Стасс Бабицкий

Штрафы стали выписывать за каждую мелочь, например, если плюшевый мишка на заднем сиденье ремнём не пристегнут. Бензин на заправках по заоблачным ценам, дороже ракетного топлива! Сделали все, чтобы личный транспорт превратился в неподъёмную роскошь для простых горожан. Замаячит перед ними призрак голодной смерти, встанет выбор – купить на последний грош хлеба для ребёнка или заправить железного коня, – тогда точно откажутся он машин. Однако людишки попались упрямые: все равно ездят.

Мы любим переименовывать для благозвучия. С какой радостью, например, наши чиновники ухватились за вычурное слово «коррупция». Оно ухо не колет, как «вор», «взяточник» или «казнокрад».

Во всей Европе, да и в России тоже, людей от преступлений что останавливает? Закон да страх перед божьей карой. Вот и думают многие: до Бога далеко, а закон – что дышло… Потому и грешат. У нас же есть третья сила. Голем. Он разит без промаха.

Лев подобрал камушек и задумчиво перебросил его через парапет моста. Прислушался, ожидая бульканья. Вместо этого раздался мат возмущенного лодочника.

Не бросать же игру на самом интересном месте. Нормальные герои всегда введут чит-код.

– Николай Павлович, вы хоть кому-нибудь говорите правду? – Его Императорскому Величеству. Но не всю правду, а лишь ту, которую ему следует знать…

Приличные барышни обходятся куда дороже продажных девок!

– Наивность этого предположения доказывает, что ты, Митя, ничегошеньки не знаешь о писателях. Ты очевидно думаешь, что monsieur Верн любуется закатом, а потом бежит домой и второпях, роняя слезы умиления и восторга, записывает свои мысли и так вот рождается великое произведение? Разочарую тебя. Monsieur Верн, как и многие другие писатели, трудится по десять часов в день. Подобно шахтеру, перелопачивает тонны шлака, чтобы выискать крупицы золота. А уже из них плетет нам сюжеты, в том числе и про прекрасный закат.

– Рискну предположить, – усмехнулся сыщик, – что на ипподроме люди молятся искреннее, чем в церкви.

Голос его был лишен подобострастия, а протягивая золотой поднос генералу, он лишь обозначил поклон. Подобная хамоватая надменность появляется у всех лакеев, долго живущих на чужбине. Хоть в Париже, хоть в Нью-Йорке, хоть в китайской глуши. В Москве, положим, выгнали бы мерзавца взашей за такое отношение, а здесь ему сходят с рук любые выходки, поскольку русский мужик хоть и обнаглел до крайности, но все же родной человек.