Мыло

Tekst
Przeczytaj fragment
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

Из материалов Нюрнбергского процесса:

«…По рецепту 5 кг человеческого жира с 10 литрами воды и 500-1000 г каустической соды варили 2—3 часа. После остывания мыло всплывало на поверхность. К смеси добавляли соль, соду, свежую воду, и снова варили. …Производственная варка занимала от 3 до 7 дней …в результате которых получилось более 25 килограммов мыла. Для этого было использовано 70—80 килограммов человеческого жира примерно с 40 трупов».

Глава 1

Откинувшись на переднем сидении, лениво опахивая вспотевшее лицо глянцевым журналом мод, Вероника молча наблюдала за дорогой. В салоне было душно, запах обшивки перемежался с запахом пота, кондиционер сдох, вентилятор, прикреплённый к лобовому стеклу, не избавлял от жары. Шелестя колёсами "Ford Focus" нёс их по раскалённому асфальту. Поникшие от зноя деревья, сменялись заросшими сорняком, полями, изредка проплывали покинутые деревни, с порушенными домами, ржавеющими в стороне комбайнами, тракторами, и другой, неведомой техникой. Иногда, из дрожащего марева, разогретого асфальтом воздуха, возникали встречные машины, которые с шумом проносились мимо.

Где-то горел лес, дым от пожара, желтовато – сизой пеленой обволакивал всё вокруг. Стоило приспустить стёкла, как в салон врывался запах гари. От него ело глаза, першило в горле, хотелось кашлять.

– Господи, какое пекло… – Вероника потянулась к бардачку, вытащила оттуда пластиковую бутылку с минералкой.

– Будешь? – откручивая пробку, спросила она, сидевшего за рулём мужа.

Игорь молча протянул руку, не отводя глаз от дороги, отхлебнул пару раз.

– Тёплая… – пожаловался он. – И противная.

Вероника забрала бутылку, отпила сама. Газ из воды выдохся, во рту остался солоноватый привкус. Гадость.

– Далеко ещё? – не оборачиваясь, спросил Игорь.

Она осмотрелась, вспоминая и прикидывая в уме

– Километров 20 до отворота… Ну и там ещё столько же.

– Скорее бы…

Вероника мягко положила руку на запястье мужа

– Ну, потерпи немножко, скоро отмучаемся… Пару деньков, и обратно… Хорошо?

Игорь искоса глянул на неё. Поглаживая руку, Вероника наблюдала, как теплеет его взор, лицо трогает едва заметная улыбка.

– Да ладно…

– Вот и умничка!

Забросив бутылку обратно в бардачок, включила приёмник. Тот, радостно засверкав разноцветными огнями, ударил тяжёлым роком. Игорь недовольно поморщился, заметив это, Вероника крутанула настройки.

Кантри. Мужу нравилась такая музыка.

– Расслабься – подумала она – Муж… объелся груш.

Вероника знала, как претила супругу, эта поездка. Они в одно время взяли отпуска, собираясь, наконец-то отдохнуть в Испании, но пришло письмо от тётиной соседки – бабы Любы. Тётя, которая приютила к себе Веронику, после нелепой гибели у той родителей, умерла в прошлом году, оставив в наследство Веронике хоть старый, но крепкий дом. Баба Люба присматривала за ним, а в последнем письме сообщила, что сильно хворает, что сил уже нет никаких. Пусть Вероника приедет и решит, что делать, толи продать дом, толи как. Ещё она написала, что могилки родителей вовсе заросли травой, кресты покосились. Тётину оградку не мешало бы покрасить… Читая это, Веронику грызла совесть. Она не была на родине уже 8 лет, она не смогла приехать на тётины похороны, лишь выслала деньги. Да и с домом следовало, что-то делать.

Вероника показала письмо мужу.

– А как же Испания? – спросил тот.

– Поедем, – но позже.

Игорь посмотрел на жену, уловил в её глазах то, чего он, не признаваясь себе самому, побаивался.

– За неделю управимся? – только спросил он.

– Конечно, мой хороший, – глаза жены опять излучали тепло. Игорь вздохнул. Ласковая и нежная, заботливая и уютная – его жена, решив для себя что то, была непоколебима до неистовости.

Километров за пять до отворота, их тормознуло ГИББД. Впереди, натужно урча моторами, на просёлочную дорогу, сворачивала колонна армейских грузовиков, с закрытыми тентом, кузовами. В небе прострекотала пара вертолётов, быстро исчезнув за лесистыми холмами. Игорь остановился на обочине, выжидая, покуда последняя машина не съедет с федералки, и не исчезнет в лесу. Наконец им дали отмашку проезжать дальше.

– Учения, что ли? Лучше бы пожары тушили. А это что? – Игорь кивнул на торчавшие с обеих сторон дороги мачты, с блестящими параболами наверху.

– Может для сотовой связи? – предположила Вероника.

– Не похоже… Впрочем, чёрт с ними! Отворот не прозевай!

Шоссейка нырнула вниз. С обеих сторон, на холмах, лохматился еловыми ветками лес. Вероника чуть приоткрыла боковое стекло. Запаха дыма не было, тогда она, опустив стекло, и опёршись локтем на дверцу, подставила разгорячённое лицо встречному потоку. Впереди, справа, показалась табличка с названием их городка. Они свернули, на разбитую всю в выбоинах и колдобинах дорогу.

Спустя полчаса миновав мост через небольшую речку с дачными домиками на берегу, они сразу очутились на улице городка. Урча, форд тащил их вверх. По обеим сторонам, в ряд, стояли потемневшие от старости деревянные дома с глухими заборами, большими воротами. Улица была пустынна, пока они въезжали в гору, лишь однажды навстречу попалась сгорбленная старушка в повязанном на голову платке, в коричневой кофте, и длинной чёрной юбке. Она ковыляла, опираясь на палку, и обернулась им в след, заслонив глаза от солнца. Въехав в гору, они очутились на утопающей в зелени площади, с памятником, павшим воинам в центре.

– Вот моя деревня… голос Вероники немного дрожал, здесь в этом городке прошло её детство.

Глава 2

– А вот мой дом родной! – докончила начатую фразу Вероника, когда они, проехав весь город, оказались на улице, что тянулась вдоль высокого обрывистого берега реки. Они остановились возле дома, который пристроился на бугре с самого края утопающей в зелени улицы. Двухэтажный, бревенчатый верх, с резными наличниками, полуподвальный низ, сложенный из красного кирпича. По переднему торцу – высокий забор, большие резные ворота, окна нижнего этажа наглухо закрыты ставнями.

– Ничего себе! – удивился Игорь. – Пожалуй, не зря приехали!

– А то! – с некоторой гордостью произнесла Вероника. – Смотри! Кажется, баба Люба!

Действительно, калитка, напротив, со скрипом отворилась, и оттуда выбежала небольшая кругленькая старушка. Вероника вылезла из машины. Баба Люба, смешно перебирая короткими ногами, приблизилась к Веронике, обняла её, и, уткнувшись щекой Веронике в грудь, заплакала. Расчувствовавшись, Вероника то же хлюпнула носом. Подошедший Игорь с изумлением посмотрел на неё – его жена, эта железная леди, пустила слезу. Так они стояли некоторое, время, обнявшись. Потом баба Люба подняла голову, разглядывая Веронику.

– Ну, ты совсем барыней стала! Красавица! – весело и неожиданно звонко произнесла она.

– Да ну тебя баба Люба! – как-то по-детски засмущалась Вероника, смахивая ладонью слёзы.

– А это супруг твой? – баба Люба с любопытством смотрела на Игоря.

– Да, это мой муж.

– Ладный мужик, статный, в очках, наверно умный шибко.

– Да уж не дурак, – согласилась Вероника и попросила – Игорь, доставай гостинцы!

К полуночи, они, наконец, угомонились, Игорь, притомившись с дороги, тихо сопел рядом, Веронике же не спалось. Тускло горел ночник у изголовья, желтоватым светом освещая нехитрую обстановку в доме, густые бархатные тени таились по углам. После шумного, бестолкового, гудящего моторами машин большого города, было непривычно тихо. Звенящая пустота наполняла всё вокруг, неподвижно висела в пространстве. За посеребрёнными луной, окнами звенел сверчок, звук его, лишь усиливал тишину, делая её почти осязаемой.

Почти ничего не изменилось в доме, с тех пор как она покинула его. Тот же круглый стол в центре залы, с изогнутыми витыми ножками, старинный комод в углу, люстра в цветном абажуре… даже скатерть, белая, с кремовыми полосками по краям, сохранилась ещё с тех давних времён. Старые фотографии на стенах в деревянных рамках. Тётя Клара, с дядей Кириллом, там они молодые, серьёзные. Дядя сидит на стуле, в валенках, в тёмной рубахе с глухим воротом, тётя Клара стоит рядом, опёршись рукой на дядино плечо, платье в горошек, русые волосы собраны в косы и уложены венцом на голове. Запахи изменились, стали чужими, не те, что ей запомнились в детстве. Баба Люба перед их приездом прибралась, сколь смогла, протёрла пыль, вымыла деревянные, покрашенные коричневой краской полы, но дух запустения остался. Покойная тётя Клара любила луговые цветы, – на столе в кувшине летом всегда стоял букет, распространяя запах леса. Зимой пахло горячими пирожками с капустой, пряжениками с картошкой, когда с работы приходил дядя, приносил с собой запах соляры и машинного масла. … Веронике было 14, дядя неожиданно умер во сне, остановилось сердце. Тётя почернела от горя, долго не могла прийти в себя. Вероника, оттаявшая немного душой после гибели родителей, замкнулась опять, слишком много смертей выпало за её недолгую жизнь. Родители её сгорели вместе с домом, как и почему это произошло, никто толком не знал. Поговаривали, что они отравились угарным газом, рано скутали печку, зима выдалась студёная. Вероника в тот день была в гостях с ночёвкой у тёти Клары. В 11 лет она осталась сиротой. Она не видела мёртвых родителей, обоих хоронили в закрытых гробах, да и хоронить то говорят было нечего, одни головёшки.

Когда не стало дяди Кирилла, для них, с тётей, начались плохие времена. У тёти болели ноги, работать она не могла, жили на одну её пенсию. Пришлось потихоньку продавать вещи, дядин мотоцикл, бензопилу, баян….

Вероника видела, как тяжело тёте. После 9 классов, поехала в районный центр, училище пришлось выбрать с бесплатной кормёжкой. Хоть тётя и старалась изо всех сил, чтобы Вероника была обута и одета, но что может сделать больная женщина на свою мизерную пенсию? Именно тогда Вероника решила, что добьётся успеха, добьётся, во что бы то ни стало. В 17 лет она была вполне оформившейся девушкой. Высокая, статная, на неё заглядывались взрослые мужики. В районном центре, захудалом провинциальном городишке, где почти каждый знает каждого, далеко не пробьёшься. Окончив училище, Вероника рванула в областной центр. Там её, конечно, никто не ждал. Помыкавшись, кое-как пристроилась уборщицей в модный мебельный салон, вскоре её приметил директор, в итоге она оказалась его секретаршей. Но размах не тот, надо было искать папика, богатого, щедрого, – и он появился. Большой босс, босс её босса. Среднего роста, седой, лет 50, породистое лицо, цепкий, внимательный взгляд. Он оценил молодую секретаршу своего подчинённого. Вероника знала, как себя подать: – строгий деловой костюм, зеленовато-голубые глаза, умение поддержать беседу… Папик был щедр, через год у Вероники уже была собственная однокомнатная квартирка, улучшенной планировки, подержанная, но в хорошем состоянии иномарка, дело шло к тому, что она станет совладелицей одного из магазинов папика. Всё шло топ-топ, но потом разом рухнуло. Папик поставил условие, – не брюхатеть, хотя резинки не любил и никогда ими не пользовался. Вероника залетела, до конца скрывала свою беременность, ближе к сроку взяла отпуск и поехала рожать в другой город. Аборт она делать не собиралась, вредно для здоровья, папики приходят и уходят, а свою семью, создавать надо. Благополучно родив здоровую девочку, ни смотря на уговоры, оставила её в роддоме. Ребёнок никак не входил в её планы. Она возвращалась с роддома похудевшая и злая, но ещё более красивая. Уже подъезжая к городу, по радио, в местных новостях, услышала, что папика её взорвали вместе с машиной, накануне вечером. Вероника, не торгуясь, быстро продала квартиру, села в машину, то же на неё оформленную, и, от греха подальше, уехала в другую область, в другой город, начинать другую жизнь. Больше папиков у неё не будет, пора строить нормальную семью. Она подобрала себе Игоря…

 

Словно почувствовав, что Вероника думает о нём, муж зашевелился в кровати, что-то замычал, задёргал ногой.

– Тихо, тихо – успокаивая его, прошептала Вероника. – Спи.

Игорь почмокал губами, отвернулся и затих. В комнате было душно, Вероника засунула ноги в свои любимые мягкие тапочки, зевнув, встала, подошла к окну. Огромная луна в небе, голубоватый свет кругом, чёрные тени от домов и деревьев.

– "Спать пора" – подумала Вероника – "Завтра день хлопотный". Она вернулась в постель, поворочалась, устраиваясь поудобнее, обняла мужа и тихонечко задремала. Вероника уже спала, когда над городком заслоняя собою звёзды, появился большой, чёрный диск. Он неподвижно висел некоторое время, потом из него выдвинулся зеленоватый луч. Луч неторопливо прочертил окружность вокруг всего городка, после погас. Диск, повисев ещё немного, исчез. Городок спал, и никто не видел этого ночного явления. Лишь двое подростков, сидящие на берегу обрыва возле реки заметили странный объект в небе.

– Даш, смотри, тарелка! – указывая рукой, тронул за плечо подружку, парень лет семнадцати. – Видишь?

– Вижу, орать то чего? Ну, тарелка, ну летающая… Даша не разделяла восторгов своего друга, словно для неё тарелка в небе очень обыденная вещь, вовсе недостойная её внимания.

–Вот, ты даёшь! Не страшно?

– Нисколечко. А вообще-то… пошли домой, холодно, что-то!

Глава 3

Вероника, вся, закоченев, стояла на краю вырытой могилы. Хоронили её тётю, гроб уже был опущен, осталось лишь забросать его землёй, но все чего-то ждали. В недоумении она огляделась вокруг. Свинцовый ноябрьский день шёл к завершению. Спускались сумерки. Большие чёрные птицы беззвучно метались между скрюченными ветками тёмных деревьев, из обвисших туч моросил мелкий, противный дождь. Рядом, окружив могилу, столпились незнакомые ей люди в тёмных одеждах. Лица их были серы и равнодушны, все молча смотрели вниз, в могилу. Вероника перевела туда взгляд и оцепенела.

Красная крышка гроба была откинута в сторону, в гробу тяжело ворочалась её тётя. Вот она повернулась набок, неуклюже выкатилась из гроба в грязь. Раскорячившись, вся в глине, попыталась подняться, платок слез набок, редкие седые волосы были всколочены. Тут в неё полетели комья земли. Люди, доселе безмолвно стоявшие, дружно принялись забрасывать шевелящееся тело. Земля потоками падала на тётину спину, засыпала ей голову. Вот уж видна лишь одна нога, в коричневом длинном чулке, потом скрылась и она, земля в том месте шевелилась и шевелилась, а люди всё бросали комья… Вдруг они все как по команде остановились, взоры их были устремлены на Веронику. Перешёптываясь, показывали на неё руками, Вероника попятилась, но её схватили сзади и с силой потащили назад к могиле. Упираясь, скользя ногами по сырой глине, Вероника пыталась освободиться, но бесполезно. Она почувствовала, как летит вниз…

– Нет! – отчаянно закричала она, пытаясь уцепиться руками за край.

Холодный лунный свет заполнял комнату. Вероника лежала на постели одна, мужа рядом, почему-то не было. Тело сковывала непонятная слабость, невозможно было пошевелиться. Голова гудела, дышать было тяжело, Вероника хотела было подняться, сесть, но сил никаких не было. Мысли с трудом шевелились в мозгах. – Почему она одна? Куда подевался муж? Отчего такая немощь в теле? Отчего ей так тоскливо и страшно?

Она беспомощно лежала, молча взирая на окно. Тонкая полупрозрачная гардина светилась бледным голубоватым светом, какая-то нереальная, потусторонняя тишина заполнила пространство. Веронику всё больше и больше охватывал страх. Он разрастался всё сильнее, Вероника, всей сущностью, нутром, чувствовала приближение чего-то ужасного. Угроза исходила от окна, и Вероника, неотрывно глядя туда, ждала. Гардина неслышно всколыхнулась, за ней обозначилась чёрная тень. Беззвучно распахнулись створки, две маленькие детские ручки вцепились в подоконник. В проёме показалась голова, большая, на короткой шее, голова ребёнка. Тужась, ребёнок подтянулся, с усилием затащил туловище, замер передыхая. Вот он согнул пухлые ножки, опираясь на руки, выпрямился. Не в силах пошевелиться, Вероника с ужасом наблюдала, как, растопырив ноги, покачиваясь, ребёнок невпопад шевелит руками, голова его вертится из стороны в сторону, беззвучно открывается и закрывается рот. В сиянии луны отчётливо различались распушившиеся на голове волосы, криво заплетённый бантик, на теле одна лишь коротенькая маечка…

– Девочка… Моя девочка! – Вероника вдруг ясно осознала, что этот ребёнок и есть, та самая девочка, оставленная ею в роддоме. Она уже хотела крикнуть, позвать дитя к себе, но что- то останавливало её. Ребёнок меж тем неуклюже сполз с подоконника, замер, засунув в рот кулачок. Вероника пошевелилась на кровати, ребёнок, шлёпая босыми ножками по полу, устремился к ней. Вероника закрыла глаза, шлёпанье босых ног стихло. Тогда Вероника тихонько приоткрыла веки. Девочка стояла рядом, обернувшись к ней спиной, покачиваясь на нетвёрдых ножках.

– Эй! – негромко позвала её Вероника.

Девочка, всё так же стояла спиной, но голова её странным образом начала разворачиваться вокруг своей оси, покуда лицо не оказалось напротив её лопаток. В голубом сиянии луны, Вероника увидела вместо личика маленькой девочки, мёртвую безжизненную маску, с растянутыми в бессмысленной улыбке кровавыми губами. В ужасе, Вероника подалась назад. Кукольные глаза широко распахнулись, лицо страшно исказилось, и последнее, что запомнила Вероника, проваливаясь в пустоту, звериный оскал разинутого рта, жуткий огненный взгляд, вперившийся в неё.

Глава 4

– Эй! Эй, очнись! Что с тобой? – Игорь тормошил её за плечи, шлёпал ладошками по щекам. – Ты что?

Вероника открыла глаза. Сознание рывками возвращалось, в голове мелькали обрывки кошмара, тело сковывал пережитый ужас, но постепенно пелена спадала с взора, и Вероника поняла, что проснулась.

– Я живая? – хрипло спросила она.

– Живая. – Игорь, сидящий в изголовье, внимательно посмотрел на неё. – Кошмарики снились?

– Хуже. Гораздо хуже. Кричала?

– Как бешеный бизон. Вопила так, что, наверное, весь здешний аул разбудила. Что снилось то?

– Да так… разное. – Вероника громко выдохнула, села на кровати. – Дай попить, во рту как в пустыне.

– Это мы мигом! – Игорь поднялся, подошёл к старому дребезжащему холодильнику, вернулся оттуда с минералкой.

– А у нас новости! Сотовые не работают, ни твой, не мой! Связи нет.

– Ещё что? – спросила Вероника, отрываясь от бутылки.

– Телевизор то же сдох.

– Весело.

– Прикольно. Что делать будем?

– Дом продавать.

– Слушай, – Игорь опять подсел к ней на кровать, приобнял за плечи. – Может, оставим его себе? Я тут пока ты дрыхла, полазил по нему, – хороший домина, в пристройке даже электростанцию обнаружил. Подшаманить, работать будет, класс! К тому же с бабой. Любой виделся, пробил что, почём, и как. Она говорит, из городка все бегут, работы нет, и продать сейчас дом можно только задёшево. Что думаешь?

– Я не против. После пережитого во сне кошмара, ей захотелось поскорее уехать отсюда. – Кто за домом присматривать будет?

– Хм! Баба Люба, кто ещё же! Я уже с ней договорился… Да ладно, извини, что без твоего ведома!

– Ах ты! – Вероника попыталась ущипнуть Игоря, тот увернулся, смеясь, продолжил: – Я ещё вчера смекнул, что бабка – ещё та птица! Болеет она… Ей знаки уважения, подарки, деньжата нужны. Чтобы её поуговаривали, а она поломалась, цену для себя набила, одолжение сделала… Короче – она согласна!

– Ну и умница! – Вероника встала, потянулась. Ночной кошмар опустил её от себя. – Значит так! Завтракаем, берём бабу Любу, едем на кладбище. После посмотрим, что и как. Короче завтра с утречка домой! Ну?

– Возражений нет. Я вечерком ещё в станции покопаюсь, может, налажу электричество.

До кладбища добрались лишь ближе к обеду, когда солнце нещадно жгло, дождя сегодня опять не ожидалось. Сперва, подобрали бабу Любу, та поохала, похваталась за спину, но проворно собралась. После в магазин, конфет, пол-литра, – короче всё, что берут на кладбище, в таких случаях. Заправились бензином, заехали, купили венки, они, почему-то продавались, как и гробы, в мебельном магазине. Кладбище находилось за церковью, старое, заросшее деревьями. – "Совсем не такое, как мне приснилось", – подумала Вероника. Сначала зашли к могилам её родителей. Оградка и впрямь нуждалась в ремонте, штакетник, покрашенный голубой краской, выцвел, подгнил снизу. На железных, покрытых серебрянкой, крестах, поблёклые фотографии отца и матери. Рассматривая их, слыша, как причитает баба Люба, Вероника прислушивалась к себе, и ничего не находила там, – пустота. С фотографий смотрели чужие люди, почти забытые ею. Детская обида, что они бросили её, оставили одну в этом мире, стёрлась, как стёрлись их образы в её памяти. Вероника не любила ходить на похороны, а тем более на кладбище. После, у неё болела голова, на весь день портилось настроение. И сейчас ей как можно быстрее хотелось завершить всё это, совершенно для неё не нужное, но необходимое, в глазах той же бабы Любы.

– Баб Люб! Пойдём! – попросила она – морщась от начинавшей болеть головы. – Нам ещё тётю навестить надо.

Причитавшая баба Люба прервалась на полуслове, повернула голову и деловито спросила: – Поминать не будем?

– После. Дома помянем.

– Ну и ладно, ну и хорошо, вот только венки новые поправлю…

Тётина, и дядина могилки, находились неподалёку. Такая же голубенькая ограда, такие же железные витые кресты. Разве более ухожено, трава выполота, на столике пустая стопка, несколько карамелек.

– Ну, здравствуй подруга разлюбезная! – поклонилась кресту баба Люба. – Как поживаешь? Вот племянница твоя любимая, пришла тебя навестить. Смотри, какой венок богатый для тебя купила. И тебе Кирилл Фёдорович, низкий поклон, и тебя не забыли… Гляньте, какая красавица то ваша племянница, и муж то у неё знатный, вот бы вам посмотреть на них хоть одним глазком, порадоваться бы! Ох, горюшко то – и баба Люба опять заголосила.

Вероника опустилась на лавочку возле могил. Стреляло в висках, раздражали бабкины причитания, хоть она и понимала, – так положено, баба Люба отдаёт дань традиции.

–" А могилка то совсем не такая, как приснилась. И деревья не чёрные, птиц страшных нет…"

Когда Вероника ехала на кладбище, опасалась увидеть нечто похожее на то, что было во сне, и теперь испытывала облегчение. Она огляделась, – нет, совсем не так, гораздо лучше, если можно говорить о месте, где захоронены мёртвые. Когда уже уходили, её внимание привлёк один небольшой холмик. На скошенном памятнике выцветшая фотография маленькой девочки, лет трёх. Озорное, улыбающееся личико, большой бантик на голове. Её видно никто давно не навещал, облезший венок валялся в стороне, могилка заросла травой. Сама, не зная почему, Вероника остановилась.

 

– Идите, идите! Я сейчас догоню! – крикнула она недовольно оглянувшемуся мужу. Вероника вытащила из пакета оставшиеся конфеты, положила их на могилку. Подняла венок, повертела, разглядывая, пристроила рядом с памятником. Потом она наклонилась и принялась выдёргивать траву, разросшуюся кругом. Внезапно Веронике показалось, что кто-то легонько трогает её за лодыжку. Она выпрямилась, посмотрела – никого, только удаляющиеся спины бабушки Любы и Игоря, мелькали меж крестов. Вероника недоумённо пожала плечами, хотела было завершить начатое, как вдруг опять ощутила мягкое прикосновение к её ноге. Вероника в страхе дёрнулась, отскочила в сторону. Звонкий, весёлый смех ребёнка, зазвучал у неё в ушах. Не помня себя, Вероника что есть мочи, устремилась прочь. Уже приближаясь к мужу и бабушке, она оглянулась и увидела, что на могилке, откуда она так отчаянно убегала, стоит маленькая девочка с бантиком на голове, и машет ей рукой.

– Я схожу с ума! Господи, я точно схожу с ума! – тоскливо подумала Вероника.

– Ты что бежишь как заполошная, или привиделось чего? – услышала она голос бабы Любы. Бабушка внимательно смотрела на Веронику. – И бледная вся! Точно, что-то померещилось!

Вероника ещё раз обернулась, ища глазами девочку, но никого не было.

– Показалось, бабушка, показалось… Пошли отсюда, голова раскалывается.

– Это ничего, на погосте всякое померещиться может, на то оно и кладбище.

В машине Вероника была задумчива, молча смотрела в окно, проезжая мимо церкви, спросила задремавшую на заднем сидении бабу Любу:

– Видимо церковь, не отреставрировали?

– А? Что? – вскинулась спросонья бабушка. – Церковь то? Нет, голубушка, куда там! Денег хватило лишь ограду построить, а потом и деньги, и строители, куда-то испарились. Кризис, по телевизору бают, тяжёлые времена. А у нас они всегда тяжёлые. Сколь копчу белый свет, что ни год, – то кризис, что ни день, – то стихийное бедствие… А ограда добрая, да, хорошая ограда.

Действительно, вокруг церкви был воздвигнут монументальный забор, – кирпичный полуметровый фундамент, с железными решётками между столбов, массивные решётчатые ворота. Сама же церковь так и стояла, с выбитыми окнами, облезшей штукатуркой.

– Ты, никак, свечки за упокой поставить хочешь? – спросила баба Люба. – Так ты скажи, есть у нас дом молельный, я поставлю. И за здравие, и за упокой.

– Спасибо! Что бы мы без вас делали?

– То же самое. Жили, да не тужили.

Сотовая связь так и не наладилась, старый телевизор лишь шипел. Игорь поехал в центр, разузнать, что творится со связью, заодно накупить продуктов на обратную дорогу. Баба Люба пошла к себе, Вероника, переодевшись в шорты и блузку, направилась на улицу, облюбовав себе лавочку в тени большого тополя, что рос возле дома. От выпитых по приезде таблеток, головная боль поутихла, но на душе было муторно. Ночной кошмар, непонятный случай на кладбище, не выходили из головы. Что с ней творится? – задавала она себе вопрос. Страшный ребёнок во сне, смеющаяся девочка на кладбище, – может она и впрямь сходит с ума? Почему с ней всё это происходит? Вероника, вытянула ноги, опёршись спиной о забор, прикрыла глаза. В ушах опять зазвенел детский смех, перед глазами девочка, стоящая на своей могиле.

– Да что же это такое, на самом деле! – простонала она, тряхнув головой. – Уезжать, немедленно уезжать отсюда! Сегодня же!

– Добрый день! Извините, что побеспокоил, – услышала она мужской голос, сбоку от себя. Рядом стоял небольшой упитанный мужчина в шортах и тапочках на босу ногу. Вероника, погружённая в свои мысли, не заметила, как тот подошёл.

– Я сосед ваш, так сказать. Вот познакомиться хотел, по-соседски, так сказать, визит вежливости так ск… тьфу ты чёрт, привязалось! – мужчина достал из кармана большой носовой платок и вытер им лицо, обширную лысину. Вероника, недоумённо смотревшая на него, вдруг развеселилась.

– Очень приятно, так сказать! – она с улыбкой протянула мужчине руку. – Вероника!

– Мне то же приятно, Иннокентий Львович … так сказать! – он взглянул на смеющуюся Веронику и рассмеялся то же.

Оказалось, что дом их по соседству, через забор, что приобрели его недавно, в качестве дачи, живут здесь уже неделю, а сами они из того же города, откуда Вероника. Кроме его с женой, – ещё двое детей, девочке четыре, мальчику семь.

– Вы надолго сюда? – поинтересовался Иннокентий Львович.

– Нет, сегодня или завтра уезжаем.

– Что так?

– Приехали, хотели дом продать, после передумали, а теперь … не знаю.

– Жаль, очень жаль! Если не уедете, приходите в гости, милости прошу!

– Большое спасибо! Непременно зайдём.

Сосед ушёл. – "Хороший дядька», – провожая его взглядом, подумала Вероника. – Детей своих наверняка любит, и они его то же. А я своего ребёнка бросила… Эта мысль, что она бросила в роддоме свою девочку, как не старалась Вероника весь день отогнать от себя, загнать её в самый уголок своего сознания, отчётливо и бесповоротно вырвалась наружу. Она, – мать, оставила своего дитя в роддоме совершенно чужим людям! И что-то случилось с ним, страшное, непоправимое, – Вероника ясно осознала, почему ей приснился ужасный сон, и то, что она увидела на кладбище.

– Господи, как мне плохо!