Андрей Валентинов

Страна, не имеющая своей фантастики, обречена на потребление чужой!

Судьбе не только подчиняются – ее выбирают.

Жить! Что вся мудрость мира перед этим простым словом?

Города стоят не на камне, а на памяти и легендах, - неспешно рассказывала Чайганмаа. - В этом их мощь и залог долгой жизни. Даже если камень разрушить и разметать по пустыне, память поможет воздвигнуть все заново, а легенды дадут силу преодолеть боль потерь.

Раньше - долгий срок.

Мафия и социал-демократическая партия между собой немалое сходство имеют. На местах - вожди ("каппо", если по-итальянски), над ними главный вождь - "каппо ди тутти каппи". Местные вожди своих подчиненных тиранят, а главный вождь - их самих. Но дальше начинаются различия. Партия живет по законам обезьяньей стаи. Главного вождя сами "каппо" между собой выбирают, драки на съездах и пленумах устраивают. Самый сильный всех побеждает и правит. В Каморре такого нет. Там все по-людски: старый вождь перед смертью назначает преемника, и "каппо" с этим соглашаются, перстень в знак верности лобызают.

– Дрянь ресторанишко, – вставил барон. – Вообразите, Фрол, дамы приходят в ресторан, извините, в брюках. А еще говорят, что большевиков свергли!

Невеселые размышления Корфа прервал какой-то небритый, очень юркий молодой человек кавказской наружности, который без спросу подсел к барону, представившись князем Чавчавадзе и предложив свои услуги по оформлению и поиску нужных для анноблирования документов. Оплату за услуги он просил в какой-то «эскавэ», но только не в «географии».

Корф прикинул, что в его времена подобного «князя», попади он по недоразумению в Собрание, отхлестали бы по физиономии и вышибли пинком, но смолчал, поинтересовавшись лишь, как здесь обстоят дела с дуэлями.

– Фантастика – жанр любопытный, – согласился Бертяев. – Только я не очень понял ваш пассаж об оптимизме. Вы считаете, что оптимизм и ядерная физика хорошо сочетаются?

– Зачем так сужать, Афанасий Михайлович? – удивился писатель. – Я говорю вообще – о науке, о прогрессе…

– А что такое прогресс?

– Ну… Афанасий Михайлович, вы, конечно, шутите! Сейчас, извините, даже дети знают, что такое электричество, авиация…

– Я тоже знаю… – кивнул драматург. – Я ведь был на фронте с 16-го года. Авиация бомбила нас почти каждый день, а электричество немцы пропускали через проволочные заграждения. У солдат обгорали руки…

Бен, испытывая некоторое недоумение, старательно штудировал словарь. Язык предков, по его мнению, превратился в какую-то тарабарщину. Полагалось говорить вместо «жалованье» – «зарплата», «синема» превратилось в «кино», причем с ударением на втором слоге, отчего «синематограф» стал «собачьим театром». Особенно удивили загадочные «октябрины», заменившие «день Ангела». Слова же «Вторчермет», «Охмадет», «Наркомзем» и «Тяжмаш» Бен старался пропускать, не читая. Окончательно добил его СЛОН, превратившийся из симпатичного животного в страшный концлагерь на Соловках. Бен напрягал память, запоминая, но в глубине души понимал, что в самый неподходящий момент обязательно сорвется, назвав, к примеру, наркома «милостивым государем», а трактористку Пашу Ангелину – «мадемуазель»…