Czytaj książkę: «Запретные слова»

Научный редактор Ксения Киселева

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Баранов А., 2025

© Добровольский Д., 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

* * *

Предисловие

Интерес широкой публики к русскому языку почти исчерпывается тремя вопросами: «Как правильно?», «Откуда произошло?» и «Что там с матом?», которые любят задавать журналисты. В этой небольшой книге мы постараемся ответить на последний из них и отчасти на первый. Второй же вопрос, довольно подробно исследованный в научной литературе, мы затронем лишь вскользь.

Почти «наше все» Федор Михайлович Достоевский писал в дневниках: «Народ сквернословит зря, и часто не об том совсем говоря. Народ наш не развратен, а очень даже целомудрен, несмотря на то что это бесспорно самый сквернословный народ в целом мире, – и об этой противоположности, право, стоит хоть немножко подумать»¹. Что имел в виду классик, сразу не очень понятно. Между тем мысль приятна для нас, русских: мы хорошие, а то, что временами ругаемся нехорошими словами, так это не ругань, а просто энергичная речь. Действительно, говоря: «Идите на хуй», носители русского языка вовсе не имеют в виду пенис (прости господи), а говоря: «Все накрылось пиздой», не имеют в виду вагину.

Целомудренность русского народа общеизвестна: видя буквы «х», «у» и «й», расположенные вместе, народ этот ругается на чем свет стоит. После выхода в свет «Словаря-тезауруса современной русской идиоматики»², в котором присутствуют обсценные идиомы, одна из читательниц написала куда надо³: «Дети, ученики, студенты, читайте, пользуйтесь идиомами “правильной” нецензурщины – таков призыв академиков, лингвистов XXI века, издавших этот “труд”, где почти на каждой странице матерщинные слова». Труд действительно фиксирует один из вариантов написания обсценных идиом и иллюстрирует значения нехороших выражений примерами употребления из СМИ и художественных текстов. Однако никаких правил не содержит и норм не устанавливает. Разумеется, он не адресован детям, поскольку является научным изданием. Понятно, что школьникам такое без надобности, поскольку соответствующие слова усваиваются в быту безо всяких учебников и словарей. Однако людям, которые интересуются русским языком и хотят понимать реальную русскую речь, без таких словарей не обойтись.

Кроме всего прочего, перед лингвистами стоит задача научного описания русского языка, что предполагает охват всех его регистров, всех сфер употребления, даже если это не отвечает эстетическим и моральным взглядам отдельных его носителей. Впрочем, такие взгляды нам понятны, и мы уважаем людей, которые их придерживаются.

В этой книге мы показываем, что нехорошие слова, часто обозначающие табуированные сферы человеческой жизни, представляют собой неотъемлемую часть русского языка, его словарного богатства. Многие талантливые писатели, воспроизводя в своих текстах речь людей различных социальных слоев и относительно изолированных групп, отражают реальное употребление языка, в котором есть в том числе грубые, неприличные, обсценные слова и выражения. Это касается как русских классиков, так и современных писателей.

Русский язык – живой феномен. Он меняется по своим собственным законам, которые далеко не всегда ясны. Меняется и сфера ругательного. В эсхатологических, то есть критических, ситуациях раньше часто слышалось «Пиздец!». Сейчас стали часто употреблять «Ебать!». Слово блин как речевой сопроводитель неудачного действия оказалось прекрасной заменой обсценного междометия блядь и его краткой формы бля.

Появление новых обсценных форм компенсируется очевидными тенденциями эвфемизации: классическое хуй превращается в почти непонятное зуй, а идиомы по хую и на хуй переходят в речи в редуцированные формы пох, нах или даже на. Подобные процессы стимулируются правовой дубиной. Так что распространенное утверждение о прогрессирующей порче русского языка нехорошими словами не подтверждается реальным материалом. Кроме того, кто же возьмется определить процент мата в русском языке ушедших эпох? Да и как считать? Раньше преподаватели, например, во время лекций мат не использовали. По слухам, не используют и сейчас (исключения не в счет). При этом студенты между собой даже во время занятий ни в чем себе не отказывают. Вот характерный комментарий к непонятной лекции: «Что за хуйню он несет?» Очевидно, что и преподаватель в семейном и дружеском кругу может себе многое позволить. Количественные оценки в этой области вряд ли достоверны. И если уж применять их, они должны основываться на сложных экспериментальных техниках, учитывающих множество факторов использования языка (тип общения, характеристики говорящих, темы обсуждения, жанровые свойства и многое другое).

В этой книге читатель не найдет ни экспериментов, ни глобальных обобщений – тем более рекомендаций, как правильно ругаться. Мы постарались отразить то новое, что появилось в грубой и обсценной речи за последние тридцать лет. Мы не берем на себя смелость давать этические оценки (впрочем, иногда не можем сдержаться). Здесь нет и мыслей о воспитании речевой культуры подрастающего поколения. По сути дела, многое из того, что здесь изложено, читатель и так неплохо знает или по крайней мере слышал. Скорее мы хотели передать наше удивление при виде многообразия смыслов и эмоций, которые можно выразить русским словом. Само балансирование между социально одобряемым и запрещенным – это тоже эффективный способ передачи содержания и отдельный канал коммуникации. Убери запретное – и русский язык оскудеет.

* * *

Выражаем нашу искреннюю признательность коллегам, поделившимся с нами своими наблюдениями за жизнью живой русской речи: Владимиру Ивановичу Беликову, Оксане Михайловне Грунченко и Ирине Борисовне Левонтиной.

Глава 1. Собиратели брани

Границы безграничного: что есть мат? Знатоки и любители. Новый взгляд: манда как мошонка, но не в смысле «новой этики». Жопа есть, а слова нет. Ужасы обсценной лексикографии. Прореха в русистике.

В романе Кафки «Процесс» подсудимый не знает сути вменяемых ему преступлений. Непрозрачна и процедура этого процесса: подсудимому лишь дают понять, что все кончится для него плохо – обвинительным приговором. Оправдательных вердиктов не бывает, а затягивание процесса допустимо и даже желательно. Используя мат, носитель русского языка рискует оказаться в роли обвиняемого на таком процессе: с одной стороны, ругань повсеместна (если не сказать одобряема), а с другой – за нее можно как минимум получить штраф в качестве административного наказания (главное, чтобы нашелся радетель морали). С одной стороны, официальное и неофициальное осуждение любителям обсценной лексики обеспечено, а с другой – осуждать матерщинника могут теми же запретными словами.

Еще один парадокс обсценной лексики – размытость ее границ. Согласно разъяснению пресс-секретаря Роскомнадзора Вадима Вячеславовича Ампелонского⁴, к обсценным словам относятся «четыре общеизвестных слова, начинающихся на “х”, “п”, “е”, “б”⁵, а также образованные от них слова и выражения»⁶. Мы в некотором недоумении: а как же слова залупа, манда, мудя, елдак, мудак, срака? Тот же источник указывает: «Это грубые, просторечные слова и выражения», а не матерная ругань. Ну ладно, мы согласны – будем использовать. Впрочем, не следует питать иллюзий: можно подвергнуться санкциям и за «грубые, просторечные слова и выражения».

Запрет на использование обсценной лексики очевиден и, как мы убедились, даже закреплен в законодательстве, однако в некоторых типах дискурса, а также в определенных видах общественной деятельности речь без мата де-факто невозможна и воспринимается как отклонение от неписаной нормы, что может быть наказуемо не по закону, а по понятиям. Таковы наставительные речи среди военных, в сфере строительства – в области тяжелых физических работ вообще. Использование мата типично для общения полуграмотных подростков.

Таким образом, табуирование обсценной лексики существует. Это нормально, поскольку определенная часть носителей русского языка не использует мат по моральным, эстетическим и культурным основаниям. В это трудно поверить, но некоторые граждане Российской Федерации просто его не знают, напоминая при этом колоритного персонажа «Палисандрии» Саши Соколова.

Капитан от складирования Кербабаев Берды Кербабаевич не вписывался ни в единую из перечисленных категорий, поскольку жестов за ним никаких не числилось и замечено не было. Он не употреблял их. Поэтому иногда казалось, что органами жестикуляции он попросту не владеет. Так те из нас, кто не использует бранных, или, как их еще называют, крылатых слов, способны произвести впечатление, будто их и не знают.

Саша Соколов. Палисандрия

В исследовании Владимира Ивановича Беликова «Национальная идея и культура речи»⁷ носители русского языка делятся по отношению к использованию обсценной лексики на знатоков и незнатоков. Первые как минимум знают соответствующие слова, даже если сами их никогда не употребляют. Вторые их просто не знают и из-за этого часто попадают в курьезные ситуации. Беликов приводит пример толкования слова манда из словаря жаргона Владимира Станиславовича Елистратова: ‘1. Мошонка. 2. Женские груди (реже) или лобок. 3. Руг. ~ ты после этого’⁸. Очевидно, что составитель словаря относится к незнатокам, иначе бы он знал, что женские груди мандой не называют. Да и мошонку скорее называют мудями, а совсем не мандой. По Елистратову слово манда приобретает универсальный характер, поскольку он фиксирует у данного слова и значения ‘зад’, ‘потаскуха’, хотя и как устаревшие. Интересно, что единственно правильное значение этого слова составитель не указывает. Сравните с правильным толкованием данной лексемы в «Большом толковом словаре русского языка»: ‘Жарг. женский половой орган’⁹.

Более частый случай, когда незнатоком оказывается не составитель словаря, а обычный носитель языка. В том же исследовании Беликов описывает ситуацию с использованием глагола подъелдыкивать. Некая почтенная дама во время семейной трапезы обратилась к своему кузену со словами: «Витя, ты меня не подъелдыкивай!». На вопрос собеседника о том, где она набралась таких словечек, пожилая дама ответствовала: «От молоденькой приказчицы из универмага “Москва”. Но я надеюсь, их подбирают из хороших семей». Иными словами, связь между существительными елда, елдак и глаголом подъелдыкивать в сознании носительницы отсутствует полностью. Впрочем, скорее всего, она не знает и слов елда и елдак, которые, согласно Роскомнадзору, к матерным не относятся и, следовательно, разрешены к употреблению. В известном словаре Василия Васильевича Химика слово елда толкуется как ‘мужской половой орган, пенис’¹⁰, а глагол подъелдыкивать – как ‘поддразнивать кого-л., кто уже находится в возбужденном состоянии’¹¹. Отметим, что, конечно, составитель не имел в виду половое возбуждение.

Кроме знатоков и незнатоков, Беликов вводит еще одно важное разграничение, а именно между любителями и нелюбителями, не зависящее от деления на знатоков и незнатоков¹². Любители относятся положительно к нецензурным словам, даже если сами не употребляют их, а нелюбители – отрицательно. Градации положительного и отрицательного отношения могут быть самыми разными, – впрочем, как и причины, определяющие то или иное отношение.

Табуирование русского мата имеет разнообразные последствия, особенно для описания и изучения этого непростого пласта русской лексики и употребления этих слов в речи. В академических словарях русского языка обсценные слова отсутствуют (хотя слово блядь представлено – привет Роскомнадзору!). Более того, до последнего времени отсутствовали и многие из тех форм, которые квалифицируются как грубые, неприличные и даже просторечные. Так, слово жопа появилось в словаре Сергея Ивановича Ожегова и Наталии Юльевны Шведовой в начале девяностых годов.

ЖОПА, – ы, ж. (прост. груб.). То же, что ягодицы. || уменьш. жопка, – и, ж. и жопочка, – и, ж¹³.

В словнике третьего издания толкового словаря Ожегова слово жопа отсутствует¹⁴.

Наиболее целомудренными оказались Большой и Малый академические словари¹⁵: в них отсутствуют не только обсценные слова, но и значительная часть грубых и неприличных слов. Слова жопа тоже нет – в соответствии с известным парадоксом о наличии денотата при отсутствии означающего¹⁶. Относительно полным оказался «Большой толковый словарь русского языка» под редакцией Сергея Александровича Кузнецова. В его словник вошла значительная часть грубых и неприличных форм, однако слова с обсценными корнями отсутствуют. Интересно, что составители словаря не смогли предвидеть хотелки Роскомнадзора, иначе они не стали бы включать в словник слово блядь и его производные.

Налагаются как минимум моральные ограничения и на научное исследование нецензурных слов: они де-факто есть, но в науке о русском языке их нет, – по крайней мере, в серьезных научных работах¹⁷. Существующие описания обсценной лексики – в основном словарные, причем на их качество существенно влияет отсутствие у составителей научного багажа.

Низкое качество описания обсценной лексики уже привлекало к себе внимание научной общественности. На анекдотичность некоторых словарных описаний матерных слов также обращал внимание в своих работах Беликов¹⁸. Язвительная критика таких словарей представлена и в одной из вводных статей к словарю Алексея Юрьевича Плуцера-Сарно «Матерный словарь как феномен русской культуры»¹⁹. Повторять суждения уважаемых коллег не имеет смысла. Поделимся с читателем нашим личным опытом взаимодействия с такими словарными источниками в период, когда мы редактировали словарь Василия Буя, в котором научными методами описывается обсценная идиоматика²⁰. Также обратимся и к работам последнего времени, поскольку феномен русского мата никуда не делся и остается terra incognita для русской филологии и теории культуры.

Нетривиальные описания обсценной лексики в словаре Елистратова мы уже приводили выше. Часто упоминается в связи с матом словарь Алека Флегона «За пределами русских словарей»²¹. Этот словарь действительно включает значительное количество обсценной лексики, однако филологической общественности он интересен не этим. Оказывается, слова баба, балерина, белье, верный, влюбиться, вошь, гвоздь, окно, опозорить, папа, пародия, пасквилянт, рожать, семьянин, соска (по Флегону, ‘резиновое изделие, которое дают сосать ребенку’), трусы, улыбка, холостяк не входят в русские словари. Ожегов как автор известного толкового словаря и Академия наук СССР, неоднократно упоминаемые в словаре Флегона, будто бы искажают реальное употребление слов, – в том числе тех, которые мы привели. Эти слова в словаре Флегона получают новые – часто удивительные – толкования. Так, значение слова балерина включает такой важный компонент смысла, как «символ распутности»: ‘танцовщица балета, в прошлом символ распутности’. Слово окно связывается с сексуальной сферой жизни: ‘отверстие в стене для света и воздуха, а также для входа и выхода любовников’. Семантика слова улыбка, по Флегону, соотносится с культом личности: ‘мимика лица, которая в период культа была в опале, считавшись признаком несерьезности’.

Таким образом, Флегон не только пытался описать «неприличное» в лексике, но и хотел передать идеологические оценки. В этом он вполне соответствовал тренду в практике составления словарей во времена СССР. В первом нормативном словаре русского языка советской эпохи – словаре под редакцией Дмитрия Николаевича Ушакова – провозглашается, что словарь должен «послужить орудием в борьбе за качество того языка, которым каждый день говорит наша литература, наша печать с миллионами трудящихся»²². В словаре Ожегова толкование слова проституция в явном виде включает идеологический компонент: ‘…в капиталистическом обществе продажа необеспеченными женщинами своего тела с целью добыть средства к существованию’²³. Показателен и пример, сопровождающий толкование: «Проституция – позорное явление капиталистического общества». Излишне говорить, что при социализме никакой проституции не было и в помине (да и сейчас уже нет).

Словарь Флегона противопоставлял себя советским словарям русского языка идеологически, а описание обсценной лексики, хотя и занимало значительную часть этого словарного источника, было вторичным, что, вдобавок к лингвистическому дилетантизму автора, повлияло на качество описания значений.

По классификации Беликова Флегона можно отнести к любителям, но не к знатокам. Об этом говорит, например, такой способ толкования значения обсценной лексики, как брань с вариантами грязная брань, многоэтажная брань, политическая брань, полуприличная брань, вульгарная брань, мерзкая брань.

А НУ ТЕБЯ НА… – брань. Подразумевается: а ну тебя на хуй!

В БАБУШКУ И В БОГА ДУШУ МАТЬ – брань.

ГОВНО ЗАСРАННОЕ – брань.

В РОТ ЕБАТЬ ТВОИ КОСТЫЛИ – многоэтажная брань.

ЕДРЕНА ВОШЬ – брань.

ЖУК НАВОЗНЫЙ – брань.

КРАСНАЯ ВОШЬ – политическая брань.

К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ – полуприличная брань.

МАТЬ ТВОЮ – вульгарная брань. Подразумевается: мать твою ёб!

ПИЗДОСОС – мерзкая брань, оскорбляющая достоинство гордого советского человека. Применяется как идеологическое оружие в холодной войне между двумя членами общества.

РЕБРО: ЕБИ (тебя и пр.) В РЕБРО – грязная брань.

Понятно, что указание на брань и ее виды никак не может рассматриваться как адекватное толкование значения, а эпитеты грязная, многоэтажная, политическая, полуприличная, вульгарная, мерзкая не несут смыслоразличительной функции. Между тем выражения типа А ну тебя на… отличаются от словосочетаний жук навозный, едрена вошь и подобных даже по синтаксической функции, что полностью игнорируется составителем словаря. Действительно, форма жук навозный чаще всего оказывается частью составного именного сказуемого:

Но вот что ему, Михаилу, поперек горла Егоршина спесь. Ты, мол, жук навозный²⁴, червь.

Федор Абрамов. Две зимы и три лета

Кроме того, идиома жук навозный может употребляться как обращение:

У меня и сердце остановилось, хороший потому что парень, так просто мимо не пройдет, всегда по шапке потреплет, шутливое отмочит: «Ну, чё, жук навознай?»

Виктор Астафьев. Последний поклон

Идиома едрена вошь в предложении чаще встречается как вводный оборот:

«Думали!..» Детский сад!.. Помощнички, едрена вошь!

Владимир Богомолов. Момент истины («В августе сорок четвертого…»)

Петр Житов громко захохотал:

– Ты, едрена вошь, вон ведь какая. Двух мужиков взаглот взяла.

Федор Абрамов. Две зимы и три лета

Конструкции типа А ну тебя на… являются почти полными предложениями:

– А ну тебя на… – весело выругался Азин.

Андрей Алдан-Семенов. Красные и белые

Во вводных статьях к своему словарю Плуцер-Сарно предстает не только как любитель, но и как знаток. Иными словами, он, в отличие от Елистратова, знает, что значит слово манда. Однако принадлежность составителя словаря к знатокам и любителям отнюдь не является гарантией качества лексикографического описания. Авторы данной книги познакомились с этим словарным источником еще в виде отдельных рукописных материалов, которые содержали значительный корпус примеров. Более того, Василий Буй использовал некоторые из них в своем словаре, что было указано в списке источников²⁵.

Что касается самого словаря Плуцера-Сарно, то он не оправдал ожиданий. Он оказался не словарем как таковым, а корпусом примеров со смысловыми интерпретациями, в которых значения обсценных слов не отделяются от контекста. Из-за этого слово хуй образует отдельный том, в котором, согласно информации на титульной странице, представлено: «19 значений, 9 подзначений, 9 оттенков значения, 23 оттенка употребления слова хуй, 523 фразеологические статьи». Но этого мало: в словаре фиксировано «около 400 идиом и языковых клише и более 1000 фразеологически связанных значений слова хуй». Как известно, фразеологизмы некомпозициональны, то есть значение этих устойчивых выражений не совпадает со значением составляющих их слов, если рассматривать эти слова по отдельности. Выделять у обсуждаемого слова «более 1000 фразеологически связанных значений» бессмысленно по той простой причине, что их нет. Так, например, в идиоме по хую у слова хуй нельзя выделить значение, хотя идиома в целом значение имеет: