Осколки тебя

Пролог

Кап. Кап. Кап.

Тяжелые капли октябрьского дождя застучали по подоконнику, легли крупными пятнами на асфальтовую дорожку, усыпанную желтыми листьями, и наконец с первым порывом ветра ударили в стекло. Заскользили вниз изогнутыми линиями, холодные и отстраненные, все ускоряя и ускоряя свой бег…

Уже через минуту фигуру за окном стало не рассмотреть, остался лишь черный силуэт, но я знала, что это он.

Мое сердце, мой враг и моя любовь.

Сегодня все было иначе. Сегодня мы оба знали – я вспомнила все.

Глава 1

Лена

Первый раз я увидела его, когда отец (тогда я еще думала, что Марк Холт, этот блондин-здоровяк с орлиным носом и хищными серыми глазами – мой отец) вернул нас с матерью из Хьюстона штат Техас в родной для него Сэндфилд-Рок.

Мне только что исполнилось одиннадцать, я поступила в среднюю школу и музыкальный класс, и даже обрадовалась, когда однажды после завтрака мама задержала меня на кухне нашей маленькой съемной квартиры и сообщила, что мы возвращаемся домой. По-настоящему домой, туда, где ее ждал муж, а меня – теплый кров и семья.

Всю мою сознательную жизнь мы переезжали с места на место – Орегон, Аризона, Техас. Стоило матери зайти в тупик с работой, или появиться рядом слишком назойливому ухажеру, как она собирала вещи, усаживала меня в машину – наш подержанный «Форд Краун Виктория» с рамным шасси, включала зажигание и выезжала на скоростную магистраль, где выжимала газ до ста миль в час и увозила нас в новый город.

Тогда, сообщив о новости, мама запнулась. В ее тонкой руке был бокал с вином – наверняка с самым дешевым и дрянным, а в больших глазах застыло странное выражение – будто она смотрела сквозь меня в свое прошлое. Но на фоне узкого окна с облупившейся краской белокожая и золотоволосая Адели Мартен, в вишневой шелковой сорочке, оголившей ее красивые плечи, смотрелась великолепно. Во всяком случае, для меня.

«Марк так и не женился, наш брак по-прежнему не расторгнут, так почему бы и не попробовать еще раз. В конце концов, даже зайцу приходит время лечь на спину и сдаться на милость охотника, раз уж его лапы оказались недостаточно быстры и сильны. – Вот что она тогда сказала и улыбнулась: – Не правда ли, чирок-трескунок?

Перелетные птицы – так она нас называла, и я кивнула:

– Правда, мам!»

Есть люди, которых одиночество закаляет. Обтесывает острыми гранями, дубит характер встречным ветром, заставляя врастать в общество корнями и становиться сильнее. Но моя мама была не из таких женщин. Душа Адели Мартен вмещала в себя очень мало прагматизма и много свободы. Не той свободы, которая раскрепощает и берет начало из твердого грунта достатка и благополучия, иначе она давно бы нашла себе какого-нибудь богача из тех, что всегда крутились поблизости, и зажила припеваючи. А той, что до последнего заставляла ее собирать вещи, платить по счетам и уезжать по автомагистрали в неизвестность. Которая необходима, как воздух.

В свои одиннадцать лет я уже стала кое-что понимать из взрослой жизни– как матери трудно со всем справляться, и как все ниже опускается горизонт ее неба. Как все больше тревожит моя тоска по оставленным друзьям и мечта обрести настоящий дом, в большой гостиной которого обязательно будет стоять рояль.

Ну, ладно, не рояль – я и сама хихикала над этой мечтой, рассказывая о ней маме, а хотя бы пианино (мой недорогой синтезатор постоянно ломался), иначе как мне учиться играть? А играть я очень хотела.

Думаю, что именно последнее и побудило маму вернуться в Сэндфилд-Рок. В конечном итоге вовсе не к Марку, а в город, в котором она родилась, и где бы он все равно не оставил ее в покое. Сейчас я в этом почти уверена.

А еще в том, что ее первым условием Холту – было условие обеспечить ее девочке сказку. Именно поэтому Марк назвался моим отцом, а я поверила.

Потому что хотела верить.

Марк приехал за нами сам – крупный мужчина в большом, новом фургоне «Крайслер» с хромированными колесами и зубастой решеткой радиатора – такой же основательно-крепкой с виду, как сам хозяин. Войдя в мотель, где мы жили последние две недели, он сначала посмотрел на мать – долгим, изучающим взглядом, а потом взглянул на меня – уже коротко и хмуро. А после молча вынес чемоданы и коробки на парковку – те немногие вещи, которые у нас имелись.

Самое сильное воспоминание того дня – черная лаковая краска, густая и твердая, которой был покрыт его дорогой фургон. Она блестела на солнце, как зеркало, пахла чем-то механическим, и мне вдруг сделалось одновременно горько и весело. Возможно потому, что мы уезжали и продали свой старый, но любимый «Форд», а возможно потому, что я увидела в двери фургона свое кривое отражение и показала ему язык. Чтобы хоть как-то нарушить идеальность покрытия и не заплакать.

Ни единой царапины, вот что меня тогда поразило.

Позже я узнаю, что в этом будет весь Марк Холт. Все только самое лучшее, и неважно в какую цену это ему обойдется.

Папа мою выходку заметил и стало стыдно. Вдруг подумалось: а что, если я ему не понравлюсь?.. Конечно, я его совсем не помнила, но считала себя достаточно взрослой девочкой для таких поступков. А мама… мама улыбнулась. Но так незаметно, что не знай я ее всю жизнь, и не поняла бы.

По дороге в Северную Каролину мы часто останавливались, и по просьбе Марка я выходила из фургона – размять ноги и попинать камешки у обочины. И что еще удивительнее – ночевать в гостиницах мне теперь пришлось в отдельной комнате, а не с мамой, как я до сих пор привыкла. Но я не роптала. Мама теперь была не одна, и пусть отец держался со мной отстранённо, хотелось верить, что он не злой. Иначе не покупал бы мне мороженое и шоколадные пончики, ведь так?

И, может быть, он еще станет добрым и приветливым, как папа моей подруги Камиллы, которая осталась в Техасе. Надо просто слушаться, не усложнять родителям жизнь, и все будет хорошо!

Скорее всего, я бы еще долго находила оправдания тому, почему отец со мной сух и не приветлив, и почему у нас с ним никак не получается сблизиться, несмотря на то, что я прилежно учусь и не создаю ему проблем, если бы не его сын Ник – мой старший брат. А точнее, мой сводный старший брат Николас.

От него-то я вскоре после нашего переезда и узнала правду. Что никакая я не дочь Марку Холту, и что удочерил он меня исключительно из-за больной любви к моей матери. Которая когда-то вскружила его отцу голову, а потом сбежала в Калифорнию с каким-то неудачником – не то гонщиком, а не то музыкантом.

Но все это он мне расскажет позже, когда однажды мы останемся с ним в доме вдвоем, и он вволю посмеётся над неуклюжим Трескунком – своей сводной сестрой, которую невзлюбит. Не при отце, и не при моей матери – о, нет! Никто в Сэндфилд-Роке не посмеет криво взглянуть на Адели Холт. Даже любимый сын Марка Холта и его наследник Николас.

Но я начала свой рассказ совсем не с него, а с Алекса – моего соседа.

Прошло уже несколько дней, как мы переехали из дешевого мотеля в Хьюстоне на улицу Трех клёнов – престижный район города с ухоженными домами и зелеными лужайками. У мамы появились красивые платья, а у меня – своя комната с большим окном, кровать с розовым балдахином и настоящий книжный шкаф, в который я поставила любимые книги и учебники.

Меня приняли в среднюю школу Эллисона и сам директор, мистер Гибсон, пообещал поспособствовать тому, чтобы я поступила в музыкальный класс. Все шло почти чудесно, если не считать Ника, который с первого дня изрядно портил мне жизнь. Когда его поведения не замечали родители, корчил неприятные рожицы и презрительно фыркал, натыкаясь на меня в доме.

Был солнечный апрельский день, мы с мамой час назад вернулись из школы, в которую отнесли документы, и я отпросилась у нее в книжный магазин – он располагался в самом низу улицы, на территории небольшой плазы*, между аптекой и банком, и заблудиться казалось невозможно. Мне хотелось купить открытку для своей подруги Камиллы с пометкой штата, написать ей трогательное послание, как в фильмах писали взрослые, и отправить по настоящей почте, в конверте с марками и отпечатком моих губ – так делали девочки в Техасе, которые считали себя достаточно взрослыми для того, чтобы воспользоваться маминой помадой.

Я помахала маме рукой, выскочила из дверей на улицу и побежала по мощеной аллейке к дороге. Уже спрыгнула на нее, спускающуюся к магазину, когда внезапно остановилась, увидев огромный белый дуб, росший на краю лужайки у красивого дома напротив и притянувший мое внимание.

Я заметила его еще из окна своей спальни, а сейчас увидела вблизи и не смогла пройти мимо.

На нем уже начали распускаться листья, но крепкие толстые плети ветвей, раскинувшиеся, словно руки, были еще голыми, и сквозь них проглядывало высокое голубое небо.

С ветки на ветку вдруг перепорхнула птичка с багряно-алым оперением – красный кардинал. Мне еще не приходилось их видеть. Зачирикала весело «черёк-ток-ток», помахивая яркими крылышками. Говорили, что кардинал прилетает к дому, как вестник счастья, и если поймать его сброшенное пёрышко и сунуть под подушку, то можно смело загадывать желание.

Желаний у меня было много, хоть отбавляй, а перышка – ни одного! Я вскинула голову и отпрыгнула назад, чтобы хорошенько рассмотреть птичку, когда услышала сзади чей-то громкий, предостерегающий вскрик.

Поздно. Что-то больно боднуло меня в спину, я выставила руки, и упала в траву. А обернувшись, увидела рядом незнакомого темноволосого мальчишку. Он сидел на дороге возле опрокинутого велосипеда и потирал ладонью ушибленное колено. Похоже, ему досталось больше, чем мне.

Мы с удивлением уставились друг на друга.

– Цела? – спросил мальчишка, и я осторожно кивнула:

– Да.

Охнув, легко вскочила на ноги и поспешила ему на помощь. Это я была виновата в нашем падении и надеялась, что он не сильно ушибся.

– Извини, я тебя не видела! Я не хотела!

Мальчишка помощь принял и вовсе не выглядел обиженным. Встав, отряхнул колени и взглянул с любопытством.

– Привет! Ты кто такая? Откуда здесь взялась?

– А ты? – дети часто, когда растеряны, отвечают вопросом на вопрос, вот и я не стала исключением. А он ответил.

– Я – Алекс Райт, и это мой дом, – показал рукой на большой двухэтажный коттедж. – И раньше я тебя тут не видел. Так кто ты?

Я еще никогда не пожимала руки мальчикам, тем более таким симпатичным – стройным, вихрастым, с красивыми синими глазами. Но этот мальчишка явно не собирался уходить, и я решила попробовать. Протянула руку и улыбнулась:

– Привет, меня зовут Лена Холт, – представилась, как научили родители, и показала рукой за спину: – А живу я вот в этом доме!

Мой дом тоже был ничуть не хуже, чем у него – двухэтажный, белый, с красивыми колоннами у входа. Разве можно его сравнить с нашей квартиркой в Хьюстоне, где была такая крошечная кухонька, что мы с мамой едва помещались в ней вдвоем? Смешно! Поэтому и показала гордо.

Мальчишка по имени Алекс удивился. Распахнул свои синие глаза.

– Так ты и есть та самая дочь мистера Холта, о которой все говорят?

Конечно же, мне было интересно узнать, что обо мне «все говорят» в Сэндфилд-Роке. Я подождала, пока мальчишка поднимет свой велосипед, и спросила: «А что говорят?».

– Ну, разное, – неопределенно пожал он плечами. Вручив мне велосипед, поднял с асфальта мой рюкзак и помог надеть на плечо. – Но в основном то, что твой отец сильно постарался, чтобы найти вас с мамой и вернуть домой. Это здорово!

Это прозвучало прежде всего очень мило, и я кивнула:

– Еще как!

У меня не было здесь друзей, а Алекс смотрел приветливо, и мне сразу же захотелось ему все рассказать. И про Хьюстон, и про Камиллу, и про то, как здесь все красиво – на улице Трех клёнов. Я так еще никогда не жила!

Но сказала совсем другое.

– Знаешь, если бы я была градоначальником, я бы назвала эту улицу – улицей Белого дуба! Это же каждому понятно! Разве могут клёны с ним сравниться? – и, повернувшись, посмотрела на дерево, из-за которого мы оба упали.

Мы находились на огромном пологом холме, слева, далеко внизу лежало побережье океана, справа, за городом – виднелись горы и густой лес, а вдоль улиц росли высокие платаны и клёны – уж точно гораздо больше трех!

Алекс тоже вскинул голову. Красная птичка не улетела, она так и порхала в ветках, красиво чирикая и греясь на солнышке.

– Этому дубу восемьдесят лет. Его посадил еще мой прадедушка, когда уходил на войну, а его жена, наполовину индианка, ждала ребенка. Они очень хотели сына и попросили об этом индейскую богиню плодородия. И посадили это дерево. Понимаешь, прадед мог не вернуться, а дуб символизировал продолжение рода.

– И ты в это веришь?

Алекс пожал плечами.

– Не очень, если вспомнить, что его сын – мой дед, всю жизнь был протестантом, а бабушка тридцать лет проработала диктором на местной радиостанции и, честно говоря, любила присочинить. Она еще и не такие истории рассказывала!

Я с новым интересом посмотрела на мальчишку.

– Но ты вовсе не похож на потомка индейцев, – там, где я в последнее время жила, в Южных штатах, мне не часто приходилось их встречать, но во внешности Алекса я не заметила характерных черт внешности коренного народа.

– Это потому, что моя мама голландка, а папины предки приехали в Америку из Ирландии, – охотно объяснил Алекс. – Но я смуглее тебя.

Это была правда. Хоть волосы у меня были не мамины – золотисто-пшеничные, а темно-русые и немного волнистые, но светлую кожу я унаследовала от нее. Как и цвет глаз – зелено-карий.

Мы внимательно посмотрели друг на друга, словно оценивая, а потом, не сговариваясь, повернули головы к дубу.

– Правда, он ужасен? – но сказал это Алекс с восхищением, и я захихикала:

– О, да-а! Он похож на большого страшилу, но только доброго.

– Точно! На Страшилу Рэдли из «Убить пересмешника»! Которого никто не видел, но все боялись!

– А он на самом деле оказался добрым и спас Джима и Джин!

Мальчишка белозубо рассмеялся, и я подхватила его смех. На щеках Алекса показались ямочки, такие симпатичные, что, засмотревшись на них, я затихла.

Он это заметил, и тоже замолчал. Удивился:

– Неужели ты читала роман Харпер Ли? Ты не выглядишь взрослой.

– Нет, что ты! Мне только одиннадцать! Мы будем изучать его в восьмом классе, но я видела фильм!

В нашей жизни с мамой было не так много денег, чтобы покупать платные подписки на телевизионные каналы, особенно когда мы жили в мотелях, поэтому чаще всего мы смотрели бесплатное телевидение, а там часто крутили старые фильмы.

Зато мы всегда, когда выпадала такая возможность, ходили с Адели в кино. Наряжались, как нам нравилось, садились на средний ряд, пили колу и ели попкорн. Я обожала такие вечера! На маму всегда смотрели, а она никого не замечала, мы были только вдвоем!

Как-то неожиданно я смутилась. Вздохнув, надела рюкзак на второе плечо и бросила взгляд в сторону плазы.

– Мне нужно в магазин, купить открытку для одной девочки. Там ведь есть открытки?

Алекс с интересом смотрел на меня.

– Если ты спрашиваешь о книжном магазинчике Джонсонов, то там чего только нет – даже перцовые пластыри и костюмы на Хеллоуин! Я покупаю у них комиксы. Мои любимые – «Неуязвимый» и «Черный молот», о таинственном городе Роквуд. Ты читаешь комиксы, Лена? Они клёвые!

Я мотнула головой:

– Нет, не читаю.

– А я люблю, хотя мой брат их терпеть не может. Говорит, что они для тупых. Так же, как карусели в парке развлечений и консервы с вареным горохом. Тупее этого – только петь псалмы в церкви, как поет Грегори Батлер. Но что Грегу остается делать, если его отец – священник? – Алекс грустно хмыкнул. – По мне, так у него нет выбора.

А я ахнула.

– Неужели он такой грубиян?! Твой брат?

– Уф! – Алекс, улыбаясь, закатил глаза, и сразу стало все ясно. – Он – мое темное альтер-эго! Обратная сторона луны, на которую лучше не заглядывать. Он тот, кто на Хеллоуин всегда выбирает самый жуткий костюм, а доброму волшебнику предпочтет компанию Волан-де-Морта. И это вовсе не мои слова, Лена, а его, хотя я с Картером не согласен!

Что такое «альтер-эго» я не поняла, а спросить постеснялась. Мальчишка был постарше и держался уверенно.

– Ну, идем? – Алекс оставил велосипед в траве у дуба и повернулся ко мне. – Провожу тебя к магазину Джонсонов. Если сегодня за кассой будет стоять Рут, ты сама от нее не отвяжешься. У этой леди дар развязывать людям язык. Она и мертвяка разговорит! И не заметишь, как выдашь ей все свои секреты, а к вечеру о них будет знать вся округа! Не думаю, что вам с мамой это нужно.

– Нет, не нужно! – согласилась я и показала рукой на велосипед: – И что? Ты оставишь его тут просто так?

– Конечно. Здесь все знают, что это мой. Не переживай, пойдем!

Алекс оказался приятным собеседником. Он умел шутить, интересно рассказывал о Сэндфилд-Роке, и уже через пять минут мы оба улыбались, направляясь вниз по улице. Когда подошли к книжному магазинчику, он остановил меня у входа за руку и попросил:

– Лена, а сейчас надуй щеки, и чтобы ни случилось – молчи! Выберешь открытку и покажешь на нее пальцем – поняла? Я умею с этой леди разговаривать!

– Да! – на самом деле, я ничего не поняла, но весело хмыкнула своему новому другу и послушно набрала в рот воздух.

Внутри магазинчика ароматно пахло синтетической хвоей. Он встретил нас звоном дверного колокольчика, уютной тишиной небольшого зала и таким разнообразием товаров, что от удивления я едва не распахнула рот!

Но гораздо больше книг и разных сувениров меня поразили индейские маски и головные уборы – роучи, сделанные из щетины и длинных перьев, развешанные под потолком – ничего себе! Я тут же вскинула голову, их рассматривая.

– Ой, Алекс! Привет! Как поживаешь? Давненько ты к нам не захаживал за новинками!

– Здравствуйте, миссис Джонсон! Лучше всех! Да, две недели уже!

Касса и главный прилавок находились слева от входа, и я не сразу заметила молодую, полноватую женщину, темнокожую, с короткой стрижкой и большими серьгами в ушах. Она пила кофе и листала журнал, но увидев нас, отложила последний в сторону и прищурила взгляд.

– А это кто сегодня с тобой? Юная незнакомка? Так-так, мистер Райт, уж не подружку ли ты себе завел? Не рановато ли, ковбой? – высокая и крепкая Рут Джонсон басовито хохотнула, довольная своей шуткой.

– Нет, это моя соседка – Лена Холт. Дочь мистера Марка Холта. Она в городе недавно, и я решил проводить ее в магазин, – охотно ответил Алекс и сам сощурил глаз, улыбаясь женщине: – Но вы уже наверняка о ней слышали? Не так ли, мэм?

Конечно же, Рут слышала. При звуке моего имени она вся обратилась во внимание и распахнула глаза. Когда ты год за годом торчишь в магазине за узкой стойкой, зная в лицо едва ли не всех жителей в городе, не так уж много у тебя развлечений, чтобы пропустить еще одно.

Я стояла за плечом у Алекса и молчала, как он и просил. Темнокожая леди наклонилась вперед и протянула мне руку.

– О-у! Добро пожаловать в Сэндфилд-Рок, детка! Рада с тобой познакомиться!

Я шагнула вперед и пожала ладонь. Промычала воодушевленно: «И я!», но с закрытым ртом вышло странно, и миссис Джонсон вытянула шею.

– Святой Патрик! Алекс, она что же, совсем не говорит? Бедняжка! – огорчилась Рут, с чувством прижав ладонь к внушительной груди, на которой висела нитка бус с кулоном в виде мохнатой кисточки, украшенной разноцветным бисером. – Какая жалость! – охнула. – А я только собралась узнать, как там поживает ее мама и передать Адели привет! Я ведь ее хорошо помню, мы вместе учились в старшей школе. Такая была красотка! Правда, немного замкнутая, но с ее папашей Чарли – это и не удивительно!

Честно говоря, мама и сейчас была очень красивой женщиной, особенно в новых платьях, которые ей купил папа, но меня учили, что спорить со взрослыми людьми невежливо, а с закрытым ртом еще и невозможно, поэтому я немножко растерялась. А еще потому, что о мамином папаше Чарли никогда не слышала.

– Что вы, мэм! Еще как разговаривает! – заверил хозяйку магазина Алекс. – Болтает так, что у всех уши в трубочку сворачиваются! Мы пока сюда шли, слова не давала вставить!

– Да? А что же сейчас произошло?

– Так это… шмель в рот залетел! – нашелся Алекс и показал женщине половину мизинца. – Во-от такой, размером с квотер*! Она его поймала, а выпустить боится! Слышали бы вы, миссис Джонсон, как он гудел! Как кошмарное существо, пожирающее пространство!

– О, Господи, ребенок! – забеспокоилась Рут и постучала ладонью по столу. – Немедленно выплюни эту дрянь! Слышишь, сейчас же!

В синих глазах Алекса плясало веселье, передаваясь мне, и я решительно замотала головой. Ни за что, мол!

– Вот, видите! – дернул плечом мальчишка. – Не выплюнет.

– Но почему?!

– Бизнес, мэм. У меня есть три лишних доллара, а Лене нужна открытка. Мы поспорили, что если она продержит шмеля во рту до тех пор, как вернемся домой – деньги ее!

– Ох, Алекс! – покачала головой женщина. – Ну и выдумщик ты! Думается мне, что это не очень хорошая идея.

– Что вы, мэм! Идея классная! Вы только представьте сколько всего интересного она мне не сможет рассказать! Откуда приехала и как жила. Ведь это не очень вежливо – расспрашивать о личном малознакомого человека, правда? Даже если ужасно хочется!

– Э-э, думаю, да.

– Вот и я так думаю. Мама меня точно похвалит! – Алекс обернулся ко мне и показал рукой на вращающийся стеллаж. – Ну, пойдем, Лена, выберем для тебя открытку! Спасибо, миссис Джонсон!

Мы выскочили из магазина и побежали дальше, держась за руки, словно два проказника, объединенные одной тайной. Давно я так сильно не хохотала, до колик в животе. И даже когда мы прибежали к почтовому отделению и из моего кармана выпала мамина губная помада, я не очень сильно смутилась, объясняя Алексу, зачем она мне понадобилась:

«Ты помнишь фильм «Письма к Джульетте»? А у меня будут письма к Камилле! Я очень хочу, чтобы она знала: я о ней помню!»

Вот так мы познакомились и подружились с Алексом Райтом – мальчишкой-соседом, который жил напротив. И не важно, что шмели еще не проснулись и только ворочались в своих гнездах. Главное, что в нас проснулось что-то другое. Что-то гораздо более легкое и приятное, похожее на маленькое солнце, что еще долго заставит улыбаться при виде друг друга.