Długość książki 44 min.
Антоновские яблоки
O książce
Рассказ из сборника «Темные аллеи. Рассказы и стихи»
Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) – писатель, поэт, почетный академик Пе-тербургской Академии наук, первый русский лауреат Нобелевской премии (1933 г.)
Бунин рано начал самостоятельную жизнь: в юношеские годы работал в газетах, канцеляриях, много странствовал. С 1920 г. жил во Франции.
«Ищу я в этом мире сочетания прекрасного и вечного», – писал Бунин. Его пер-вый поэтический сборник опубликован в 1891 г. Позднее сборник «Листопад» вместе с переводом «Песни о Гайавате» был отмечен Пушкинской премией Пе-тербургской Академии наук (1903 г.) и снискал Бунину славу «поэта русского пейзажа».
Дебют Бунина как прозаика состоялся в 1893 году, когда в петербургском жур-нале «Русское богатство» был напечатан его рассказ «Деревенский эскиз», поз-же получивший название «Танька». Редактор журнала после знакомства с руко-писью написал двадцатитрёхлетнему автору, что со временем из него «выйдет большой писатель»… Проза И.А. Бунина необыкновенно живописна, колоритна, глубока.
Бунин писал: «Нет никакой отдельной от нас природы, <…> каждое движение воздуха есть движение нашей собственной жизни»…
В книгу вошли рассказы и стихотворения И.А. Бунина, изучаемые в школе.
© ООО "Издательство «АСТ», 2019
© И.А.Бунин, наследники, 2019
Помню, у нас в доме любили в эту пору «сумерничать», не зажигать огня и вести в полутемноте беседы.
А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому… Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!
И когда это ты умрешь, Панкрат? Небось тебе лет сто будет? – Как изволите говорить, батюшка? – Сколько тебе годов, спрашиваю! – А не знаю-с, батюшка. – Да Платона Аполлоныча-то помнишь? – Как же-с, батюшка, – явственно помню. – Ну, вот видишь. Тебе, значит, никак не меньше ста. Старик, который стоит перед барином вытянувшись, кротко и виновато улыбается. Что ж, мол, делать, – виноват, зажился. И он, вероятно, еще более зажился бы, если бы не объелся в Петровки луку.
А у богатых мужиков – у Савелия,
венно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени. Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит изпод огромной шапки впадинами глаз, – окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца, – два старых больших крыльца с колоннами.
