Czytaj książkę: «Домик на дереве», strona 2
Леша кинул мне восьмерку черви, и мне пришлось взять. Дальше пошла шестерка пики под аккомпанемент бормочущего отборную ругань Антона, и не без причины, ведь я отбился девяткой, оставил восьмерку и закончил игру королем и тузом.
– Угадайте кто снова проебался?
– Ничего нового, – поддакнул Вася, – А ты неплохо его добил, – он взглянул на меня и усмехнулся.
– Эх, Леха, Леха… всю жизнь тебе дураком ходить.
– Да вы конченные, мне просто не фортануло с самого начала. Ни одного козыря. Да еще и ты, – он сверкнул глазами на Антона, – Как последний ублюдок завалил своими восьмерками.
– Взял бы сразу, додик, – ответил, затягиваясь сигареткой, Антон.
– Так что дальше, еще партейку? – спросил Вася.
Тень вечера падала на разбросанные по асфальту карты, переходя на железный забор с выцветшей краской. Еще один день отчаливал в небытие. Слишком много дней так было потеряно.
– Не-е-е, – протянул Леша, трепая свои волосы, – Ты это, забыл уже? Сегодня надо будет сгонять на ту улицу к дядь Феде, – он неуклюже подмигнул.
– А-а-а, да, водяра. А ты, типа, прям так у него и сопрешь? Может, занести ему чего?
– У тебя есть что-то?
– Да вроде нет.
– Ну и у меня тоже, – подвел итог Леша, вставая и поправляя бирюзовую футболку, чьи плечи были в пятнах, наверное, от машинного масла.
– А ты, Макс, пойдешь? – спросил Антон, – Там тема есть, пузырь можно получить.
– Сомневаюсь, – ответил за меня Вася. Он смотрел на дома за перекрестком с каким-то рассеянным видом.
– Не, пацаны, я не пью, – в этот момент струны моей души сильно напряглись, ожидая очевидной насмешки.
Усмехнулся только Леша, а нос-картошка кинул бычок на землю рядом и покачал головой, на мгновенье показавшись мне каким-то странным мудрецом с опытом прожитой жизни, который даже не спускался до того, чтобы указать мне на мою глупость.
– М-да, как же ты живешь? – спросил самый большой, – А вы там в Москве, как, в завязке типа? Или только по праздникам? – он улыбнулся.
– Да я вообще не пью. Никогда, – я немного соврал.
Антон снова выругался, удивившись моему ответу.
– Да… отстали мы от этой… как там… цивелизации, – он выговорил это последнее слово по слогам, отчетливо произнеся “е”, – Ну тогда хер с тобой, мы погнали к дядь Феде. Бывай, Макс.
Они втроем встали и пошли по дороге вниз, в сторону школы. Да, здесь есть школа, я ее вспомнил. Кинув на прощание пару словечек, вся группка уже не оборачивалась ко мне, продолжая о чем-то беседовать и смеяться.
Я пошел обратно домой, ловя спиной последние лучи уходящего света. Моя огромная тень падала впереди, становясь все выше и не отступая от меня ни на шаг, насмехаясь над моим телосложением. Деревья возле дороги равнодушно поглядывали на мою судьбу, как бы невзначай, и делали молчаливые выводы, перешептываясь между собой, когда ветер проходил мимо, словно гонец, распространяющий укоризненное безмолвие дальше.
Я повернулся и взглянул на настенные часы прямо над порогом. Без пяти минут девять.
– Видал? Зебра на столе, под полотенцем, садись покушай.
– Да я же только кушал.
– Где это только? Девять часов уж, а мы в шесть садились. Ну если не хочешь, потом поешь, чай я заварила свежий, вон, – она кивнула в сторону маленького черного чайника на полочке под шкафчиком для приправ и кофе, – Термопот тоже ставила, слила, можешь наливать.
– Хорошо, спасибо.
– Заставлять не буду.
Она сидела за ноутбуком с открытыми вкладками одноклассников, вконтакте и какого-то сайта про кино, а я так и стоял перед столом, глядя в окно, за которым виднелась молодая яблоня с извилистыми ветвями. В этом году без урожая.
– Чего не сядешь?
– Не знаю, – я повертел головой из стороны в сторону, – Пойду почитаю.
Взяв собрание сочинений Булгакова, я отыскал “Мастера и Маргариту”. Книга ни о чем. Безумие и бред смешались воедино, открывая волю авторской идее и закрывая всякий намек на спокойное чтение. А в итоге только рыцари гнетущей пустоты, наказанные за свою жизнь, но эта история все еще одна из самых важных – первое прочтение оставляет слишком сильные эмоции, и на этой почве всегда находишь свой сокровенный смысл всех бессмысленных слов, запечатывая его и книгу в сознании до скончания времен.
Придумал свое мировоззрение, читая столбики символов.
Пролистав еще два десятка страниц, я рухнул на кровать. Не хочу читать Булгакова. Пошел на кухню и сделал чай, разглядывая хаотичную текстуру бело-коричневого кекса.
Он был вкусным.
– А ты куда хочешь поступать? – спросила бабушка, все еще сидя за ноутбуком.
Смородиновое варенье капнуло на палец и стекло на стол.
– Не знаю, я думал остаться в Москве, пойти куда-нибудь в политех, если прокатит.
Она взглянула на меня, пригубив чай.
– А может не прокатить?
– Да-а, вообще-то, все может быть. Я не уверен, что будет, но, надеюсь, наберу баллов двести пятьдесят.
– Ну ты же умный парень, куда денешься. Сдашь это ваше ЕГЭ и пойдешь дальше учиться.
– Угу. Постараюсь.
Я много думал о своей жизни и будущем, но так ничего и не придумал. Иногда кажется, что думать – худшее, что придумало человечество.
– Ну как?
– Вкусно.
– Это хорошо, давно не пекла зебру.
Я почистил зубы и снова рухнул на кровать.
– Спокойной ночи, бабуль!
– Давай, спокойной!
Под одеялом было прохладно, по ногам пробежала дрожь. Я укутался и лег возле окна, готовясь уснуть в ближайший час. Это всегда занимало слишком много времени, и я снова свалился в блуждающие мысли.
Я люблю мечтать. О чем угодно. Счастливая жизнь где-то вдалеке отсюда или интересная ситуация, мое решение в нужном месте в нужное время, безусловная любовь как в книжках и прекрасные друзья, не дающие заскучать. Отправиться на звездолете покорять космос, прихватив длинноухих, или же с ними бродить по средиземью в поисках драконов. Мне нравится миры Толкиена, нравится представлять себя в роли какого-нибудь загадочного наемника с темным прошлым, который бродит по выдуманным землям и сражается с чем-то плохим. Нравится выполнять различные задания за золотишко, нравится думать, что я играю важную роль в истории. Воображению и фантазии нет конца, но всегда приходит начало. Эта скверная причина зарыться в одеяло, глухое эхо памяти, заставляющее опускаться еще ниже в пучины воспоминаний, а там всегда…
Больно. Что-то странное, большое, круглое и склизкое, и… пустое. Не просто полое, это что-то по-настоящему пустое. И это страшно.
Мир издевательских снов.
Рядом с домом компании “Зингер” не было ни одного человека. Вода в канале грибоедова стояла на месте, совсем не двигалась, словно замёрзла, но на дворе было лето. По крайней мере, снега я нигде не видел. Да и воды я не видел, но почему-то знал, что она не двигается. Может, совсем недавно я проходил по набережной? Но я ничего не помню. Я озирался по сторонам. Никого. Я пошел ко входу в дом книги, но он оказался заперт. Я оглянулся на Казанский собор, но не сам – что-то меня толкнуло. Я смотрел на него. Я изо всех сил пытался понять, что значит это злосчастная буква “Я”, будто в этом знании хранилось спасение. Только от чего?
Да, я понял. Колонны Казанского собора были покрыты небольшими трещинами, тянущимися с низу до самого верха, причем я, пройдя сквер и оказавшись почти вплотную к собору, всё никак не мог увидеть этот самый верх колонн. Он уходил в бескрайнее небо цвета горящих углей. Как ни странно, но белые облака на этом черно-красном небе казались мне до крайности удивительными и абсурдными, когда как само полотно горящих углей было привычным и даже неприметным.
Так что я понял?..
О нет…
Вокруг царило безлюдье и только слышимая тишина разносилась по улицам.
Я забыл это. Конченное небо! Вот так всегда! Стоит только понять что-то действительно важное, как тут же приходит всякая дрянь и вышибает тебе мозги!
Почему я в Питере?
На колонне, возле которой я стоял, откуда-то взялась пожарная лестница, обвивающая по спирали уходящий в бесконечность каменный столб с трещинами. Она выглядела ветхой и ненадежной, именно поэтому я решил взобраться по ней. Других причин я отыскать не мог. Я уронил ногу на первую деревянную ступеньку, и она стала ужасно скрипеть, прогибаясь под моей тяжестью. На сотой ступеньке мне в голову пришла гениальная мысль – посмотреть вниз, и я, подойдя к каменным перилам с узором вьющихся растений(они оказались холодными, когда мои дрожащие руки коснулись камня), опустил взгляд на самое дно.
До земли было от силы метра два, а может и меньше. Я посмотрел назад, но лестница ничуть не изменилась с тех пор, как моя нога повалилась на первую ступеньку. Впереди было также. Я начал считать заново.
Пройдя ещё сорок две ступеньки, я уткнулся в тупик – каменная стена с огромной трещиной посередине, уходящей во все стороны, преградила мой путь, а лестница просто обрывалась, будто так и было задумано, однако перила понемногу расширялись и в конце концов сливались с каменной стеной, словно это был естественный отросток. Моя рука прикоснулась к стене, и вдруг по мне побежали мурашки. Стена рассыпалась на маленькие осколки, которые потом скатились по лестнице вниз, а я пошел дальше.
Вершина Казанского собора граничила с небом. Оно тлело. Всё тот же бежевый камень застилал пространство в сотни квадратных метров, абсолютно ровный и ничем не огражденный. На другом конце этого места я увидел знакомое лицо. Темноволосый мальчик лет тринадцати сидел на краю крыши, безмятежно болтая ногами. Это был Артём.
– ЙООО! АРТЁМ! – мой голос прозвучал как раскаты грома, – ОЙ! ПРОСТИ, ЧТО Я ТАК ШУМЛЮ! ПРИВЕТ!
Артём повернул голову. У него были карие глаза, тонкие губы и красивый нос. Смазливое личико, которое всегда нравилось девчонкам, но в этот раз на нём еще были и очки.
– ЭЙ! ОТКУДА У ТЕБЯ ОЧКИ, МУЖИК?!
Он почесал затылок, прежде чем ответить полушепотом:
– Посадил зрение в институте.
– ПОДОЖДИ, КАКОЙ ИНСТИТУТ?! МЫ ЖЕ ПРИЕХАЛИ ИГРАТЬ…
Я вспомнил. Мы приехали на соревнования по футболу, проходящие в Питере. Это было в седьмом классе.
– Мы давно уже не играем, Макс. Оглянись вокруг, тут только будущее.
Я стал озираться по сторонам, но ничего не увидел. Угольное небо было нашим горизонтом.
– Зато внизу куча людей. Они ждут меня.
Я сел рядом с ним на краю крыши и опустил голову, вглядываясь в толпу, бушующую под собором. Мы были на высоте двадцати метров, поэтому я не различал лица тех, кто ходил там, на дне, но их общая масса казалась серее серого.
– ОБОЙДУТСЯ! – ответил я.
– Я не хочу прыгать, но это наша последняя игра… – он снял очки и положил их рядом с собой, – Мостов не осталось.
– ЧТО ЗНАЧИТ ПОСЛЕДНЯЯ?! МЫ ЖЕ ТОЛЬКО ПРИЕХАЛИ!
Артем соскользнул с края и, раскрыв руки как птица крылья, полетел вниз без единого звука. Ветра не было. Тишина. Я смотрел, как он парил и падал, минут пять, но в конце концов он просто растворился в толпе с раскрытыми руками. Внизу ничего не изменилось, и мне стало страшно.
– Я ТОЖЕ НЕ ХОЧУ ПРЫГАТЬ!
– А как же иначе? – голос был холодным и жутким.
Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это по мою душу пришел огромный и отвратительный монстр. Но я обернулся.
У него было шесть ног и столько же глаз, горящих черно-красным оттенком, как небеса. Рот, растянутый от одного края головы до другого был не меньше полуметра в длину. Туловище, сквозь которое просвечивали ряды толстых костей, стояло столбом, соединяя ноги и голову. Рук я не увидел, но из головы росли какие-то отростки, похожие на длинные когти.
Было страшно. Одежда слиплась на теле от пота. Я хотел встать и бежать, но почему-то не мог. Руки не переставали дрожать.
– Это в последний раз, – сказал монстр, широко открывая мерзкий беззубый рот, – Мостов не осталось. Прыгай!
Я снова попытался встать и снова потерпел провал. Что же не так?! Ноги прилипли к камню.
Монстр стал подходить ближе, а я не мог свести с него глаз. За ним тянулся багровый след. Он ускорялся. Я отвернулся, взглянув на снующую толпу внизу. И что они там забыли?
Над плечом повеяло холодом. Первый звук, услышанный мной в Питере, оказался какой-то странной смесью рычания, урчания и всхлипа. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это последнее мгновение моей жизни. Я спрыгнул. Ветра не было. Там вообще ничего не было.
Третий день.
Холодный пот прошибал мое тельце, пока я, уставившись в стену с фотографиями, пытался понять, что меня так напугало. Одеяло сползло на ноги. Фотографии на стене изображали улыбающихся людей, реже – удивленных. Там был и я – маленький удивленный мальчик с корочкой хлеба в руках и бейсболкой, повернутой в сторону.
Был сон. Я его не понял. Артем при мне только раз в жизни надевал очки, когда прикалывался над подругой. У него было хорошее зрение.
Я встал с кровати, оделся и вышел на кухню. Бабушки не было. Я заглянул в зал, но там тоже было пусто, не считая бьющего в окна света. Плоский телевизор стоял выключенный на черном шкафу с красивыми стеклянными дверцами по бокам. На нем отчетливо показывалась пыль, освещенная лучами солнца. На стене висел светильник с абажуром. Мне стало одиноко.
Я сидел на кухне и смотрел какой-то боевик по телевизору, когда услышал грохот в сенях: стук и звон стекла, скрип двери. Послышался вздох бабушки и короткое “Ой”. Через секунду она появилась на пороге кухни.
– Утро, – сказал я, немного удивившись. Думал, она на работу уехала, – А ты что делала?
– Доброе, – она провела ладонью по лицу, – Умывалась и банки мыла. Ты еще не завтракал?
Я покачал головой.
– Яичницу будешь?
– Да.
Бабушка полезла в холодильник и достала оттуда яйца и вареную колбасу. Сковородка шипела на огне. Мы позавтракали и принялись болтать о всякой ерунде, вроде моей учебы, книг, фильмов и политики.
Она рассказала мне, что недалеко отсюда есть красивое озеро, куда точно стоит сходить. Я туда и пошел, но до этого по приказу бабушки мне пришлось прополоть ряды помидор.
Снова дорога цвета кофе с молоком с трещинами возле проходящей колеи, в которые забивались маленькие жучки. Время от времени в подошву моих кроссовок больно врезались камушки, один раз даже пришлось отдирать руками.
В овраге, окаймляющем дорогу, росли маленькие березки, которые внезапно закончились, и моему взору предстал перекресток, где слева располагалась электростанция, а справа дорога уходила в никуда, заканчивающееся лесом. Я решил оставить затею обследовать оба ответвления до самых скучных времен моего пребывания в этой деревушке и пошел дальше, пока не вышел к повороту, уходящему направо пологим спуском, окруженному высокими деревьями, плотно прижатыми друг к другу. Повсюду падали тени ветвей, листьев и сучков, и только чириканье воробьев создавало ощущение жизни в этом месте. Тишина и пение птиц, шелест листьев и треск деревьев. Казалось, будто я остался один во всем мире, и это мой последний путь, ведущий в самый конец того, что зовется бытием. Я пошел дальше.
Спустившись и дойдя до конца, я увидел поле, покрытое бурьяном, ровное и бесконечно большое, с горизонтом, тонущем в синеве неба и далеких набросках холмов. Кое-где росли кусты и малые кучки деревьев. Пройдя еще немного, я наконец нашел тропу, ведущую еще ниже и сворачивающую направо, к берегу уже видимого озера с голубыми безмятежными водами. Это было большое озеро, действительно большое. Чтобы его переплыть, понадобилось бы не меньше получаса.
Берег был глинистый и пологий, и рядом стоял мостик, длиной метра три, почти касавшийся воды, поэтому его деревянный настил был разбухшим и мокрым. Я встал на самый его край, и, как в титанике, развел руки в стороны, смотря на лениво покачивающиеся волны, когда легкий ветерок пролетел сквозь меня, заставляя мою черную футболку вторить водам в небрежности и хаотичности движений. Две минуты покоя и блаженства, когды ты забываешь о том, что мир вообще может существовать. Просто здесь и сейчас, ты стоишь и смотришь на воду, вдыхаешь влажный воздух с ароматом свежей травы, и забываешь, что такое – забывать. Здесь и сейчас, и ничего лишнего.
Такие моменты редко выпадают в жизни.
Я почему-то, сам не знаю почему, повернул голову влево, чуть склонив, и зацепился за кое-что удивительное. Какой-то мальчик, сидя на песке, метрах в пятидесяти от меня, что-то рисовал на земле, одной ногой касаясь воды. Он был так сосредоточен, что, казалось, от этого рисунка зависела вся его жизнь. Я простоял еще минуту, глядя на его каштановые волосы, сползающие на лоб, пока он черкал палочкой по песчано-глинистому берегу, время от времени отряхивая руки.
Это было слишком интересно, и я пошел к нему.
– Эй, привет! – помахал рукой, когда между нами оставалось не больше десяти метров.
– Привет, – он поднялся на ноги и сомнением глянул на меня.
– Я Максим.
– Андрей.
Мы стояли друг напротив друга, разделенные метром песка.
– Рад знакомству, я здесь, типа, к бабушке приехал. А ты… чем занимаешься? – рисунок показался мне абсурдным и неразборчивым, словно это была какая-то карта или чертеж здания.
– А-а-а, круто, я… – он почесал затылок и как-то резко дернул головой, а потом обхватил подбородок рукой, став похожим на древнегреческого философа, находящегося в серьезных думах, – Э-э-э, рисую, вроде. Ну, вообще, это не рисунок, а, скорее, план.
– План? План чего?
Может он собрался ограбить банк?
Только где здесь найти банк?
– Это план… план, чтобы поймать кое-кого… в общем, не бери в голову, это я так, прикалываюсь. Ну, понял, делать нечего, поэтому я тут… сижу, – он делал странные паузы между словами.
– М-м-м, ну да, я тоже страдаю от безделья. Пришел посмотреть на озеро.
– А, да, ты же не местный, – он воодушевился и перевел взгляд на поверхность вод, – И как тебе наше озеро?
– Вообще, классно. Прям круто, мне понравилось, тут так… спокойно.
– М-м, да, – он начал жевать губы, – А ты… надолго?
– Честно, сам не знаю наверняка, но, вроде, что-то около месяца… да, мама так сказала, по крайней мере. Хотя я надеюсь свалить пораньше.
– Ну да, здесь немного скучно.
Мы постояли и посмотрели на водную гладь, сливающуюся с горизонтом. Просто смотрели.
– Но озеро крутое… – прошептал я.
– А? – он повернулся ко мне в анфас, – Ты что-то сказал?
– Да нет, так…
У него были немного большие брови, выделяющиеся тонкие скулы и уходящий острием вниз подбородок; большие глаза цвета угасшего неба, блекло-голубые, пытались ворваться в мой внутренний мир, отмеченный пожаром гражданской войны – так пристально и глубоко он взглянул на меня.
Дрожь пробежала по плечам и спустилась дальше, в локти, обвязав руку, и, наконец, дошла до кисти. Я дернул плечами. Такое со мной случается, не слишком часто, но я не знаю почему, просто раз – и дергает. Просто дергает. Может, это от мыслей? Ведь, иной раз подумаешь о чем-нибудь плохом, и ноги начинают подкашиваться.
– Ты чего? – видимо, он заметил.
– Да я… просто.
– От ветра?
– Не… сегодня жарко, кстати.
– Да. С утра было двадцать семь.
– А я в черной футболке как дурак хожу. К вечеру совсем выпарюсь и буду ползти до дома в полужидком состоянии.
Андрей улыбнулся, потом рассмеялся, и, как бы предвкушая что-то, глупо усмехнулся над чем-то только ему известным, сказав:
– Не парься.
Теперь и я рассмеялся. Правда, до меня не сразу дошло.
– Почему ты пришел сюда сегодня? – спросил он, смотря на озеро, все еще с улыбкой, но уже немного изменившейся.
– Э-э-э, так получилось. Я не понял вопроса, если честно. Просто решил прийти и все.
– Так всегда получается. Просто попал куда-то.
– Да? – я совсем ничего не понял.
– Ты где живешь? Здесь, имею в виду.
– После перекрестка направо, если со стороны въезда, и там через километр будет красный забор. Это примерное местоположение. О, там еще флаг вроде висел. Тоже красный. Наверное, с девятого мая так и висит.
– Ну я понял где это, часто бываю на главной.
– Ты тоже там живешь?
– Не-а, я прямо после въезда, и там еще поворот налево после школы. Где-то в той стороне. На улице Чапаева.
– А почему там бываешь?
Он медлил с ответом.
– Гуляю… там обычно собираются в футбол играть, иногда к ним захожу. Да и один друг там живет. В общем, я там много времени провожу. Наверное, даже больше, чем на своей улице, – Андрей начать рассматривать свой план, сев на землю подле, – Слушай, а… ты веришь в монстров?
– Что? – я удивился, – В смысле, призраки там и всякое такое?
– Не совсем. Нет, не то. Монстры… ну, они похожи на людей и… у них нет каких-то необъяснимых способностей, они просто… страшные и делают ужасные вещи… вроде того. Я не видел у них клыков и когтей.
– Ты видел монстров?
– Ну… вроде того. Хотя, может мне тогда показалось. Я странный, да? – он как-то грустно взглянул на меня своими проницательными глазами.
– Э-э-э, да нет, просто как-то необычно.
– Многие говорят, что я странный.
– Ха! Тогда тебе точно повезло.
– Почему же? – монстры, судя по всему, удивляли его меньше, чем мой ответ.
– Потому что сейчас быть нормальным – это то же самое, что быть низменным мерзким придурком. Поэтому получается, что ты ушел от этой участи.
– И почему сейчас так, то есть, почему нормальное… такое?
– Я не философ, но все дело в ценностях. Сейчас просто люди совсем одурели, возводят всякое дерьмо в абсолют, при это говоря о морали и доброте. А потом добавляют, что деньги – это важно. Что важно учиться. Важно завести семью, и не стоить ныть по мелочам. И мораль. Надо быть добрым, говорят. А потом выкидывают трехдневный хлеб на помойку, – я почему-то плыл в потоке слов и не хотел останавливаться, словно впервые научился говорить и решил высказать всё-всё, – Стерилизуют котов. Кто-то действительно стерилизует котов? И как так можно, годами… нет, десятилетиями жить в одном подъезде и потом сказать, что в Америке плохо, потому что они сами плохие. Начать заливать детям о важности здорового образа жизни, и вечером выпить рюмку. Повезет, если одну… м-да… ладно, это я тут… фигня, да.
– А чем учеба плоха? Ты сказал что-то про нее.
– Да ничем, это… понимаешь, просто… вот! Моя мама все грезит, что я поступлю в вуз на какую-нибудь востребованную специальность, и все твердит мне, что ей нужен диплом, мол, без него точно без работы останусь. Да, это важно. Одиннадцать лет маловато, надо собрать полную коллекцию этих бумажек, чтобы наверняка. Так, типа, я стану большим человеком, – Андрей внимательно слушал – это было видно и это удивляло меня, – И моя мама мечтает, чтобы я стал большим человеком. Ты представляешь? Она как-то так и сказала, а мне вдруг стало обидно, ведь я почему-то думал, что родители мечтают, чтобы их дети стали счастливыми. Тебе не кажется, что это далеко не одно и то же? Порой, совсем противоположные вещи…
– Да, кажется я понял. Ты прав. Это получается глупо, вот так вот слепо гнаться за отметкой, что ты чего-то там знаешь.
– Угу.
– Но это не всегда так. Кто-то хочет учиться, и поэтому собирает дипломы. Кто-то, наверное, станет счастливым, став большим человеком.
– Да, я знаю. Мир никогда не однобок. Какой-то глупый диалог.
– Я особо не умею поддерживать беседу… – он смущённо уставился в берег.
– Нет, я не о том. Ты-то как раз хороший парень, просто… глупо. Ладно, забей.
– Может, придумаем что-нибудь?
– Что?
– Я как-то думал сделать домик на дереве, но все не начинал, – Андрей старыми кедами с торчащей в разные стороны тканью начал топтать рисунок на берегу, до которого не доставали ленивые волны, – Как тебе идея?
– Звучит здорово, но… я же… понятия не имею, куда и как делать.
– Да я тоже, просто начнем, а там как-нибудь получится. Пойдем к тебе?
– А? Ну, можно, там вроде рядом лес, и я видел в сарае инструменты.
– Тогда можно отправляться в путь, – он отряхнул кеды.
– А зачем ты стер?
– Чтобы никто не узнал о моем плане.
Он пошел в сторону дороги, бросая слова вслед:
– А ты знаешь, здесь, на озере, есть монстр. Вот его-то я и хочу поймать. Хотя бы взглянуть краем глаза на это чудо, посмотреть, как он выглядит, может, даже смогу сказать ему что-нибудь…
– Я ни черта не понял! Если он монстр, как с ним говорить? – я брел слева от него, отставая на полшага, разглядывая придорожную траву, растущую как ей вздумается. Это, наверное, и есть та самая модная свобода. Расти как тебе вздумается, – И, типа… а где он тут живет? И что кушает твой монстр? Не людей, надеюсь?
– Людей, – он ответил тут же, уверенно, словно сам видел это, – А живет он рядом, мне кажется, во-он в той пещере, – он указал пальцем на противоположный берег озера, который уже расплывался в голубой дымке. Мы отошли достаточно далеко, чтобы внезапный страх остался позади, – Ее отсюда не видно, но там она есть, я видел, был там. Да и… ты только не пугайся, это же не такой монстр, как ты думаешь. Ну, то есть, без клыков и шерсти и всяких прочих страшных штук. Он, наверное, даже слишком хороший для монстра.
– Теперь я точно ничего не понял.
– Да ладно, можешь не слушать, это я… ну, фигня.
– Нет, мне даже интересно стало.
Мы шли дальше, перекидываясь словами, как мячами для жонглирования, и каждый из нас пытался понять, о чем говорит другой. Это не так уж и просто.
Вот начали появляться из воздуха первые очертания домов, а потом и деревянные ставни, павшие заборы, пластмассовые ведра у крыльца. Мы свернули направо и пошли по главной улице, и я только сейчас, взглянув на успокаивающее безоблачное небо, понял, что день перешагнул половину пути.
– А ты здесь учишься? – вдруг спросил я.
– …и он ушел, – Андрей все еще рассказывал историю из школьной жизни, когда я перебил его, – И… что? Быстро ты меняешь тему. Вообще, нет, не здесь. Я… э-э… как бы сказать… из интерната, что-то вроде того. Учусь в другом селе, рядом, километров двадцать до него. Там не деревня, там что-то вроде маленького городка, и школа довольно большая… человек пятьсот есть. А здесь столько со всей деревни не наберется, – он улыбнулся, – Да… и как тебя занесло в эту глушь?
– Да я сам офигел, когда сюда попал. Вот, это он, – я указал на красную калитку вдали, – Дом моей бабушки. Уже близко… а что мы будем делать сначала?
– Наверное, сходим в лес и поищем дерево?
– Ну да, звучит разумно. Потом можно будет взять инструменты… стой, а из чего мы будем строить домик?
– А-а-а, хороший вопрос, – Андрей снова начал теребить подбородок, – М-м-м, знаешь… наверное, нам придется где-то найти доски… у меня есть пара идей, где их можно взять, но… на крайняк можно срубить дерево.
Я на секунду остановился, переварив в голове последнее предложение.
– Да ты шутишь! И что мы потом будем делать с этим деревом?
– Распилим на доски.
– Ты умеешь пилить?
– Ну да, это же… а, да. Ты в Москве не часто бензопилой пользуешься?
– У нас там деревья пилить нельзя, – ответил я, нахмурив брови.
Да и не нужны там доски.
Мы открыли калитку, и, не заходя домой, пошли в лес. Огромный массив равнодушной природы не обращал на нас внимания, когда мы, вооружившись идеей, пробирались в мир теней под аккомпанемент треска веток, шуршания травы и щебетания птиц. Многие деревья выглядели старыми: без коры, сухие, поникшие – они словно подражали жителям деревни, взошли с ними и уйдут с ними, но все же на пути встречались большие стволы, столбом уходящие далеко вверх. Мы обошли добрую сотню деревьев, пока не наткнулись на одно, которое точно нам подходило: береза, коих здесь немного, выглядела крепкой, стояла прямо, но одна ветка, довольно толстая, в двух метрах от земли, шла чуть ли не параллельно ей, а потом снова уходила вверх. И рядом еще одна, повыше, тоже росла под большим углом от ствола.
– Лучшая находка за сегодня, – прокомментировал Андрей.
– Угу…
– Сначала надо сделать лестницу к ветке, а потом забьем там доски, не слишком длинные, около метра, чтобы держались. Потом также на второй ветке, и переход можно сделать… как думаешь? – он повернулся ко мне, мальчик со странной улыбкой и проницательными глазами. Он был как-будто счастлив, словно исполнил давнюю мечту детства, хотя мы еще даже одной доски никуда не прибили.
– Да… и канат спустить оттуда, и потом как тарзан кататься. Звучит слишком круто, – я начал сомневаться – этакий защитный механизм, включающийся, когда ты получаешь огромную дозу надежды и радости в один миг. Он говорит тебе: “Нет, постой, не может все быть так гладко, оглянись вокруг, что-то явно не так…”, и ты слушаешь, начинаешь искать преграды на пути, стараясь умерить ожидание.
Откуда он у меня?
– Слишком круто? Сарказм? Хотя ты…
– Что? Не, не, я просто подумал, что это все надо построить, а… это сложно, да?
– Ну да, конечно. Сложно, – он ухмыльнулся, – Круто.
– А ты горишь идеей, Андрюша, как восковая свеча.
– Свеча… странное сравнение. Да, я… ну, это действительно круто, а? Прям!.. не знаю как сказать, но мне нравится.
– Я понял. А почему домик на дереве?
– Э-э-э, – он так и замер с этой паузой, постояв секунд пять, – Не скажу. Сам особо… не знаю.
У него правда было много странностей, как вот это – я видел его волнение и нарочитую паузу. Он ушел в себя на эти пять секунд, а когда вернулся, решил молчать. Я уже встречал такое, хоть и прожил немного. Что-то личное, наверное.
– Ну ладно, пошли искать доски тогда.
Тени бегали по земле, и, бросив взгляд в глубь леса, я видел только слившийся воедино темный частокол да сети ветвей и листьев. Я обернулся. Рядом с нами, стоя, как всадник, одинокий дуб пускал корни в землю, пытаясь удержаться в мире, а где-то там, в сотне метров отсюда, обрастала сорняком бабушкина картошка.
– Давай. Знаешь что… у дядь Пашы должны быть старые доски еще со стройки, думаю, он нам даст парочку.
– О! Тогда можно к нему пойти, где он живет?
– На моей улице, километра два идти.
– М-м-м… два километра с досками…
– Они не сильно тяжелые, по одной в руку нормально будет.
Мы вышли из леса и уже проходили мимо бани, когда входная дверь отворилась и на крыльцо вышла моя бабушка.
– Ох ты! Максим, привет, это Андрей с тобой?
– Да, это я, теть Оль! Здравствуйте!
– Привет, привет, как там твой папка?
– Да вроде ниче, живой, – в шутку ответил Андрей, улыбнувшись.
– Ну, неплохо. А вы чего туда-сюда ходите?
– Доски ищем, – ответил я, – Идем к дядь Паше.
– Доски? Зачем?
– Домик на дереве построить хотим.
– А-а, вон оно что. Ну так тут есть какие-то доски, там, за баней валяются.
– Да ну.
– Дядька твой сарай строил, осталось оттуда. Можете взять, мне они не нужны, да и ему тоже, наверное. Делать тут уж нечего, – она посмотрела на огород, начинающийся с зелени, кустов жимолости и рядов помидоров, – Уже полоть надо. Я сейчас пойду поливать, дотяни мне шланг до помидор, пожалуйста. Он там, сзади тебя, возле бочки.
Я оглянулся, нашел желто-серую резиновую трубу и распылитель, и потащил все это через клубнику в сторону заросших томатов, стараясь не задевать по пути все эти культурные растения. Часть клубники пострадала от моих стараний.