Сахарные туфельки, Граваль, или Все вокруг круглого стола. Хроники Камелота

Tekst
0
Recenzje
Przeczytaj fragment
Oznacz jako przeczytane
Сахарные туфельки, Граваль, или Все вокруг круглого стола. Хроники Камелота
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

© Аландр де Маргон, 2021

ISBN 978-5-0050-9428-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аландр де Маргон

Сахарные туфельки, Граваль
или все
вокруг круглого стола, удивительные и невероятные приключения
короля Артура
и
славных
его рыцарей
хроника в 12 историях
со
старофранцузской
рукописи – А.Г.

И перед залом потрясенным

Возник на бархате зеленом

Светлейших радостей исток,

Он же и корень, он и росток.

Райский дар, преизбыток земного блаженства,

Воплощенье совершенства,

Вожделеннейший камень Грааль…

Вольфрам фон Эшенбах



К читателю

Благосклонный читатель,

коли уж ты заглянул на сии страницы, то, пожалуй, не худо б было тебе и узнать необычайнейшую историю их появления, коя возможно удивит тебя и позабавит.


Надобно заметить, что книги, как и все вещи в мире, имеют свои рождения, судьбы и приключения. Иные бывает просто сваливаются с небес, иные и в самом деле кем-то сочиняются, а иные вдруг где-нибудь случайно находятся, что, конечно, тоже не случайно.

То есть, манускрипты эти еще когда-то давно, как, к примеру, известные кумранские свитки, где-то, появились на свет Божий, но до поры до времени никак себя не проявляли, а просто лежали в каких-нибудь укромных уголках земных так, будто их и не бывало вовсе.

Но вот однажды они по каким-то неясным и непонятным причинам или даже и вовсе без причин, являются вдруг неожиданно взору изумленной публики. Так же, как вдруг казалось бы ниоткуда возникают новые материки.

Подобную примерно судьбу имеет и древнее сие творенье, случайно найденное в бочке. Да, да не удивляйтесь именно в простой деревянной бочке, уж Бог весть сколько веков, носимой волнами верно всех земных морей и океанов.

Стоит, пожалуй, и поведать, как это случилось. Дед мой Василий Иваныч, но не Чапаев, конечно, а Жуков, гуляя однажды летом по прибрежным пескам Финского залива и размышляя большей частью ни о чем, чем о чем-либо, ибо отдыхая в летнее время на даче в Ольгино старался не отягощать себя ни излишними мыслями ни делами.

И хотя он вполне расслабился и ничем не отягощался, но, однако, все же заметил качавшийся на волнах странного вида предмет, оказавшийся почерневшей от долгих скитаний по многим водам совершенно замшелой бочкой – невесть уж какими ветрами занесенной в наши северные края.


Любопытствуя, не сокрыто ли в ней каких-либо невероятных сенсаций, ибо был по натуре своей пытливый искатель, дед мой двинулся к берегу, но и бочка, как ни странно, устремилась точно туда же. Так-то вот, по странной прихоти случая и встретились они в одной точке – дед мой и бочка.

Тут уж деду моему Василию Иванычу ничего иного и не оставалось, как сдвинуть тяжелую дубовую крышку и заглянуть внутрь сего заморского гостя.

Князя Гвидона там, однако, не оказалось, да и никаких иных сказочных персон: ни колдунов, ни фей, ни гномов, ни иных таинственных существ, но зато на самом дне бочки покоился обернутый в пестрые тряпицы весьма древнего вида фолиант.

Глядя на эти повлажневшие рукописные листы, писанные замысловатою средневековой вязью, дед сперва только охал от удивленья, но уже минутой позже, влекомый духом любопытства и познанья, мчался домой крепко держа подмышкой редкостную находку.


Дома, вооружившись лупою и хорошенько порассмотрев драгоценную рукопись, подумалось ему, что она не иначе как старофранцузская, сие явствовало, однако, и из имени автора стоявшего на заглавном листе. Углубившись в пожелтевшие от времени и соседства вод покоробленные листы дед догадался: отчасти внутренним чутьем, отчасти по рисункам украшавшим поля страниц, что манускрипт содержит истории о короле бриттов Артуре и славных его рыцарях круглого стола.

Тотчас и задался он непреклонной целью перевести это, посланное скорей уж не небесами, а морскими водами творенье на понятный всякому жителю обширных наших российских пространств славный русский язык и взялся уже за увесистый французско-русский словарь. Но поверь, любезный читатель, тут-то и случилось, что-то уж и вовсе невозможно-невероятное.

Кто бы мог подумать, что подобные явления могут существовать в природе, а дед мой и подавно – ибо воспитан он был в строго атеистских воззреньях, но против всех здравых законов материализма книга сия оказалась по вероятности просто волшебной.

Да, да именно волшебной и очевидно под влиянием мыслей моего деда совершенным образом изменила вдруг свой внешний вид и готические строчки стали совсем привычной кириллицей, а все написанное явилось изложено простым русским языком.

Удивляясь и cомнeвaясь, не обман ли это зрения и прочих органов чувств, и опасаясь, как бы чудесное видение это вдруг как-нибудь не исчезло, дед мой стал поспешно списывать текст рукописи в тетрадку, исписав пожалуй разом не одно кило бумаги! И писал таким манером, как он сказывал, почти целую неделю без перерыва – толком не евши и не пивши. И только было дошел он до последней строчки и точки, как древняя книга эта, как-то сама собой вдруг, игнорируя все известные законы физики и прочих наук, растворилась, словно как ложка сахару в стакане чая, в окружающих воздушных пространствах.


Правда говорят, что во сне, мол, еще и не такое бывает приснится, о том, право, же не берусь судить по причине отсутствия надлежащего опыта. Ведь откуда все изначально берется и куда в конце концов-то девается – и по сей день все еще неразрешимая загадка ученого мира.

Только вот если б все случилось во сне и во сне бы только и писалось, то во сне бы оно тогда верно и осталось, ведь никому еще не удавалось вынести с собой из снов хотя бы и самый незначительный мелкий предмет – даже и невзрачную молекулу, а тем паче целую стопу тетрадок!

Дед мой долго хранил тетрадки сии на чердаке средь всякого старого хлама, никому их никогда не показывая, опасаясь не столько насмешек, сколько подозрений в повреждении ума, а после завещал сие творение внуку своему, то есть покорному вашему слуге.

Не имея, однако, корыстного желания для себя лишь хранить перлы древнего сего сочинительства и держать их под спудом ревнивого себялюбия, в славные наши времена более чем свободных мнений, отдаю их на суд любезного читателя.


Пусть это не Мэлори, не де Борон, не Кретьен де Труа да и не Сервантес, но в природе и всякая малая вещь может, равно как и великая, иметь свою ценность и значение.

Ведь не будь незримых глазу молекул из чего б и составлялись тогда горы, леса небеса да и весь наш зримый, чудесный мир?

Но пусть читатель лучше сам пробежит взором и оценит сии страницы – отчасти грустные, отчасти веселые, собственно, как и все наше существованье в сем всегда загадочном, прекрасном, но отчасти и коварном мире.

Не кори, приятель-читатель, коли повествованье чем-то тебе вдруг не потрафилось, а коли труд сей оказался тебе неудобоварим, то недовольство свое потрать лучше уж на что-либо и в самом деле разумное да, пожалуй, и сочини-ка сам нечто более путное.


Желающий всем всех благ

Издатель

Скалтур


Король Скалтур, как сказывают, был сперва обыкновенный сельский житель и звали его на самом-то деле: то ли Балтур, то ли Балагур. А как вынул он однажды из скалы меч, то и стал тут уж сразу прозываться Скалтуром. И только некое время спустя получился из Скалтура – Халтур, а из Халтура – Алтур, а уж из того стал, наконец, и самый Артур, хотя это по сути и все едино – и один и тот же человек. Так что останемся поначалу при Скалтуре.

Никто и не думал, что он когда-нибудь угодит в короли, ведь все знали его, вроде как облупленного, и как им всем там тогда казалось, ни к чему особо выдающемуся непригодного. Да он и сам ни к чему такому особенному не стремился, а жил себе, как обыкновенно живут насекомые или растения – себя самих не превозмогая. Шибко высоко не взлетал, но и больно низко не опускался. Словом и не то, чтобы плавал, но и не тонул. Ну, а как он однажды совсем уж обеднел, то и решил пойти в стольный город Ладонь: поискать счастья, а еще более того и чего-нибудь съестного.


Шел он леском да степцой и не заметил, как угодил в сплошной каменный лес. Кругом одни камни неведомо какой силой кольцом составленные и никакой иной природной разновидности.

Выперлись они ввысь, словно растенья какие-то исполинские, но каменные, так что разве только дивиться этакому-то созданью натуры и можно. Дивился, дивился Скалтур целый день и устал уж под конец и дивиться, да и голод его совсем одолел, а питаний кругом никаких, одни тебе сплошные каменные изделия. Сел он на камушек, словно на пенек: «Лучше вздремну-ка, – думает, – может во сне какое съестное перепадет». А во сне ему отец, да дед, да иные родственники ближние и дальние из миров запредельных явились и говорят:

«Не робей, паря, дерзай шибче! Тебе планида вскоре счастливая выпадет, так что уж давай не подкачай да не прозевай! Ты в короне скоро ходить станешь, а мы сверху с небес на тебя глядеть, да радоваться будем. А покуда – гуд бай, гуд бой!»


Но потом вдруг вся видимость во сне испортилась – полосы да пятна пошли, да звук заунывный, ровно как в допотопном телевизоре, заскучал тогда Скалтур да и проснулся.

Глянул, а из скалы штука торчит какая-то, будто воткнул ее кто в щелку меж камней специально или же сама собой она, как-то из камня непонятным образом возникла.

Выдернул он штуковину из щели, а там надпись хитрою витою руною начеканена: «Меч складенец – кто достанет тот и молодец». Особенным грамотеем Скалтур, однако, сроду не бывал: ему оно без всяких разниц было, что буквы – что морщины на лбу, все одно как медведю расписание поездов, потому и значенья никакого особого в надписи он не уловил.

 

А на штуковине этой самой еще и кнопочка была с узорцем треугольчатым, а для чего она не сказано, всяк, мол, сам догадывайся. И как-то так уж оно само вышло, то ли пальцы нечаянно на кнопку эту наткнулись, то ли кнопка на них, только придавилась она нечаянно и тотчас же луч яркий острым лезвием из вещицы сей загадочной вытянулся и камни резать да дробить в мелкую труху пустился.

Надавил Скалтур кнопку опять, вроде как с испугу, и исчез луч тут же во мгновенье ока. Нажал кнопку нечаянно еще раз и опять луч острый камни сверлить да крушить принялся. Снова нажал и снова луч, как по приказу, в штуковину непонятную спрятался.


– Ну, с таким-то хозяйством не пропадешь, – думает, – оно хоть кого да и хоть чего враз растребушить способно.

И пошагал скоренькой походкой и дальше, в славный город аглинский Ладонь. Но только было к близлежащему лесочку приблизился, как оттуда из чащи навстречу ему разбойнички местные лихие повылезли.

– Отдавай, – говорят, – скорей чего у тебя такого хорошего имеется, а то всю душу тебе из пуза выпустим!

Скалтур долгие беседы с ними разводить не стал, а нажал скорей кнопочку заветную, неприметную и пошел тут меч-складенец сам собой по хребтам да головам разбойничьим прохаживаться. Застонали тут в голос разбойнички:

– Ой, ой! Уйми ты свою процедуру, говорят, мы к такому обхождению, отнюдь, не приспособлены, видим крутость твою и уважаем, а ежли хошь будь у нас хоть и атаманом.


– Нет, – Скалтур говорит, – не уйму покуда, жельмены, вы мне мне стол полный снедью не представите. Потому оченно я нонче проголодавшись буду.

Накрыли разбойники стол скорым манером да снеди всякой из закромов своих разбойничьих представили: «Питайтесь, мол, на здоровье, достойный господин, да токмо нас почем зря не забижайте».

Наелся Скалтур дальше уж некуда, запил это дело винцом да пивцом для задушевного равновесия и говорит:

– Хорошо с вами, господа разбойнички, да мне уж и в путь дальнейший пора, судьба меня знать торопит. Представьте мне, говорит, коня, чтоб у меня память про вас шибче сохранилась.


Представили ему разбойники и коня, куда ж тут денешься против силы такой мощной и непонятной и помчал себе Скалтур рысцой да галопом дальше.

Приехал он в город Ладонь по названию, а там народ совсем грустный да вялый будто уж месяц другой некормленный.

– Чего вы такие невеселые, будто, чего несъедобного наелись? – Скалтур спрашивает.

– Да не с чего веселиться-то, – отвечают, – были у нас и король и королева да извел их карлик носатый, Хнут по прозванию. В хоромы к ним влез, что червь в яблоко, да и опоил их зельем зеленым. Стали они бессловесны, как трава или огурцы. А принцессу Зануду хочет он в жены взять насильно и корону носит, будто он и совсем уж король.

Пошел Скалтур во дворец посмотреть на карлика этого, что это за гусь такой. Но еще и до дверей не дошел, а в воротах уж и карлик этот самый стоит, носом в землю упирается, мысли у всякого прохожего вынюхивает.



– Чё, надо? – говорит, – Знаю ведь заведомо зачем явился! Только валяй-ка лутше отселева покуда тебе всю щетину из хребта не повыдернули!

Другой бы тут затосковал, да прочь отправился, а Скалтур мужик, однако, настырный, складенец свой достал из котомки и хотел уж кнопочку ту известную надавить, чтоб нахальство дальнейшее карликовское прекратить, да тут карлик ловко так к нему подластился и через нос нежным женским воркующим голосом околдовывать начал.

– Ой, какая вещичка-то интересная, – говорит, – ну-кась, дай-ка посмотрю, полюбуюсь, полюбопытствую, – и хвать тут кладенец в лапу свою хваткую, ну и на кнопку-то ту самую, заветную случайно и надавил.

Скалтур и глазом моргнуть не успел, как пошел его складенец лучем ярким по всем бокам честить. И коли б ноги не унесли его так скоро, как уж могли, то и не уцелеть бы ему тут было. Запыхался Скалтур от скорого бега, сел прямо посреди дороги да и тосковать начал о потерях своих. Только слышит внутри у него, как будто ходит кто-то, да сапожками потопывает и как по ступеням совсем – то подымается, то опускается.

Скалтур тут, конечно, и спрашивает, как из любопытства вроде: – Кто там ходит?


А изнутри ему отвечают: – Это я, душа твоя. Не горюй, брат, найдется выход. Шагай да шагай знай и дальше, Скалтуха! Не бывает такого, чтоб хоть какого-то выхода да не нашлось!

– Да я разве чего, я ничего, – Скалтур говорит, а душа меж тем продолжает:

– У карлика, у энтого прямо на носу бородавка мелкая имеется, а на самом же деле – это вроде как кнопка потайная для превращений разных. Такие и у всякого существа на теле имеются, только никто того их значенья не подозревает. И ежли нажмешь на этакую кнопку-бородавку, да скажешь «превратись!», то и превратится он тотчас во что только ни пожелаешь.

– Ну, а как кнопку эту нажать-то? – Скалтур спрашивает, – Он же хитрый бес, карла-то эфтот, близко к себе разве подпустит?

– Не робей, – душа изнутри откликается, – видишь вон трава-ботва растет, пожуй малость и станешь букашкой-таракашкой жуком-летуном невзрачным. А там уж сам думай, как с карлой-то носатой управиться.

Сорвал Скалтур травы-ботвы и не успел хорошенько и разжевать даже, как уж и размером уменьшился и совсем жуком усатым сделался. Расправил жук крылышки прозрачные и полетел себе прямо во дворец королевский.


А карла как раз тем моментом чай пил, нос на стол положил да и расслабился совсем, будто в отпуске. Тут жук-Скалтур покружил кругом маленько, как для разминки вроде, поприсмотрелся, где бородавка-то эта потайная находится, да разлетевшись со всего маху туда и втюкнулся. И охнуть тут карла не успел, как уж и в горшок ночной превратился, чего Скалтур-то жук мысленно про себя ему и пожелал предварительно.

А Скалтур уже про совсем другое думает: «Букашкой-то стать дело нехитрое, а вот как обратно в человечий-то облик теперь возвернуться?» И стал он внутрь себя стучать, да душу спрашивать: «Чего нам, значит, дальше-то делать надлежит?»

А оттуда изнутри сперва гудки разные пошли, ровно как из телефонной трубки, а потом и отвечают:

– Душа ваша теперь на море на средиземском отдыхает. Замаялась она у вас внутри-то сидючи и теперь вот в отпуск на море и махнула.


– Ну и порядки, однако, – осердился было Скалтур, – а мне почему ничего не сказала! Как же я теперь без души-то буду?

– Да не хотели Вас, знаете, беспокоить, – отвечают, – да и у самой-то Вашей персоны видок-то тоже – не ахти какой процветающий, измучены Вы судя по наружной внешности. И Вам бы тоже отдохнуть не мешало. Летите прямо к морю средиземскому там и отдохнете, а может и душу свою, как раз, встретите.

Полетел Скалтур тут же к морю средиземскому, глядит, а там душ собралось разных – видимо невидимо и все отдыхают. Прилег и он в сторонке и тоже отдыхать начал. А некоторые души, которые уже отдохнули или вообще еще не устали – носятся кругом, скачут, да бесятся, как все равно дети малые и все по Скалтуру пробежаться норовят, крылышки ему прозрачные нежные подпортить.

– Хорошо все ж, что души-то из легких веществ составлены, – Скалтур думает, – а то эдак-то и весь хребет бы мне погнули. И тогда уж, как итальянцы правдиво глаголют, и полная финита ля комедия мне тут приключилась.

Но тут и душа его к нему на крылышках тонких подлетела.

– Ты бы хоть искупался, – говорит, – а то погляди-ка чумазый какой. В таком-то теле и всякой душе жить противно станет.

Что ж раз душа велит, то никуда тут не денешься. Разлетелся Скалтур и нырнул в самое синее море средиземское.

«Нырну-ка поглубже, – думает, – коли уж мыться так мыться». А в глубине его уж и рыбины разные зубастые, хищные поджидают, пасти поразинули и та, что покрупней других была – хвать да и проглотила. Сидит Скалтур внутри рыбины и раздумывает печально:

– Эх, зря я душу-то свою, блин, послушался, теперь вот и совсем безвозмездно пропал. Отсюда уж и выхода-то, похоже, нет, похуже тюрьмы всякой такое заточенье!


А душа его тут, как тут в рыбьем брюхе появилась и поучает да наставляет:

– Я то думала ты умнее будешь, а ты просто простофиля простодырный. И куда тебе королем-то быть! Тебе больше уж бараном на новые ворота любоваться пристало.

Устыдился Скалтур своего малодушия и стал по всей внутренности рыбьей ползать да и изучать: где да чего, да как, и для чего там все устроено, и нет ли где каких потайных специальных кнопочек.

И получилось оттого внутри у рыбы совершенно неприятное ей телотрясение и волнение. А душа-то его еще и подбадривает да подначивает:

– Давай, давай – шибче тапочи, – ну Скалтур, конечно, и рад стараться, сапожищами затопал, заплясал да заскакал во всю прыть, ровно что конь степной ретивый, красу-кобылицу вдруг узревший. И рыба от пляски такой резвой, понятно что окончательно одурела: петляла, петляла кругами да зигзагами по всему пространству водному морскому да и, в конце-то концов, и выскочила на самый сухопутный берег.


«Плевать я, – говорит, – хотела на такое беспокойное питанье, просто никакого тебе нормального пищеварения внутри! Ежели еще сам пляшешь, то оно все же как-то того, ну, а ежли в тебе эдакая внутренняя пляска самостоятельно идет, то оно уж совсем не того. И пусть-ка пакость такую плясучую лучше дураки лопают!», и выплюнула тут Скалтура совместно с душой его на земную поверхность. И тут-то он снова, как есть, вдруг в свое прежнее собственное обличье непонятным чудом и возвернулся да и с душой своей тем же моментом благополучно соединился. А душа его и дальше направляет:

– Вот видишь, говорит, все вещи исполнимы оказываются, ежели их за нужное место ухватывать. А теперь тебе и за корону хвататься пора пришла. Ступай-ка, милок, скорей во дворец!

Ну, что ж, коли надо – так надо! И пошел тут Скалтур снова в город Ладонь, долго правда шел, верно не одну пару сапог испрохудил. Наконец, добрался таки до города, да угодил как раз в час послеобеденный. Никто ему на пути не встречается, все дрыхнут, даже кошки и собаки языки высунули и храпят, да и мух нет, тоже отдыхают. Уморилась вроде вся природа да и вся живность с ней вместе задремала.

Пошагал Скалтур скорей прямо во дворец, а там горшок стоит, что раньше карлой был, а в нем меч-складенец полеживает.

– Ишь, как хорошо-то все ладится, прям как по писаному! – Скалтур говорит. Положил складенец в карман, да и спрашивает горшок:

– Эй, горшок, а скажи-ка куда корону-то дел?

– Да ить под кроватью оне все, – горшок отвечает.



Заглянул Скалтур под кровать, а там целый склад корон всяких разных-разнообразных, на любые головы, прямо как в магазине специальном, что для королевских величеств. Выбрал он какую получше да и нацепил себе на самую макушку, чтоб и всякому видно было, кто теперь здесь король. Только кто ж это видит, ежели сплошь все королевство дрыхнет?

А тут и принцесса Зануда проснулась и к нему плавной такой лебяжьей совсем походкой поспешает и родственники ее зеленые за ней рядком словно гуси-лебеди следуют и все хором в один голос упрашивают и умоляют:

– Нам то ничего и так хорошо, а ты-то уж будь у нас монархом-королем. И принцессу к нему дружно подталкивают:

– Бери, мол, и ее вместе с королевством со всем впридачу.

Так вот прямо, как в сказке, все и вышло. Встал тут Скалтур в королевскую этакую уважительную позитуру и говорит:

– Ну, что ж, спасибо за такое ваше всеобщее доверие, коли надо – так надо, отказываться, право, не стану.

И стал Скалтур с той-то самой поры королем Артуром.