Czytaj książkę: «140 ударов в минуту»

Czcionka:

Иллюстрации на обложке и в тексте использованы по лицензии © Shutterstock

Глава 1

Саркис

– Вставай, – толкает меня в плечо младшая сестренка. – Кис, ну вставай, там те самые тетеньки пришли, – громко шепчет она мне прямо в ухо.

Тут же вскакиваю с места. В глазах на пару секунд темнеет. Трясу головой, сбрасывая остатки сна. Почему сегодня? Без предупреждения! Говорили же, что позвонят. Потерев кулаками глаза, нахожу шорты на полу. Помятые, в брызгах краски. Одеваюсь. Искать другие некогда.

– Сколько раз тебе говорил, чтобы ты дверь никому не открывала?! – рычу на сестру. Она втягивает голову в плечи и виновато опускает взгляд.

– Ты спал крепко, а мне показалось, что это соседка, – обезоруживающе смотрит мне в глаза.

– Потом обсудим. Тут посиди пока, – треплю расстроенную сестренку по кудрявым волосам.

Натянув на заспанное лицо самую обаятельную из своих улыбок, выхожу в прихожую, плотно прикрыв дверь в спальню. Две женщины сильно за сорок с одинаковыми прическами, в строгих юбках мышиного цвета и белых блузках, застегнутых на все пуговицы, осматривают меня высокомерным взглядом. Мы с ними встречаемся не в первый раз. Они много разного от меня слышали и далеко не всегда цензурного, но сегодня я буду ангелом. Ситуация сильно поменялась.

– Добрый день, – хрипло приветствую обеих, мысленно рисуя у себя над головой нимб и продолжая улыбаться так, что скулы начинает сводить.

– Здравствуй, Саркис. Почему так сильно пахнет краской? – наигранно морщится одна из женщин.

– У нас ремонт, – толкаю дверь в детскую, демонстрируя газеты на полу, пленку на мебели, которую не удалось вынести, и жестяные банки с персиковыми подтеками.

– То есть девочка вот этим весь день дышит? – Представительница опеки тонким пальцем указывает на наш с Ани творческий беспорядок.

Ну, понеслось! Вдох. Выдох. Улыбаемся. Главное, чтобы челюсть не заклинило от того, насколько я «рад» их видеть и слышать.

– Я проветриваю. А ночью комната закрыта, – объясняю очевидные вещи.

– Где же спит, да и вообще проводит время Анаит? – подключается вторая. – С тобой в одной комнате, что ли? – Праведно возмущаясь, она выпучивает глаза так сильно, что кажется, сейчас глазные яблоки вывалятся прямо на толстые стекла ее очков. Напомаженные губы двигаются в по пытке определиться, сжаться им в тонкую полоску или же картинно приоткрыться, образовав идеальную букву «О».

Меня откровенно передергивает от этого театра абсурда, но мерзкие тетки ждут ответа. Что я должен им сказать? Что Ани и правда часто ночует в моей комнате?

После смерти мамы прошел всего месяц, и сестра пока боится засыпать одна. Ей стали сниться кошмары. Она подскакивает среди ночи от собственных криков и слез. Я не собираюсь гнать от себя маленькую напуганную девочку просто потому, что так диктуют нормы морали! Не вижу ничего криминального в том, что Ани прибегает ко мне посмотреть мультики, а потом, когда засыпает, я уношу ее в гостиную. Она сама решила, что на время ремонта хочет жить там.

Нет, этим двум дамам такое озвучивать точно нельзя. У них слишком богатая фантазия. О личной жизни им, наверное, остается только мечтать, вот и бесятся.

– Проходите. – Я все еще веду себя вежливо.

Разуваться? Нет, не слышали! Я босиком хожу, сестренка тут тоже обычно носится в носках, а эти царицы в туфлях вламываются в царство детского беспорядка. Я вообще строгий брат, но не сейчас, не в последний месяц.

– Боже, какой беспорядок! – восклицает одна.

– Ужас! – поддерживает ее вторая, прикрывая свой подвижный рот ладонью.

«Нормально все», – заключаю я.

Пока был на смене, в комнате стало гораздо чище. Сестра успела распихать по полкам свои мелочи, убрать почти всю одежду в шкаф или сложить в аккуратную стопку на стуле. Игрушки валяются на незастеленном диване. На подоконнике свалка карандашей, фломастеров и учебников на следующий год.

Тетки что-то пишут в своих блокнотах.

– Окно открыто, – делают еще одно замечание.

– Лето, – напоминаю им.

– Девочка выпадет из него, ты не понимаешь? – Особенно неприятная тетка снова выпучивает глаза.

– Ей не три года, не преувеличивайте, – вздыхаю, прислоняясь голой спиной к одному из вынесенных из детской шкафов. Улыбаться больше не пытаюсь, и невидимый нимб начинает медленно сползать.

– Нет, это никуда не годится. Это безответственность, Саркис, – отчитывают меня грымзы.

«Терпеть! Нельзя их посылать, – напоминаю себе. – От них слишком многое сейчас зависит».

Веду представительниц опеки в следующую комнату – мою. Анаит сидит на моей, естественно тоже не заправленной (я ведь спал!), кровати, играет во что-то в телефоне. На спинке стула небрежно висит моя футболка. Тоже в краске. На столе валяются открытая пачка сигарет и зажигалка, смятая бутылка с остатками минералки, немного мелочи, мой телефон на зарядке. Ничего необычного. Сигареты только лишние. Это сразу подмечают и снова что-то записывают у себя в блокнотиках женщины.

– Сколько ты позволяешь ей играть в телефоне? – спрашивает одна из женщин.

– Часа полтора, – прикидываю я. – Нам играть некогда. Мы красоту наводим, – подмигиваю притихшей сестренке. Ана тут же кивает.

Уходим с тетками на кухню. Они присаживаются на табуретки. Я прислоняюсь к тумбе с раковиной и чувствую, как от мокрой тряпки, висящей на ней, начинают намокать шорты.

Дамы продолжают усердно строчить что-то шариковыми ручками в своих записных книжках, хотя сейчас все можно делать в телефоне или на планшете. Я очень стараюсь не скрипеть зубами, понимая – все будет очень сложно. На мою сестру они посягали, еще когда болела мама, так что сейчас я готов к самому худшему вердикту. Спасибо хоть заявление на предварительную опеку приняли.

– Что у тебя с работой, Саркис? – Пучеглазая дама поправляет очки, все время сползающие по переносице.

– Устроился. Я же вам говорил, когда приезжал.

– Куда? – постукивает дама ручкой по столу и вновь готовится записывать.

И это я тоже говорил, но все делают вид, что забыли.

– В неплохой автосервис по специальности, – приходится повторять.

– Все равно это пока ничего не значит. Ты и месяца не проработал. Нет никакой гарантии, что тебе заплатят или ты там надолго задержишься. На что ребенка содержать будешь?

– У меня есть доход. Мы вот ремонт на него делаем, – киваю в сторону комнат, начиная тихо злиться.

– Ты про гонки на мотоциклах? Так это тебе в минус, Саркис. Травмоопасное увлечение. Не дай бог, разобьешься завтра. Девочка сиротой останется. – Она продолжает откровенно давить.

– Это не увлечение. Это профессиональный спорт! – Прячу руки в карманы, сжимая их в кулаки, чтобы эти две не видели, как я выхожу из себя.

– Это риск оставить ребенка без опекуна в любой момент, – парирует тетка. – Покажи, что вы тут едите.

Открываю холодильник. Яйца, молоко, кастрюля с супом. Вчера перед работой сварил. Ну и так, по мелочи. Творожки, йогурты, сыра немного осталось, овощи свежие. Никакого криминала. В шкафчиках крупы, чай, кофе. Все как у всех.

– Скромно, – хмыкает та, что большую часть времени молчала.

– Сорри. Черной икры не припас, – все же срываюсь и начинаю язвить. – В следующий раз обязательно. Вы только предупредите, когда ехать соберетесь. Я, может, и штаны приличные найду.

Тетки усмехаются. Опять что-то пишут.

– Мальчик мой, – вздыхает пучеглазый инспектор, – ты же еще и в призывном возрасте. Университет окончил? Отсрочки у тебя нет. Осенью в армию заберут.

– У меня несовершеннолетний иждивенец.

– Это если тебе опеку дадут. А шансов у тебя практически нет. Рисковый, безответственный грубиян. Ты на работу уходишь, Анаит одна остается?

Закрываю глаза. Медленно наполняю легкие воздухом. Задерживаю дыхание. Еще медленнее выдыхаю, чтобы не послать их к черту.

– За ней соседка присматривает. – У меня даже получается спокойно им отвечать, хотя внутри клокочет злость и требует немедленного выхода.

– Так, может, мы соседке опеку и отдадим? – хмыкает противная тетка.

– Да вы замучили! – не в силах больше себя сдерживать, повышаю голос. – Что вы хотите? Я не понимаю! – хлопаю ладонью по столу. – Ей с родным братом будет хуже, чем с чужими людьми? Вы действительно так считаете?!

– Вспыльчивый, – дописывает вторая инспекторша.

– Да сколько можно! – Я прикрываю глаза, нецензурное слово слетает с губ. От бессилия мне хочется биться головой о стену. Больше я не улы баюсь инспекторам. Очевидно же, что они специально ко мне придираются. Меня откровенно заваливают, чтобы забрать сестру.

Они снова пишут. Наверное, помечают, что я матерюсь.

– В течение ближайших нескольких дней комиссия примет решение по твоему заявлению, – голосом робота сообщает «молчаливая», громко захлопнув свой блокнот. – До свидания, Саркис.

Гордо подняв головы, они двигаются к выходу, оставляя на полу черные полоски от каблуков своих туфель.

Зло рыча, пробиваю «двоечку» в стену. В глазах искрит от боли в костяшках. На кухню заглядывает испуганная сестренка. Смаргивает крупные слезы с пушистых темных ресниц. Подслушивала, маленькая пройдоха.

– Иди сюда, – сажусь на пол и тяну к ней руки.

Подходит. Тут же крепко обнимает меня за шею, укладывает голову на плечо. Точно все слышала.

– Меня заберут, да? – всхлипывает Ана.

– Кто им тебя отдаст? – зло ухмыляюсь, понимая, какую бы ненависть я ни испытывал к нашему родному отцу, мне придется переступить через гордость и ехать к нему – просить помощи.

Глава 2

Саркис

Где-то в мобильном у меня был номер этого недопапаши. Листаю контакты, вспоминая, как он записан. Мог удалить со злости еще тогда, три года назад, когда единственный раз в жизни сжал зубы и пошел к нему за помощью. Естественно, получил отказ.

«Все деньги в бизнесе. Кризис. У меня маленькие дети. Ты мужчина. Решай свои проблемы сам», – говорил он мне, семнадцатилетнему, когда заболела мама, а я только окончил школу и поступил в универ.

Три года я боролся за маму сам, как умел. Выучил наизусть имена и телефоны всех лучших, хороших и просто доступных врачей нашего города, расписание работы представительства Минздрава. Хватался за любую возможность заработать, чтобы все тут же отдать за лекарства или консультацию очередного специалиста. Забыл, как это – нормально спать. Мне казалось, я даже во сне искал способы заработать. А еще нужно было учиться, чтобы попасть на бюджет и получить инженер ную специальность, которая станет приносить нам хороший доход.

Потом я попал к Гордею Калужскому в мотоклуб «Либерти». Там у меня появились друзья, профессиональные гонки, помощь спонсоров. Стало легче, но маму это не спасло. Мы лишь продлили ей жизнь на эти самые три года. А отец… Он ни разу не приехал за все это время. Ни разу не позвонил. Еще вчера я бы не пустил его на порог, если бы он все же решился приехать. Спустил бы с лестницы и послал к черту.

Моя гордость бунтует. Злость на эту гадину разогревает кровь до кипения. Мне физически больно от мысли, что надо опять идти к нему и просить. Да Ана даже не помнит его! Мама показывала ей фотографии, пока я не психанул и не сжег их все. У нас с сестрой фамилия матери и отчество по деду. Глупо звучит, конечно: Яковлевы Саркис Романович и Анаит Романовна. Со скандалом, но я все-таки уговорил мать поменять нам документы. Не хотел ничего от так называемого отца. Ни имени, ни денег, ни связей.

Друзья мне с сестренкой не помогут. Из самых близких, наверное, Гордей, наш тренер в мотоклубе, и его беременная невеста Ярослава. Мы узнавали. Им не дадут опеку. Гордый все еще под следствием, их жилплощадь тоже не подходит. У них однушка уже фактически на троих. Ясиной бабушке тоже отказали. Возраст. Захар, еще один гонщик из наших, учится в Академии МВД и практически не бывает дома, а безбашенный Кит – вообще со справкой из психиатрической больницы. Тут даже связи его отца не помогут. Мою Анаит никому из них не отдадут.

Вариантов не остается. Номер отца находится где-то в середине списка, записанный как «Предатель». Набираю. Слушаю гудки и смотрю, как сестренка делает себе и мне чай. Нарезает остатки сыра, выкладывает слоями на ломтики батона, все время сдувая с лица растрепавшиеся темные пружинки кудрявых волос.

– Да! – наконец раздается раздраженный голос в трубке.

– Это твой типа сын, – поясняю я, совершенно уверенный в том, что мой номер у него никак не записан. – Надо поговорить.

– Саркис? – хрипло и удивленно спрашивает папуля.

– У тебя есть еще взрослые дети? – зло усмехаюсь в ответ. – Хотя не удивлюсь.

Так. Стоп. Мне нужна его помощь. Выдыхаем! Выдыхаем!

– Точно, ты, – посмеивается отец года. – Что случилось? Опять что-то с матерью?

– Ерунда. Она умерла месяц назад! – врезаюсь и без того раненым кулаком в подоконник и вдавливаюсь в него так, словно смогу продавить пластик.

А-а-а!!! Черт-черт-черт! Тормозов у меня нет. Плохо. Продолжаем дышать. Глаза только резать начинает. Глубокий вдох. Выдох. Спокойно. Это все ради сестры.

– Кошмар, – говорит он с сожалением, в которое я не верю. – Ты помнишь мой адрес? Он не изменился.

– Помню, – цежу сквозь зубы, упершись лбом в оконное стекло.

Пережитое тогда унижение забыть сложно.

– Завтра к шести приезжай. Поужинаем и поговорим. – Отец переходит на деловой тон.

Наверное, так даже лучше. В конце концов, даже наше с ним общение сейчас – это уже сделка. Не знаю, как у него, а у меня своя цель.

– Окей. – Отняв трубку от уха, скидываю звонок и продолжаю смотреть в окно, пачкая подоконник собственной кровью из саднящих костяшек.

– Кис, иди пить чай, – тихо зовет сестра.

Ухожу сначала в ванную. Закрываюсь. Включаю воду. Упираю обе ладони в раковину и смотрю на себя в зеркало. Взгляд волчий, скулы заострились, волосы дыбом. Дикий! Иначе и не скажешь. Смываю кровь с рук, держу их под холодной водой некоторое время, надеясь, что отека не будет. Мне ими еще работать. Умываюсь и выхожу к Анаит. Она жует бутерброд, болтая скрещенными в щиколотках ногами под столом. Сажусь напротив. Залпом выпиваю сразу половину сладкого чая.

– Мы будем сегодня докрашивать стены? – спрашивает сестра.

– Конечно, – стараюсь улыбаться ей как можно теплее. – Доедай, переодевайся и начнем.

Только сначала мне надо сделать еще один звонок. Пока сестра допивает чай и доедает мой бутер, набираю напарника из автосервиса, в который недавно устроился. Договариваюсь поменяться. Я снова выйду в ночную, чтобы не потерять в деньгах и завтра к шести вечера успеть доехать до отца. Ну а напарник отработает за меня днем.

Допив чай, иду к Галине Алексеевне, соседке из квартиры напротив. Одинокая, очень добрая пожилая женщина все время выручала меня или маму. Ей в радость повозиться с Ани. Вот и в этот раз я прошу ее посидеть со своей маленькой сестренкой. В благодарность выношу мусор и поливаю небольшую оранжерею на лестничной клетке, еще одну большую любовь Галины Алексеевны.

Мы с Анаит докрашиваем стены в детской. Выходит довольно нежно, как она и хотела. Здесь осталось совсем немного доделать, и можно возвращать мебель на свои места. Я обещал сестре новое покрывало на кровать и занавески, подходящие под цвета в комнате. С зарплаты надо будет купить и приниматься за гостиную. Ее я хочу изменить полностью, так как в ней жила мама и… Да черт, мне очень тоскливо видеть эти обои на стенах и чувствовать ее запах, открывая шкаф.

К восьми вечера уезжаю на смену. Работы наваливается много. К текущим машинам привозят еще три тачки с пометкой «срочно». И до утра я за гружаю голову ими, гася в себе все еще бултыхающийся осадок от разговора с отцом. Главное, не сорваться завтра. Я не прощу себе, если Ану заберут в детский дом и тем более если отдадут в чужую семью. У нее есть своя. Я – ее семья! Остальные пусть катятся!

Отработав свои двенадцать часов, еду отсыпаться. На одном из светофоров дергаю байк вперед, выскакивая перед повидавшей жизнь «шестеркой» с помятым боком и ржавчиной под днищем. Водила бьет по тормозам и недовольно сигналит. Высовывается в окно, начинает орать, задерживая движение.

– Извини! – подняв визор шлема, ору в ответ, перекрикивая фоновый гул оживленной улицы. Ногами отталкиваясь от асфальта, откатываюсь назад.

Сплю на ходу. После прошлой ночной смены отоспаться не дали, да и смена была непростой. Сворачиваю, потом еще раз. И добираюсь до нашего двора. Галина Алексеевна сидит на скамейке.

– Доброе утро, – киваю ей. – Как Ана? Нормально все?

– Все хорошо, Саркис. Она у тебя умница. Я ее к себе брала на вечер. Мы оладьи жарили. Там, в холодильнике у вас, найдешь. Тебе оставили. И меда немножко в пиалке. Только верни мне ее потом, пожалуйста.

– Спасибо, – искренне улыбаюсь пожилой женщине с очень добрыми светло-серыми глазами и сединой, пробивающейся сквозь краску для волос.

Паркую мотоцикл и плетусь к себе, мечтая об этих самых оладушках и подушке. Но о подушке, наверное, все же больше. Завожу будильник на три часа дня. Роняю свое тело на кровать, и свет гаснет до тех пор, пока не начинает орать мобильник.

– Выключи этот кошмар! – топая ногами и зажимая уши ладошками, визжит Анаит.

Не любит она «Рамштайн». Сильно. Зато просыпаться под него – то, что надо. Тяжелые рифы взрываются прямо в голове, бьют по барабанным перепонкам и впрыскивают в кровь несколько капель адреналина. После такого точно больше не уснешь.

Принимаю душ, съедаю оладьи с медом и босиком шлепаю к шкафу за свежей одеждой. Вытягиваю с полки летние белые джинсы и черную футболку с капюшоном.

– Кис-Кис, так хорошо? – Сестренка прибегает и крутится в платье с белым верхом и легкой темной юбкой в горошек. – А мы куда едем?

– Очень хорошо, – поднимаю большой палец. – Только надо волосы твои собрать. Неси расческу и резинки. Сейчас что-нибудь сообразим.

Заливаю торс спортивным дезодорантом и надеваю футболку. Анаит прибегает из гостиной с прозрачной сумочкой, в которой лежат все ее заколки и бантики. Она у нас девочка-девочка. Любит наряжаться.

– Сделай мне просто высокий хвост, – просит сестра, усаживаясь на край моей кровати. – И ты не сказал, куда мы едем.

– К отцу, – приходится признаваться.

– Ой! – Пискнув, она закрывает рот обеими ладошками.

– Вот тебе и «ой», – невесело усмехаюсь. – Сиди ровно.

Справиться с ее волосами не так-то просто, но у меня вроде получается. За три года успел натренироваться. Закрепляю хвост пушистой резинкой. Ани сама добавляет последние штрихи парой маленьких блестящих заколок и уходит обуваться. Я закидываю в карман сигареты, мобильник и ключи от квартиры.

– Мы на машине поедем? – грустно вздыхает Анаит, увидев подъехавшее к подъезду такси.

– Как я тебя в таком прекрасном платье на мотоцикле повезу? – Посмеиваясь, открываю ей дверь.

Забирается в салон. Как настоящая маленькая принцесса, расправляет платье ладошками, вежливо здоровается с водителем. Я сажусь рядом с ней, а не вперед, как обычно. Курить хочу – не могу. Но терплю до самого дома отца.

Такси останавливается возле кованых ворот с завитками из крашеного металла, образующими красивый узор по всему периметру. Выходим с сестрой из машины. Я прикуриваю и прячу сигарету в ладонь так, чтобы на Анаит не дымило. Свобод ной рукой достаю из заднего кармана штанов телефон. Набираю отца.

– А если он нас прогонит? – шепотом спрашивает Ана. – Ты же говорил, что он нас не любит.

– Получит у меня, – подмигиваю сестренке. – Мы приехали, – сообщаю в трубку.

Глава 3

Саркис

Во двор нас провожает охрана. Анаит притихла. Крепче держится за мою руку и настороженно смотрит по сторонам. Отец стоит на каменных ступеньках перед резной двустворчатой дверью. В пальцах зажата сигарета. На белой рубашке расстегнута пара пуговиц, и рукава подвернуты до локтя. Удивленно смотрит на собственную дочь, будто не знает, сколько ей лет. Хотя он вполне мог забыть такую мелочь. О нас же он забыл. Зачем ему дата рождения Ани?

Сестренка больше, чем я, взяла от мамы. Кудряшки, похожие на пружинки, улыбка, мягкие черты лица. У меня же отцовские выраженные скулы, форма подбородка, нижней челюсти, да и в остальном я больше похож на него. Хорошо, что только внешне.

– Знакомься. Твоя дочь, – киваю ему на Ани, крепче вцепившуюся в мою ладонь.

– На Лену очень похожа, – замечает Предатель.

Тушит сигарету в пепельнице. Спускается к нам, присаживается на предпоследнюю ступеньку и тянет руку к Анаит, как к уличному щенку или котенку, которого хотят подозвать, чтобы покормить и пойти дальше. Ани, естественно, к нему не идет. Делает шаг назад и прячется у меня за спиной.

– Ты меня совсем не помнишь, Ана? – спрашивает отец.

Я аж слюной давлюсь от возмущения. Что за идиотские вопросы? Ты, урод, сбежал, когда она еще даже не ходила! С чего бы ей тебя помнить? Этот Предатель и раньше-то был приходящим. Они с матерью год вместе жили, потом просто регулярно спали. Вот тогда, видимо по неосторожности, и родился я. До четырех лет я искренне думал, что у меня есть папа. Странно такое помнить. Анаит вот себя в четыре года не помнит, а у меня в памяти что-то осталось или на уровне ощущений, я не понимаю. Просто отец тогда впервые исчез из нашей жизни. Наверное, на подкорке отпечаталось такое важное для мальчишки событие.

Я рос. Мать мне про него много рассказывала. Что папа всегда мечтал иметь свой ресторан и сейчас ему приходится очень много работать, у него бизнес, поэтому ему не до нас. Пыталась убедить то ли меня, то ли себя, что это нормально, ведь мужчина должен зарабатывать. Только забывала упоминать важный факт – зарабатывал он «для своей семьи». Мы же были скорее запасным вари антом. Нас вычеркнули из жизни за ненадобностью, выбросили, забыли…

Помню, как мама ждала его. Любила, несмотря на предательство, а у него была другая жена. Мне, маленькому, все это сложно было понять. Постепенно, конечно, доходило, и ненависть к человеку, из-за которого часто плачет мама, росла. Уже тогда мне хотелось ее защищать. А потом, спустя примерно пять с половиной лет, отец решил, что соскучился. С женой у него не ладилось, а тут есть Лена – любящая его, верная, вечная любовница.

Я отца на тот момент уже категорически не принимал. Он для меня стал чужим человеком, после ухода которого мать опять все время плакала.

– Ты просто маленький еще. Ты не понимаешь. Вот влюбишься, – говорила она, когда я пытался гнать отца из дому, – тогда обязательно меня поймешь.

Не хотел я так влюбляться. И до сих пор не хочу. То, что чувствовала мама, было больше похоже на болезнь, а больные люди не могут быть счастливыми. Без любви гораздо честнее. Главное, никому ничего не обещать и… предохраняться. В тот период мама снова забеременела. Это я уже хорошо помню. Родилась Анаит, и все, что дал ей наш так называемый отец, это свою фамилию. Он помирился с официальной семьей и исчез. А у нас дома снова были слезы, страдания, нехватка денег и прочие прелести.

Мне мамины слезы давались тяжко. Я ее очень любил. Да и она нас любила. Несмотря ни на что, пыталась сохранить нормальный образ отца, много работала, поддерживала, пока я взрослел. А я помогал ей с Аной.

Мамы нет теперь. Я еще не привык к этой мысли. Меня злит, что спасти ее не получилось. И этот козел, который играл с ее чувствами, особенно злит.

– С чего она должна тебя помнить?! – огрызаюсь на отца. – Ты же сбежал после ее рождения и не вспоминал о нас, пока я сам к тебе не приполз. Мама умирала. Она три года умирала! А тебе было плевать! Но я снова приполз. Что мне в этот раз сделать, чтобы ты не вышвырнул нас? Могу на колени встать. Хочешь, папа? – выплевываю с ненавистью.

Понесло. Я идиот! Чертов идиот! И при сестре не надо было выдавать все эти эмоции. Но так сложно держать их внутри. У меня слишком много еще не заживших ран, нанесенных этим человеком. Мне плевать, что он не приходил ко мне. Он не помог спасти маму!

– Саркис. – Отец подходит и кладет ладонь мне на плечо. Сбрасываю. – Мне правда жаль, что с Леной все так вышло. Но я уже ничего не могу изменить. Пойдем в дом. Спокойно поговорим.

У меня за спиной тихо шмыгает носом сестра. Разворачиваюсь, присаживаюсь перед ней на корточки и крепко обнимаю.

– Прости, что сорвался, – шепчу ей на ухо. – Наговорил лишнего. Прости, прости, пожалуйста, – целую ее в щеку. – Не плачь. Все будет хорошо. Я больше не буду.

– Давай уйдем, – шепчет Ани. – Нас тут не любят.

– Нам не надо, чтобы нас любили, – говорю громче, чтобы отец тоже слышал. – Надо, чтобы помогли. Твой старший брат не со всем может справиться один.

Отец снова приглашает нас в дом. Заходим. Анаит с приоткрытым ртом смотрит по сторонам, а я продолжаю грызть себя за то, что выкрикнул. Собирался же сдержаться.

Мой взгляд натыкается на красивую женщину в легком брючном костюме цвета слоновой кости, стоящую на лестнице, ведущей на второй этаж. Жена отца положила ладонь на перила, поджала губы и даже не пытается скрыть, что совсем не рада нашему визиту.

– Наташа, – отец зовет свою женщину, – забери Анаит, познакомь ее с младшими братом и сестренкой. Пусть поиграют в детской, пока я разговариваю с сыном.

– С сыном? – Ее передергивает. – Мальчишка опять пришел просить денег?

– Уйди, я сказал! И возьми ребенка! – теперь взрывается отец. Удивленно веду бровью. Однако высокие у них отношения.

– Я не хочу. – Ани прячется за мою спину.

А я понимаю, что так действительно будет лучше. Уговариваю ее. Заверяю, что никуда не денусь, и она все же соглашается пойти с Натальей.

– Сурен, я отцу своему позвонила, – бросает та с лестницы. – Он приедет на ужин.

Предатель кивает и приглашает меня пойти за ним. Сворачиваем в небольшой коридорчик, из него попадаем в столовую. Просторная комната с двумя арочными входами, отделанными деревом. Стены в мягких бежевых тонах увешаны черно-белыми портретами неизвестных мне людей. По углам стоят живые цветы в кадках. Их темно-зеленая листва бликует под светом люстры в виде прямоугольной рамы с лампочками, висящей под высоким потолком. В центре стоит длинный стол с закругленными краями. Тоже дерево, лакированное, отполированное до блеска. И стулья с резными спинками и мягкой обивкой в основной тон комнаты.

Не впечатлен. Мне, в принципе, плевать на все, что здесь есть. Важно лишь добиться цели.

– Скажи, у тебя внутри хоть что-то дернулось, когда я сказал, что матери больше нет? – В груди все еще горит, и мне зачем-то надо услышать его ответ.

– Мы с Леной давно стали чужими людьми. Она вам даже фамилию поменяла. И отчество, – отвечает недоотец, не выказывая никаких эмоций.

– Это я настоял, – агрессивно дергаю подбородок выше. – Когда мы виделись в прошлый раз, ты четко расставил приоритеты. У тебя семья, дети. Согласись, при таком раскладе странно носить фамилию постороннего мужика.

– Но ты все равно пришел. И привел сестру, – замечает отец.

– У меня снова не осталось выбора. И я пришел просить не за себя.

Отец откупоривает бутылку вина, разливает по бокалам. Свой осушает сразу. Я не притрагиваюсь.

– Лена хорошо тебя воспитала, – улыбается он. – Ты вырос мужчиной. Защищаешь своих женщин: мать и сестру. Вспыльчивый. Весь в меня, – говорит с какой-то тупой и неуместной гордостью. – А Анаит так похожа на мать… – Отец перекатывает ножку бокала подушечками пальцев. – Знаешь, сын, я был в нее влюблен. Между нами была огненная страсть, в которой родились красивые дети. Но семью я тогда оставить не мог. Отец Натальи вложился в мой бизнес и потребовал, чтобы я оставил любовницу. Честная сделка, на мой взгляд. Да и пора было определяться.

– Ты сделал выбор.

– Да, сделал. Прощения просить не буду. Может, когда ты станешь старше, по-мужски сможешь меня понять. Рассказывай, ради чего ты наступил на горло своей гордости и приехал ко мне, – усмехается отец.

– Мне нужно, чтобы ты обозначил себя отцом в службе опеки и Анаит не забрали в детский дом. И еще мне нельзя в армию. Кто будет заботиться о ней целый год?

– Это целых две просьбы. – Отец наливает себе еще вина. – Но ты знаешь, – его улыбка становится шире, – думаю, мы сможем помочь друг другу.

– Сделка?

Даже не сомневался. Он ведь не может просто взять и помочь нам. Из всего пытается извлечь выгоду.

– Что-то вроде. Я сейчас озвучу тебе ряд условий. Если ты согласишься, я решу твои проблемы. А заодно, может, мы начнем налаживать отношения. Ведь нам с тобой придется общаться.

– Слушаю. – Ставлю ноги шире и складываю руки на груди, рефлекторно принимая более устойчивую позу.

– Ты, наверное, знаешь, что я владею несколькими ресторанами в городе. Мы с моим старым другом затеяли слияние бизнеса в крупную сеть и его дальнейшее развитие по стране. Я все ломал голову, как бы закрепить эту сделку. И знаешь, какие печати на договорах самые крепкие? – Отец наливает себе еще вина, я снова отказываюсь.

– Просвети, – криво ухмыльнувшись, наклоняю голову к левому плечу.

– Поставленные родственниками. У Владимира Денисовича повзрослела очаровательная дочь. У меня есть взрослый сын. Женишься на девочке, станешь еще и наследником части уже не партнерского, а семейного бизнеса, – подчеркивает он, будто для меня это должно иметь какое-то значение. Я никогда не был частью этой семьи и вряд ли когда-либо стану.

– Хорошо, – киваю, все же делая глоток вина.

– Так просто? – От удивления его густые темные брови оживают, дергаясь вверх.

– Я же сказал, что готов поунижаться перед тобой, лишь бы Анаит не забрали. Надо жениться, значит, женюсь. С невестой хоть познакомишь? Или как в Средневековье, вслепую?

– Обязательно познакомлю. Для опеки и для заключения этого брака вам с сестрой придется вернуть и мою фамилию, и мое отчество. Вы ведь мои дети, – уже в который раз акцентирует он, а меня передергивает от столь наглого заявления. – И представлять вас всем я буду именно так.

– Окей. Что-то еще? – перекатываю между пальцами тонкую стеклянную ножку бокала. Ловлю себя на том, что недавно отец проделывал то же самое, и тут же прекращаю, крепче перехватив бокал ладонью.

– Пожить какое-то время вам придется здесь. – Недоотец продолжает озвучивать условия, словно проверяя меня на прочность. – Пока я утрясу все формальности. Пока решу с опекой. Ты же понимаешь, они придут смотреть жилищные условия. Что я им покажу, если вы тут не живете? Да и для моего тестя, как и для отца твоей будущей жены, так будет лучше.

– Потом мы вернемся в свою квартиру или после свадьбы тоже будем жить тут? – Для меня это важно, поэтому решаю уточнить детали «на берегу».

– Этот вопрос мы с тобой обсудим немного позже. Скорее всего, мы подарим вам что-то более приличное, чем твоя трешка в спальном районе.

– Какая щедрость! – раздраженно закатываю глаза.

– Выгодная сделка, мой мальчик. Так что? По рукам? – Предатель протягивает ладонь. Пожимаю. Нет у меня выбора. Нет! – Я распоряжусь, чтобы вам с Анаит приготовили комнаты. – Он вновь переходит на будничный тон. – Завтра перевози вещи. Если нужна машина, я обеспечу. Как только устроитесь, займемся восстановлением фамилии и поедем в опеку, чтобы ты не сомневался в том, что я сдержу свое слово. Надеюсь, Саркис, ты сдержишь свое.