Леонид Добычин

Всё это было уже после революции, но тогда, когда идиотизм деревенской жизни еще не был уничтожен коллективизацией, которая тогда еще имела малое распространение.

Седобородые, они беседовали про изобретенную в Соединенных Штатах говорящую машину и про то, что электрическое освещение должно вредить глазам.

темными ветвями. На траве блестели капельки. Поклевывая, курицы с цыплятами бродили по двору. Покачивая животом, в черном капоте с голубыми розами, по лестнице спустилась Трифониха. У нее в руке был ключ, а на руке висела вышитая сумка – с тигром. – Фу, – покосилась Трифониха, – поросенок! – и, важная, отправилась за булками.

Незамеченный, я ее пробовал издали гипнотизировать, чтобы она свои деньги оставила мне.

Граммофон пел куплеты. Анекдот про еврейского мальчика очень понравился всем, и его повторили. - Но жалко, - сказал один гость, - что наука изобрела это поздно: а то мы могли бы сейчас слышать голос Иисуса Христа, произносящего проповеди. - Я был тронут.

Мы не раз начинали и снова бросали учиться. Мы стали употреблять слова "митинг", "черносотенец", "апельсин", "шпик". Однажды, когда мы опять бастовали, ко мне зашли Серж и Андрей и сказали мне, что они разогнали сейчас немецкую школу. Они захватили в ней классный журнал. Алфавит начинался: "Анохина, Болдырева". Я посмеялся, а к вечеру мне стало грустно. Я думал о том, что все делают что-нибудь интересное, мне же на ум никогда ничего не взбредет.

Вскоре в газете была напечатана корреспонденция врача, у которого попечитель обычно лечился. Оказывалось, что покойник был дегенерат и маньяк. Он проваливал учеников с привлекательной внешностью ради каких-то особенных переживаний. Пока он был жив, полагалось скрывать это, так как нельзя нарушать "медицинскую тайну".

Вечером, когда стало темно, я увидел, что звезд очень много и что у них есть лучи. Я стал думать о том, что до этого все, что я видел, я видел неправильно.