Валерия Бернацкая

испытание на прочность, бестактность, деспотизм

оставить в основании только два гроба, а один держать в запасе на тот случай, если с четырех ступеней ему будет трудно выбраться наружу. И вот наш узник

Культура – не готовое платье, которое можно натянуть на себя, она скорее пища, которую постепенно поглощаешь, чтобы вырастить свою личность, подобно тому, как из еды формируется тело растущего мальчика. Культура – не украшение, декорирующее фразу, не повод похвастаться знаниями, это с трудом обретаемое средство обогатить душу.

Вряд ли на свете существует общество, в котором нет сильных и молодых парней, готовых попробовать себя в убийстве при условии, что за этим не последует жестокого наказания.

У воспоминаний свои законы. Печальные – даже с течением времени вызывают боль, а счастливые – невозможно возродить, испытывая тот же радостный подъем. Воспоминания всегда окрашены грустью. Как это несправедливо! Время и к печали и к радости добавляет боль.

Жизнь – страшная штука, а по отдельным дьявольским намекам, доходящим до нас из пучины неведомого, мы можем догадываться, что на самом деле все обстоит в тысячи раз хуже.

Бледная луна так же мертвенно освещает все вокруг, а голые деревья мрачно склоняются к покрытой инеем траве и застывшим комьям грязи.

Когда старость легла на мир и умение удивляться оставило умы людей; когда серые города вознесли к дымным небесам башни мрачные и уродливые, в тени которых никто не посмел бы возмечтать о цветущих весенних лугах; когда ученость сорвала с Земли покров красоты, и поэты забыли о том, как надо воспевать призрачные явления, зримые затуманенными и обращенными внутрь глазами; когда миновало сие и детские надежды исчезли навсегда, нашелся такой человек, который, оставив жизнь, отправился взыскать пространства, в кои бежали мечты мира. Об имени и обители этого человека известно немногое, ибо принадлежали они только к миру проявленному; впрочем, говорят, что славными они не были. Достаточно будет сказать, что обитал он в городе с высокими стенами, в котором правил бесплодный сумрак, что трудился весь день посреди суматошных теней, а вечером возвращался домой в комнату, единственное окно которой открывалось не на просторные поля и рощи, но в темный двор, куда в тупом отчаянии смотрели другие окна. Из этого каземата видны были только стены и окна, и только высунувшись подальше, можно было взглянуть на течение мелких звезд. И потому что одних только стен и окон достаточно для того, чтобы довести до безумия человека, который мечтает и много читает, обитатель той комнаты ночь за ночью высовывался из окна и зрел ввысь, дабы уви

... только бедные и одинокие умеют помнить.

Во всем этом постоянно и упорно чудилась некая ошеломляющая тайна, обещание будущих открытий, словно между кошмарных нагих шпилей открывались зловещие врата в заповедное царство снов, где мрачные бездны таили в себе отдаленные времена, пространства, иные измерения. было трудно отделаться от чувства что встретился с некой злой силой - хребтами безумия, дальние склоны которых обрываются в проклятую бездну, край земли.