Мы – драконы

Пролог

Корзина плыла по реке медленно, словно ее не течением несло, а сама река нежно и осторожно баюкала лежащую в ней девочку, младенца с синими, как весеннее небо глазами. Девочка смотрела вверх туда, где кружились вороны, три черных ворона, двое крупных, а третий мельче, совсем вороненок. Солнечные лучи отражались бликами на длинных перьях, отчего те казались похожими на чешую, переливающуюся на солнце. Птицы то снижались к корзине, то поднимались выше, но ни на миг не выпускали корзину из виду.

Река несла ее мимо полей и пастбищ, безлюдных дорог и полосок леса. Солнце клонилось к закату, и на реку постепенно опускался ночной сумрак, зажигая свечи звезд на темном полотнище покрова Небесного Бога. Вороны стали совсем не видны, но они по-прежнему были здесь, они все так же безмолвно, без единого крика летели над корзиной, простирая свои крылья подобно пологу.

Девочка засучила ножками и взмахнула крошечными ручками с младенческими ямочками у запястий. Вороны начали кружится синхронно, будто приглядываясь к ней, а затем плавно слетели вниз и замерли, усевшись на края корзины, не сводя с девочки черных птичьих глаз.

Малышка сцепила пальчики и улыбалась им так, как могут улыбаться только младенцы – бессмысленно и безмятежно, а в ее груди зарождалось алое свечение, разгораясь все ярче и ярче. Вороны застыли на краях корзины, казалось, они приросли к плетеным краям когтистыми лапами.

Луч алого света изогнулся спиралью и начал вращаться над корзиной, словно воронка, основанием касаясь груди ребенка, а краями захватывая птиц. Вороны вздрагивали, их перья топорщились, но они по-прежнему не шевелились, лишь время от времени из чересчур мощных грудных клеток вырывалось хриплое, не птичье, дыхание, больше похожее на рык.

Внезапно воронка схлопнулась к основанию, сверкнула и застыла причудливо изогнутым камнем размером с ладошку младенца. Он продолжал сиять, но все меньше и меньше, от его краев протянулись светящиеся струйки и обвили тонкую шейку. Лишь только они сомкнулись, птицы взмыли вверх, невидимые в ночи, издавая крики, больше похожие на стоны. Детские ручки в изнеможении упали по краям маленького тельца. Поверхность реки густо покрыло черное оперенье, падающее с неба и бархатным одеялом переливающееся в тусклом свечении звезд.

Когда звезды совсем поблекли и растаяли на светлеющем небосклоне, первые солнечные лучи озарили горизонт и нежно обняли корзину, плывущую по середине реки. Младенец спал, улыбаясь во сне, укрытый распростертыми крыльями трех белоснежных птиц, без сил склонивших головы над девочкой.

Десятью часами ранее

– Я должен тебя утопить, тьма меня раздери, – Родерик хмуро посмотрел на младенца, лежащего в люльке и радостно ему улыбающегося. Младенец не вызывал у молодого гвардейца ничего, кроме раздражения. И почему жребий выпал именно на него? Он воин, а не убийца мальчишек. – И нечего мне улыбаться. А как тебя утопить? Если б ты мог хоть меч держать в руке, я бы с тобой сразился, а взять и бросить тебя в реку как новорожденного яхненка?

Младенец схватил себя за ногу и засунул ее себе в рот. Это вызвало еще большее раздражение у Родерика. Он подумал, что бросать в реку вместе с люлькой мальчишку не стоит, может, лучше что-то к нему привязать?

Родерик достал младенца из люльки и тут же выругался.

– Да ты никак обмочился, приятель? Что ж ты так поспешил?

Младенец засмеялся и засучил ножками. В груди Родерика предательски шевельнулось странное, неведомое ему чувство. Он не стал прислушиваться к нему, лишь только подумал, что негоже вот так взять и утопить описавшегося мальчишку, надо бы его… вымыть, что ли. Родерик оглянулся по сторонам, держа мальчика на вытянутых руках. Ребенок засунул в рот пятерню и сияющими глазами смотрел на воина. Тот снова выругался и спустился к реке. Перебросив малыша через руку, он стянул с него мокрую рубашку, зачерпнул воды и плеснул на голую попку.

– Темная сила, и что я вожусь с тобой, кто бы мне сказал, – проворчал он, но лишь только шершавая ладонь коснулась нежной кожи младенца, он словно закаменел, а затем быстро перевернул ребенка и изумленно воскликнул: – Вот те раз! Да ты же девчонка!

Девочка. Не мальчик, а девочка, тьма его раздери… Внезапно догадка заточенной сталью пронзила молодого гвардейца, и он тихо взвыл, сцепив зубы. Девочка засмеялась, схватила его за темную прядь и потянула на себя. Родерик дрожащими руками прижал мокрого ребенка к плечу, а затем, опомнившись, сорвал с себя плащ и укутал девочку. Он лихорадочно оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, что ему теперь делать.

Возвращаться в замок с младенцем нельзя, герцог Ильброз отдал четкий приказ избавиться от ребенка. От своего рожденного служанкой сына-бастарда, зараженного мокрицей. Но теперь Родерик понимал, что за младенца подсунули ему и еще крепче прижал к себе девочку. Что же делать?

Сверху раздались протяжные гортанные крики, молодой человек поднял голову и увидел трех воронов, круживших над ним. Их крики были совсем не похожи на воронье карканье, но Родерик не испугался. И почему-то вовсе не удивился тому, что в клювах вороны держали привязанную к лентам корзину. Вороны опустили ее перед Родериком и снова взлетели вверх. Двое крупных, взрослых птиц, а третий помельче, видать еще птенец.

Плащ гвардейца со знаком Огнедышащего Дракона слишком узнаваем, Родерик осторожно положил ребенка на траву, а сам принялся стягивать с себя сорочку. Простая, без родовых вязей, полотняная сорочка, какие носят и простые горожане, и обедневшие аристократы. Он надел ее утром свежей, но она уже успела пропахнуть его потом. Родерик положил сорочку на дно корзины, уложил туда девочку, а затем как сумел, запеленал ребенка, оставив свободными ручки.

– Так тебе будет удобнее, – шепнул он и погладил светлую, с еще совсем редкими светлыми волосами головку.

Сорочку трижды можно было обернуть вокруг малышки, такая она была крошечная. Вороны, усевшись на опустившем ветви к реке дереве и повернув головы, пристально наблюдали за парнем. У него невольно бежали мурашки по телу, такими… человеческими казались ему эти взгляды.

Лишь только Родерик закончил работу, вороны подлетели к корзине, подхватили клювами ленты и без труда подняли корзину в воздух. Родерик смотрел, как они несут ее к середине реки и сморгнул мешавшую глазам влагу. Мелкий вороненок, обернувшись, посмотрел на воина, тот вздрогнул и опустился на одно колено.

– В добрый путь, маленькая амирана, – прошептал он, – в добрый путь.

Вороны бережно опустили корзину на воду, и она поплыла, несомая течением, а птицы, сделав круг, развернулись и полетели к Родерику. Он продолжал стоять на коленях, склонив голову, а вороны спускались все ниже. Родерик приложил обе руки к сердцу.

– Пусть хранит вас Небесный Бог, амираны, – сказал он, – простите, что не смог помочь вам, я всего лишь простой солдат.

Крылья мягко коснулись его лба, и молодой человек вскинул голову. Он понимал, что прощен. Не понимал как, просто знал. Птицы, сделав еще один круг, устремились за корзиной. Родерик поднялся с колен и набросил плащ на голое тело. Он купит новую сорочку в городской лавке по дороге в замок, а сейчас нужно избавиться от люльки.

Гвардеец бросил в люльку рубашку младенца, вскочил на морава и, пришпорив его, взлетел над дорогой. Он долетит сейчас выше по течению, до водопада Эль-Гудар, привяжет к люльке камень и бросит в реку. Доложит герцогу, что выполнил поручение, а затем попросится на войну, туда, где их амир Эррегор, последний из Огнедышащих Драконов, сражается в битве с Драконами Света. Он хороший солдат, Итем из обедневшего рода Родериков, и он не убийца маленьких девочек.

А когда хороший солдат, честный гвардеец Итем из рода Родериков вернется и доложит герцогу Ильброзу о выполненном поручении, тут же упадет замертво, пронзенный лично командиром охраны его сиятельства за тайный заговор против амиры Алентайны, и будет выброшен за городскую стену, как безымянный преступник.

– Он предатель, – скажет в оправдание герцог, – и казнен по закону военного времени.

Итем Родерик будет лежать, глядя угасающими зрачками в ночное небо, пока ветер не принесет со стороны реки несколько черных перышек, и в темных волосах умирающего гвардейца, там, где младенец хватал его, играясь, не засияют крошечные огоньки. Они побегут по его телу, добираясь до раны, и нырнут внутрь, опаляя рваные края. А дальше помчатся по венам, разгоняясь по всему телу, заставляя гвардейца кричать и выгибаться, в тщетной попытке потушить пылающий внутри огонь.

Наутро он очнется в чужой крытой повозке, потерявший память, но живой и полностью здоровый, лишь полоса седых волос прорежет темные волосы там, где касался его младенец с синими, как весеннее небо, глазами.

Глава 1

Абидал Верон пришел к реке еще затемно, чтобы успеть раскинуть сети. Он не мог себе позволить проспать, хоть и не очень хотелось выбираться из теплой постели, нагретой его женой Тоной. Небесный Бог так и не даровал им детей, но Аб все равно был доволен своей женой и мог бы даже утверждать, что любит ее, если бы только ему пришло в голову об этом говорить.

Они жили небогато, но и сказать, что едва сводили концы с концами, значило бы сильно прогневить Небесного Бога и его Пресветлую Мать. Тона лечила односельчан травами, а не магией, и те относились к ней хоть и настороженно, но не враждебно, как к той же ведунье Эзаре, а сам Аб Верон промышлял охотой и ловлей рыбы. Как раз сейчас птицы высиживали птенцов, а звери выкармливали своих детенышей, и охота во всем королевстве была под запретом.

С другой стороны, когда в королевстве война, сам амир воюет с Драконами Света далеко за пределами их провинции, простым людям все равно надо как-то жить. Может, завтра Аб рискнет и все-таки пойдет в лес, чтобы подстрелить хоть одного небольшого сайрана, а сегодня он набьет свои корзины рыбой, и Тона сможет выручить немного денег.

Аб клевал носом у камышей, когда зазвенел колокольчик. Он мгновенно проснулся и тут же кинулся проверить сеть. Рыба, крупная, а там еще одна, а там… Что это чернеет за камышами?

Верон раздвинул густые стебли и тихо охнул. Небесный Бог! Да никак ребенок в корзине лежит, и кто ж такую кроху выбросил? Аб немедленно забыл о рыбе, бившейся в сетях, схватил багор и вытащил корзину на берег. Какой милый младенчик, светлая головка, синие глазки. Зато запах, мать честная, хоть нос затыкай!

Аб не стал затыкать нос, лишь втрое быстрее, чем обычно, собрал сети, вытряхнул рыбу, сгрузил корзины на повозку и, погоняя моравов, поспешил домой, к Тоне. Она женщина, его жена, и хоть детей у них нет, сумеет справиться с младенцем, а там они вместе придумают, что им делать. Он опомнился и сбросил с себя дублет, прикрыв корзину. Аб так спешил, что не обратил внимание на трех белоснежных птиц, следующих за ними высоко в небе, лишь изредка снижаясь, чтобы потом снова взмыть в высоту.

– Тона, жена моя, ты где, – позвал он, входя с корзиной в дом и плотно прикрывая за собой дверь.

Навстречу вышла высокая женщина с убранными под плат волосами.

– Я здесь, муж мой, чего ты раскричался?

– Посмотри, что сегодня приплыло по реке прямо мне в руки, – Абидал отбросил дублет, и Тона лишь ахнула, всплеснув руками.

– Какая хорошенькая девочка!

– Девочка? – удивленно переспросил ее муж. – Откуда ты знаешь, что это девочка?

– А ты на личико ее посмотри, – умиленно ответил Тона, – посмотри, какая она славненькая!

– Хорошенькая-то она правда, но несет от нее как из стойла. Давненько, видать, плывет.

– И молчит, – задумчиво склонилась к ней Тона, – разве она не голодная?

Младенец улыбнулся и протянул к Тоне ручки. Та быстро согрела молока, обернула бутылку платком и усадила мужа кормить ребенка, но девочка и правда была не голодна, она съела лишь самую малость. Тона поставила греть воду и начала раздевать девочку.

– Погляди, – она взяла в руку красноватый камень на серебряном шнурке с застежкой, – похоже на амулет. По нему можно будет отыскать ее родных, если они живы.

– Наверное, сейчас его лучше снять, чтобы ее искупать?

Тона кивнула и осторожно потянула шнурок через голову ребенка. И вскрикнув, попятилась в ужасе. Черты лица девочки исказились, съежились, волосы на головке потемнели, и теперь перед ними лежал совсем другой ребенок с некрасивым лицом треугольной формы, узким ртом и большими черными глазами.

– Надень амулет, – рыкнул Аб, жена подчинилась, и девочка снова стала такой, как была.

– Морок, – прошептала Тона, – на девочке морок.

– Чтобы ее не узнали? – шепотом спросил муж. Тона кивнула.

– Кто-то хотел спрятать ее, Тона?

– Нет, Аб, – она покачала головой, вглядываясь в амулет, – это ее истинное лицо. Амулет наводит морок, если его снять. Я такое вижу впервые.

– Я вообще никогда не видел никого под мороком, – пробурчал Аб, – что же нам теперь делать? Давай искупаем ее и отнесем к старейшинам, пусть сами решают, как поступить.

– Ее выбросили в реку, завернутую в мужскую рубаху, и ты думаешь, что спасешь ее, если о ней узнают люди? – взглянула жена на мужа и завела за ухо выбившуюся прядь. – Ты совсем выжил из ума, муж мой.

– И что ты предлагаешь? – Абидал угрюмо смотрел на жену. Тона снова осторожно сняла амулет и тихо молвила: – Посмотри, Аб. Она так похожа на тебя, когда без амулета.

Аб изумленно смотрел на некрасивое треугольное личико девочки, попеременно поглядывая на себя в висящее на стене зеркало. И правда что-то есть.

– Небесный Бог не дал нам детей, но послал тебе эту кроху, так зачем отказываться? Аб, – она прижалась к мужу, продолжая стискивать амулет в руках, – давай оставим ее себе. Скажем, что я родила ее раньше времени, что живота не было видно. Я могу не показываться на люди, а она такая крошечная, нам поверят, Аб, я прошу тебя!

В глазах Тоны стояли слезы.

– Смотри, – муж схватил ее за руки, в которых был зажат амулет, и поднял на уровень глаз, – смотри, Тона, что ты наделала!

Камень стремительно терял цвет, серебро темнело и съеживалось, и теперь руки Тоны сжимали обычный серый дорожный камень, нанизанный на обычный веревочный шнурок. Женщина вздрогнула и бросилась к младенцу, она снимала и надевала камень, но больше ничего не менялось. Камень оставался камнем, девочка сморщила худенькое, некрасивое личико и разразилась плачем. За окном раздались скрежещущие звуки, словно кто-то пытался оцарапать стекло.

– Аб, – Тона указала мужу на окно. Там бились три белые птицы, пытаясь открыть раму. – Что это за птицы?

– Не знаю, – он не на шутку испугался, – что теперь будет, Тона?

– Аб, – женщина снова умоляюще сложила руки, – амулет погас, значит он был заряжен не надолго. Это знак. Небесный Бог и его Пресветлая Матерь подарили нам дочь, неужто ты сможешь отказаться от такого подарка? Ту, светленькую, мы бы не смогли оставить, нам бы никто не поверил, а с такой все получится. Ну?

Верон смотрел на ребенка, не двигаясь. На плите кипела вода, выплескиваясь и шипя о раскаленные угли. За окном птицы били крыльями о стекло, и тогда он решился.

– Хорошо, – вдохнул полной грудью, – тогда пусть ее зовут Ивейна, как мою мать.

Тона бросилась ему на шею, затем к младенцу, успокоить, затем к плите, снять воду, налить ее и разбавить холодной. Она подгоняла мужа, спеша обмыть и искупать девочку, а затем укачивала ее на руках, напевая колыбельную, пока Аб Верон, усмехаясь в бороду, мастерил на заднем дворе кроватку для малышки Ивейны Верон, пусть некрасивой, но такой нужной его дорогой жене. Да и ему самому, наверное.

И они оба не заметили, что белые птицы перестали биться, а лишь заглядывали попеременно через стекло, словно желая убедиться, что девочке тепло и уютно в ласковых руках Тоны Верон. И когда Аб вошел с кроваткой в дом, они влетели за ним, чуть не сорвав с петель дверь и уселись полукругом на пол перед изумленной Тоной. Аб поставил кроватку и потянулся за арбалетом.

– Не спеши, муж, – негромко сказала Тона, – мне кажется, они хотят добра нашей малышке.

Птицы словно услышали ее, поднялись к потолку и встряхнули крыльями. Колыбелька наполнилась легчайшим белым пухом. Аб смотрел на это, разинув рот.

– Нам достался необычный ребенок, Аб, – шепнула ему жена, – пойду-ка я дам ее друзьям воды и чего поесть.

Она уложила девочку в колыбельку, белые птицы тут же опустились и уцепились когтями в боковины. Ивейна спала, зарывшись в пух, и Аб видел, что малышка в самом деле чем-то похожа на него.

– Это орланы, Тона, белые горные орланы, только очень большие, – сказал он жене, обретя способность говорить. – Они хищники.

– Значит, дам им мяса, – кивнула жена и вышла из дома. Аб протянул руку к щеке девочки, один из орланов повернул голову и в упор уставился на мужчину, и тот готов был поклясться, что у птицы совершенно человечий взгляд.

Верон легонько погладил щечку, девочка улыбнулась во сне, и Аб улыбнулся в ответ своей новой маленькой дочке. Орлан закрыл глаз и тоже казался уснувшим.

– Добро пожаловать, Ивейна Верон, – прошептал Аб и смахнул тыльной стороной ладони слезу, радуясь, что никто не видит его слабости, кроме трех белокрылых орланов, но и они не смогут никому рассказать, как плакал от радости немолодой Абидал Верон, от того, что у него теперь есть дочь, маленькая, похожая на него, как две капли воды.

Пять лет спустя

– Смотри, Ив, видишь? Он ползет! А ты говорила, он летает.

– Он не ползет, – Ивейна поджала губки и смерила мальчика презрительным взглядом, – он хочет улететь. И сейчас полетит. Вот, у него крылья здесь спрятаны, – она ткнула перемазанным пальчиком в спинку ползущего по травинке жука.

– У меня тоже крылья спрятаны, – мальчик выпрямился и повернулся к Ивейне спиной, – вот здесь.

– Врешь, – она снова презрительно поджала губки, – нет там у тебя ничего.

– А спорим, что есть! Мой отец дракон, и я тоже дракон, – мальчик вытянул шею, пытаясь заглянуть себе через плечо.

– Никакой ты не дракон, – Ив фыркнула и снова принялась рассматривать жука.

– Дракон! – мальчик сжал кулаки, но с места не сдвинулся. Не драться же ему с девчонкой, пусть даже такой вредной, как Ив. Да еще и такой крошечной. Ей уже пять лет, а она ему едва достает до пояса. Хоть руки и чесались врезать ей подзатыльник, но нельзя, отец будет сердиться. Он сын короля, Эйнар Астурийский, наследник Героны, а она обычная девчонка. Но какая же вредная! И смелая. Смотрит на него безмятежно, будто знает, что он ее не тронет. Как жаль, что она не мальчишка, вот бы он всыпал ей тогда!

– Я дракон, Ивейна, – повторил Эйнар, – только я еще не умею обращаться. Мама говорит, мне нужно подрасти и набраться сил.

– А почему тогда Арчи летает? И Лерр, и Севи?

– Ну ты сравнила, глупая! Они же птицы, они родились птицами. А я человек. Мне нужно много сил, чтобы обернуться драконом. А еще мне нужна иллама, ты знаешь, что такое иллама, Ив? Это сила пламени, она рождается вот здесь, – Эйнар прикоснулся к груди и ко лбу, – и здесь.

Ивейна смотрела на него с любопытством, но Эйнар видел, что девчушка понимает в лучшем случае половину из того, что он говорит. Он вздохнул, что поделать, никого более подходящего для игр поблизости все равно нет, а Ив даром что мелочь, зато у нее есть ручные орланы, целых три. Эйнару самому не помешали бы такие орланы, хоть бы один, да где ж их взять? Даже у отца нет своего орлана, а он король целой Героны!

Ив подошла ближе, достала изо рта обслюнявленный пальчик и с интересом прикоснулась чумазыми ладошками к до недавнего времени белоснежной рубашке мальчика, туда, где он показывал.

– Здесь? – она с любопытством разглядывала узкую грудную клетку и худые плечи наследника Героны. – Как здесь может быть огонь?

Ив коснулась головы мальчика.

– У тебя там должен быть ум, а не огонь, – сказала она важно, – как огонь может быть в голове?

– Может, – Эйнар гордо расправил плечи и развернул грудь. Внезапно он дернулся, из его горла вырвался странный гортанный звук, больше похожий на хрип, и мальчик упал на четвереньки.

– Ив, что со мной, помоги мне, Ив! – рубашка треснула на его груди и разорвалась пополам. Он корчился и извивался на лужайке, хватаясь руками за горло, из которого вырывались тонкие струйки пепла.

Ивейна закрыла руками лицо и в ужасе закричала. С ветки соседнего дерева сорвались три орлана и метнулись в сторону дома, видневшегося на пригорке. Эйнар бился о землю, издавая страшные рыкающие звуки, теперь над ним вздымался целый столб дыма и пепла. Ивейна спряталась под старым трухлявым пнем, не переставая надрывно кричать.

Когда на поляну вбежали королевские гренадеры, мать Ивейны Тона и сам король с королевой, они увидели забившуюся под пень вопящую от страха Ивейну, накрывшую голову руками. На пне сидели три нахохлившиеся орлана, распростершие над ней крылья, а посреди поляны извивался дракон. Такой юный, что через его тонкую кожу проглядывали огненные струйки, чешуя даже на вид была мягкой, а перепончатые крылья на солнце просвечивали насквозь.

Тона Верон бросилась к дочери и схватила ее на руки. Ивейна, дрожа всем телом, прижалась к матери, умолкнув, но продолжая со страхом смотреть на дракона. Так значит он не врал, этот наследный принц?

– Эйнар, мальчик мой, – воскликнула королева и протянула к дракону руки.

– Не бойся, Эллирия, я сейчас верну его обратно, – проговорил король Сагидар и осторожно начал подступать к сыну. – Спокойно, Эйнар, спокойно, не двигайся. Не трать силы. Я сейчас помогу тебе.

Дракон скосил на них мутноватый глаз, затем повернул голову, потоптался на месте, расправил крылья и издал грозный рык. Внезапно из его пасти вырвался огненный сгусток и опалил стоящее напротив деревце. Королева Эллирия вскрикнула и рухнула наземь, к ней бросились несколько гренадеров, остальные замерли, боясь шелохнуться.

Сагидар раскинул руки, наклонил голову, и через миг посреди поляны возвышался огромный дракон с багрово-красной чешуей. По сравнению с ним юный Эйнар казался неоперившимся птенцом. Драконы обменялись рычащими звуками, подергали шиповаными хвостами, затем отец взмахнул крыльями, сын повторил его движение, и перед оцепеневшими наблюдателями предстали в своем человеческом обличье король Героны Сагидар Астурийский и маленький принц, совершенно обессиленный, отец едва успел подхватить его на руки.

– В дом, быстро, – отдал приказ король, – вы можете идти, сенора Тона? Я надеюсь, принц Эйнар не причинил вреда маленькой сенарине. Может, вы передадите ее кому-то из моих солдат?

– Она сильно испугалась, ваша светлость, – ответила Тона, крепко прижимая дочку, и при этом умудрившись поклониться королю, – лучше будет, если я сама ее понесу. Давайте скорее осмотрим его высокородие, да и ее светлости тоже нужна моя помощь.

Королева уже пришла в себя и, поддерживаемая гренадерами, смотрела на мужа и сына глазами, полными слез и надежды.

– Сагидар, – позвала она, – скажи, Сагидар, это правда? Мы это правда видели? Он Огнедышащий? Что скажет амир Болигард, когда узнает?

– Не делай поспешных выводов, Эллирия, – осторожно ответил ей муж, – Эйнара должны осмотреть королевские девины и верховный магистрат. Не стоит напрасно беспокоить его величество. А себя тешить пустыми надеждами, – добавил он тише, и широко шагая, направился к дому Абидала и Тоны Верон.