Надежда умирает последней

Адаму и Джошуа – моим маленьким разбойникам…

Введение

Лаос в районе границы с Северным Вьетнамом, 1970

Первые огни трассирующих зенитных снарядов рассекли небо в 30 милях от местечка Муонг-Сам.

«Де-Хэвиленд Твин Оттер» получила удар в заднюю часть фюзеляжа, и, словно необъезженная кобылка, машина взбрыкнула в воздухе под сиденьем Уильяма Мэйтленда – летчика по кличке Дикарь Билл. Движением, доведенным до автоматизма, он рванул штурвал, спасаясь от опасности резким набором высоты. Не успели уйти вниз опоясанные туманом горы, как новая очередь трассеров пронеслась сбоку от самолета, окутав кабину осколками.

– Тысяча чертей, Кози. Проклятье ты на мою голову, – процедил Мэйтленд в сторону напарника. – Чуть только мы оказываемся в небе в паре с тобой, как у меня на языке появляется привкус свинца.

Козловский в ответ только хлопнул пузырем жвачки.

– А чего ты волнуешься? – невозмутимо кивал он в сторону растрескавшегося лобового стекла. – Промазали на добрую пару дюймов.

– Да не на пару, а всего на один!

– Подумаешь, большая разница.

– Лишний дюйм – это охренеть какая разница.

Кози засмеялся, глядя в окно:

– Именно это я все время слышу от своей жены.

Дверь в кабину открылась, и грузчик Валдес просунул голову внутрь:

– Что, черт возьми, у нас все-таки творится… – Очередной трассер пронесся мимо, не дав ему договорить.

– Да комары у нас тут завелись нехилые, – отозвался Козловский и надул здоровенный розовый пузырь.

– Это что было, АК-47? – спросил Валдес.

– Да больше похоже на пятидесятимиллиметровые, – ответил Мэйтленд.

– Да, но нам ничего не сказали про пятидесятимиллиметровые, что за ознакомительную такую с нами все-таки провели?

– Такую, на какую твоих налогов только и хватило, – повел плечами Козловский.

– А как там дела с твоим «грузом», он штаны еще не намочил? – спросил Мэйтленд.

Валдес наклонился и доверительно сообщил:

– У нас тот еще пассажирчик на этот раз, доложу я тебе.

– Ну а когда было иначе? – поинтересовался Козловский.

– Нет, этот действительно странный. Вокруг зенитки шмаляют, а этот и глазом не моргнет, сидит, словно порхает над прудом с лилиями. Видел бы ты медальон у него на шее – там килограмм веса как минимум.

– Да брось ты.

– Да говорю же тебе, на этой толстенькой шейке болтается добрый килограмм золота.

– Кто он такой?

– Некий Лао, Ви Ай Пи, – ответил Мэйтленд.

– И все, шо про него сказали?

– Мое дело – доставка, остальное мне знать ни к чему.

Мэйтленд выровнял «Де-Хэвиленд» на прежние 8000 футов. Глянув назад через открытую дверь в кабину, он различил фигуру пассажира, преспокойно сидящего среди накиданных ящиков с припасами. В тускло освещенном салоне его загорелое лицо сияло медью. Глаза были закрыты, а губы что-то шептали. «Поди, молится», – подумал Мэйтленд. Пассажир и впрямь был не из простых.

Не то чтобы Мэйтленд никогда раньше не брал на борт белых ворон. За десять лет работы в «Эйр Америка» список переправленных им пестрел и немецкими овчарками, и кадровыми генералами, и обезьянами, и даже его собственными подружками. Куда скажут, туда и летал. Как он сам выражался: «Дайте мне аэродром у самих чертей в аду, и я вас там высажу, только покажите билет». «Что угодно, когда угодно, куда угодно» – таково было правило компании «Эйр Америка».

* * *

– Река Сонг-Ма, – объявил Козловский, глядя вниз, на щупальца тумана, окутавшие густые заросли джунглей.

– Укрытий уйма, если у них там имеются пятидесятимиллиметровки, нам придется попотеть при посадке.

– Попотеть придется в любом случае, – заверил Мэйтленд, оценивая взглядом зеленый бархат косогоров по обеим сторонам посадочной полосы.

Расщелина была узенькой. Приходилось на скорости резко забирать вниз. Полоса была катастрофически короткой и выглядела так, словно кто-то царапнул по лесу булавкой. К тому же нет гарантий, что в лесу не развернута артиллерия, ускользнувшая от внимания разведки. Однако, согласно заданию, требовалось высадить важную персону Лао, кем бы он там ни являлся, сразу при попадании на территорию Северного Вьетнама. Подбор же пассажира с места в задании не значился. «Словно прямиком на тот свет», – подумал тогда Мэйтленд.

– Через минуту заходим, – бросил он через плечо Валдесу. – Подготовь пассажира, вот уж придется ему взять быка за рога.

– Он говорит, ящик там его.

– Чего? Мне ни о каком ящике не говорили.

– Закинули на борт в последний момент, сразу после багажа для Нам-Та. Увесистый, чертяка, помог бы мне кто-нибудь, а?

Козловский, покорившись судьбе, отстегнулся.

– Ладно, – вздохнул он, – но имей в виду, мне за это не платят.

Мэйтленд захохотал:

– А за что, блин, тебе вообще платят?

– О, много за что, – произнес Козловский, пригибаясь, он лениво прошел мимо Валдеса в открытую дверь, – за то, что ем, сплю, отпускаю скабрезные шутки.

Последние его слова перерезал оглушительный взрыв, чуть не лишивший Мэйтленда барабанных перепонок. Ударной волной отшвырнуло Козловского, а вернее, то, что от него осталось, обратно в носовую часть. Кровью забрызгало приборы, закрыло показания высотомера, но Мэйтленд и без показаний ясно ощутил, что они стремительно теряют высоту.

– Кози! Кози! – глядя на останки напарника, вопил Валдес, почти полностью заглушаемый встречным вихрем.

«Де-Хэвиленд», эта раненая птица, изо всех сил старался удержаться в воздухе, сотрясаясь всем корпусом. Мэйтленд, тщетно давя на штурвал, понял, что гидравлика отказала, и единственное, что оставалось, – это плюхнуться «брюхом» на заросли джунглей. Он бросил взгляд в салон и в поднятой ветром кутерьме из всевозможных предметов разглядел окровавленное тело их пассажира, вмятое в ящики, а через дыру в подозрительно искореженном железе бил дневной свет, облака и небо мелькали на том месте, где раньше был грузовой люк. Что за черт? Неужели шарахнуло внутри самолета?!

– Покинуть машину! – приказал он Валдесу, но грузчик не отреагировал, в ужасе он по-прежнему не сводил глаз с изуродованного тела Козловского. Тогда Мэйтленд вывел его воплем из оцепенения: – Сваливай на хрен!

Наконец Валдес очнулся и, спотыкаясь, стал пробираться в салон через груду разбитых ящиков и искореженного металла.

Дойдя до зияющей дыры грузового люка, он остановился и выкрикнул сквозь свист ветра:

– Мэйтленд!

Взгляды их встретились, и в ту же секунду они оба поняли, что видят друг друга живыми в последний раз.

– Я успею, – прокричал Мэйтленд, – прыгай!

Валдес немного отошел назад и спустя мгновение прыгнул в грузовую дыру. Мэйтленду некогда было оглядываться, чтобы посмотреть, раскрылся ли парашют, у него был другой повод для волнения. Самолет вихрем несло вниз. Он хоть и потянул было за ремень, чтобы отстегнуться, но уже знал, что удача ему не светит. Ни запаса высоты для прыжка, ни времени, чтобы влезть в парашют, у него уже не было. Да и парашют он никогда всерьез не воспринимал. Надеваешь его – значит, в себе как в летчике ты не уверен, а уж Мэйтленд знал, и все знали, что лучше его пилота нет. Сохраняя спокойствие, он снова пристегнулся и взялся за штурвал. Через разбитое носовое окно он видел верхушки леса: жестокие в своей равнодушной красоте, в буйстве зелени джунгли мчались ему навстречу. Почему-то он всегда знал, что все закончится вот так: вой ветра сквозь разбитую машину, земля, несущаяся навстречу, и руки, крепко, до белизны в суставах, сжимающие штурвал. На этот раз все было по-настоящему, и уйти было некуда. Это было потрясением – столь внезапное осознание конца.

Ошеломляющее прозрение: «Сейчас я умру». И это было действительно ошеломляюще – «Де-Хэвиленд» врезался в гущу леса.

Вьентьян, Лаос

В семь часов пополудни было получено сообщение: рейс «Эйр Америка» 5078 исчез.

Собравшиеся в оперативном кабинете связи армии США полковник Джозеф Кистнер и его сотрудники из центральной и контрразведки, оглушенные, молча переваривали новость.

Получается, та миссия, которую они так тщательно готовили, которая столько значит для страны, провалилась? Полковник Кистнер сразу же запросил подтверждения. Управление «Эйр Америка» предоставило все подробности. Рейс 5078, с посадкой в Нам-Та в 3 часа пополудни, на место назначения не прибыл. Поиски вдоль предполагаемого пути, продолжавшиеся до захода солнца, останков самолета не выявили. Однако было известно о большом скоплении зенитных орудий на подступах к Муонг-Саму. К тому же данная местность была испещрена горами, погодные условия непредсказуемы, а обходные пути для посадки своих ограниченны. Пришли к законному логическому заключению, что самолет был сбит.

По лицам собравшихся вокруг стола было видно, что они примирились с этим мрачным фактом.

Вместе с погибшим самолетом улетучились их самые светлые надежды. Все смотрели на Кистнера и ждали его дальнейших действий.

– С рассветом возобновить поиски, – приказал он.

– Но это значит, ради мертвых пускать в расход живых, – возразил офицер из разведуправления, – помилуйте, господа, все мы знаем, что экипаж погиб.

«Негодяй ты бездушный», – подумал Кистнер. Хотя тот, как всегда, был прав.

Полковник собрал со стола бумаги и вытянулся.

– Речь не о людях, – сказал он, – мне нужен самолет. Чтобы обломки были найдены.

– А что же потом?

Кистнер щелкнул замком портфеля.

– На переплавку.

Офицер из управления кивнул в знак согласия. Никто не возражал. Задание провалено, и сделать с этим ничего было нельзя. Оставалось лишь уничтожить следы.

Глава 1

Настоящее время. Бангкок, Таиланд

Генерал Джо Кистнер не страдал от жары и этим глубоко изумлял Вилли Джейн Мэйтленд, чье тело изнывало от зноя в пропитанном потом хлопковом нижнем белье, блузке «шамбре» без рукавов и саржевой в складку юбке. Краснощекий, с массивной нижней челюстью, с испещренным жилками носом и толстой шеей, готовой лопнуть под накрахмаленным воротником, – весь облик Кистнера говорил о том, что в такую жару этот человек должен ходить насквозь мокрым от пота, но он был бодр и свеж. «Старый твердолобый вояка до мозга костей, непрошибаемый во всяком случае и прямолинейный» – таким его видела Джейн. Разве что глаза – этот скрытный уклончивый взгляд – ее несколько смущали. И теперь эти прохладные бледно-голубые глаза смотрели сквозь веранду в пустоту, туда, где заросшие холмы Таиланда источали влагу под действием жаркого послеобеденного солнца.

– Бессмысленное предприятие, мисс Мэйтленд, – сказал он, – прошло уже двадцать лет, могу заверить, ваш отец мертв.

– Но моя мать никогда не поверит в это, пока лично не предаст тело земле, генерал.

– Ах, ну да, конечно, – вздохнул он, – жены, как же без них. Вдов было столько, что лучше и не вспоминать.

– Но она-то помнит.

– Даже не знаю, что вам и сказать… и что вообще я должен говорить?

Он обернулся и уставился на нее своими выцветшими глазами.

– Бросьте, мисс Мэйтленд, ну к чему вам все это, разве что хотите потешить свое любопытство?

Вот наглец! Видеть в ее действиях простое любопытство! Мало что в мире раздражало Вилли больше, чем пренебрежительное отношение к ней. Особенно такого узколобого, напыщенного поджигателя войны. Чины для нее ничего не значили. Скольких болванов от армии она уже перевидала за последние несколько месяцев. Все они выражают сожаление, помочь ничем не могут и просто отделываются пустыми отговорками. Но от нее им просто так не избавиться. Она продолжала наседать на истуканов, пока те либо не давали ей вразумительный ответ, либо не указывали на дверь. И, надо сказать, ей не раз приходилось быть выставленной.

– Обратитесь в комитет по потерям, – предложил Кистнер, – они должны помочь.

– Они уже заверили меня, что не могут помочь.

– Но и я не могу.

– Мы с вами оба знаем, что вы можете.

Возникла пауза, и генерал вкрадчиво спросил:

– Неужели?

Она придвинулась к нему, желая улучить момент:

– Я не сидела сложа руки, генерал. И письма писала, и десятками опрашивала всех, кто был хоть как-то причастен к тому последнему заданию. И всякий раз при упоминании Лаоса или рейса 5078 ваше имя тут как тут.

Генерал лениво улыбнулся:

– Что ж, приятно, когда тебя помнят.

– Я слышала, что вы были военным атташе во Вьентьяне и что миссией руководил ваш штаб. И что вы лично были инициатором этого задания.

– Откуда эти сплетни?

– У меня есть связи в «Эйр Америка», старые друзья отца, уж им-то, я думаю, можно верить.

Кистнер ответил не сразу. Он вглядывался в собеседницу, словно в карту военных действий.

– Вполне возможно, что и был, – наконец выговорил он.

– В том смысле, что вы неотчетливо помните?

– В том смысле, что я не уполномочен обсуждать этот вопрос, тем более с вами. Это секретная информация, и то, что произошло тогда в Лаосе, – весьма щекотливая тема.

– О каких секретах может идти речь? Ведь война уже пятнадцать лет как кончилась.

Кистнер умолк, озадаченный таким напором, тем более необычным для человека ее скромных пропорций. Ему вдруг стало ясно, что Вилли Мэйтленд, ростом каких-нибудь пять с лишним футов, не считая обуви, могла задать шороху не хуже, чем шестифутовый десантник, такая без боя сдаваться не будет. В ту самую минуту, как она ступила на веранду – гордо расправленные плечи, острый подбородок независимой, уверенной в себе женщины, – он почувствовал, что с ней придется считаться. Он вспомнил избитое выражение, которое любил повторять Эйзенхауэр: «Не огнем ружья, но огнем бойца». Три войны, через которые он прошел, – Япония, Корея, Вьетнам – научили Кистнера, что никогда нельзя недооценивать противника, и сейчас он понимал, что дочь Дикаря Билла Мэйтленда – достойный противник. Его взгляд скользнул по веранде, и остановился на волшебных зеленых горах. Попугай ара, в кованой клетке, издал недовольный вопль.

Наконец, Кистнер заговорил:

– Рейс 5078 стартовал из Вьентьяна с тремя членами экипажа на борту: ваш отец, грузчик и помощник пилота. В ходе полета они свернули с маршрута в сторону Северного Вьетнама, где, как мы полагаем, их сбил вражеский огонь. Лишь одному грузчику, по имени Луис Валдес, удалось покинуть гибнущую машину. Его тут же схватили вьетконговцы. Вашего отца обнаружить так и не удалось.

– Но это не значит, что он погиб. Ведь Валдес выжил.

– Слово «выжил» в его случае не совсем уместно.

Они оба на мгновение смолкли, почтив память человека, который пять лет пробыл военнопленным, чтобы затем погибнуть в родной стихии. Луис Валдес вернулся на родину в субботу, а в воскресенье пустил себе пулю в лоб.

– Вы кое-что недоговариваете, генерал. Я слышала, что в самолете был пассажир.

– Ах да, – слишком быстро ответил Кистнер, – я совсем забыл.

– Кто это был?

Кистнер пожал плечами:

– Некий Лао, имя вовсе не важно.

– Он работал на разведку?

– А вот этого вам знать не полагается, мисс Мэйтленд.

Кистнер отвел глаза, и стало ясно, что все, что касается Лао, он обсуждать не станет.

– После того как самолет разбился, – продолжал генерал, – мы всех подняли на поиски, но местность насквозь простреливалась. Стало очевидно, что, даже если кому-то посчастливилось выжить, плена им не избежать.

– И вы оставили их там?

– У нас не принято разбрасываться людьми, мисс Мэйтленд, а операция по спасению экипажа рейса 5078 обернулась бы гибелью живых людей во имя покойников.

Несомненно, в его словах был резон. Это был трезвый расчет тактика. Он был начеку. Вот и теперь, прямой как шомпол, он сидел в своем кресле, не сводя глаз с невинной зелени холмов, окружающих виллу, будто и там мог появиться враг.

– Мы так и не нашли место падения, – продолжал он, – но это и неудивительно, в джунглях и не такое можно потерять. Вечная дымка над ущельями, а деревья растут так густо, что земля никогда не видит солнца. Да вы и сами в этом скоро убедитесь. Когда вы отправляетесь в сторону Сайгона?

– Завтра утром.

– И что же, вьетнамская сторона не воспротивилась?

– Я не раскрывала им цели посещения, боялась, что мне не выдадут визу.

– Мудрый поступок, они не любят прямолинейность. Что вы же им сказали?

– Что я простая путешественница, каких пруд пруди, – она усмехнулась, покачав головой, – что иду дикарем, решила установить личный рекорд и за две недели обойти шесть городов.

– По-другому на Востоке и нельзя, напрямик – ни в коем случае, только окольными путями.

Он посмотрел на часы, дав понять, что ее время истекло. Они оба встали, и в момент рукопожатия она почувствовала на себе его оценивающий взгляд. Он быстро, по-деловому сжал ей руку, как и следовало ожидать от бывалого вояки.

– Желаю удачи, мисс Мэйтленд, – он поставил кивком точку на ее визите, – надеюсь, ваши поиски увенчаются успехом.

И тут только она заметила капельки пота, алмазно сверкающие на лбу генерала.

Проводив взглядом молодую женщину, сопровождаемую слугой внутрь дома, генерал Кистнер почувствовал, что его охватила тревога. Слишком хорошо он помнил, каков был Дикарь Билл Мэйтленд. Дочь же явно недалеко ушла от отца, и от нее следовало ждать неприятностей. Он подошел к чайному столику и позвонил в серебристый колокольчик. Звон легко проник через веранду в дом, и минуту спустя явился секретарь.

– Мистер Барнард не приехал? – спросил генерал.

– Вот уже полчаса, как он ожидает вас.

– А шофер мисс Мэйтленд?

– Я отпустил его, как вы и велели.

– Хорошо, – генерал удовлетворенно кивнул, – очень хорошо.

– Пригласить мистера Барнарда в дом?

– Не надо, скажи ему, что я отменяю на сегодня все встречи. И на завтра тоже.

Секретарь насупился:

– Он будет весьма недоволен.

– Не сомневаюсь, – ответил Кистнер, уже направляясь к себе в кабинет, – не моя забота.

Шаги отдавались эхом в просторном, как в соборе, зале, через который таец, слуга в безупречном белом пиджаке, проводил ее в приемную. Там он, с выражением почтения на лице, предложил вызвать для нее авто.

– Нет, благодарю, меня отвезет мой шофер.

Слуга удивился:

– Но ваш шофер недавно уехал.

– Как это так? – Она посмотрела в окно. – Ему было сказано ждать.

– А может быть, он поставил машину за деревьями, в тени, я проверю.

В окно Вилли видела, как слуга изящно спорхнул по ступенькам вниз. Сад был огромным и весь утопал в зелени, так что машина могла легко спрятаться в зарослях. В стороне от автомобильного съезда работал, подравнивая кусты жасмина, садовник. Безупречная дорожка из щебня вела через газон к цветнику с каменными скамейками. А совсем вдалеке, окутанные голубоватой дымкой, всплывали как во сне городские постройки Бангкока. За спиной Вилли, привлекая ее внимание, прокашлялся мужчина. Она обернулась и только тут заметила человека в дальнем углу приемной. Он слегка кивнул, как бы приветствуя ее. Едва заметная кривая усмешка промелькнула на его лице, на загорелый лоб спадала копна каштановых волос. Затем он снова принялся разглядывать старинный гобелен на стене. Нет, он не производил впечатления человека, интересующегося изъеденными молью коврами. Пот проступил на спине через защитную рубашку, с лихо засученными по локоть рукавами. Его брюки выглядели так, словно в них спали бесменно целую неделю. Портфель с надписью «Армия США, отдел опознания» стоял тут же возле его ног, но он не производил впечатления военного. В том, как он держал себя, не было заметно выправки. Ему бы скорее пошло сидеть развалясь где-нибудь у барной стойки, нежели обивать мраморные пороги генеральской приемной.

Но тут вошел слуга, виновато качая головой:

– Это какое-то недоразумение, мисс Мэйтленд. Садовник сказал, что ваш шофер уехал обратно в город.

– Не может быть, – с отчаянием воскликнула она, глядя в окно, – как же я теперь вернусь в Бангкок?

– Я уверен, что водитель мистера Кистнера отвезет вас, сейчас он ненадолго отъехал по делам, но скоро должен вернуться, а пока не желали бы вы осмотреть наш сад?

– Да, да, наверное… в общем, это было бы замечательно.

Слуга, гордо улыбаясь, отворил дверь, ведущую в сад.

– Этот сад заслужил себе немалую славу. Генерал известен своей коллекцией орхидей дендробиум. Они в конце аллеи, у пруда с карпами.

Она шагнула в духоту предвечернего марева и пошла вниз по дорожке из щебня.

Все вокруг застыло, только щелканье ножниц садовника нарушало тишину.

Она направилась к деревьям, растущим поодаль, но на середине пути внезапно обернулась и посмотрела в сторону дома. Сперва ее ослепило солнце, отражавшееся от мраморного фасада, но потом она присмотрелась и разглядела на первом этаже человеческую фигуру у окна. «Прислуга?» – подумала она, повернулась и пошла дальше, но теперь ясно ощущала, что кто-то непрерывно за ней следит.

Гай Барнард стоял возле французского окна и наблюдал за женщиной, идущей по газону в сад. Ему нравилось, как лучи играли на ее стриженых янтарных волосах. Ему нравились ее движения, ее легкая энергичная походка. Затем его взгляд, как полагается, скользнув по одежде, по блузке без рукавов, по юбке уж слишком строгого фасона, выхватил искомое: тонкая талия, красивые бедра, чудные ножки, прелестные щиколотки… Он с усилием остановил полет воображения. Не время было отвлекаться. И все-таки он еще раз бросил взгляд на стройные очертания. Еще чуть-чуть, и она была бы, что называется, кожа да кости. Но ножки! Ножки были хороши. Позади простучали шаги по мрамору, Гай обернулся и увидел генеральского секретаря, тайца с безволосым, каменным лицом.

– Мистер Барнард, мы приносим извинения за задержку, но возникли чрезвычайные обстоятельства…

– По крайней мере сейчас он сможет меня принять?

Секретарь замялся:

– Боюсь, что не…

– Я жду уже с трех часов!

– Я прекрасно понимаю, но случилось так, что… боюсь, ваша встреча с мистером Кистнером не состоится.

– Хочу вам напомнить, что это он желал меня видеть, а не я его.

– Да, но…

– Я потратил время, хотя я очень занятой человек, – здесь он позволил себе некоторое преувеличение, – проделал сюда такой путь, и что же…

– Я все понимаю.

– Хотя бы объясните мне, зачем я ему был нужен.

– Вам придется спросить об этом у него самого.

Гай все это время сдерживал раздражение, и наконец не выдержал. Хотя он не был слишком высок ростом, однако на добрую голову возвышался над секретарем.

– И что же, генерал всегда так ведет дела?

Секретарь только беспомощно пожал плечами:

– Извините, мистер Барнард, но в этом виноваты чрезвычайные обстоятельства.

Взгляд его скользнул в окно. Гай посмотрел в ту же сторону и увидел через стекло то, на что смотрел таец, – женщину с янтарными волосами.

Секретарь шаркнул ногой в знак того, что ему пора идти.

– Не сочтите за труд, позвоните через несколько дней, мистер Барнард, и я уверен, он вас примет.

Гай подхватил свой портфель и направился к выходу.

– Через несколько дней, – бросил он, – я уже буду в Сайгоне.

«Полдня коту под хвост», – с отвращением подумал он, спускаясь по балюстраде. Не найдя своей машины у спуска, он снова выругался. Машина стояла метрах в ста отсюда, в тени раскидистого дерева, водителя не было и в помине, ох уже этот Пуапонг, наверняка приударяет где-нибудь за дочерью садовника. Солнце пекло как в духовке, и от дорожного щебня несло жаром. На полпути к машине он ненароком опять посмотрел в сторону сада и увидел, что на каменной скамейке сидит та, с янтарными волосами. Вид у нее был потерянный, и неудивительно, ведь бог его знает, когда вернется водитель, чтобы отвезти ее в город, а туда путь неблизкий.

«А какого черта, – подумал Гай, направив шаги в ее сторону, – пусть составит мне компанию».

Она пребывала в глубокой задумчивости и взглянула на него, лишь когда он подошел вплотную.

– Прекрасная погода, – сказал он.

– Добрый день. – В задумчивости она посмотрела сквозь него, в ее голосе не было ни дружелюбия, ни неприязни.

– Вам ведь, кажется, нужно в город?

– Меня скоро должны подвезти, спасибо.

– Так можно долго прождать, а мне все равно в ту же сторону.

Она не отвечала, и тогда он добавил:

– Мне это пара пустяков, правда.

Она изучающе посмотрела на него своими серо-голубыми немигающими глазами, и казалось, видела его насквозь. Эта красотка была не из тихонь.

– Водитель Кистнера должен отвезти меня, – наконец произнесла она, оглядываясь на дом.

– Но я-то здесь, а он нет.

Она опять молча пронизывающе посмотрела на него. Кажется, он внушил ей доверие, она поднялась:

– Спасибо, очень обяжете.

Они направились по гравию к машине. Подойдя, Гай увидел, что задняя дверца открыта и из нее торчат две загорелые немытые пятки – на заднем сиденье возлежал, распластавшись точно покойник, его водитель. Женщина приостановилась, не сводя глаз с безжизненного тела:

– Боже мой, я надеюсь, он не…

Изнутри раздался счастливый храп.

– Он? О нет, – ответил Гай. – Эй, Пуапонг. – Он постучал по крыше машины.

В ответ из машины раздались новые раскаты храпа.

– Вставай, спящая красавица, проснись, или, может, тебя сначала поцеловать?

– А-а? Что-о? – Пуапонг зашевелился и приоткрыл красный, весь в жилках глаз. – Салют, начальник, ты уже вернулся?

– Хорошо поспал? – дружелюбно спросил Гай.

– Да неплохо.

– Слушай-ка, боюсь показаться наглым, но мне бы надо подвезти вот эту даму, – сказал Гай, элегантным жестом давая понять шоферу, что надо бы освободить место.

Водитель выполз наружу, кое-как в полусне добрался до водительского места, помотал головой несколько раз и стал шарить по полу рукой в поисках ключей.

Сомнения одолевали спутницу Гая, и она осторожно спросила его:

– А он в состоянии вести машину?

– Он? Да у него реакция, как у кота! Когда он трезвый.

– И что же сейчас, он трезвый?

– Пуапонг, ты трезвый?

Уязвленное самолюбие прозвучало в голосе водителя.

– А что, не видно, что ли?

– Вот вам и ответ, – сказал Гай.

– М-да, утешили, – вздохнула она. С тоской она посмотрела на дом, там, на ступеньках, теперь стоял тот самый слуга, таец, и махал на прощание рукой.

Гай поторопил ее жестом, предлагая садиться, ведь «до города путь неблизкий».

Она сидела молча, пока они ехали вниз по извилистой горной дороге.

Они оба сидели сзади, на расстоянии локтя друг от друга, но вид у нее был отчужденный.

Она, казалось, поглощена созерцанием пейзажа за окошком.

– Вы провели немало времени в кабинете у генерала, – заметил он.

– У меня было к нему много вопросов, – кивнула она.

– Вы репортер?

– Что? – Она посмотрела на него. – О нет, это давние семейные дела.

Он ждал, что она расскажет подробнее, но она снова отвернулась к окну.

– Должно быть, что-то уж очень важное, – предположил он.

– Почему вы так думаете?

– После того как вы ушли, он отменил все свои встречи, со мной в том числе.

– Вас так и не приняли?

– Дальше секретаря пройти не удалось. При том что генерал сам изъявил желание меня видеть.

На мгновение она нахмурила брови, явно озадаченная, но затем лишь пожала плечами:

– Уверена, что я здесь ни при чем.

«Уверен, что еще как при чем», – подумал он про себя раздраженно. Боже, что же его в ней напрягает? Вот ведь сидит не шелохнувшись, но он явно чувствовал, что в этой хорошенькой головке бушуют вихри. Насчет хорошенькой теперь, конечно, сомневаться не приходилось, но безо всяких там глупостей. Ей хватало ума не пользоваться косметикой: это поставило бы под сомнение облик «правильной девочки». Его никогда раньше не интересовали такие «правильные». Ему ближе были «неправильные» – те, что из «неправильных» районов или с «неправильных» улиц. Но на этот раз все по-другому. У нее были глаза дымного оттенка, острый подбородок и небольшой вздернутый носик, слегка присыпанный веснушками.

Рот же, при правильном обращении, вполне годился для поцелуев.

Сам собой с его языка сорвался вопрос:

– Ну и надолго вы в Бангкоке?

– Я уже пробыла здесь два дня и завтра улетаю.

«Черт», – подумал он.

– В Сайгон.

– Сайгон?! – У него отвисла челюсть от удивления.

– Ну или город Хошимин, как угодно.

– Вот это совпаденьице, – сказал он тихо.

– Что именно?

– Я лечу в Сайгон через два дня.

– Неужели? – Она глянула на сиденье, где лежал портфель с выведенным через трафарет «Армия США, отдел опознания».

– Правительственное задание?

Он кивнул.

– А у вас что?

Она устремила взгляд строго вперед:

– Я по семейному делу.

– Ясно, – сказал он, раздумывая, что же это за дела, блин, такие семейные, – а вы раньше бывали в Сайгоне?

– Была один раз, но мне тогда было всего десять лет.

– Отец там служил?

– Положим. – Она продолжала смотреть куда-то вдаль перед собой. – Города я толком не помню, пыльно, жарко, полно машин, одна большая пробка. Еще женщины красивые.

– Многое изменилось с тех пор, машин здорово поубавилось.

– А женщин?

Он засмеялся:

– Нет, женщины остались, жара и пыль тоже. Но все остальное изменилось.

Он замолчал. Потом словно невзначай добавил:

– Если случится застрять там где-нибудь, так я смогу помочь.

Явно заинтересованная его предложением, она не знала, принимать ей его или нет.

«Ну же, давай, не отказывай мне», – думал он и вдруг поймал в зеркале ухмыляющуюся физиономию Пуапонга, который откровенно глумливо подмигивал ему. Только бы она ничего не заметила! Но Вилли, разумеется, видела подмигивания и ухмылки Пуапонга и немедленно разгадала их глубокий смысл. «Старая история», – подумала она устало. «Сейчас он предложит с ним отужинать, я скажу, что не могу, тогда он позовет чего-нибудь выпить вместе, и тогда я сломаюсь и соглашусь, ведь как устоять перед таким красавцем».

– Представляете, у меня сегодня выдался свободный вечер, – сказал он, – вы не хотели бы поужинать со мной?

– Я не могу, – ответила она и подумала, кто же все-таки сочинил этот постылый сценарий и удалось ли кому-нибудь хоть раз отклониться от него?

– Ну, может быть, тогда пропустим по стаканчику? – Легкая зовущая улыбка в ее сторону.

И тут ей показалось, что она вот-вот сорвется в пропасть. Самое-то смешное, что он вовсе не был красавцем. Нос приплюснут – где-то, наверное, умудрился сломать его и даже не позаботился выправить. К волосам явно давно не притрагивались расческой, чего там говорить о парикмахере. По ощущениям, ему было где-то под сорок, хотя возраст не сказался на внешности, разве что морщинки вокруг глаз от привычки улыбаться. Бесспорно, она встречала в жизни куда более привлекательных мужчин, и таких, которые могли бы предложить побольше, чем просто ночка кувырканий в гостинице на чужбине. «Что же все-таки меня в нем привлекает?»

– Всего по стаканчику, – снова предложил он.

– Да нет, – ответила она, – нет, спасибо.

Слава богу, он не стал больше настаивать.

Кивнув, он откинулся на сиденье и стал смотреть в окно. Пальцами он барабанил по портфелю, и этот беспорядочный ритм стал выводить ее из себя. Она попробовала не обращать на него внимания, так же как и он старался игнорировать ее, но у нее ничего не получалось – слишком заметным было его присутствие. Когда они приехали к отелю «Ориенталь», ей уже хотелось выпрыгнуть из машины, что она в общем-то и сделала.