Cytaty z książki «Курсив мой»
Мне и сейчас еще кажется какой-то фантасмагорией та стремительность, с которой развалилась Россия, и то гигантское усилие, с которым она потом поднималась, – сорок лет. Тогда на верхах люди просто бросали все и уходили: сначала царь и его министры, потом кадеты, потом социалисты.
Ходасевич когда-то говорил, что настанет день, все пропадет, и тогда соберутся несколько человек и устроят общество… все равно чего. Например: “Общество когда-то гулявших в Летнем саду”, или “Общество предпочитающих «Анну Каренину» – «Войне и миру»”, или просто: “Общество отличающих ямб от хорея”. Такой день теперь наступил.
Мы вместе любили и Брандта, и Дориана Грея, и “Четки”, и “Снежную маску”
Ходасевича. Гумилев преувеличивал пафос, и его чтение портило то, что он не произносил нескольких звуков. Белый нажимал на свою собственную, раз навсегда усвоенную, мелодию.
Татьяна Викторовна Адамович, та, которой Гумилевым посвящена его любовная книга “Колчан”, поступила к нам в гимназию и как классная надзирательница, и как учительница французского языка.
Вместе мы открывали Уайльда и Метерлинка, Гамсуна и Ибсена, Бодлера и Ницше, Анненского, Тютчева.
Да так оно и есть: будущее не лежит в запасе и не ждет нас, оно творится жизнью и нами самими. Оно возникает с каждым новым днем. Оно никем не предписано
Но психология гнезда мне омерзительна, и я всегда сочувствую тому, кто бежит из гнезда, хотя бы он бежал в муравьиную кучу, где хоть тесно, но где можно найти одиночество – самое естественное, самое достойное состояние человека. Драгоценное состояние связи с миром, обнажение всех ответов и разрешение всех скорбей.
“Курсив…” сознательно подчинен идее, что человек – единственная несомненная реальность, а мир существует только как свидетельства о нем людей, поэтому второстепенен и необязательно достоверен.
Андреева, чтобы объявить ему, что читали его “Жизнь человека”
