Nothing endures, not a tree, not love, not even a death by violence.
Написанный с подначки Торнтона Уайлдера и вошедший в итоге в американские школьные программы роман о взрослении в замкнутом мире школы-интерната, безупречные газоны которой накрывает тень Второй мировой войны. Во многом основанная на опыте собственных переживаний автора книга приходит к неутешительному выводу: взросление начинается с измененной перспективы, когда люди и объекты окружающего мира начинают рассматриваться как враги, в борьбе с которыми находят выход присущие человеку гнев, неудовлетворенность и жажда самовозвышения. И хотя главный герой в итоге находит спасение от этой неизбежности, цена этого спасения оказывается ему не по карману, и расплачиваться, как это часто бывает, приходится другим.
«Сепаратный мир» разделен на две части - лето и осень, причем обе прекрасно характеризуют меняющуюся атмосферу повествования от последнего настоящего рассвета к первому настоящему закату. Беззаботное лето, то самое, которое позже будет вспоминаться одним из лучших моментов жизни, полное безумных идей, нарушенных правил и наслаждения всемогуществом юности в каждом ее проявлении так, словно каждый день может оказаться последним. Для Джина процесс отмирания этого мировосприятия уже запущен - его терзает смутная мысль, что все это чересчур хорошо, чтобы быть правдой. Кажется, 17 лет – слишком поздний срок, и его способность к идеальной в своей искренности дружбе прибивает к берегу, из-за чего он начинает высматривать подводные камни. Вместо того чтобы наслаждаться последним летом, он задумывается о своем с Финни равенстве в системе социальных координат и приходит к выводу, что равенства нет, потому что равенства во взрослом мире не существует в принципе - есть лишь борьба. Ему кажется, что он теряет себя в «лучах славы» лучшего друга, становится очередной жертвой его плотоядной харизмы, тенью человека, которым он хотел бы быть сам. В стремлении защититься от иллюзорной угрозы он наносит свой первый удар, продиктованный «взрослым» рефлексом, который и становится роковым.
Образ Финея, во многом повторяющего судьбу...
Образ Финея, во многом повторяющего судьбу своего древнегреческого тезки, хоть и основан на реальном человеке, кажется несколько идеализированным, хотя сюжетно такая идеализация вполне обоснована. Он похож не столько на человека, сколько на стихию, без конца ломающую устоявшийся порядок и создающую из хаоса новый. Он одержим атлетикой во всех ее проявлениях, и хотя во многом это безотходная сублимация некоего условно «темного» начала в «светлое», он никогда не стремится стать первым ради победы над кем-то, для него это просто исследование и расширение пределов собственных возможностей. В этом плане очень показателен эпизод с заплывом, в котором Финни побивает рекорд школы, но не хочет, чтобы об этом кто-нибудь знал. Для Джина такое безразличие к своему социальному статусу - настоящий разрыв шаблона, только усугубляющий недопонимание между ними. Финни вообще живет в своем собственном мире, существующем по придуманным им самим правилам. Он отрицает реальность войны и искренне верит, что в спорте не бывает проигравших; все, что не укладывается в его мировоззрение, признается ложным или несущественным, пусть даже это предательство. Вот казалось бы, с такой тяжелой формой отрицания действительности человек просто не выживет в реальном мире, но уникальность Финни в том, что его эскапизм направлен не вовнутрь, а вовне. Он не «уходит» в свою реальность, наоборот. Это тот редкий тип человека, который способен плавить, гнуть и перековывать реальность окружающую, приводя ее в соответствие со своим внутренним миром, словно пророк завладевая умами, причем без всяких видимых усилий. Финни кажется абсолютно неуязвимым и даже после смертельных, казалось бы, ударов он поднимается с земли и широко улыбается, отряхивая пыль. Но даже ему, поднимаясь, нужно на кого-то опереться. Так стоит ли удивляться, что именно в руках его лучшего друга оказался единственный существующий в мире кусочек криптонита?
Все это разворачивается в тени войны на фоне новостных сводок о далеких бомбардировках и успехах союзников, врывающихся в безмятежность Девона и кажущихся в его стенах чем-то нереальным. Война без стука входит в каждый разговор, и весь школьный быт заново переоценивается в ее ракурсе, а спорт воспринимается как подготовка к пополнению рядов добровольцев и призывников. И все разговоры, так или иначе, сводятся к многозначительной фразе «after all, there's a war on». И хотя только Финни открыто отрицает войну, имея на то собственные причины, возможно, только он способен воспринять ее реальность. Для остальных война – что угодно, только не то, чем она на самом деле является. Безмятежные пышущие здоровьем нации кадры пропагандистского фильма, удачно подвернувшаяся возможность безапелляционно заявить о своем взрослении и в довесок увидеть мир, отличный повод проявить героизм и выказать патриотические чувства. Война для них в одинаковой степени романтична и нереальна, пока один из учеников Девона, от которого меньше всего ожидали, не записывается наконец в добровольцы, переходя от разговоров в курилке к делу. Что говорить о мальчишках, если даже их отцы воспринимают войну как прекрасную возможность для своих детей накопить некий багаж ярких воспоминаний, о которых можно будет бесконечно рассказывать за кружкой пива, повышая свою значимость в глазах окружающих. И только к выпуску из Девона, покидая его кажущиеся неприступными в своей неизменности стены, бывшие школьники смаргивают прекрасную иллюзию войны и начинают понимать ее истинную сущность.
Великолепная тонкая и многоплановая история о взрослении, дружбе, предательстве и разрушительном чувстве вины, в хорошем смысле слова пронзительная и назидательная (тоже в хорошем), имхо, более чем достойная занять место в любой школьной литературной программе старших классов. Что интересно, в свое время во многих школьных округах США книгу пытались запретить в основном с формулировкой «offensive language» (хотя была одна совершенно маразматическая – «filthy, trashy sex novel» о.О). К нецензурной лексике, видимо, отнесли слово «f—ing» (именно в таком написании), употребляющееся в книге всего один раз. Даже не говоря о том, что слово это в том контексте уместней любого другого слова во всем романе и оправдано ничуть не меньше, чем «самая шокирующая «сука» во всей современной литературе» ©, как же все-таки удивительно, что за одним-единственным деревом люди не в состоянии разглядеть огромного леса...
Отзывы 15