Czytaj książkę: «Она под запретом»

1

Зал аэропорта наполнен оживлённым шумом голосов и стуком чемоданных колёсиков. Обычно я люблю эту суету с её быстро сменяющимися лицами и звуком громкоговорителей, но сейчас наслаждаться ей мешает волнение. Не каждый день возвращаешься домой после четырёх лет учёбы в другой стране.

Моя жизнь сделала очередной разворот на сто восемьдесят градусов. В Лозанне я потратила почти год на то, чтобы привыкнуть к новым местам и обзавестись друзьями, и теперь мне нужно сделать то же самое, только дома. Получится ли у меня на этот раз? Несколько лет назад мне едва ли удалось.

– Не меня ищете, леди? – Улыбчивый вихрастый парень в модной толстовке возникает передо мной так внезапно, что я отступаю.

– Такси не нужно, спасибо, – отвечаю с улыбкой и как можно вежливее.

– Такси? – Брови парня непонимающе взмывают вверх. – А я похож на таксиста?

Окончательно смутившись, я бормочу «извините» и экстренно волоку свой чемодан к кафе неподалёку. Всё никак не привыкну к тому, что за последние два года моя скромная персона стала пользоваться популярностью у противоположного пола. Очевидных изменений в зеркале я не наблюдаю, кроме разве что отсутствующих брекетов, смены причёски и трёх-четырёх набранных килограммов, но, кажется, остальные видят и другое.

– Лавандовый раф, пожалуйста, – говорю я светловолосой девушке-бариста и, разблокировав экран, быстро набираю Луизе сообщение: «Я рядом с кофейней. Ты где?»

«У тебя СМС не подключены, швейцарская фифа? Я ещё с утра написала, что у меня с работы не получается вырваться. Даня тебя встретит».

Сердце делает неожиданный кульбит, и это мне совсем не нравится. Я ведь уже не та девочка-подросток, что млела от лучшего друга своей сводной сестры. К тому же, судя по фотографиям в инстаграме Луизы, их дружба с Данилом наконец перешла во что-то большее. Помню, мама часто шутила, что у Дани глаза, очевидно, находятся на заднице, если он до сих пор не предложил сестре встречаться. Так вот, спустя много лет он, кажется, прозрел.

Я забираю свой кофе и, бросив евро в банку с надписью «Чаевые», обшариваю глазами зал. Наверное, я слишком накрутила себя из-за возвращения. Поживу в доме отчима пару недель, пока не найду квартиру, и параллельно буду искать работу. Да и не совсем с нуля придётся всё начинать: в Москве у меня осталась лучшая подруга Радмила, уже неделю фонтанирующая радостью по поводу моего приезда, ещё есть Луиза, с которой у меня прекрасные отношения. И Пётр – так зовут отчима – кажется совершенно искренним в своём намерении воссоединиться как семья, несмотря на то что после смерти мамы я стала фактически чужим для него человеком.

Данила я замечаю возле зоны эскалатора. Крепче сжимаю чемоданную ручку, чтобы подавить дрожь в пальцах, и иду ему навстречу. В последний раз мы виделись перед моим отлётом в Лозанну, когда мне только исполнилось семнадцать. Он всё такой же красивый и, судя по тому, что парочка девушек модельного вида с интересом на него оглядывается, всё с такой же лёгкостью привлекает взгляды женского пола. Хотя разве могло быть иначе? Двадцать семь – это слишком рано для того, чтобы резко подурнеть и обзавестись животом и лысиной.

Данил застывает в центре зала, оглядывается и лезет в карман за телефоном. Меня он не замечает. Я ускоряю шаг и для верности поднимаю руку.

– Данил! Даня!

Его глаза исследуют пространство около меня, перемещаются левее и вновь возвращаются. Озабоченная серьёзность на лице сменяется непониманием, а затем удивлением. Кажется, он не сразу меня узнал.

– Привет! – Я широко улыбаюсь, стараясь не замечать, что за эти четыре года его худощавая фигура претерпела ряд выгодных изменений, а зелёные глаза всё такие же пронзительные и глубокие. Немного краснею, но ведь это можно списать на спешку, на духоту и на горячий кофе. – У нас с Луизой случились небольшие непонятки. Я только пару минут назад узнала, что встречать меня будешь ты.

Отлично звучу, кстати. Легко и непринуждённо. Кажется, пора невнятного бормотания в присутствии симпатичных парней наконец прошла.

Растерянность на лице Данила сменяется улыбкой. Она у него тоже ничуть не изменилась: такая же обаятельная и широкая, спускающаяся весёлыми лучиками от глаз к скулам. Биение сердца немедленно усиливается, и мне приходится напомнить себе, что он, вероятнее всего, встречается с моей сестрой.

– Ты так изменилась, мышонок. Я тебя совсем не узнал.

И голос у него такой же. Звучный, с глубинной вибрацией.

Данил перехватывает ручку чемодана и тянет её к себе, отчего наши пальцы соприкасаются. Я моментально отдёргиваю свои и издаю шутливый смешок: мол, интимно вышло. Мышонком Данил называл меня давно, когда приезжал в гости к сестре с Арсением. Не потому, что я была невзрачной и серой, а потому, что на моей любимой домашней толстовке была изображена диснеевская мышь. Данил никогда меня не обижал. В отличие от Арса.

Он продолжает меня разглядывать, и я чувствую, как спокойствие, припудренное напускным весельем, начинает утекать.

– Рассказывай, как дела? – беззаботно щебечу я, начиная бодро идти вперёд. – Ты всё ещё увлекаешься мотоциклами, или эта страсть уже прошла?

– Аина. – Пальцы Данила ловят мой локоть и тянут. – Выход в другой стороне.

От собственного идиотизма я готова отдавить себе ногу, но глядя в его смеющиеся глаза, не выдерживаю и прыскаю от смеха. Я с детства растяпа, и даже учёба в престижном швейцарском вузе не смогла этого исправить.

********

– Как вообще у тебя дела? – спрашиваю я по пути домой. В машине у Дани я понемногу расслабляюсь и верчу головой по сторонам в попытке уловить последние изменения в облике столицы. За четыре года учёбы я исколесила едва ли не всю Европу, но Москва с её огромными проспектами и бешеной энергетикой по-прежнему номер один. – Ты останешься на ужин?

Данил бросает на меня быстрый взгляд и вновь возвращает его к дороге.

– Разумеется.

Повисшая пауза расставляет всё по своим местам. Конечно, он останется, ведь они с Луизой теперь пара. Может быть, в скором времени они даже собираются пожениться. Сестре двадцать пять – наверное, пора. И я совсем не грущу. У меня ведь и в мыслях не было, что после моего возвращения у нас может что-то сложиться. Я даже не была уверена, что он мне по-прежнему нравится.

– А кто ещё будет? – как бы невзначай осведомляюсь я, сосредоточенно разглядывая носы своих белых кроссовок.

– Семейные посиделки, насколько я знаю. Лишних людей не планировалось.

– Понятно.

Даже не глядя на Даню, я ощущаю на себе его внимательный взгляд.

– Арс будет.

Пальцы ног до боли поджимаются. Данил, конечно, понял, о ком я спрашивала. Арсений не улетел отдыхать, не провалился сквозь землю, не сменил место проживания. Сегодня я вновь увижу сводного брата, который возненавидел меня с первого дня, когда я, будучи четырнадцатилетним подростком, переступила порог великолепного дома семьи Авериных. Я до сих пор не знаю почему.

2

Когда «Ягуар» Дани, с глухим хрустом сминая мелкий гравий, закатывается в ворота, задремавшее волнение усиливается. В этом красивом двухэтажном особняке из бежевого камня я прожила всего три года, но за столь короткий срок успела познать многое: первую головокружительную влюбленность, горечь от чужой ненависти и боль утраты самого близкого человека – моей мамы. Может и хорошо, что после её смерти отчим принял решение отправить меня учиться в другую страну: там, среди сверстников, отлучённых от дома так же, как и я, мне не пришлось в полной мере ощутить одиночество. Сейчас же, глядя на три припаркованных автомобиля, принадлежащих членам семьи Авериных (настоящим членам семьи Авериных, а не приёмным, как я), свою чужеродность я начинаю осознавать в полной мере. Плохой настрой на семейный ужин.

– Волнуешься? – голос Дани отвлекает меня от созерцания хищного графитового седана.

– Есть немного, да.

Я позволяю себе на секунду встретиться с ним глазами и тут же сосредотачиваюсь на серебристом кружке воздухозаборника. Данил смотрит слишком пристально, а я за время нашей поездки стала замечать то, чего не замечала четыре года назад. Если раньше я была влюблена в образ красивого парня, то сейчас впервые начинаю видеть его в деталях: сочный цвет губ, родинку на подбородке и каштановые переливы в почти чёрных волосах. Это сбивает меня с толку, заставляет задерживаться на Дане взглядом дольше, чем позволительно, и я с ужасом думаю, что он это замечает.

– Не стоит. Ты вернулась домой. Пётр будет счастлив тебя увидеть. Луиза по тебе скучала. – Лучи улыбки разрезают его виски, заставляя меня задержать дыхание: – И я тоже.

По коже разбегается покалывание, собирающееся теплом в груди, во рту внезапно становится сухо. Мне, конечно, не стоит придавать излишнее значение фразе «И я тоже». Данил скучал не по мне, а по четырнадцатилетнему долговязому подростку, сводной сестре Луизы. Но даже если и так, вряд ли бы нашлись другие слова, способные настолько меня взбодрить.

Я ему улыбаюсь.

– Спасибо.

– Ну что? – тон Данила резко меняется, становясь весёлым и немного отстранённым. – Не будем заставлять других ждать?

Он помогает мне выйти из машины, вытаскивает из багажника чемодан, и мы вместе поднимаемся вверх по ступеням.

– Приехали, да? – Из гостиничного проема выныривает голова Луизы. Кажется, она и сама недавно приехала, потому что активно орудует руками у себя в волосах, сооружая причёску.

– Приехали, – подтверждаю я, но почему-то не решаюсь снять обувь.

Сестра расправляет солнечные локоны, одёргивает шёлк на блузке и походкой от бедра идёт мне навстречу.

– Фифа, фифа, ничего не скажешь, – одобрительно цокает она языком, окидывая меня с ног до головы оценивающим взглядом. – Дань, ты Аинку вообще узнал?

– Не сразу, – с коротким смешком отвечает он.

Зажмурившись от удовольствия, я тону в надушенных объятиях сестры. Уверенность, раннее подаренная мне Данилом, крепнет. Когда люди не хотят тебя видеть, они ведут себя по-другому. Не улыбаются и не обнимают так, словно действительно скучали.

– Он к тебе не приставал? – Луиза по-свойски обнимает меня за талию, увлекая за собой. – Ты сказал ей, Дань? – И, не дожидаясь его ответа, продолжает: – Короче, мы с ним встречаемся. Дурдом, да? Столько лет дружили. Арс нас первый застукал у меня в спальне. Ору было – жесть. Будет ему уроком, чтобы без стука в чужие комнаты не вламывался. Ну ты и сама, наверное, помнишь его дебильную привычку.

Луиза ничуть не изменилась. Такая же ослепительная красотка и по-прежнему болтает без умолку. У сестры совершенно отсутствует фильтр на то, что вылетает из её рта, но окружающие с лёгкостью ей это прощают, ибо подобная непосредственность гармонично вписывается в её имидж. Обаятельным и привлекательным многое сходит с рук.

Да, я помню привычку Арсения везде чувствовать себя как дома. Одно из самых ужасных воспоминаний в моей жизни – случай, как он вломился в мою спальню, застав меня за переодеванием. Мне тогда было всего пятнадцать, и я мечтала сквозь землю провалиться со стыда. Он даже не извинился – просто выругался себе под нос и шарахнул дверью, будто это я в чём-то перед ним провинилась.

– Пап, принимай свою вторую дочь! – Луиза подталкивает меня навстречу отчиму, спускающемуся со второго этажа.

Я дожидаюсь, пока он со мной поравняется, и сама заключаю его в объятия. Что бы ни произошло с моей жизнью дальше, я всегда буду ему благодарна за то, что он оплатил моё образование в лучшем вузе Европы и позволил увидеть мир. Ведь, положа руку на сердце, он был совсем не обязан. Мамы не стало, когда мне было семнадцать. Пётр мог потерпеть всего один год до моего совершеннолетия и отправить меня в свободное плавание.

– Выросла так, – гудит отчим, похлопывая меня по спине.

С объятиями я не затягиваю – это незнающим Пётр Аверин кажется улыбчивым добряком, а на деле он совсем не такой. С мамой он часто разговаривал жёстко и со своими детьми тоже. Мама говорила, что такая суровость – следствие профдеформации. Вот уже много лет отчим возглавляет одно из крупнейших предприятий страны, у него тысячи людей в подчинении. Арсений пошёл в него: у него та же подавляющая энергетика и те же нотки металла в голосе. Только отчим, в отличие от сводного брата, меня не пугает.

– Спасибо вам, что позвали. И за всё.

– Аина, ты вот эту всю хрень вроде «я теперь сирота» брось. – Пётр берёт меня за плечи и слегка встряхивает. – Поняла меня? Комната твоя свободна, жить будешь здесь. С работой решим.

В глазах непрошено собираются слёзы. Столько всего ценного есть для меня в этих словах, произнесённых почти раздражённо, что я не успеваю справляться с подступающими эмоциями.

– Спасибо большое. Я… – Запинаюсь, потому что, если скажу больше – наверняка разревусь. И то, что Луиза и Данил наблюдают, делает только хуже. – Просто спасибо, серьёзно.

Тяжёлая поступь шагов, доносящаяся позади, за секунду приводит меня в чувство. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто появился в гостиной. Рядом с Арсением даже воздуха вокруг становится меньше – он его поглощает одним своим присутствием, будто говоря: «Ты и на него права не имеешь».

– Ты, блин, ещё не оделся, что ли? – раздражённо ворчит Луиза. – Мог бы свою задницу и позже покачать. Я вообще-то есть хочу, а теперь нам всем придётся ждать, пока ты свою тушу в ванной прополощешь.

Я оборачиваюсь и от неожиданности опускаю глаза в пол. Арсений не то чтобы не одет – он скорее раздет, ведь только вышел из спортзала. На нём серые спортивные шорты, резинка которых потемнела от пота, футболка перекинута через плечо. Его волосы стали короче, и первое, что мне приходит на ум: он похож на бойца, дерущегося в клетках за деньги. Странное сравнение, потому что я привыкла видеть Арсения в рубашках и деловых костюмах.

– Так садитесь без меня, – бросает он и, обернувшись, небрежно чиркает по мне взглядом. – С возвращением, блудная сиротка.

– Ой, ну почему ты такой отстойный? – незамедлительно шипит Луиза, пока Арсений, отвернувшись, пожимает руку Данилу. – Где ты вообще находишь дур, которые с тобой спят? Тебя же больше минуты вытерпеть невозможно.

– Просто Арс привык справляться быстрее, – усмехается Данил и заговорщицки подмигивает мне.

– Поговори, – грубо осекает Арсений, но я знаю, что раздражённая перебранка между этими тремя не более чем странное проявление любви. Данил и Арсений – лучшие друзья, а Луиза в своём старшем брате души не чает. Тут есть чему позавидовать.

– Арсений, – подаёт голос отчим, молча наблюдавший за разворачивающейся сценой, – у нас семейный ужин, о котором ты был предупреждён. Десять минут тебе на то, чтобы спуститься.

Если бы он сказал то же самое мне, да ещё таким тоном, я бы уже со всех ног летела вверх по лестнице. Но Арсений не я, и он единственный в этом доме, кто всегда умудрялся общаться с Петром на равных. Наверное, в этом и заключается прелесть финансовой независимости, потому что даже оторва Луиза, не лезущая за словом в карман, в разговорах с отцом обычно осторожничает.

– Спущусь, как приму душ, – развернувшись, Арсений не спеша идёт к лестнице.

– Хамло, – фыркает Луиза и переводит взгляд на меня: – Не парься, Аин, он сюда только по выходным мотается. Завтра свалит в город, и мы с тобой заживём.

У меня даже язык не поворачивается сказать вежливое «Да ну, брось». Я тоже надеюсь, что Арсений поскорее свалит отсюда, и я наконец перестану чувствовать, что ворую его воздух.

3

– Дань, ты же останешься сегодня со мной? – Луиза корчит просящую гримасу и с шутливой мольбой смотрит на Данила. – Ну пожалуйста. Вся наша семья сегодня в сборе. Обещаю завтра приготовить всем завтрак, – взгляд на меня: – Аина, ты вот чем в Швейцарии привыкла завтракать?

Я неловко пожимаю плечами. Мои завтраки в Швейцарии ничем не отличались от обычных московских. Мы готовили дома из продуктов, купленных в обычном супермаркете.

– Да я всё ем. Моя соседка по квартире готовила омлет с тофу. Было вкусно.

– Омлет с тофу, – мурлычет Луиза и, пробежавшись пальцами по плечу Данила, упирается в него подбородком. – Что скажешь?

Мне требуется прикладывать усилия, чтобы по-идиотски не прятать глаза, глядя на их интимные заигрывания. Я не испытываю ревности, злости или обиды – ничего подобного. Просто не знаю, как себя вести. Луиза остаётся верной себе: делает то, что ей хочется в данную минуту. Наслаждается своими отношениями и не видит нужды это скрывать. Я так не умею. В Швейцарии я несколько месяцев встречалась с парнем, но свободно проявлять свои чувства на людях так и не научилась.

Данил усмехается и ласково треплет Луизу по голове.

– Я останусь.

– Аина, Лида тебе комнату приготовила, – вступает Пётр, последние пару минут сосредоточенно печатавший в телефоне. – Кровать на днях заменим. Уезжала-то ты подростком, а вернулась совсем взрослой.

– А есть смысл менять кровать? – резкий голос Арсения заставляет меня вздрогнуть и крепче стиснуть вилку. Было ошибкой полагать, что его молчание продлится до конца ужина. – Если ты так одержим идеей позаботиться о дочери женщины, на которой был женат от силы три года, просто купи ей квартиру. Не вижу ни единой причины продолжать жить с ней под одной крышей.

Синие глаза фокусируются на мне. Давят, презирают, стирают в пыль.

– Тебе уже двадцать один есть, правильно? Пора бы перестать сидеть на чужой шее.

Меня словно окатили ледяной водой. Хочется сгинуть, раствориться. Будь на моём месте Луиза, она бы не задержалась с ответом и наверняка выплюнула бы какую-нибудь колкость. Но я не Луиза, фамилия у меня не Аверина, и грубая правда звучит именно так: я сижу на шее чужого человека. Максимум, на что имею право, – это вскочить из-за стола и, ткнув в лицо Арсения пальцем, завопить: «За что ты так меня ненавидишь?! Что я тебе вообще сделала?»

– Я о твоих предпочтениях не спрашивал, – холодно парирует отчим. – Советы своим подчинённым будешь раздавать.

– Доро́гой Аина говорила, что собирается искать работу и снимать квартиру, – звучит голос Дани. – Не похоже, что она собиралась сидеть на чьей-то шее.

– Я сижу на папиной шее уже двадцать пять лет, – вскипает Луиза, начиная крутить головой по сторонам. – Мне тоже нужно начать стыдиться?

– Ты фамильное наказание, и с этим все смирились. Но я понятия не имею, почему, приезжая в свой дом на выходные, должен терпеть присутствие чужого человека.

– Она не чужая, Арсений! – рявкает Пётр, игнорируя надрывающийся телефон. – Она дочь моей второй жены.

Хватит. Это просто невозможно.

Отодвинув стул, я встаю. Губы дрожат, двигать ими чудовищно сложно.

– Извините, я отойду в туалет.

Я успеваю поймать встревоженный взгляд Данила, перед тем как выскочить из-за стола. Меня раздирает от унижения, потерянности и чувства вины. Если бы было можно – выбежала бы на улицу босиком и на этот кошмарный ужин, организованный в честь моего возвращения, точно не вернулась.

Что может быть хуже, чем стать причиной чужой перепалки и не иметь возможности вставить хоть слово? Мозг лихорадочно мечется. У меня есть деньги – те, которые присылал Пётр на карманные расходы. Их хватит на оплату услуг риэлтора и аренду квартиры, но дальше нужно будет справляться самой. На поиски работы тоже потребуется время, как и на то, чтобы получить первую зарплату. Страшно. Но бояться всё же приятнее, чем ощущать на себе клеймо приживалки.

Я кусаю губу, чтобы не расплакаться. Даже в день приезда он не мог вести себя нормально. Да, Арсений не обязан меня любить, но неужели по-человечески сложно хотя бы попытаться понять? Я совсем одна. У меня нет вообще никого: ни отца, ни мамы, ни дедушек с бабушками. Даже сейчас, когда так отчаянно хочется реветь, рядом нет никого, кто мог бы меня утешить.

Очутившись в туалете, я включаю кран и в оцепенении смотрю, как вода с журчанием убегает в хромированный слив. Надо быть благоразумнее. Сбегать сейчас совсем не вариант. Остальные не виноваты, что у Арсения пунктик насчёт меня. Но как досидеть до конца ужина и не вздрагивать каждый раз, когда он решит заговорить? Это одна из причин, почему я боюсь сводного брата: он слушает только себя. Что бы ни сказал Пётр, это не остановит его от того, чтобы и дальше подвергать меня череде унижений. Отчим прекрасно ко мне относится, но его старшему сыну я не конкурент.

– Надеюсь, ты не плачешь из-за того, что Арс решил остаться собой?

Я оборачиваюсь. В дверном проёме стоит Данил. На губах играет ободряющая улыбка, но глаза остаются серьёзными.

– Нет. Не планирую доставлять ему такого удовольствия.

– Вернёшься к столу? Луиза как раз заканчивает материться.

– Рыба слишком вкусная, чтобы её бросить. – Я предпринимаю попытку улыбнуться. Не хочу выглядеть в его глазах слезливой истеричкой. – Мне просто хотелось перестать чувствовать себя просроченным товаром.

Я выключаю кран и, быстро оглядев своё отражение, иду к двери. Унижение понемногу стало сходить на нет, но потрясение никуда не ушло. Хотя сейчас именно оно не позволяет мне по-дурацки трепетать от того, что Данил пошёл за мной, чтобы утешить.

– За столом счёт три – один. – По мере моего приближения улыбка на его губах становится шире. – А ты такая высокая стала. Наденешь каблуки – будешь одного роста со мной.

– Не преувеличивай, а то я почувствую себя страусихой.

Я думала, мы вместе пойдём в гостиную, но Данил стоит на месте. Его взгляд странно скользит по моей щеке к подбородку, отчего меня бросает в жар, а в груди становится тесно и неуютно.

– Ты изменилась.

И тон его странный. Другой. Такого я ещё не слышала, и потому он производит на меня глубокое впечатление. Я тоже не могу пошевелиться и даже про то, что мне нельзя так долго разглядывать его лицо, забываю. Не вижу, а скорее чувствую, как Данил заносит руку, будто собираясь меня коснуться, и вздрагиваю от звука металлического голоса:

– К столу вернитесь.

Магия момента, которого не должно было случиться, рассеивается, замещаясь паникой. Арсений ведь ничего плохого не подумал? Потому что я бы никогда. Данил принадлежит Луизе, и я бы никогда не позволила себе переступить черту.

– Секунду, – на удивление спокойно произносит Данил и, отступив, кивает мне. – Пойдём.

С колотящимся сердцем я обхожу его и, избегая смотреть на Арсения, быстро иду по коридору. С момента моего прилёта на родину прошла всего пара часов, но они успели превратиться в катастрофу.

Остаток ужина проходит в ощутимом напряжении. Даже весёлая болтовня Луизы не в силах поднять градус упавшего настроения. Все понимают, что вечер безнадёжно испорчен. Когда у Петра звонит телефон, и он отходит поговорить, я тоже выхожу из-за стола.

– Спасибо за ужин, – говорю я, глядя на самого безопасного человека, Луизу. – Я, наверное, сегодня пораньше лягу спать.

Слева доносится пронзительный звук упавших на тарелку приборов: реакция Арсения. Именно она становится причиной, по которой я впервые в жизни позволяю себе укол в его адрес:

– На завтра у меня много планов, например слезть с чужой шеи.

От собственной смелости бросает в жар, и до того, как остальные успеют увидеть мои пунцовые щеки, я отворачиваюсь.

Моя спальня находится в самом конце коридора. Мама однажды пошутила, что Арс меня невзлюбил, потому что мне досталась та комната, которую он хотел себе. Мама вообще часто шутила. Это одна из многих вещей, которых мне недостает после её смерти.

В комнате со дня моего отъезда всё осталось по-прежнему, разве что цвет штор изменился и с подоконника исчезла маленькая пальма, которую я долгое время пыталась превратить в могучее африканское дерево. Моя сумка стоит на кровати, чемодан приютился возле кресла. В груди тепло ёкает. Это Данил их сюда поднял.

Я скидываю толстовку, собираясь пойти в душ, и испуганно подпрыгиваю на месте от резкого звука. Кто-то дёрнул снаружи дверь. Так, словно думал, что она открыта. К горлу подступает паническая тошнота. Так делает только один человек в этом доме. Арсений.