Кысь. Зверотур. Рассказы

некий вариант постапокалиптической прозы

Кысь – это некий вариант постапокалиптической прозы, но написанной не писателем-фантастом. Сама идея существования мира после ядерной катастрофы абсолютно не нова, но такое её воплощение, как в этом романе, встретить где-нибудь ещё вряд ли возможно. Сам язык повествования и описательные приемы создают неповторимую атмосферу вновь создаваемого мира на обломках так хорошо знакомого нам. Ну, и, конечно, любовь к книгам оказывается некой болезнью, которой Толстая награждает своего героя, явно основываясь на собственном опыте. Читать нужно обязательно.

Must read!

Это восторг! Это действительно Нечто невообразимое! Да, вариация на постапокалиптическую тему..Но зато какая! Толстая пишет так «вкусно», что сидишь, читаешь взахлеб и просто слышишь это похрустывание снежка под ногами, пугаешься вместе с героями неведомой Кыси и смеешься в голос, читая про птиц-бл..дуниц и находчивость Председателя, выдающего за свои творения шедевры мировой культуры))))

Читали с женой одновременно и то и дело зачитывали друг другу что-то вслух!))В любимцах.

Невообразимое нечто

Роман «Кысь» – это нечто. Ничего подобного в своей жизни не читала. Такой сгусток острот, тонкостей, колкостей, аналогий с современной жизнью, фантазий на тему альтернативного мира, языка, жизни. Сюжет здесь не особо важен, главное – атмосфера, стиль повествования. Главный герой – Бенедикт живет в избе, питается неизвестно чем, а кысь – собственно настолько загадочное нечто, что так до конца и не понять. Сравнить роман можно разве что с прозой Салтыкова-Щедрина: та же неуемная фантазия, перевернутый с ног на голову мир, тиран-повелитель и жители, ждущие то ли конца света, то ли второго пришествия.

кысьно!

Язык книги – не начиатешься! на каждой странице можно заложить закладку и цитировать. столько образов и переносов в одной книге. Обязательно читать!

"На семи холмах лежит городок Федор-Кузьмичск, а вокруг городка – поля необозримые, земли неведомые." Дремучие леса да Синие горы вдали, буреломы да болота непроходимые. Куда там – не ходи, голубчик. Ветви цепляются, шапку с головы рвут, дороги – прочь! прочь! – от дома все дальше уводят, извиваются под ногами хитрыми змейками, манят – туда, где лишь "морок один, травяная кудель, колдовство и наваждение", где леса смыкаются в вышине, а неба не видно – нисколечко. И звездочки уже не блистают, даже изредка, и тьма такая густая, что идти тяжело, и лишь огоньки мутные блуждают среди темных деревьев, вдаль зовут, зовут.

Да только ежели уйдешь – так и не воротишься поди. Кысь-то она ждет тебя. Развернула плоскую морду свою, насторожила уши и кричит дико и жалобно: кы-ысь, кы-ысь! Покачивается на еловых ветвях там, далеко-далеко, где безлюдные поля и темные тропы на синем снегу, невесть кем вытоптанные, покачивается Кысь и смотрит. Смотрит в спину тебе, хищная, веет тоской и холодом прямо в самое сердце.

"Нет, нет, нельзя, ну ее, не думать о ней, гнать, гнать ее, засмеяться или сплясать, песню громкую завести. Вот так...вроде легче..."

Но только, бывало, забудешься, снова она – Кысь – неведомая и страшная, зашевелится где-то на ветвях, и ну, давай выть, и холодок от этого так и ползет до самого сердца. Вот так-то. Чтобы не забывали. Чтобы не ходили, не топтали тропы северные, не искали лучшего.

И щи уже мышиные остывают. Задумаешься про Кысь – вот тебе и на! Остыли, родимые. Да и червыри толченые не такими вкусными уже кажутся. Кы-ысь, кы-ысь все, она.

А ведь если не думать – так и жить весело. Федор Кузьмич, слава ему, может какой указ издаст, да праздник учредит. Ватрушек настряпаешь да квасу яичного напьешься – и горя не знаешь, и легко и спокойно на душе, девки в соседних избах песню стройную затянут, плясать начнут, засмеются на всю улицу. Хорошо...Может и в гости кто зайдет, ржави вместе покурить да посудачить. Эх!

Выйдешь на улицу в разгар веселья, посмотришь по сторонам – кой-где люди ходют, через сугробы к соседям ковыляют, другие – из окон на тебя косятся – ишь! без зипуна на мороз выскочил, а кто еще бранным словом, проходя мимо, выругает. Да только все равно светло как-то, мирно, и родное такое все вокруг, и Котя вон ластится, розовыми пальчиками тянется.

"А зовется наш город, родная сторонка, - Федор-Кузьмичск, а до того звался Иван-Порфирьичск, а еще до того – Сергей-Сергеичск, а прежде имя ему было Южные Склады, а совсем прежде – Москва."