«Есть темы, полные захватывающего интереса, но слишком ужасные, чтобы служить законной темой для литературного произведения. Романист должен избегать их, если не хочет возбудить отвращение или оскорбить читателя. Мы можем затрагивать их лишь в тех случаях, когда их оправдывает и освящает суровое величие истины. Мы читаем с дрожью «мучительного наслаждения» о переходе через Березину, о лиссабонском землетрясении, о лондонской чуме, о кровавой Варфоломеевской ночи, о гибели ста двадцати трех пленных в Черной яме в Калькутте. Но в этих рассказах нас волнует факт, быль, история. Будь это выдумка – они внушали бы нам отвращение…»
Грань, отделяющая Жизнь от Смерти, в лучшем случае обманчива и неопределенна. Кто может сказать, где кончается одно и начинается другое?
My host, however, had in some degree resumed the calmness of his demeanor, and questioned me very rigorously in respect to the conformation of the visionary creature. When I had fully satisfied him on this head, he sighed deeply, as if relieved of some intolerable burden, and went on to talk, with what I thought a cruel calmness, of various points of speculative philosophy, which had heretofore formed subject of discussion between us. I remember his insisting very especially (among other things) upon the idea that the principle source of error in all human investigations lay in the liability of the understanding to under-rate or to over-value the importance of an object, through mere mis-admeasurement of its propinquity. «To estimate properly, for example,» he said, «the influence to be exercised on mankind at large by the thorough diffusion of Democracy, the distance of the epoch at which such diffusion may possibly be accomplished should not fail to form an item in the estimate. Yet can you tell me one writer on the subject of government who has ever thought this particular branch of the subject worthy of discussion at all?»
И сразу же буря утихла и воцарилась гнетущая тишина. Белое пламя все еще, точно саваном, окутывало дворец и, устремившись в безмятежную высь, озарило все окрест каким-то сверхъестественным светом, а над зубчатыми крепостными стенами тяжело нависло облако дыма, в очертаниях которого явственно угадывался гигантский конь.
Границы между жизнью и смертью нечто неопределенное и смутное.
«Найдется ли такое место на земле, где бы у меня не было причин в душе его проклинать? От его загадочного деспотизма я бежал в страхе, как от чумы, но и на край света я бежал напрасно!»
Начало повести изобилует примерами о погребении заживо. Примеры приведены человеком страдающим каталепсией, где больной впадает в летаргический сон по необъяснимым причинам на неопределенный срок. Далее сюжет сужается до этого самого человека и повествует о жизни в страданиях, о жизни в постоянном страхе перед перспективой быть заживо похороненным. Разворот событий в конце повести, вырывает персонажа из кошмара, даруя новые перспективы.
Ничего похожего ранее не читала.. Что-то такое зловещее, но интересное окутывает и бы при чтении. Советую всем к прочтению
Отличный небольшой рассказ с мистическим уклоном – в духе По.
Главное писатель нам озвучил в самом конце: ведь, на самом деле, все (не все, конечно, но многие) болезни от нервов и мыслей, которые рождают страхи.
Эдгар Алан По один из моих любимых авторов. Его книги читаются очень легко. Написаны простым и понятным языком. Сюжеты настолько нетипичные, что читать их одно удовольствие. Рекомендую к прочтению, причём не только эту книгу, но и другие произведения автора.
Отличный рассказ. Я думаю во времена Э. По погребение заживо было очень даже актуально, т.к. диагностика летального исхода была на зачаточном уровне, а про клиническую смерть вообще ещё не слыхали. У главного героя вообще классический случай синдрома навязчивых состояний.
Отзывы 19