Ключ

1. Что можно выявить с обратной стороны страха?

I

Если какой-либо психолог, – а таких достаточно – скажет Вам, что страх можно побороть, и даже предложит ряд методик, позволяющих это сделать, пошлите его как можно дальше, поскольку страх, как и боль являются неотъемлемыми свойствами, без которых нормальное функционирование любого живого организма невозможно, в чем и состоит позитивное значение страха, в то время как его негативное значение заключается во введение психики в расстроенное или стрессовое состояние, из которого иногда очень трудно выйти.

Правда, существуют состояния сильной страсти или сумасшествия, в которых страх, как и боль теряются, но эти состояния выходят за рамки нормального существования, не предполагая выживания организма.

Конечно, чувство страха для человека можно ослабить фармакологическими средствами или гипнотическими методиками, но эти подходы не имеют отношения к реальной жизни, поскольку ими невозможно постоянно пользоваться. Более того, они разрушают систему взаимодействия организма с окружающей средой и приводят его при более-менее регулярном применении к быстрой гибели так же, как это происходит при использовании наркотиков.

Если вообще от страха избавиться невозможно, то существуют предметы или ситуации, вызывающие страх, которые можно устранить или заменить, либо обойтись без них. Например, со злой женой (мужем), регулярно и изнурительно вызывающей страх, можно развестись, заменив ее на другую, а можно и вовсе больше не жениться. Так же можно поступить с придирчивым и противным начальником.

Правда, остальные предметы, вызывающие страх, никуда не денутся.

Кроме того, имеются ложные, или выдуманные страхи несуществующих опасностей. Вот с ними можно бороться. Хотя непосредственно к истинному страху, вызываемому реальной угрозой, они отношения не имеют.

Но, увы, множество предметов или ситуаций, вызывающих, либо рождающих страх, таких как ненависть соперника, болезни, смерть, устранить, заменить или избежать невозможно, но можно несколько отстраниться от них, хотя сама угроза, предвестником которой является страх, никуда не пропадает.

Кроме того, иногда страх в отношении некоторых явлений, особенно социальных, несет настолько позитивный смысл, что его надо поддерживать, а не бороться с ним. Ниже этому обстоятельству показаны соответствующие примеры.

II

Философы и психологи определяют страх следующим образом.

В. И. Даль указывает, что страх – это внутреннее состояние, обусловленное реальным или предполагаемым бедствием [1].

В этом определении отсутствует значение страха для человека и его сообществ, а также не указаны основные предметы или ситуации, кроме бедствий, вызывающие страх для различных страт общества.

Психолог Леонтьев А. Н. считает страх отрицательно окрашенным эмоциональным процессом. При этом для животных страх – это эмоция, основанная на прошлом негативном опыте, играющая роль в выживании особи [2].

Данное определение страха практически не отличается от определения страха Далем В. И., разве что он распространил его на животных, указав, что он важен для выживания особи.

Психолог и врач Захаров А. И. определяет страх как «аффективное (эмоционально заостренное) отражение в сознании конкретной угрозы для жизни и благополучия человека» [3, с. 9]. При этом там же он отмечает, что страх основан на инстинкте самосохранения, имеет защитный характер и сопровождается физиологическими изменениями высшей нервной деятельности, что отражается на частоте пульса и дыхании, показателях артериального давления, выделении желудочного сока.

Захаров А. И. в своем определении страха так же, как и его предшественники, не балует нас новизной, упирая на отражение в нем угрозы для существования и указывая на его защитный характер, что способствует выживанию, и добавляет некоторые физиологические параметры, что довольно банально.

Кэррол Изард относит страх к базовым эмоциям, полагая что он является врожденным эмоциональным процессом с генетически заданным физиологическим компонентом, строго определенным мимическим проявлением и конкретным субъективным переживанием [4]. Причинами страха он считает реальную или воображаемую опасность, причем страх мобилизует организм для избегающего поведения, убегания [5, с. 292].

К. Э. Изард мало чего добавляет к отмеченным определениям страха выше, а уж то, что страх приходится переживать знает каждый, так же как знает, что появлении страха предполагает желание убраться подальше от предмета страха.

Все остальные специалисты в этой области знаний, в сущности, изрекают подобные идеи, подтверждая, что страх относится к врожденным эмоциям как реакциям на угрозу, связанным с инстинктом самосохранения (Дж. Уотсон, У. Джеймс, З. Фрейд, Ф. Риман, О. Маурер, Ч. Спилбергер, Н. И. Конюхов, Ф. Б Березин), внося иногда мелкие детали, ничего не меняющие по существу в отношении понятия страха.

В общем, получается, что кроме демонстрации довольно очевидных признаков специалистами о страхе ничего толкового не сказано.

В их определениях страха отсутствует многозначный смысл, стоящий за понятием страха для человека и его сообществ, а также не указаны основные предметы или ситуации, кроме бедствий, вызывающие страх для представителей различных страт общества, как не указаны и причины появления страха.

Почему так происходит?

Дело в том, что прежде чем вдаваться в подробности и пытаться раскрыть явление, необходимо определить точки приложения этого явления. В частности, для данного случая требуется разграничить сознание животных и сознание человека, показав их разницу и соответственно определив предметы и причины страха в связи с этой разницей.

Суть заключается в том, что для человека, кроме природного сознания, унаследованного от своих предков, развивавшихся в живом мире сотни миллионов лет, характерно обязательное присутствие самосознания, которое впервые появилось в зачаточном состоянии только у гоминидов несколько миллионов лет назад. Поэтому предметы и причины страха необходимо соответственно разделять, тем более что эти предметы и причины страха, появляющихся впервые при развитии его сообществ, носят иной – внеприродный – характер, уже в зависимости от отношений людей в социуме.

Кроме того, следует выявить индивидуальные различия сознания людей, определить страты, в которые они попадают в соответствии с различиями природного (животного, или низшего) сознания и самосознания (высшего сознания), и только потом попытаться найти основные предметы страха для представителей выявленных страт.

III

Страх как ощущение для всех живых существ в действительности представляет собой реакцию на реальную надвигающуюся угрозу привычному существованию, выражаясь первоначально в появлении настороженности, а затем тревоги, которая для теплокровных существ при превращении опасности в реальное нападение трансформируется сначала в страх, а затем в сильнейший испуг (ужас), создавая соответствующий выброс адреналина в кровь, что придает, например, антилопам максимально высокую скорость спасения от хищника, а хищнику – агрессивность в нападении на добычу или ярость в сражении с соперником, работая тем самым на инстинктивно-гормональном уровне.

Таким образом, страх является своего рода детонатором в создании для существа ситуации, выгодной для выживания, то есть статуса сохранения поступающих в организм ощущений, без которых, – а это чувствует каждое существо вплоть до амебы, – наступает пустота, о которой знают животные, так как для них она случается во сне или при обмороке.

И в этом отношении ни одно живое существо не способно стать бесстрашным, так же как оно не может исключить из своей жизни боль, которая свидетельствует о степени поражения того или иного органа.

Страх свидетельствует о нежелании любого существа терять ощущения, значительная часть которых является заведомо приятной, и это нежелание утверждает жизнь, хотя ни одно живое существо, кроме человека не осознает свое существование, то есть не понимает, что оно находится в текущем времени, завершающимся смертью.

Отсюда вытекает разница в характере страха для животных и человека.

Животный страх совпадает с характером страха в природной (животной) части сознания человека, который так же, как и любой примат реагирует на реальную опасность, но страх, проявляющийся в той части сознания, которая дает человеку осознание себя в окружающей среде, делая его уже не только простой динамической составляющей этой среды, но и отчасти ее хозяином и сознательным преобразователем для собственной выгоды, носит иной характер, непосредственно определяющийся отношениями в социуме, в основе которых в свою очередь лежит соотношение природного (животного) и самосознающего компонентов сознания человека, поскольку самосознание присуще только человеку и его сообществам, и оно должно влиять некоторым образом на природную часть сознания и наоборот, тем более что они действуют в мозгу человека совместно, и в этом отношении неразделимы.

Поэтому для самосознания, раз благодаря ему человек способен представлять, проектировать и фантазировать, могут возникать и воображаемые опасности, и страх, связанный с существованием человека не в дикой среде, а в социуме, носит иной характер по сравнению с природным страхом.

То есть кроме преимуществ, которые самосознание дает человеку, оно приносит и множество негативных последствий.

Что же касается непонимания себя любым живым существом, кроме человека как субъекта действия, ставящего перед собой цели, которые не имеют отношения к инстинктивно-рефлекторной сфере жизненной деятельности, делает эти сугубо природные существа вполне довольными существованием в собственной нише жизни по стандартным программам, которые они не понимают и не стремятся сознательно менять. Эти существа не имеют морали, а законы их существования сводятся к сугубо биологическим, в которых господствуют стремления занять наиболее выгодную позицию для питания и размножения, а само их замедленное развитие происходит за счет случайности в виде мутаций в геноме.

Интуитивно эту ситуацию отметил еще в XIX веке датский мыслитель Сёрен Кьеркегор: «Если бы у человека не было вечного сознания, если бы в основе всего лежала линь некая дикая сила, – сила, что, сплетаясь в темных страстях, порождает всё, от великого до незначительного, если бы за всем была сокрыта бездонная пустота, которую ничем нельзя насытить, чем была бы тогда жизнь, если бы не отчаянием? Если бы всё было так, если бы не было священных уз, соединяющих человечество воедино, если бы одно поколение вырастало вслед за другим, подобно листьям в лесу, если бы одно поколение следовало за другим подобно песням птиц в чаще, если бы человеческий род проходил по свету, не оставляя следа, как корабль, скользящий по воде, или как ветер, мчащийся по пустыне подобно бездумному и бесплодному капризу, если бы вечное забвение всегда жадно подстерегало свою добычу и никакая сила не способна была бы вырвать эту добычу из его когтей, как безутешна и пуста оказалась бы тогда жизнь! [6, с. 20].

Хотя, конечно, подобная ситуация является сугубо гипотетической, поскольку человеку дано навсегда не только природное сознание, но и самосознание как высшее сознание для их совместного проявления.

Самосознание придает человеку и его сообществам свойство трансформировать определенный хаос, точнее, господство случайности в развитие, являющееся причиной его медлительности, в ускоренное развитие, которое вызывается уже более упорядоченной, то есть целенаправленной политикой приобретения как человеком, так и его сообществами выгоды в своем существовании.

Другими словами, эту новую тенденцию в развитии живых организмов можно выразить так: «Появившаяся в живом существе в форме гоминида дополнительная программа осознанно-целевого действия отличается отсутствием автономности: она позволяет этому существу осознавать себя и свои действия в окружающей среде только совместно с прежней программой рефлекторно-инстинктивного механизма действия, обеспечивающей возможность существования организма в среде, то есть его питание, воспроизводство, метаболизм, случайную изменчивость. Поэтому, с одной стороны, у нового существа сознание как бы раздваивается, но, с другой стороны, оно не способно разделиться полностью, являясь одной сущностью, в которой, тем не менее, всё время происходит борьба из-за разнонаправленности стремлений, одни из которых направлены на выживание любым способом, другие – на гармонизацию всего сущего… Иначе говоря, можно констатировать факт появления совершенно особого, двойственного существа, с одной стороны, по-прежнему являющегося частью среды, но, с другой стороны, совершенно отдельного от среды существа, которое пытается не только понять окружающее, но и подмять всё вокруг под себя, то есть которое полагает себя уже не только живым организмом, а и внеприродной сущностью, в определенной мере владеющей временем… Отметим далее весьма примечательный факт: случайность в обычном живом, представленная в человеке в форме низшего (животного) сознания, и высшее сознание (осознанно-целевое выражение сознания в человеке) являются антагонистами в том отношении, что, если субъект, обладающий высшим сознанием, ошибется, то он способен понять свою ошибку и исправить содеянное, существенно ускорив собственное продвижение по пути развития, тогда как случай является своего рода окраиной сознания, составляя существо именно низшей части сознания. Случаем сознание пользуется, если не знает, что и как делать на данном уровне развития, но, принимая случай во внимание, хотя и медленно – с откатами и зигзагами – всё же продвигается вперед.

Таким образом, антагонизм низшей и высшей форм сознания как в человеке, так и его сообществах означает появление новой движущей силы, обеспечивающей наиболее быстрое развитие сознания в его носителе – человеке» [7, часть 3, раздел 5].

IV

Однако появившуюся выгоду в новом существовании – с двойственным сознанием – каждый человек понимает по-своему.

Одним наиболее близки животные ощущения в форме стремлений к самой приятной – именно в смысле ощущений – жизни: в них доминирует животная часть сознания. Другие, у которых превалирует самосознание, более всего стремятся познать окружающий мир, либо сделать жизнь всех людей без горестей и забот, либо развить свои способности. То есть ценностные понятия у людей могут быть совершенно различными, и это зависит, как видите, от соотношения самосознания и животного сознания в каждом человеке, а также в его сообществах.

Поэтому точно так же характер страха для людей зависит от степени доминирования в каждом из них животной или же самосознающей составляющей сознания.

В частности, одни люди бесстрашно идут на смерть ради своих идей, другие всячески цепляются за жизнь, лаже если она превращается в ад.

В результате, значение страха для человека по сравнению с животными меняется. Если животных он только предупреждал и инициировал для предотвращения угрозы жизни, то для самого человека и его сообществ он стал не только предвестником угрозы, но своего рода двигателем прогресса, поскольку, в частности, оказался способным вовлекать значительные группы и даже массы населения в борьбу за перемены в существовании, ускоряя развитие сообществ. Ниже этому даны соответствующие доказательства.

Тем самым общим для всех людей является животный страх, выражающиеся в реакции на реальную опасность, то есть в стремлении так или иначе избежать ее.

Кроме этого страха существуют другие – общечеловеческие – выражения страха, которые уже выходят за рамки чисто инстинктивно-гормональной сферы, то есть выражения страха, которые человек осознает и даже планирует, зная его причины, находясь не в дикой среде, а в организованном социуме.

Эти причины страха включают в себя реальные и воображаемые объекты и явления, например, в виде природных и социальных катаклизмов; воображаемых бедствий, которые могут прийти; грозного бога, который накажет за прегрешения; темных улиц с предполагаемыми бандитами и насильниками; безработицы; наглых и безнаказанных начальников; сильных и непредсказуемых соседей; болезней; смерти и много чего еще.

Но этого мало.

Если признать двойственность сознания как человека, так и его сообществ и, соответственно, взаимовлияние этих составляющих сознания друг на друга, то всё взрослое население можно эмпирически разделить на несколько основных страт в зависимости от степени доминирования той или иной формы сознания и от его уровня, то есть слабости или силы этих составляющих сознания – животного и самосознания.

Таковыми основными стратами являются обыватели, представители властных структур и прочие «руководители» (элита); неформально-интеллектуальная прослойка; творческие, или креативные персоны. Эти страты дополняют в промежутках между ними представители военизированных и правоохранительных структур, служители культа, бизнесмены, управленцы, рантье, криминалитет и разного рода люмпены.

При том надо отметить, что интеллект ни к низшему (животному) сознанию, ни к самосознанию не имеет прямого отношения, поскольку является своего рода отражением технической эффективности обработки информации, поступающей в управляющую организмом систему (мозг для человека), присутствуя в любом живом существе – от бактерии до человека-гения. Сознание просто владеет доступным интеллектом и применяет его. Интеллект может быть мощным у отъявленного мерзавца и слабым у честного, образованного и культурного человека.

V

Слабое развитие самосознания и столь же слабое проявление животного сознания (низкий уровень неудовлетворенности сознания в обоих случаях), которые находятся в уравновешенном состоянии, характеризуют основную по численности группу любого сообщества – так называемых обывателей, разнообразных по профессиям – от хлебопека и фермера до медработника и клерка, а также неработающих индивидов – от пенсионера до домохозяйки.

Следствием подобной слабости является их незначительный интерес к любому делу, которое непосредственно с их благополучием не связано.

Как правило, высокий интеллект, который появляется не только вследствие обладания врожденными способностями, но и вырабатывается и укрепляется длительной учебой, участием в различных образовательных программах, стремлением к труднодостижимым целям, подобным индивидам не свойственен не только по причине отсутствия у них высоких стремлений, но и вследствие влияния посредственной или, – как раньше говорили, – мещанской среды, недостатка доступных социальных лифтов, финансовых средств на образование и т. д.

Таким образом, обыватели едины в следующем.

Все представители этого самого значительного слоя каждого сообщества ориентируются в основном на собственный рассудок и опыт: занятые собой и собственным благополучием, они не стремятся ни к «высоким», ни к «низким» целям, ограничиваясь желанием беспроблемной и сытой жизни, в которой неприятности желательно видеть только на экране монитора.

Естественно, характер страха, присущий представителям этой страты общества, связан большей частью с утратой стабильности общества, где обывателю привычно и достаточно комфортно, как лягушке в болоте. Поэтому обыватель всегда боится изменений, нового, неизвестного, но по слабости сознания, а значит, несамостоятельности, склонен поддаваться сторонним влияниям, ведущим, тем не менее, к новому, хотя в основном эти влияния сводятся к обману в виде неисполнимых обещаний, и использованию этого слоя населения этими обманщиками, как правило, политиками, представляющими властную верхушку, в качестве низкооплачиваемого трудового ресурса.

Таким образом, боязнь нового в сочетании со слабостью сознания, как это ни парадоксально, позволяет вовлечь обывателя в движение к неизвестному, если оно обещает ему еще больший комфорт и устойчивость, хотя бы и обманно. Без этого народные волнения были бы невозможны, как и, собственно, сам прогресс.

В этом отношении страх обывателя перед неизвестным открывает ворота свободе, делая его более активным при соответствующей затравке, то есть этот страх играет для социума позитивную роль.

Как бы то ни было, но условия существования обывателя можно изменить или они могут измениться, или он сам может их изменить, так же как и само сознание может проявить себя с неожиданной стороны, вызвав тем самым иной характер страха, которые могут иметь как позитивный, так и негативный оттенок. В частности, обыватель может заменить определенные страхи на другие, предприняв попытку изменить собственный строй жизни, перебравшись тем самым в другую страту населения, что, например, совершил неграмотный продавец пирогов на базаре Алексашка Меньшиков, став при императоре Петре I в России начала XVIII века светлейшим князем, так и не овладев грамотой – он научился только расписываться.

К трудящимся обывателям примыкают и неработающие, к которым относятся пенсионеры и домохозяйки, составляющие значительную часть населения.

Само по себе превращение в обывателей часто вполне неглупых и довольно развитых субъектов обусловлено за редким исключением довольно быстрым падением у пенсионеров уровня как низшего, так и высшего сознания вследствие выпадения из трудового процесса и отсутствия его полноценного замещения в появившееся свободное время.

Объяснение этому довольно тривиальное: с возрастом функционирование мозга ухудшается, в частности, память, быстрота реакции, сообразительность, острота понимания собственного места в мире падают. Сила, ловкость, предприимчивость, а значит, и конкурентоспособность в сравнении с более молодыми индивидами так же снижается из-за проблем со здоровьем.

Кроме того, человек на пенсии далеко немолод, а это означает, что он становится более апатичным, индифферентным ко всему вследствие отсутствия перспектив, кроме приближающейся смерти.

Поэтому, например, общественная жизнь интересует его только с позиции сохранения стабильности, если, конечно, таковая существует, а любые изменения, суть которых он не понимает и приспособиться к которым уже не может, его только тревожат.

Естественно, пенсионер в этом отношении становится и эгоистичным, и консервативным.

Однако, как и прочие обыватели, пенсионеры являются, хотя и дремлющей, но грозной силой, которая может смести любую власть, если таковая попробует лишить их устойчивого и беспроблемного существования вследствие отнюдь не утраченной ими неудовлетворенности низшего (животного) сознания, которая жестко реагирует на существенное ухудшение условий существования.

Главное, кроме боязни утраты стабильности в обществе, что страшит пенсионеров и вводит их в ступор – это отсутствие перспектив. Поэтому пенсионеры, кто как умеет, стараются отвлечь себя от мыслей о неизбежной и не столь далекой кончине, наступающих болезней и приходящей беспомощности.

Одни тратят всё свое время и жалкие пенсии на перманентное лечение, полагая за счет этого сомнительного мероприятия непонятно для чего задержаться в новом и во многом уже непонятном для них мире, ненадежном и обидном для еще сохранившегося самолюбия.

Другие убивают время выращиванием огурцов летом, а зимой закусывают ими горячительные напитки, доводя себя до полного отупения.

Третьи целыми днями постукивают костяшками домино, вовсе не желая ни о чем думать, благо теперь есть такая возможность.

Четвертые занимают свое время сочинением жалоб на неправильные действия всех бюрократических инстанций без особой надежды на их адекватную реакцию.

Самые же оптимистичные танцуют и поют в соответствующих кружках, а самые умные сочиняют никому не нужные романы и повести, вывешивая их в интернете.

Остальные же пытаются найти себе хоть какую-то работу, чтобы поменьше думать о своей печальной участи.

Домохозяйки, представляющие также значительную часть обывателей, как и пенсионеры, попадают в своего рода ловушку отсутствия перспектив, страшась уже не близкой смерти, а невозможности выйти за рамки ведения домашнего хозяйства.

Мелочные ежедневные заботы так же быстро понижают уровень их животного сознания и самосознания вследствие невозможности отвлечься на следование высоким стремлениям, тем более что они находятся в зависимости от содержащего семью мужа, и становятся в связи с этим обычными конформистами.

Единственное, что им остается от домашних забот и хлопот – это взгляд в редкие минуты отдыха на странный мир из окна или с экрана монитора.

Они страшатся бессмысленности своей жизни, но не могут с ней покончить из-за невозможности бросить детей, дом, не имея никаких средств к существованию.

Таким образом, устранение или замена этих страхов для пенсионеров и домохозяек невозможна, и их негативный характер очевиден.

Наиболее рельефно жизнь обывателя отобразил русский писатель Антон Чехов в своих рассказах, из которых особенно выделяется «Крыжовник».

Главный герой рассказа ведет однообразную, скучную жизнь. Он копит деньги на усадьбу, чтобы завести там крыжовник. Это была его мечта: зажить в усадьбе с крыжовником. Больше он ничего не желал. «Деревенская жизнь имеет свои удобства, – говорил он, бывало. – Сидишь на балконе, пьешь чай, а на пруду уточки плавают, пахнет так хорошо и… и крыжовник растет».

Ну и что? Накопил он денег на усадьбу, завел крыжовник, постепенно опустился, «постарел, располнел, обрюзг». Он судился с соседями, боясь любых перемен, не интересовался ничем, кроме своего крыжовника, много ел и был вполне доволен своим существованием.

А о необходимости изменений он выражался так: «Образование необходимо, но для народа оно преждевременно», «телесные наказания вообще вредны, но в некоторых случаях они полезны и незаменимы».

VI

Как бы то ни было, но обыватели являются основной почвой для представителей интеллектуальных прослоек, которые из этой почвы произрастают случайно, или благодаря тем или иным умениям, способностям, сильной воле, то есть индивидуальным перекосам в сознании, приподнимающим их выше среднего уровня обывателя, и которую они могут испакостить или облагородить, поскольку сам народ, как правило, пассивен из-за своей занятости монотонным трудом для выживаемости и прокормления; косных традиций; религиозных заблуждений; предрасположенности из-за низкого культурного уровня к негативному воздействию активной пропаганды информационных обманок, еще больше оболванивающих его; отсутствия должного уровня образования и воспитания, что не позволяет ему массово воспользоваться социальными лифтами и ставить перед собой высокие цели: подобная унылая и беспросветная жизнь, соответствующая неразвитости сознания масс, отнюдь не способствует превращению всей массы людей в сообразительных, образованных, культурных, креативных, энергичных и коммуникабельных субъектов.

Таковых из него выделяется всего лишь несколько процентов.

Но в них безликая народная масса обретает развитие, которое внешне осуществляется в рамках борьбы представителей масс во власти и в неформальной интеллектуальной оппозиции к власти.

VII

Среди обывателей всегда находятся субъекты с несколько более высоким уровнем низшего сознания – это своего рода результат флуктуаций сознания. Этот фактор в данном случае способен вызвать у них стремление не только к сытой, спокойной и благополучной жизни, но и к доминированию среди себе подобных.

Отбирая от высшего сознания (самосознания) соответствующую долю разумности, которая включает повышенную сообразительность, а от низшего (животного) сознания – быстроту реакции, неплохие волевые качества и энергию, коммуникабельность, достаточную ловкость, хитрость и коварство, эти субъекты получают преимущество перед остальными – более инертными членами сообщества в виде обывателей, высокоморальных интеллектуалов разного рода и прочих сравнительно вялых или озабоченных другими делами представителей народонаселения, не способных ловко оттеснить или оболгать соперника, а также с толком насладиться унижением нижестоящих, и вместе с тем терпеть издевки вышестоящих.

Частый недостаток ума индивиды, прорвавшиеся во властную элиту, компенсируют привлечением многочисленных советников, но, поскольку решения в итоге приходится принимать им, постольку они, как истинные творцы собственного счастья, изначально рассматривают свою деятельность с позиции личного (корпоративного), а не народного блага с креном в сторону удержания власти, обретения большей степени собственного доминирования и приобретения всевозможных привилегий, засоряя к тому же руководство различных управляющих и хозяйственных структур своим большей частью бездарным потомством.

Поэтому надежды наивных масс на исправление моральных уродов, хитрых, лицемерных проходимцев, представляющих, в основном, властные элиты различных государств, конкурирующих между собой, не имеют никакого основания, независимо от строя государства и степени его развитости – от деспотии до парламентской демократии.

Для представителей власти доминантой неизбежно является низшее сознание, то есть в их сознании ощущается явный недостаток осознания себя как самоценных личностей, а не как потребителей.

Власть, обеспечивающая для своих представителей значительную долю безнаказанности и безответственности, мало чем ограниченный доступ к привилегиям и собственности принижает их настолько, что они видят в народных массах лишь источник благ для себя и поле для проявления собственных низменных инстинктов.

Однако, опасаясь гнева народа и противодействия неформальной оппозиции, они вынуждены оказывать сопротивление анархии, удерживая, в частности, с помощью реформ тот порядок, который обеспечивает функционирование и развитие общества, но, естественно, не из благородных побуждений, а всего лишь из чувства самосохранения.

Они всегда изымают деньги всеми возможными способами – преимущественно из бюджета, то есть у народа, так как никаких способностей и желания к честным способам заработка у них нет, да и в их обезьяньей сущности отсутствуют понятия о чести, совести, порядочности: ну как тут, не отобрать у народа, то есть – быдла, раз его можно безнаказанно топтать с помощью судов и силовых органов, всё что требуется властной элите для роскошной по их обезьяньим понятиям жизни.

Тем не менее, всегда омрачает эту приятную в отношении ощущений жизнь необходимость охраны завоеванного места в структурах власти от поползновений конкурентов – и это для них самое важное дело. Иначе придется вместо приятного ощущения всевластия по отношению к большим массам населения издеваться всего лишь над собственной женой, да и то, если она позволит.