Справа – размашистым почерком самые дорогие фамилия, имя и отчество в её жизни: Борзов Максим Александрович. Неровный почерк течёт и размывается, в глазах горячо, в носу горячо. Не поднимая головы, Юля выставляет вперёд руку.

– Подождите минутку, мне надо отойти, – говорит она глухо. Выворачивается неловко из своего кресла так, чтобы он не видел её лица и скрывается за дверью комнаты отдыха.

Заявитель сидит на неудобном офисном стуле перед окошком, озадаченно глядя вслед смутно знакомой девушке. Он не успел увидеть её лицо. У него вообще нет привычки заглядывать в лица служащих разных контор, таксистов, барменов. А эта странная девушка только взяла его анкету и сразу опустила голову. Больше не поднимала, только змейкой скользнула в каморку сзади.

***

Юля прижалась к двери спиной. За столиком возле кулера застыла Людка, сотрудница ЦЭП из соседней кабинки. Она так и не донесла кружку чая до выкрашенных алой помадой пухлых губ.

– Юлечка, – сказала она, приторно улыбаясь. – У тебя что-то случилось?

В словах, вроде, искренняя забота, в глазах – огонь охотницы за новой сплетней, но Юля уже справилась с собой. В женском коллективе поневоле станешь крутым игроком в покер.

– Слушай, Люд. Чего-то не то съела, прям в жар бросает. Можешь выйти заяву принять вместо меня? Отдышаться надо. Пять минут буквально. Хорошо?

Людка глянула с тоской на свою кружку и тяжело вздохнула.

– Ну хорошо. Чаю вон попей. Я только заварила, глоток не успела сделать.

Юля благодарно кивнула и села на диван.

– Перезайти не забудь! – крикнула она вслед и уткнулась в огромную панель на стене. Пультом развернула изображение с камеры над своим рабочим местом. Сомнений никаких: это Макс. Шестнадцать лет прошло, а он тот же. И она та же, как оказалось. А ведь думала, что выкинула его из головы.

Школа №2000 [55.640846, 37.674478], 2007 год

Из летнего лагеря Юля вернулась совсем другой. Она вытянулась и загорела. А ещё оказалось, что все её блузки и футболки стали тесными. Мама прижала к себе и поцеловала в макушку, до которой едва дотягивалась.

– Мальчишки проходу не дадут, – сказала она, а Юля ответила:

– Больно надо.

Мама взяла кошелёк, и они пошли покупать новую одежду.

А потом, после линейки с торжественным поднятием флага, Юля шла по коридору к своему классу, а под кабинетом директора стоял мальчик и смотрел в окно. Он бросил на неё равнодушный взгляд и снова упёрся во что-то на залитом солнце школьном дворе, а она замедлила шаг, потому что зашумело в ушах почему-то, и вдруг захотелось смотреть на этого мальчика не отрываясь, и в профиль, и в анфас. И как будто чья-то рука ухватила её за сердце и потянула куда-то вниз, а потом отпустила, и оно заколотилось, и бешено замахало невесть откуда взявшимися крыльями.

Она прошла мимо, не отрывая глаз от его затылка, как подсолнух, не отрываясь, поворачивается за солнцем, и чуть голову не свернула. А потом зашла в свой класс. Собрала урожай восхищённых взглядов мальчишек, завистливых – девчонок, и села на своё место. Огляделась по сторонам, посмотрела на мальчика Диму, безнадёжно в неё влюблённого, на мальчика Витю, который предлагал ей встречаться, и она была готова согласиться, на заносчивого Тима, сына какой-то шишки, красивого и модного. Они были дети: глупые, пустые, недоразвитые. Рядом с тем мальчиком у окна их, считай, и нет.

Юля думала о нём весь урок, разрисовывала его образ разными красками, а потом встретила в столовой, и поняла, что он ещё круче. Но он так же равнодушно скользнул по ней взглядом и сел за пустой стол под стенкой. Юля опустилась напротив. Тянула борщ из тарелки и невероятным усилием воли заставляла себя не смотреть, но глаза не слушались, глаза жадничали и выдавали хозяйку с головой. Тогда она увидела грусть в его глазах, и что-то ещё. Они были сами по себе, мёртвые и замученные, на красивом живом лице.

И она всё-таки спалилась. Он поднял взгляд и удивлённо посмотрел на Юлю, а она испугалась, уши полыхнули огнём. Юля уткнулась в полупустую тарелку с бурой жижей. Больше всего она боялась, что поднимет голову, а он стоит перед её столом. Когда она решилась посмотреть, новенький уже ушёл, стол оказался пуст и убран.

Чем дальше, тем больше Юлина влюблённость стала походить на одержимость. Она проникла в канцелярию и залезла в его личное дело. Узнала домашний адрес, и где он учится. А ещё оказалось, что он на два года её старше и перевёлся к ним из Тулы. А ещё это значило, что в следующем мае он уйдёт из школы навсегда, и, если Юля не поторопится, то больше никогда его не увидит.

Всё закончилось внезапно. Она не выдержала и подошла к нему сама. Перед этим все подруги наперебой твердили ей: подойди и поцелуй, неожиданно. Он обалдеет и не сможет от тебя оторваться.

И она пошла к нему. Красивой, гордой, как ей тогда казалось, походкой. Макс разговаривал о чём-то с двумя друзьями и не заметил Юлю, пока она не протиснулась между их плечами. Стараясь не думать ни о чём, и не упасть в обморок от его грустных глаз, Юля обхватила руками шею, вдохнула запах его чистой кожи, лосьона для бритья и стирального порошка и вцепилась ему в губы. Кайф и паника замешались в крутую смесь. Её подташнивало, как на качелях в самой высокой точке взлёта. Максим поддался, пустил её, потом обхватил голову руками и чуть отодвинул от себя, Юля непроизвольно застонала. Тихо, еле слышно, но этого хватило, чтобы вспыхнуть и разгореться стыду. Макс посмотрел в глаза. В его взгляде не было любви, как Юля не искала. Только недоумение и растерянность. И грусть, которая его никогда не покидает. И что он сказал ей?

– Ты кто?

Он не нашёл других слов для девочки, которая решилась на такой шаг ради любви. Болван! А она дура. Юля растерянно огляделась по сторонам. На его друзей, давящихся от смеха, на вытаращенные глаза школьников, на завуча с отвисшей челюстью. Юля подавила порыв вырваться и бежать. Она аккуратно развела его руки в стороны и раздвинула друзей. Гордо подняв подбородок, Юля ушла с таким видом, будто ничего не произошло. Будто она не целовала сама незнакомого мальчика посреди толпы народа. Будто не наблюдала за этой сценой половина её класса, и четверть школы, и, что самое прискорбное, завуч. Что ей оставалось? Чтобы не быть дурой, пусть остальные будут дураками. Хотя бы в собственной голове.

Завуч немедленно вызвала в школу родителей. Надо отдать маме должное, она с достоинством вынесла всё, что лила ей в уши старая ханжа. По дороге домой она не ругалась. Поглядывала украдкой на дочь, потом увела на пустую детскую площадку, усадила на скамейку, а сама присела на корточки перед ней. Взяла её руки.

– Юль, ты влюбилась? Скажи мне.

Юля сидела, глядя поверх её макушки и думала только о том, чтобы не заплакать. Лучше б мама ругалась и грозила карами, ей было бы легче. Мама, кажется, прочитала её мысли. Хорошие мамы это умеют, а у Юли были самые лучшие в мире родители. И ей вдруг пришло в голову, что лучше было поговорить об этом с ней, а не с подругами. У подруг ничего не получается, а мама с папой такие счастливые.

– Тебе, может, не очень приятно об этом говорить, но я хочу, чтобы ты знала: в этом нет ничего плохого. Любовь – это лучшее, что может случиться в нашей жизни, – сказала мама, пытаясь поймать взгляд её глаз. – И в том, что ты его поцеловала при всех тоже нет ничего плохого. Слышишь?

Юля наконец посмотрела маме в глаза, но не увидела в них ни иронии, ни сарказма.

– Не, ну честно скажу, это было глупо, но не плохо. Он что тебе сказал?

И Юля ответила с разочарованной улыбкой:

– Он сказал: «Ты кто?»

Мама усмехнулась.

– Можешь не сомневаться. Теперь он знает ответ на этот вопрос. А ещё ему завидует мужская половина школы. Даже если будет прятать свою зависть за показной бравадой. А твоей смелостью будут втайне восхищаться остальные. Так что выше нос. Ты – самая красивая девочка школы, и это не потому, что ты моя дочь. Надо соответствовать. Ты готова завтра прийти в школу с гордо поднятой головой?

– Мам, – Юля поняла, что поток слёз дольше сдерживать не получится. – Что мне делать с Максом?

Её прорвало, и слёзы потекли сплошным потоком. Мама села рядом и прижала её к себе. Такую большую, почти с неё ростом, красивую, с потрясающей фигурой, совсем как у неё до родов, но на деле совсем ещё ребёнка. Испуганного, растерянного, обескураженного. И кто виноват, что у её девочки есть оружие, но никто не научил им пользоваться?

– Значит, Макс… – сказала мама, и её голос был абсолютно серьёзен, потому что трагедия в четырнадцать – настоящая трагедия, как бы ни хотелось в тридцать два ещё раз её пережить. – Ничего не делать, Юль. Пусть дальше он делает. Будь уверена, он уже не сможет тебя забыть.

Она повела дочку домой, думая, правильный ли совет она дала, но ни один, самый проницательный родитель, не в силах предвидеть, во что выльются его слова в будущем. Согревшись в тепле, Юля успокоилась. Слёзы уже не катились, она тихо всхлипывала, восстанавливая дыхание, и маме стало грустно, что времена, когда эти всхлипы были из-за некупленной игрушки или порвавшихся колготок, остались в прошлом.

На следующий день Юля вошла в школу с высоко поднятой головой. Под её снисходительным взглядом гасли презрительные улыбки и скручивались злые языки. Но на завуча взгляд не действовал, завуч хотела крови.

Дело дошло до педсовета. Юля ждала в школьном парке, не зная, и не особо переживая, чем он кончится, когда кто-то сел рядом. Ещё не обернувшись, она по запаху поняла, кто сидит, чуть касаясь её коленом. Она осторожно скосила глаза: не для того, чтобы удивиться, а просто взглянуть на него ещё раз.

– Ты дала, конечно, – сказал Макс с восхищением.

– Это было глупо. – Юля очень старалась, чтобы слова прозвучали снисходительно. – Хотя… Это было неплохо.

Пока они молчали, в её голове боролись две мысли: «я должна показать, что всё это ничего не значит» и «я не хочу ему врать». Она не успела ничего сказать, заговорил он.

– Ты прости меня, я немного обалдел. Это было неожиданно. Ничего?

Юля еле сдержалась, чтоб не прыснуть: ей показалось, что она, четырнадцатилетняя девчонка старше этого парня из выпускного класса. А потом подумала, что у него наверняка уже был… Секс с другими девушками. Не мог не быть у такого красивого и взрослого. Готова ли она сама к этому? Юля не знала. Мечта и возможность – это не одно и то же.

– Да ничего. Видел бы ты свои глаза тогда. – Юля рассмеялась почти натурально.

– Мне неудобно. Сейчас это судилище из-за меня, в общем-то.

Юля закатила глаза и ответила весело, хоть веселья не чувствовала:

– Ой, перестань! Я делаю, что хочу. Захотела поцеловать симпатичного парня – поцеловала. То, что эта старая крыса перевозбудилась – её проблемы. Пусть завидует, сука!

Макс усмехнулся, но как-то недоверчиво.

– Ты крутая, хоть и малолетка.

– Я малолетка? – Взвилась Юля. – У меня знаешь, сколько парней было? И постарше тебя!

Сказала и сразу пожалела.

– Да? – переспросил Макс. – Жаль. Я думал ты просто крутая, без этого.

Сказал и не ушёл. Они сидели дальше, глядя, как по улице за решёткой проезжают редкие машины. Потом Юля тихо призналась:

– Никого у меня не было.

А он сказал:

– Я догадался.

Её не исключили, она осталась. Но с Максом так ничего и не вышло. Она шла к нему, но останавливалась за пару сантиметров до границы, потому что понимала: переход Рубикона приведёт не к захвату Рима, а к его ожесточённой обороне.

Второй раз её выдержка дала сбой на выпускном Макса. Она пробралась в зал, где проходила школьная дискотека. Макс был пьян. Он увидел Юлю, сначала обрадовался, потом сник. Завернул к столу, накрытому красной скатертью, под которой его ехидные и завистливые друзья разливали коньяк. Но Юля проявила твёрдость и сжала его локоть. Он вышел за ней на танцпол, они прыгали, разрешённо прижимались друг к другу, а потом вышли на свежий воздух и спрятались за школьной котельной.

Они сидели на ободранной трубе отопления. Он накинул на её плечи пиджак, и, хотя холодно не было, Юля куталась в него, как в объятия Макса, вдыхая родной и любимый запах чужого мужчины. Она поняла это в тот момент. Макс был пьян, лез к ней целоваться, пытался запустить руки под блузку, но с внутренней обречённостью резко повзрослевшая Юля поняла, что ничего не выйдет. Он не станет своим, что бы она ни делала.

На невидимой глазу границе она останавливала его пальцы, всё ещё отвечая на поцелуи. Макс сделал одну попытку, другую. Потом просто обнял её за плечи и прижал к себе. Его пальцы перебирали волосы, она вдыхала запах любимого чужого человека, и в тот момент ей больше ничего не было нужно. Сладко-горькое чувство счастья в моменте, которое скоро закончится, и ничего с этим не поделаешь.

Макс захмелел, поник носом, касаясь её волос, щеки. Бормотал что-то про грязь, которую не может впустить в неё. Юля думала: ну конечно он про секс, про то, что она ещё знала только в теории. Он просто считает её слишком маленькой. На том тогда она и решила завершить их вечно незавершённые отношения. А они так и не закончились, как оказалось.

ЦЭП Кунцево и Можайский [55.726163, 37.422677], 2023 год

Юля перебрала в памяти все свои бывшие попытки, и нынешнюю: фэшн-модел и всё такое, Игорька. В каждом из них она искала его. Искала и не находила. Цеплялась за цвет глаз, волосы, скулы, форму губ. Люди не повторимы, так не бывает. Нет смысла искать копию: или тот человек, или совсем другой, которого ты сможешь полюбить, вычеркнув прежнего из памяти. А именно это у Юли и не получалось. Она до сих пор любила его, того парня на два года его старше, постаревшего, но не изменившегося. Макса Борзова, человека с грустными глазами, которому она так и не дала себя запачкать. Или он сам не захотел.

Юля включила звук.

***

Здравствуйте… – быстрый взгляд на бейджик – Людмила. Примите, пожалуйста, заявление.

Людмила внимательно перечитала заявление участника программы и посмотрела на посетителя.

– Я обязана спросить вас, является ли ваше желание обдуманным и осознанным.

– Да, – кивнул он, и Юля подумала: что же заставило тебя прийти сюда с этим дебильным заявлением? – Всё в порядке. Я хочу участвовать в программе "Свободный выбор". Вы примете моё заявление?

Людмила открыла на компьютере файл скрипта и включила стоящую рядом камеру на треноге. Кто-то из психологов сказал, что это важно. Людмила поправила очки и зачастила по написанному:

– Уважаемый Максим Александрович, в федеральной программе "Свободный выбор" имеют право участвовать все совершеннолетние граждане Российской Федерации без психических и хронических заболеваний, долговых обязательств и судебных обременений. Перед участием в программе вам будет необходимо пройти медкомиссию, сдать генетический материал для внесения в базу данных доноров и закрыть все долговые обязательства перед государством и кредитными организациями. Согласно поправке в конституцию от 7 сентября 2022 года, согласие родственников не требуется. После подготовительного периода комиссия Федеральной службы контроля качества жизни рассмотрит предоставленные вами документы и примет решение о вашем участии в федеральной программе "Свободный выбор". После положительного решения комиссии вам будет предоставлен трёхмесячный срок, в течение которого вы можете отказаться от участия в программе.

Людмила по скрипту сделала паузу, ожидая согласия участника.

"Что тебе стоит встать и уйти? Встань и иди домой, живи" – мысленно умоляла Юля перед монитором, одновременно молясь всем богам, чтобы он услышал. Макс на экране равнодушно посмотрел в профессионально улыбающееся лицо сотрудницы ЦЭП.

– Я за этим сюда и пришёл, – ответил он.

– По истечению трёхмесячного срока вы подпишете согласие на использование ваших органов в медицинских целях. После этого Ваше конституционное право на добровольный уход из жизни будет реализовано.

Он кивнул:

– Я все это знаю, уже изучил вопрос, спасибо. Я могу идти?

Людмила мельком сверилась со скриптом и протянула ему листок:

– Здесь список справок, которые вам нужно собрать и адрес медкомиссии. Как только завершите подготовительный период, запишитесь на прием в Федеральную службу контроля качества жизни. Можно через "Госуслуги", раздел "Федеральная программа "Свободный выбор".

– Спасибо – сказал Максим, поднимаясь.

– Если у Вас больше нет вопросов, оцените, пожалуйста, качество обслуживания, нажав соответствующий смайлик на пульте перед вами

Он улыбнулся и ткнул пальцем в зелёный кружок.

– До свидания – сказал он и ушёл.

Людмила дождалась, пока он уйдёт и вернулась в комнату отдыха. Юля поспешно переключила монитор на общий обзор с 16 камер и отхлебнула остывший чай.

– Ах, какой мужчина, – простонала Людмила, падая на диван рядом с Юлей. Ты видела?

Юля поставила кружку на стол и безразлично сказала:

– Шутишь? Меня так прихватило, я и голову поднять не успела. Люд, спасибо тебе огромное. Из учётки вышла?

– Конечно, – хмыкнула Людмила. – По-моему, он на меня запал.

Юля глянула мельком на зоб, похожий на мешок под клювом индюка и сказала:

– А телефон взяла? Чего ты теряешься.

– Ай, – отмахнулась Людмила. – Это ты не особо разборчивая. Я не готова первому встречному свою жизнь открывать.

– Ты – большой молодец, – сказала Юля и вышла из комнаты.

Всё, что чувствовала она тогда, на выпускном, 15 лет назад, вдруг врезало ей в нос. Она словно снова сидела с ним на трубе за школьной котельной, кутаясь в пахнущий им пиджак и слушая пьяные разговоры, и даже его почти невменяемое состояние тогда не оттолкнуло. Что с людьми делает любовь?

Можно было бы обрадоваться. Чувства не угасли. Он вот, рядом. Все его контакты, слава системе госуслуги, на расстоянии одного запроса. Бери и воплощай в жизнь всё что не получилось тогда, в школе. Один момент: какая может быть у неё жизнь с любимым человеком, если он решил воспользоваться своим конституционным правом не жить? И что теперь с этим делать ей?

Может, просто забыть и жить дальше, как она жила до этой случайной встречи в Кунцево? Юля уже знала, что не получится. И какого хрена Борзова принесло именно в тот Центр, где работает она, если в Москве таких точек около 200? А в их отделении 30 окон, и две смены. И почему ты, Макс, припёрся именно в моё окно?

Юля глянула на своё окошко. Новых клиентов не было. Она быстрым шагом проскользнула к старшей. Обняла за плечи.

– Зоечка Иванна, 15 минуток, пожалуйста, мне в туалет надо. Что-то живот прихватило.

После сухого кивка головой, Юля влетела в пустой туалет для персонала, заперлась в кабинке и завыла немой волчицей. Терпеть больше не получалось, да и не перед кем. Щеколда дарила чувство ложной защищённости. Щели под и над дверью намекали, что орать не стоит. Из Юлиных глаз брызнули слезы.

Она поняла точно, абсолютно точно: Макс – он, тот самый, кроме которого никто не нужен, рядом с которым никто не интересен. Юля увидела с абсолютной ясностью, что все прошедшие годы он был настоящим, а она просто подбирала суррогат, который сможет его заменить. Вот только беда: времени нет. Месяц на сбор доков, три на раздумья и Макса не будет.

Если не передумает… Если не передумает! Всхлипывая, она чувствовала, как твердеет её нутро. Нет смысла биться в истерике. Она не знает, получится ли, но, если не попытаться… Сможет она жить дальше?

Умытая, с красными глазами, но свежим макияжем, Юля вернулась к своему рабочему отсеку. Заявление Максима со всеми его контактными лежало на столе. Юля достала телефон и сделала несколько снимков. Теперь его копия лежала в отдельной папочке в памяти, и она будет открывать ее очень часто.

А в списке действий на сегодня появился первый пункт: этого долбанного нарцисса Игорька выкинуть из жизни. Давно надо было… Никто, кроме Максима, её больше не коснется. Никогда.

2

В паре километров на юго-запад от Юлиного ЦЭП, в мёртвой пробке на Можайке стоял Макс. Его переполняла дурная радость. Подписанное заявление приятно щекотало нервы, где-то внутри чуть потряхивало от необратимости принятого решения, но это в фоне. Важно, что теперь он сделает то, о чем давно мечтал, легко, без боли и не бесполезно. Завершит своё сеппуку изящным завитком. Давно Макс не чувствовал себя настолько живым.

Отбивая такт по рулю, он подпевал "Maneskin":

– Бэггин, Бэггин юууу, пут ё лавин хенд аут, бэйбе! [Умоляю, протяни мне любящую руку, малыш]

Счастье омрачала только одна мысль. Дома, в малогабаритной двушке ждала жена. Сейчас – не человек, а вопрос, который надо закрыть.

– Бэггин, бэггин ю [Умоляю, умоляю тебя]

О чем умолять? Отпусти, дай уйти? Макс представил, как вспыхнут и погаснут её глаза, как безжизненно, опустятся уголки её губ. Она будет судорожно подбирать аргументы, не понимая, что они не сработают.

– Айм он май низ вайл бэггин [Умоляю, стоя на коленях]

Не стоило вообще встречать её 12 лет назад. Было бы проще. Макс тогда подумал, что любовь заполнит пустоту, даст желание жить. Любовь пришла, пустота осталась. Оказалось её недостаточно. Её всегда недостаточно. Он любил так, что отдал бы жизнь ради неё, но жить ради неё выше его сил.

– Эн эмпти шелл ай юзд ту би [Я был пустой оболочкой]

И был, и остался, ни в чем нет смысла.

"Чужое место, чужой воздух. Так и скажу." – думал Макс, проговаривая будущий разговор. Ей будет больно. Она его любит, Макс это знал. Глаза-льдинки. Наверное он один знал, сколько в них на самом деле огня. Ему придётся вытерпеть её боль. Тянуть больше нельзя. Программа "Свободный выбор" вызвала серьезное бурление в обществе. Вдруг её отменят и Макс не успеет. Он не мог опоздать на этот ковчег, зная, что другого не будет. Страх предстоящего разговора смешался с жалостью к жене, забурлил в груди.

– Бэггин, бэггин юууу [Умоляю, умоляю тебя]

Макс уже не пел, а орал, заплевывая лобач своего старого пассата. Руки колотили по рулю со всей дури. Снаружи вразнобой загудели клаксоны. Макс поднял глаза, за лобовым стеклом все так же торчала широкая корма крузака. Обернулся вправо. В соседнем кашкае сидел бородатый отец семейства и удивлённо таращился на Макса, его толкала в плечо раздраженная толстуха. Двое таких же толстых детей дрались друг с другом на заднем сиденье. В глазах бородача промелькнуло понимание. Он встрепенулся, отпихнул локтем жену и дал газу по освободившейся полосе. Макс врубил поворотник и вывернул из-за крузака за ним, подрезав устремившуюся за кашкаем соляру. В черном Ленд-Крузере лощёный мужчина в деловом костюме тупил в мобилу.

***

Дома, в Сетуни, Таня ждала его возвращения. Как только провернулся ключ в замке, она выбежала в коридор. Обняла мужа, обеспокоенно вглядываясь в его глаза.

– Где ты был, Макс?

Макс отстранил ее и прошел в комнату. Он молча положил на обеденный стол копию заявления в фирменной папке c буквами ЦЭП.

Таня села за стол, достала листок бумаги, пробежала глазами. Дыхание перехватило.

– Зачем?

Макс подошёл к ней сзади, зарылся в копну её вьющихся волос, вдохнул её запах.

– Это выход – выдохнул он. – Другого не будет. Я не могу, прости меня, пожалуйста.

Таня повела плечами, сбрасывая его руки.

– Сядь и давай поговорим

Макс сел напротив. Таня, пытаясь справиться с волнением, молчала. Тишину нарушало только тиканье часов на стене. На Макса накатила запредельная тоска. Захотелось встать и уйти, исчезнуть, ничего не объясняя, но так поступить с женой он не мог.

Наконец, Таня протолкнула комок в горле и спокойным, ровным голосом сказала:

– Я знала, что ты это сделаешь. Не надо играть бровями, не в театре.

Макс сидел молча, положив руки перед собой. Таня вздохнула:

– Извини. Я всё знаю, но я не понимаю.

Длинные паузы, мучительно подобранные слова. Можно было бы заплакать. Он обнимет, прижмет, губами осушит слёзы, но это не поможет. Таня чувствовала, это не вернёт ему желание жить. Надо быть максимально спокойной и рассудительной. Убедительной. Это какой-то сумасшедший бред. У любого человека есть инстинкт самосохранения. Желание Макса противоречит человеческой натуре.

– Можешь объяснить почему? Ты для себя сформулировал причины? Что тебя так мучает?

Макс поднял на неё глаза. Совершенно пустые. Таня не смогла прочитать в них никаких эмоций.

– Я в детстве читал сказку про доппельгангера. Злобный тролль похитил ребёнка и подложил вместо него глиняного болвана. Вот и я… Тролль сожрал мальчика, а вместо него подкинул безжизненную куклу. Чтобы никто не заметил подмены, куклу научили притворяться живой, но человеком она так и не стала.

Таня взяла его за руку:

– Макс, мы не в сказке

– Жизнь бывает страшнее сказки – пожал он плечами. – Я живу чужую жизнь, дышу чужим воздухом, занимаю чужое место. Больше не хочу.

Таня почувствовала раздражение. От всей сцены тухло тянуло провинциальным театром. Он так не может. А она может? Её чувства совсем неважны? С губ сорвалось едкое:

– По бумажке текст заучивал?

Сказала и сразу пожалела об этом. Макс, грустно глядя ей в глаза, ответил:

– Нет. Слишком часто об этом думал

Татьяна поняла, что этот бой проигран. Никакие слова ничего не изменят. Она достала из-за книг пачку сигарет и вышла на балкон. Макс вышел за ней, обнял сзади, прижался щекой к её щеке. Таня курила, Максим втягивал ноздрями дым, смешанный с её дыханием.

– Зачем ты куришь? – с лёгкой укоризной спросил он.

– Как бы немного нервничаю – ответила Таня – Ты останешься?

– Нет – вздохнул Макс – Уйду, так будет легче нам обоим

Таня затушила сигарету. Надежда почти истаяла, но отпустить его сейчас она не могла. Таня повернулась к нему, твёрдо посмотрела своими льдистыми глазами.

– Мы прожили вместе 12 лет. Я имею право на прощальный ужин.

Расставание, маленькая смерть, в преддверии смерти окончательной, распалило подуснувшую за 12 лет страсть. Всю ночь Макс и Таня крошили друг другу тазовые кости. Не зная усталости, снова и снова влезали друг другу под кожу, скручивались в тугие жгуты. Оставляли метки на коже синяками и укусами, как коты метят свою территорию. Утром Таня проснулась в тишине, под тиканье настенных часов. Ей не надо было вставать, она и так знала, что Макса больше нет. Нет его вещей, и ноутбука, и зарядки от телефона. Лёжа на спине, глядя в потолок сухими глазами она отчётливо сказала:

– Сдохни, Борзов!

И через несколько минут тихо добавила:

– Сдохни в муках, тварь!

На тумбочке у кровати лежали ключи от машины и квартиры, банковские карты и симка: его прощальная записка.

12 3 4 5 Kolejny

«Сдохни, Борзов!». Федеральная программа «Свободный выбор»

1

2

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również

Inne książki tego autora