Владимир Короленко

тяжело на сердце, и он хотел сидеть у

жильцов. Наступал вечер. Туча, нависшая над высокими вершинами тополей, уже сыпала дождиком. Какие-то несчастные тёмные личности, запахиваясь изорванными донельзя лохмотьями, испуганные, жалкие и сконфуженные, совались по острову, точно кроты, выгнанные из нор мальчишками, стараясь вновь

«Глаза - сказал кто-то, - зеркало души». Быть может, вернее было их сравнить их с окнами, которыми вливаются в душу впечатления яркого, сверкающего цветного мира. Кто может сказать, какая часть нашего душевного склада зависит от ощущений света?

Что делать! Всякое чувство имеет цену, лишь пока свободно. Попытки вернуть его во что бы то ни стало и в людских отношениях кончаются по большей части царапинами…

В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная часовня.

А кто знает, не стоит ли один миг настоящей жизни целых годов прозябанья!..

– Сказывал мне после старичок один – умный старик: «Это, говорит, ты так понимай, что господь батюшка в болезнях младенца милость к тебе являл. Нешто чужая девочка стала бы тебе за родного сына, которого ты под сердцем носила, ежели бы не переболело у тебя из-за нее все сердечушко-то заново…»

Подумаешь, важную работу делает… Да и подлый же какой-то парубок, как чмокает, даже человеку

"Человек создан для счастья, как птица для полета".

двадцать сажен, – а пароходик стал уменьшаться, убегая среди мглистого воздуха,