улеглись на подоконник, пол, рассыпались по столу. Под окном проехала чья– то машина, разрывая плотную мокрую тишину рыком мотора и резкими, грубыми звуками музыки. Возмущённо залаяла соседская собака. Осень ощупывала моё тело сырыми, холодными пальцами, бесстыдно пробиралась под свитер, растекалась серой мглой по стенам, щекотала ноздри терпким запахом увядания. Но закрывать окна я не спешила. Мне хотелось изгнать из квартиры его запах сигарет, пота, больной похоти, запах собственного бессилия и вины.
Вот сейчас, я была готова устроить настоящие поминки, без смешков, шепотков, дурацких, лживых восклицаний. Я вспомню всё, так, как оно было. Ведь сегодня не только день его смерти, но и день нашего сближения с Алриком.
Глава 1
В отмытые, до идеальной прозрачности окна, отчаянно стучался дождь. Институт жил своей привычной, суетливой, шумной жизнью. Тут и там то и дело разражались задорным молодым смехом белые халаты. Парни кучковались у подоконников, девушки толпились у зеркала. Привычная картина. Будто бы и не было летних каникул, и разлуки с Дашкой, и моего одиночества, и постоянного присутствия отца… Стоп! Хватит! Начался новый, учебный год, а значит, нужно радоваться. Сегодня я была готова обнять целый мир, и тётю Лизу, с остервенением намывающую полы, матерящую бестолочей-студентов, и самих этих бестолочей, и деловито прохаживающихся преподавателей, ну и, конечно, Дашку.
– А-а-а! Крыся! – завопила она, бросаясь мне на шею. – Ты просто не представляешь, как я скучала.
– Ну да, рассказывай, – гиена, принялась за своё излюбленное дело. – Знаем мы, как ты скучала на Далерских островах. Сидела на бережку, эдаким унылым говном и не понимала, слёзы ли бегут по щекам, или солёные брызги моря ветерок принёс? Вот кто скучал, так это мы, и не только по тебе, ты уж извини, а вообще по свободе, свежему воздуху, солнцу и человеческим лицам.
– Пасть закрой! – мысленно осадила я животину. – Ты, конечно права, но у меня сегодня праздник, так, что обойдёмся без твоей горькой правды.
– Ты ещё расписание не смотрела? – подруга загорелая, в новом жёлтом платье, благоухающая явно Далерскими духами, светилась от счастья. Наверняка влюбилась и ей не терпится поделиться впечатлениями.
А вот мне делиться нечем, и Дашка, не спрашивает о моих каникулах, за что я ей безмерно благодарна.
– Нет, да и какая разница? – глупо улыбаясь, ответила я. Напряжение трёх месяцев отпускало. Я в стенах института, Дашка рядом, а любимый родитель, как раз, на приличном расстоянии. Так чего ещё желать для полного счастья? Вот если бы руки так не тряслись, и голова не кружилась, и живот не ныл, было бы вовсе чудесно. Но вот только здесь ничего не поделаешь, радость– тоже стресс, а радость после отчаяния и безысходности – стресс вдвойне. По тому, мне сейчас было глубоко наплевать, какой предмет стоит первой парой. Я приму всё, даже физкультуру. Хотя нет, физкультуре я так рада не буду. Баскетбол, футбол и прыжки через козла – не для меня, и это решение не моё, а матушки– природы. Вот только как объяснить всё это физруку, что у меня маленький рост, хрупкое телосложение, и очень нежная кожа. Он, великий и ужасный учитель физкультуры, очень любит баскетбол, а вот студентов, особенно студенток, глупых, ленивых и размалеванных, просто терпеть не может.
– Девки, прикиньте! – староста группы, статная, энергичная, блестя очками и раздувая ноздри на румяном лице, подскочила к нам. – У нас в этом году новая дисциплина появилась. «Энергоотдача и энерговостановление» называется. А вести будет вампир! И зовут его Хальвар, как того монстра из Центра. Я просто в шоке.
– Добро пожаловать на второй курс, -проговорила Дашка, бледнея. Нижняя губа мелко затряслась, а в смородиновых глазах заблестели слёзы.
– Ну что ты, Дашенька, – Ленка потянула подругу к стоящим вдоль стены, деревянным лавкам. – Может, это другой Хальвар, мало ли Хальваров на свете? Забудь и живи дальше, ты же не можешь реагировать вот так на каждого вампира. Сколько у тебя их в жизни будет?
– Лен, – я тронула старосту за плечо, напомнив о своём существовании. – Может, отпросишь её с пары?
Староста обернулась, обдав меня душной волной своего неудовольствия. Ощутив на себе дыхание этой волны, я отступила назад. Да что за наказание такое? Все люди, как люди, живут, общаются, ссорятся, мирятся, спорят. И всё это происходит у них легко, безболезненно. Мне же, постоянно, ежеминутно, приходится ощущать на себе эмоции окружающих, их страхи, обиды, радости и раздражения. Они, эти чёртовы чужие эмоции, подобно облакам газа, ударяют в лицо.
– Особый дар! – воскликните вы.
Вот только на кой чёрт мне он сдался? Что мне делать со всеми этими облаками холодного синеватого страха, бурой горьковатой обиды, красного горячего гнева, да и, сказать по правде, чья-то золотистая тёплая радость мне тоже без надобности. В своих бы чувствах разобраться.
Своё отличие от других людей я осознала в нежном шестилетнем возрасте в детском саду, на занятиях рисования. Мы, важные карапузики сидели за своими столами, выполняя задание воспитателя под названием « Моя семья». Я, отлично рисующая, для шестилетки, изобразила портреты отца, матери, вредной бабки и гиены. И если другие детишки удовлетворились лишь схематичными изображениями человеческих фигур, то я старательно вырисовывала черты лица, ну и конечно, эмоциональные облака. Красное облако вокруг вечно раздражённого отца, серое – вокруг угрюмой бабки, светло– голубое – окружало нежную маму.
– Что это такое?– спросила воспитательница, обдав меня волной своего непонимания и неприязни.
Я, сбивчиво принялась объяснять нарисованное, с каждым произнесённым словом чувствуя, как непонимание взрослого ширится.
– Зачем ты это нарисовала, Кристина, – в голосе воспитательницы зазвучал металл.
– Но вы же сами сказали…
Я никак не могла понять, что сделала не так, в чём моя ошибка.
– Хорошо, – вздохнула воспитательница. – А меня сможешь нарисовать?
Я кивнула, перевернула лист и нарисовала стареющую женщину, окутанную коричневым маревом недоумения, с вкраплением буро– зелёного отвращения и фиолетовой печали по чему-то давно ушедшему.
– Это я? – проскрипела женщина, поднося рисунок к круглым зелёным очкам.
После занятия, была организована выставка наших рисунков. Моей работы среди них не было. На мой справедливый вопрос, воспитательница громко, чтобы слышали все дети, заявила:
– Тебе необходимо лучше стараться, Кристина. Ты сегодня ленилась, по тому и рисунок твой вышел очень плохим. Мне стало стыдно показывать его другим детям.
Ребята тут же весело засмеялись, чувствуя своё превосходство. Высунутые язычки, тоненькие пальчики, указывающие в мою сторону, насмешливые гримаски. Кто сказал, что дети добры? Только тот, кто, не встречал на своём пути ни одного ребёнка. Дети неопытны, доверчивы и глупы, и, от того, жестоки.
Сквозь завесу набухших слёз, я смотрела на работы других ребят, с ясностью понимая, что они, эти работы уродливы. Шары, насаженные на разноцветные треугольники, кривые линии вместо рук и ног, точки вместо глаз. Плоско, блекло, сухо, словно они, эти нарисованные люди, вовсе не испытывали эмоций. Но ведь так не бывает. О! Если бы недалёкая тётка, по какой– то глупой случайности выбравшая профессию воспитателя, промолчала, всё бы могло обойтись. Но нет же! Ей, скудоумной, захотелось добить, раздавить ещё сильнее шестилетнего ребёнка, и она задала вопрос:
– Какой рисунок тебе нравится больше всего?
– Никакой! – закричала я, так как дети, по своей природе, не только жестоки, но ещё и честны. – В них нет жизни! Они пустые!
Вечером об этом происшествии доложили отцу. Тот, долго и нудно расспрашивал меня об эмоциях других людей:
– Какого цвета тётя Люба? А баба Тома? А Пётр Степанович?
Мне нужно было запомнить точную дату, ведь в этот день папа впервые поднял на меня руку.
Огромная ладонь отца хлёстко ударила меня по губам. Я ощутила солёный вкус собственной крови. От боли и неожиданности упала на пол и громко разревелась, что привело родителя в ещё большую ярость. Удары посыпались отовсюду. Я, сжавшись в комочек, старалась защитить голову и лицо, не в силах понять, в чём моя вина, за какой проступок меня наказывают? Ведь папочка, до этого дня так меня любил, играл со мной, водил в парк на аттракционы, в цирк и кинотеатр. Когда я успела стать такой плохой настолько, что он – мой милый добрый папа стал причинять мне боль? Вскоре не осталось никаких мыслей, лишь клубящееся багровое марево гнева, да фонтаны огня, то и дело вспыхивающие на моём теле. Рука, тогда он бил меня только ею, опускалась и опускалась. Спина, попа, ноги, щека. Меня трясли, валяли по полу, швыряли, то на диван, то с него. Я, больше не узнавая комнаты, в которой находилась, потерявшись во времени и пространстве, слышала слова отца, его рёв, но не понимала, что он говорит.
– Ты виновата! Ты, ты, ты! Она умерла из за тебя! Ты выпила, высушила её, тварь!
Затем, всё резко прекратилось. Папочка вновь стал прежним. Поднял моё безвольное тело на руки, прижал к своей вспотевшей, голой волосатой груди. Волосы неприятно кололись, даже сквозь ткань футболки, но я терпела, боясь вызвать новую вспышку ярости.
– Доченька моя, – шептал он, дыша мне в макушку. – Больше так не делай.
Никогда и никому не говори о разноцветных облаках. Иначе, за тобой придут вампиры и заберут к себе. Они будут пить твою кровь, тебе будет очень больно, и ты умрёшь.
От его зловеще– ласковых слов стало страшно, и я ещё теснее прижалась к отцу, ища поддержки и защиты. Я была готова сделать что угодно для него, лишь бы он не вздумал отдать меня ужасным вампирам. Психика ребёнка, податлива, как глина, хрупка, словно фарфор, плодородна, будто почва. Вылепи тонкие, неустойчивые ножки, кривые неумелые ручки и короткий язычок. Сломи волю, раскроши зачатки характера. Посади и взрасти зёрна страха, вины и нелюбви к себе. И вот тебе – готовый раб, которому не нужна свобода, так как пугает его необходимостью принимать решения и делать выбор.
– Ты должна слушаться своего папочку, – говорил отец, смазывая мои синяки прохладной мазью.
И я кивала, как болванчик, радуясь тому, что папа вновь добрый, что не разлюбил меня, а значит– всё хорошо.
– Не надо, – справляясь с собственным дыханием, произнесла Дашка. – Волков бояться – в лес не ходить. На Далерских островах тоже вампиров, как грязи было, ничего, пережила.
Новый преподаватель вошёл в аудиторию минута в минуту, как говорится, со звонком. Статный, широкоплечий, в светло– оранжевой рубашке свободного кроя. Вампиры вообще не любят стесняющей одежды. Даже на своей пижонской рубашечке верхние пуговицы расстегнул, вызвав тем самым выплеск прогестерона в кровь у женской половины группы. Смешки, шепотки и возня, присущая всем студентам, тут же смолкли. На мгновение показалось, что аудитория стала меньше. Вампир, подобно огромной скале в час заката, такой же непреступный, рыжий и суровый, подавлял своим присутствием, заставляя нас ощутить собственную ничтожность.
– Солнечного дня вам, студенты, – прогудел он, вытягивая руки вперёд, раскрытыми ладонями вверх.
– Солнечного дня, – ответили мы, следуя его примеру.
Кивком головы преподаватель позволил нам сесть.
– С этого года во всех человеческих институтах вводится новая дисциплина « Энергоотдача и энерговостановление». По этому предмету будут как зачёты, так и экзамены, как на втором, так и на всех последующих курсах. Предупреждаю сразу, что это, не тот предмет, который можно будет прогулять, а потом списать конспект у товарища. Работа с аурой и энергиями внутренних органов– процесс довольно сложный, по сему, советую посещать каждую лекцию, и не спать на партах, а внимательно слушать и конспектировать каждое моё слово. Меня зовут Хальвар, а ваши имена я надеюсь узнать по ходу урока. Итак, записываем
– Он? – толкнула я локтем Дашку, кивая в сторону преподавателя.
– Он, – подтвердила подруга, нервно прикусывая нижнюю губу.– Его что, из Центра выгнали, раз сюда припёрся?
Преподаватель повернулся к нам спиной, демонстрируя медный хвост на затылке, и вывел мелом на доске:
« Аура и здоровье человека».
– А для чего нам это знать? – выкрикнул со своего места Женька Лебедев, повеса, балбес и покоритель женских сердец. – Ведь есть лекарства, инструментарий. К чему нам, современным людям, дикарские методы?
Группа вздохнула, восхищаясь Женькиной смелостью и, одновременно, пугаясь её. В конце– концов, вампир– не старушка Софья Ивановна, преподающая фармакологию, и не грубоватый физрук. Да, Женька любил пытать учителей вопросами, загоняя их в тупик, заставляя нервничать, оставаясь весёлым и спокойным. Именно за чувство юмора, бесшабашность, лёгкую придурковатость, ну, и конечно, привлекательную внешность героя-любовника, его и любили. Добрая половина института, кроме меня, разумеется, вздыхала по нему, мечтая пройти по краешку его бурной студенческой жизни, пролететь на его рычащем байке, обнимая парня за талию. Ведь потом, останутся воспоминания, яркие, полные Женькиной нежности, страсти и веселья.
– Представьтесь, пожалуйста, – вампир чуть заметно улыбнулся. – И встаньте.
– Лебедев Евгений, – с нарочитой небрежностью произнёс Женя, хотя я чувствовала, на каком– то, непонятном мне, ментальном уровне его страх. И, даже, на короткое мгновение, смогла увидеть тёмно– синее облако, ощутить его холодное дыхание.
– Ну, так ответь мне, Евгений, чем вы сможете помочь человеку, если у вас под рукой не будет лекарств, инструментов и оборудования? Представь, что ты с друзьями отправился в лес, или в Эвильские горы на лыжах с девушкой, или на дачу с родителями.
– Окажу первую помощь и вызову скорую, – Женька не желал сдаваться. Переспорить препода либо вывести его из себя, было для него дело принципа. А принципы, когда тебе девятнадцать, как известно, сильнее страха.
– Отлично, – вампир медленно шагал между рядами парт, останавливая взгляд то на одном, то на другом лице, плотоядно улыбаясь. – Вот только, порой, счёт идёт на минуты, и скорая может не успеть. А потом, не забывай, твоим пациентом может оказаться не только незнакомая бабулька, но и друг, мама или любимая девочка. Им больно, они ждут твоей помощи.
– Небось, идёт и размышляет: « Кого бы сожрать», – ткнула я локтем, сидящую рядом Дашку. Подругу уже отпустило, и теперь ей требовалась шутка, любая, пусть даже дурацкая.
Дашка улыбнулась краешком губ.
– Ага, или : «Кого бы сжечь?». Прикольно, магия, которой они обладают, определяет их внешность. Водники – блондины, маги земли– брюнеты, воздушники– шатены, а этот вот – маг огня. Нас на экскурсию по вампирским храмам возили. Я в шоке! Знаешь, как у них свадьбы проходят?
– Ну и как? – спросила я, по тому, что Дашка ждала этого вопроса. На самом же деле, на мои плечи вновь навалилась тоска, серая, вязкая, словно жидкий, ещё не застывший бетон. Моя лучшая подруга всё лето отдыхала, купалась в море, ездила на экскурсии, узнавая что-то новое, в то время, как я сидела под замком, в душной комнате, за учебниками. А молодость проходит, ускользает песком сквозь пальцы. Девчонки встречаются с парнями, учатся строить отношения, гуляют по вечернему городу, танцуют в клубах, посещают спортивные залы и бассейн. Они живут! А я? Я, всего-навсего, существую, чтобы воплотить амбиции своего папочки. А вдруг Дашке надоест унылая подружка –домоседка, с которой и выйти то никуда нельзя? И как мне жить без Дашки?
– Они занимаются сексом в храме своей стихии. У водников есть водопад, у магов земли– пещера, у воздушников– гора, обдуваемая со всех сторон ветром, а у огневиков– вулкан.
– Вулкан? – я старалась смеяться беззвучно. – У них там, наверное, задницы в уголь превращаются. «Ой, милый!» «Тебе так хорошо?» « Да нет же, просто жопа загорелась». Вот кто, действительно, сгорает в пламени страсти.
Мне хотелось говорить пошлости, хотелось оскорблять вампиров, пусть тихонечко, неслышно, но всё же в их присутствии. Я испытывала непреодолимое желание хулиганить, нарушать правила, чтобы прогнать тоску, почувствовать себя молодой, беспечной, бесстрашной, свободной, живой. И пусть о моём демарше будем знать только я, Дашка и гиена, живущая в моей башке, но это лучше, чем кукольное существование в тесной коробке приличий. Меня знобило, воздух казался горьким и густым, а сердце колотилось, словно я только что совершила марш– бросок по пересечённой местности. Не хочу домой, не хочу, не хочу! Плотные бордовые шторы, настольная лампа, стопка учебников, стул без спинки, духота, от которой ломит виски, тиканье часов, и тёмная фигура отца, развалившегося в кресле. Мочевой пузырь переполнен, но встать со стула я не имею права, пока не расскажу всё, что написано в главе, всё, без единой запинки, наизусть.
– Шашлык из вампирских задниц! – смех Дашки вырвался наружу, и она тут же зажала рот ладонью.
Не успела я порадоваться, тому, что смогла рассмешить подругу, как горло перехватил страх, даже не страх, а ужас. Горячая ладонь препода легла мне на затылок. Да он своей лопатой мне, если захочет, череп сомнёт и в пыль раскрошит, вместе с обоими полушариями, мозжечком, мостом и продолговатым мозгом. Кстати, мой любимый питомец тоже сдохнет.
– Довыпендривалась, – тут же заулюлюкала гиена. – Ох мало тебя батя ремнём по голому заду порол.
– И не стыдно тебе всякие пошлости говорить? – шепнул вампир, одними губами, чтобы слышать могла лишь я. Нажим усилился, а по телу побежала горячая волна. Ну где справедливость? Ржала Дашка, а голова в его огромной лапище моя?
– Представьтесь, пожалуйста, – эта фраза была уже произнесена для всех.
– Алёшина Кристина, – проблеяла я.
– Вот скажите мне, Кристина, вам стало лучше?
Я прислушалась к себе. Тоска действительно отпустила, дурацкое желание заплевать весь мир и выброситься с крыши тоже. Горячая волна, от чего -то кажущаяся мне ярко-рыжей, обволокла, успокоила, согрела.
– Обратите внимание, коллеги, – вампир вернулся за кафедру. – Сейчас на ваших глазах, только что, чуть было не произошёл нервный срыв. Умея воздействовать на ауру, мне удалось его предупредить. По сему, уважаемые коллеги, позвольте мне продолжить лекцию.
Впервые, за всё время своей студенческой жизни, Женька потерпел поражение. А прекрасная половина нашей группы, скорее всего, переметнулась к другому объекту обожания.
Тем временем, Хальвар продолжал:
– Всё, что живёт, излучает вибрации. Вибрирует ядро атома, вибрирует человек, планета, вселенная. Вибрации дают нескончаемые цветовые и звуковые излучения. У здорового человека, вампира или любого другого живого существа, свечение ровное, яркое. Но во время болезни, свет тускнеет, а позже, приобретает болотную окраску. Наша задача, в этом случаи, восстановить цвет свечения.
Вампир окинул аудиторию внимательным взглядом. Да уж, у такого препода не забалуешь.
Было слышно, как по железу козырька дробно стучат дождевые капли, как скрипят ручки по тетрадным листам, в попытке записать последнюю фразу, сказанную преподавателем.
– Ну и бредятина, – шепнула я на ухо Дашке. – А ведь нам придётся учить и сдавать весь этот вампирский геморрой.
Дашка чуть слышно хихикнула. И этого хватило для того, чтобы вампир обжёг меня своим негодующим взглядом, не предвещающим мне ничего хорошего. Глаза янтарного цвета не отпускали, заставляли ёжиться и втягивать голову в плечи. Во рту пересохло.
– Дура, дура, дура ты, дура ты проклятая, – запищал противный голосок гиены внутри моей бедовой головы слова из всем известной частушки.
– Задержишься после лекции! – нетерпящим возражения тоном, проговорил преподаватель и вновь вернулся к своему конспекту. Во мне всё сжалось. Вот так, доигралась ты Алёшина! Была ты милой куколкой, тихой и покорной, вот и оставайся ею. А в бунтарей и революционеров пусть другие играют. Однокурснички ехидно заржали, вернее, попытались это сделать, но тут же осеклись, стоило преподавателю обратить на них свой пылающий взор.
– Следовательно, по состоянию ауры можно диагностировать и лечить любые заболевания. Каким образом происходит лечение больного?
Вопрос оказался, явно, риторическим, так, как после него, аудитория погрузилась в густую, напряжённую тишину. Студенты, изображая старательность и прилежность, уткнулись в свои тетради. Я, не желая отрываться от коллектива, тоже потупила взгляд, вот только мне это не помогло.
– Поздравляю, – хихикнула всё та же облезлая гиена. – Ты приобрела себе врага.
Подтверждая умозаключение моего питомца, огненный маг вновь зыркнул на меня своими глазищами.
– Алёшина, как вы думаете, что мы будем использовать для лечения человека?
– Звук, – прошептала я одними губами, чувствуя, как щёки заливаются краской, как звенит в ушах. Властитель вселенной, ну чего этот вампирюга ко мне пристал?
– Именно, – соглашаясь со мной кивнул препод. – Звуки тоже имеют свою окраску. Каждая нота светится. Нашей задачей является диагностика заболевания и подбор соответствующей мелодии. Увидеть брешь или изменение окраски в ауре, вы, разумеется, не сможете. Но, используя знания топографической анатомии, собрав анамнез, вы легко сумеете спеть больному ту песню, в которой нуждается его поражённый орган. Итак, записываем. Ноты и их цветовое излучение.
– А он – милашка, несмотря на то, что вампир, – шёпот Дашки, казалось, прогрохотал на всю аудиторию. – Как раз в моём вкусе, люблю таких здоровенных.
– А вы, Лужайкина, не в моём, – небрежно кинул в нашу сторону преподаватель, выписывая на доске, острые и колючие, словно языки костра, буквы. – Вот ваша подружка мне подойдёт.
По позвоночнику пробежал противный холодок, сердце пропустило удар, а конечности налились свинцом. Он ведь шутит? Точно шутит! Ведь не станет же он так, в стенах института, без извещения, без согласия родителей? Или станет? Они– хозяева планеты, им всё позволено. Автолюбителей то и дело штрафуют, заставляя сдавать кровь, даже за самые мелкие нарушения, неплательщиков налогов и должников, так же наказывают донорством. Семьсот миллилитров требуют за мелкое хулиганство, не жалея даже подростков, девятьсот – с грабителей и мошенников, убийц же, выпивают без остатка. За нами следят всегда, постоянно, каждую минуту. Существует целый штат вампиров для отслеживания правонарушений, в основном состоящий из магов земли и магов воды. И всюду у них свои шпионы. В парках, и в транспорте, в магазинах и больницах. Цветы и фонтаны, декоративные пруды и растения в кадках – всё это служит не только украшением городов, но и зорко следит за нами, собирая информацию и передавая её вампирам. В прошлом году, в центр забора крови угодила и Дашка. А за что? За стёртую двойку в журнале. Когда открылась правда, вредная сухопарая носатая грымза– математичка, заявила в комитет по правонарушениям. Суда не было, просто в один из самых обыкновенных дней за Дашкой пришли. Сняли с лекции и под конвоем из двух вампиров увели.
