Юрий Бондарев

Он окончательно хотел убедиться в том, во что трудно было поверить, но что не вызывало уже никакого сомнения. Там, на южном берегу, в раздавленных танками траншеях, на разгромленных позициях батарей, начали вести огонь, вступали в бой те оставшиеся в окружении, отрезанные от дивизии, кто, по всем расчетам, никак не должен был уцелеть и не числился в живых.

- Как же дивизия-то?.. Или впустую все?

- Когда убиваешь немца, который убивает тебя, значит, не впустую. Родину не защищают впустую!

Если на фронте солдат был убит не в бою, а возле окопа, выйдя по своей нужде, он даже тогда погибал для родных героически. Сейчас солдат умер в тылу обычной смертью, от болезни, и смерть его была ничтожной, никому не заметной, кроме матери его. А он не хотел такой смерти спустя четыре года после войны — смерти от случайности.

Земля – это живое тело со своим ритмом, дыханием, пульсом кровообращения, и естественный ток крови в ней остановить смертельно.

Как только человек начинает думать о том, что он счастлив, сразу же возникает мысль об опасности потерять счастье – и он уже несчастлив.

За неуспех и успех на войне надо платить кровью, ибо другой платы нет.

И опаляющим до горячей испарины туманом обдало Андрея, и ненависть к этой пыточной милицейской комнате, ко всем этим лицам, к их хищным голосам, в которых было требование крови и боли, и непереносимая гадливость к своей трусливой запинке в момент первого сопротивления инспектора Серегина, когда оскаленной волчьей стаей серые фигуры и камуфляжные куртки бросились к нему, а лейтенант Кустенко вопил страждущим воплем: «Всю мочу до капли из него выпущу!», когда молоденький омоновец с размаху воткнутым в живот стволом автомата опрокинул навзничь пожилого мужчину, – в те секунды он, Андрей, оказывалось, предавал их, ждал невозможного, срочного выхода.