Рентген

Вступление

2020 год… Осень… Мерзкая погода, потому что вот уже который день проливной дождь. Я иду по пешеходной дорожке вдоль парка Горького, в короткой куртке с наброшенным на голову капюшоном и в тёмных солнцезащитных очках. Частенько люди оборачиваются и смотрят на меня, как на сумасшедшего. Я слышу обрывки фраз: «Шляпу ещё надень, а то солнце голову напечёт!» или: «Придурок, где ты солнце увидел?»

Может быть, поэтому мне захотелось рассказать историю моей жизни. Необычной жизни!

Меня зовут Павел. Когда я родился, шёл второй этап перестройки в стране. Именно в это время в общественной жизни провозглашается политика гласности, смягчается цензура в СМИ, снимаются запреты на обсуждение тем, которые раньше замалчивались (в первую очередь сталинские репрессии, а также секс вообще и проституция в частности, наркомания, бытовое насилие, подростковая жестокость и т. д.).

В экономике узаконивается  частное предпринимательство  (хотя слова «предпринимательство» и «частная собственность» произносить вслух пока не осмеливались), кооперативы вводятся как элемент рынка в существующую социалистическую модель, начинают активно создаваться совместные предприятия с зарубежными компаниями. В международной политике основной доктриной становится курс «Новое мышление» – отказ от классового подхода в дипломатии и улучшение отношений с Западом.

Это для полноты картины….

Детство

Ну, а если обо мне, то начнём с того, что я родился в обычной семье медицинских работников. Когда я появился на свет, моя мама была студенткой медицинского университета, подрабатывала фельдшером на скорой помощи, а папа был терапевтом в местной поликлинике.

У голодных и до жути занятых медработников не хватало времени ни на личную жизнь, ни на своего родного сына. Безденежье и усталость выливались в семейные скандалы: крики, ругань, истерику. Когда перебранки перерастали во что-то большее, то меня сплавляли к бабушке.

Бабушка, мамина мать, проживала в тридцати километрах от Москвы, в деревне Акиньшино. Я очень любил находиться у неё в гостях, несмотря на то, что там практически не было цивилизации. Отсутствие телевизора мне заменяло чудесное времяпрепровождение с соседскими мальчишками. С утра до ночи мы гоняли местную живность, делали мечи и автоматы своими руками, играли в игры, правила которых тут же, придумывали на ходу. А бабушкины пирожки, хлеб из печи, жареную картошечку, парное молоко я не забуду никогда…

Шел шестой год от моего рождения, когда наступил очередной кризис в моей семье, меня решили сослать к бабушке с дедом. Да, не сказал о своём дедушке. Он был ветераном войны, и на тот момент, когда я стал осознавать себя, дед был практически неподвижен и все время находился в кровати. Сознание частенько покидало его, он через раз меня вспоминал, но даже и такого я его любил. Когда я был совсем маленький, то мы часто ходили с ним к заброшенному колодцу, который находился не так далеко от нашего дома. Там было просторно! А с пригорка, где рос старый дуб, открывался прекрасный вид на поля и близлежащие поселки. Мы с ребятами играли у этого колодца дни напролёт.

Летние каникулы таяли, как снег в июльскую жару. Это было самое беззаботное и весёлое время в моей жизни. Мы постоянно были чем-то заняты, мастерили рогатки, пугачи, луки и стрелы из того, что попадалось под руки. Однажды кому-то из ребят пришла в голову идея сделать огромного воздушного змея. Мы нашли в сарае старый брезент, которым раньше укрывали стога с сеном, из черенков от лопат и старой доски соорудили каркас, а вместо лески на катушку намотали старую медную проволоку. Змей получился большим и тяжелым, его можно было поднять только вдвоём. Когда мы закончили конструировать и забили последний ржавый гвоздь в наш летательный аппарат, то незамедлительно решили его испытать. Закинув змея на свои горбушки, гурьбой помчались на холм к старому колодцу. Мы так хотели увидеть, как эта громадина взмахнет в небо, что бежали со всех ног. Временами порывы ветра подхватывали змея, и наши ноги отрывало от земли. Добравшись до места, мы пытались его запустить, но всё было тщетно, так как змей наш был слишком большим и тяжёлым, а ветер дул недостаточно сильно. Нашу затею пришлось отложить. Никогда в жизни я не мечтал о порывистом ветре, как в те дни….

Прошло несколько дней, и все ребята, включая меня, забыли о змее.

В один из дождливых дней я сидел дома и от безделья рассматривал дедовские военные ордена. Вдруг с диким криком врывается в наш дом сосед Алёшка и со всей дури орёт, что пора запускать змея! Выглянув в окно, я понял, что он прав. Ветер был такой сильный, что пригибал маленькие деревца до земли. Я быстро впрыгнул в резиновые сапоги, накинул ветровку на плечи и рванул в сарай. Мы с трудом взвалили на себя змея и, насколько это было возможно, быстро побежали к колодцу. Дождь больно хлестал по лицу, но желание увидеть в небе нашего монстра было сильнее…

День, изменивший мою жизнь

Тогда я ещё не знал, что этот день изменит всю мою жизнь и жизнь тех людей, которые меня окружали и будут окружать.

Мы не успели добежать до колодца, ветер подхватил нашего змея и потянул его вверх. Небо начало сгущать серые краски, и вокруг резко потемнело. Наш змей стремительно поднимался все выше и выше, а мы с Алексеем не могли его удержать. Старая проволока, которая выполняла функцию лески, обжигала руки, и Леха крикнул мне, чтобы я взял край провода и обмотал его вокруг талии. Я не мог и подумать, что сила ветра и наш самодельный змей поднимут меня в воздух. Сосредоточив своё внимание на обвязывании себя проволокой, я почувствовал сильный рывок и увидел, как стремительно отдаляюсь от земли. Последнее, что я увидел, было испуганное лицо Лёхи. Я почувствовал, как мои сапоги, один за другим, слетели с ног, а потом ощутил сильный удар о землю. Меня потащило в сторону колодца, я старался руками удержаться за траву, но меня постоянно то подбрасывало вверх, то снова бросало вниз. Я тщетно пытался ухватиться хоть за что-либо, чувствовал, как земля забивается под ногти, и видел, как куски травы, вырванные из почвы, разлетаются в разные стороны. Потом резкий, ослепительный свет! Нестерпимая боль, как будто тысячи нервных окончаний послали болевые сигналы в мой мозг! Боль была вызвана ударом молнии, которая попала в змея и по проводке передалась мне. Порывы ветра ослабевали, и змей, теряя высоту, тащил меня по земле. Торчащая возле колодца старая арматура, за которую мои руки в судорогах ухватились и сжали ее, как тиски, удержала меня, а после я потерял сознание.

Алёшка, который подбежал ко мне, минут пять стоял в оцепенении. Придя в себя, он бросился за помощью. Когда меня принесли домой, бабушка так истошно завопила, что сбежались соседи. Кто-то сразу рванул за местным доктором, кто-то побежал на почту – звонить моим родителям.

Когда раздался в квартире телефонный звонок, мама была дома, а папа на работе. И хоть мама толком и не поняла, что со мной произошло, она бросилась со всех ног в больницу, где отец вёл приём. Больных, как всегда, было много, но маму это не остановило. Она, как разъярённая фурия, ворвалась в кабинет, схватила мужа за руку. И через несколько минут они уже мчались на машине к нам в деревню.

Что было дальше, я могу только предположить. Думаю, что они спорили, мама торопила папу ехать быстрей, и в итоге… Как мне сообщили позже, попали в автомобильную катастрофу… Я же пришёл в сознание на следующий день. Пальцы рук, ладони и глаза были перебинтованы. Когда окликнул бабушку, она сразу же подскочила ко мне, как будто стояла рядом и ждала, что её позовут. Она, не переставая, плакала, но так тихо, что всхлипывания были еле слышны. А я через повязку видел ее заплаканное лицо и тоже не мог сдержать слёз. Тогда ещё я не понимал, почему она так убита горем.

Пришёл врач. Он долго осматривал мои конечности и много раз повторял, что я родился в рубашке. О какой рубашке шла речь, мне было непонятно, и в тот момент, если честно, даже и неинтересно. А вот то, что в меня ударила молния, и через моё тело прошло, как сказал доктор, около десяти тысяч вольт, я стал осознавать, когда он снял повязку с глаз и приподнял веко. Боль была похожа на выжигание моих глаз увеличительным стеклом в солнечную погоду. Я с криком закрыл глаза и уткнулся в подушку. Доктор не переставал повторять, что такой случай впервые в его практике, что он такого никогда ни видел и о таком даже не слышал.

Любопытство меня разрывало, и когда доктор ушел, я спросил у бабушки, почему так удивлен врач? Но она промолчала. Чуть позже к нам пришла соседка баба Нина. Сидя на кухне, бабушка судорожным голосом рассказывала ей, что сказал доктор. Я напряг слух, ведь речь шла обо мне. Оказывается, доктор сказал, что мои глаза почернели, как будто зрачок покрывает сто процентов моего глаза, а ещё, что я не смогу больше видеть.

Я соскочил с кровати и закричал:

– Бабушка, бабушка, он врёт, я всё вижу, я и сейчас тебя вижу!

Баба Нина посмотрела на меня с таким сожалением и тревогой, что мне стало страшно. А моя бабуля подскочила, схватила меня на руки, отнесла в кровать и долго стояла на коленях рядом со мной, приговаривая:

– Конечно, внучок, конечно… Всё будет хорошо… Ты обязательно поправишься…

Она говорила всё тише, а слезы её текли всё сильнее, и бабушка уже не скрывала их от меня. Я думаю, что она приняла мои слова за детскую фантазию. Но я не обманывал ее. Несмотря на то, что мои глаза были забинтованы, я видел через повязку…

Соседка не выдержала этой душераздирающей сцены, заплакала и ушла… Мне так было жаль мою заботливую бабуленьку, что я решил доказать ей свою правоту:

– Бабушка, родненькая, не плачь, я, правда, вижу и тебя, и деда, и всё в этой комнате…

– Да как же так, Павлуша? У тебя же забинтованы глазки, – с недоверием сказала бабушка.

И тут меня понесло… Я стал описывать её одежду, что и где лежит, так подробно, что бабушка совсем перестала плакать, пошла на кухню, взяла яблоко и спросила меня:

– Что у меня сейчас в руках?

Я ответил:

– Яблоко. Оно зелёное, и только с одного бока немножко красное.

Эмоции переполняли бабушку. Она крепко обняла меня, поцеловала, и с улыбкой на лице, вытирая слёзы, побежала к подружке-соседке, чтобы об этом рассказать Пока она отсутствовала, я разглядывал всё кругом, как будто доказывал сам себе, что на самом деле не ослеп. Чтобы усложнить эксперимент, я закрыл ладонями глаза – они видели через повязку и сквозь руки. Это меня насторожило… Рядом с моей кроватью стояла койка, на которой лежал мой дедушка. Он как-то странно начал дышать, чем и привлёк моё внимание. Я начал вглядываться, и от увиденного меня чуть не стошнило. Сквозь одеяло и одежду я видел не только тело моего деда. Да…Да… Сквозь кожу отчётливо виднелись все органы, мышцы и полностью скелет. Я не понимал, почему, а самое главное, как я это вижу? Мне казалось, что это просто какой-то сбой в моей голове и мне всё это кажется…

В эту ночь я долго не мог уснуть. Наутро кошмар продолжался, я видел то же самое, смотря на бабушку. Я видел всё, что происходит на улице: бегающих уличных собак и то, как бьются их сердца, а вместо телесных оболочек людей видел их скелеты. Решив, что схожу с ума, я начал биться в истерике, а бабушка, пытаясь успокоить, крепко обнимала меня и прижимала к груди. В этот момент я видел ее органы, грудную клетку и легкие и то, как сердце разгоняет кровь по венам. От этого я еще больше входил в возбуждённое состояние, начинал метаться по избе, звать маму и искать свои вещи, чтобы куда-нибудь убежать из дома.

Когда я немного успокоился, бабушка пригласила нашу соседку, бабу Нину, чтобы она присмотрела за мной, а сама побежала за доктором Петровым, который уже меня осматривал. Когда пришёл врач, я немного задремал. Сквозь сон я слышал его голос. Он осматривал меня и успокаивал бабушку, говоря о том, что моё состояние в норме, и это небольшой шок от произошедшего. Я стал просыпаться, и доктор, заметив это, крепко сжал мои руки и прижал меня к кровати. Я не мог сопротивляться и стал пристально смотреть на его лицо. Сначала я видел очертание его лица, потом двигающиеся мышцы, бегающие глазные яблоки в черепе. Потом я перестал фокусировать зрение на лице доктора – и всё прошло. В тот момент я понял, как могу управлять своим зрением. Не напрягая его, я видел привычные мне образы, но стоило мне немного его напрячь, как я просвечивал любую материю слой за слоем.

Петров предупредил меня, что ему нужно осмотреть глаза. С каждым витком снятого бинта, свет всё больше причинял мне боль. Я закричал:

– Свет, свет! Уберите свет!

Доктор попросил бабушку задернуть шторы и выключить лампу. Когда вокруг образовалась темнота, я смог приоткрыть глаза. Доктор предположил, что вспышка молнии ослепила меня, и теперь яркий свет режет сетчатку глаза. На что я ответил, что сейчас хорошо вижу.

– Странно. Здесь же полная темнота,– сказал он и начал показывать мне пальцы руки: один, три, пять.

Я безошибочно называл количество. Лицо врача вытянулось в недоумении, и тогда он спрятал руку за спину и выкинул три пальца. Мне понадобилось 3 секунды, чтобы просветить его насквозь и увидеть, сколько пальцев он показывает. Доктор ещё больше сморщил лицо и произнес:

– Ну, да…Ну, да… Нужно подумать.

Встав со стула, он в темноте нащупал свой саквояж с медицинскими инструментами, снова забинтовал мне глаза, попрощался и вышел.

На следующий день он опять пришёл к нам. Зайдя в комнату, сказал:

– Привет, Павел! Отгадай, что у меня в руках? – он держал руки за спиной.

Это была коробка с очками, и я воскликнул:

– Это очки!

– Да, ты прав, но это не просто очки, а очки специально для тебя.

Петров не до конца понимал, что со мной произошло, но он видел, на что я способен. Для него это было открытием. И не только для него. В голове доктора крутилось много мыслей о том, как долго продлится этот феномен, и что это будет открытие в области медицины… Он уже мечтал написать диссертацию. Единственное сомнение не давало ему покоя, что своими действиями он может превратить меня в подопытного кролика и лишить будущего. Конечно, я не мог знать того, что он думает, но потом он сам мне об этом сказал.

Рассматривая очки, я представлял, как классно буду смотреться в них. Они были похожи на очки авиатора, а линзы были темнее ночи. Петров сказал, что полночи провозился над созданием этих очков. Он разобрал пару сварочных масок, стёкла обточил дисковым камнем и вставил их в мотоциклетные очки. Надев очки, я почувствовал облегчение, так как свет меня больше не беспокоил. Доктор сказал, что у меня большое будущее и что я всегда могу рассчитывать на его помощь. Ещё он посоветовал бабушке держать всё в тайне, если она хочет уберечь внука от излишнего любопытства обывателей.

Доктор каждый день приходил к нам домой. Он говорил о медицине, показывал учебники и рассказывал, как устроен человек. Он постоянно повторял, что с моим даром мне нужно помогать людям, но ни в коем случае раньше времени не говорить о том, что я умею. От доктора я узнал, как устроено зрение человека, и научился правильно пользоваться им.

Школа

О смерти своих родителей я узнал только через месяц. Бабушка не хотела меня травмировать. Она максимально оттягивала этот момент. Но, как говорится, «всё тайное становится явным».

Прошло время, сердечная боль утихла, её приглушили повседневные бытовые проблемы. Через полгода я пошёл в местную школу. Учёба давалась мне с трудом, да и отношения с одноклассниками не складывались. Меня часто дразнили из-за очков, а с учителями женского пола и девочками тоже была проблема. У меня практически всегда была эрекция, так как я просвечивал их одежды. Вы думаете, что это классно? Скажу, что и да, и нет. Я не всегда мог выйти к доске, за что меня часто выгоняли из класса, да и, наверное, считали малолетним извращенцем. Вы понимаете, о чём я… Ну это только в начальных классах, а потом я научился контролировать себя.

Самым трудным моментом в жизни был переходный возраст. Меня мучила совесть. Я винил себя в смерти родителей, переживал из-за того, что сижу у бабушки на шее. Комплексы были и по поводу очков. Каждый второй задавал мне вопрос: «Зачем, ты, их носишь?» Я постоянно ощущал на себе взгляды окружающих.

А умение просвечивать людей, видеть внутренности странных перекошенных людей – это далеко не приятное зрелище. Я не сказал, что с возрастом у меня появился новый дар. Я стал встречать людей с телесными травмами. Они были похожи на живых мертвецов, зомби. Я не понимал, почему я их вижу. Например, идёт обычный парень. Стоит мне вглядеться в него, и я вижу, что у него разбита голова, как будто его били чем-то очень тяжёлым, потому что кровь брызжет во все стороны. Видел я их нечасто, да и, если честно, старался их не замечать, не придавать значения этим своим видениям до определенного момента… Но об этом чуть позже.

В старших классах мы с друзьями часто ездили в Москву, где для меня открылась возможность заработка. На станциях метро и рынках я разоблачал и обыгрывал местных жуликов – напёрсточников. К тому времени я научился быстро бегать и обзавелся несколькими парами очков, по причине того, что не всегда удавалось убежать, и частенько я получал по шее, очки мои тоже разбивали…

Институт

По окончании школы у меня была прямая дорога – в мединститут. В этом мне помог доктор Петров, да и коллеги моих родителей замолвили словечко за меня. Поступил я туда с трудом, на платную форму обучения. Чтобы обучаться в Москве, мне пришлось покинуть бабушку и перебраться в квартиру моих родителей. Бабушка помогла с оплатой первого учебного года. Дальше мне пришлось крутиться самому.

После лекций я подрабатывал в кафе, помогал местным механикам выявлять причину поломок иномарок, жульничал с лотереями, иногда забегал в казино, в общем, крутился, как мог. И никто не знал и даже не подозревал о моем даре, пока у меня не появился настоящий друг.

Познакомились мы с ним благодаря моему дару. Вадим ещё в школе играл в футбольной команде и получил травму колена, из-за которой прихрамывал. Врачи советовали ему сделать операцию, но он всё тянул и не решался ложиться под нож, хотя его отец был довольно известным врачом. Заметив его хромату, я предложил свою помощь, от которой он сначала отказался.

Как-то раз, поднимаясь по лестнице в институте, Вадим оступился и подвернул травмированную ногу. Он практически заполз в аудиторию, где у нас проходили пары, и сел рядом со мной. От боли он периодически закрывал глаза и что-то бормотал себе под нос. Потом повернулся ко мне и сказал:

– Эй, дружище, я забыл, как тебя зовут? Ты прошлый раз говорил, что можешь помочь вправить ногу.

– Меня зовут Павел. Я смотрю, ты дотянул со своей ногой. Я могу тебе помочь, но нужно обезболивающее, иначе ты от боли намочишь штаны.

– Бля, дружище, в любом случае я сейчас обмочусь. Ты помогать мне будешь?

– Ну, хорошо, положи ногу на скамейку, а зубами зажми учебник. Проблема в том, что после травмы у тебя был зажат нерв, и он тебя беспокоил, а сейчас ты ногу вывихнул.

Я согнул его ногу в колене, слегка ее вывернул и дернул на себя. От боли Вадим так заорал, что из соседних аудиторий прибежали преподаватели. Из его глаз текли слезы, он чуть не потерял сознание.

– Готово. Через неделю сможешь бегать, – сказал я с уверенностью.

– Мне, кажется, ты мне ее сломал, – прошептал Вадим.

Мой лучший друг

Нога у Вадима зажила, и мы стали общаться и проводить много времени вместе не только в институте, но и после учебы. Если в общих чертах охарактеризовать моего нового товарища, то можно сказать, что он был обеспеченным сыном главврача городской клинической больницы. Любил быть на виду и сорить папиными деньгами. Но мне нравилось в нём то, что он во всём знал меру, и его пафос не зашкаливал, не доходил до предела. Его уверенность в себе и умеренная наглость привлекали меня, наверное, потому, что этих черт характера не было во мне, и таким образом мы дополняли друг друга.

Вадим занимался спортом, несмотря на хромоту, теперь хромать перестал. Он был физически крепким и атлетически сложённым молодым человеком. Я, конечно, очень сильно проигрывал на его фоне, как внешне, так и физически…. Но постепенно я осознал, что могу доверять Вадиму. Правда, в душе сомневался и переживал, как воспримет тайну мой новый друг… Но время пришло рассказать ему о моих способностях и, если честно, меня и самого распирало от желания поделиться этим хоть с кем-нибудь.

Однажды мы с друзьями возвращались из боулинга. Было два часа ночи. Дождь лил, как из ведра. Пока мы добежали до машины, промокли насквозь. Видимость и так была нулевая, но вдобавок перегорела лампочка ближнего света, и мы ехали с одной левой фарой. Дворники не справлялись с потоком воды. Стёкла машины стали запотевать, и видимость была нулевая.

– Вадим, давай остановимся и переждём дождь. Дорогу практически не видно, – предложил я.

Темнота и мрак – это моя стихия, и я в ней вижу лучше, чем днём в очках. Я детально видел дорогу, разметки, знаки, но я понимал, что Вадим этого не видит. Он прижался к рулю, наклонил голову и прищурил глаза. От напряжения капилляры стали наполняться кровью и глаза покраснели. Вадим периодически хватал тряпку и протирал лобовое стекло.

– Не очкуйте, за рулём опытный пилот. Видимость – ноль, идём по приборам, – насмешливо сказал он, прибавляя скорость.

Я понимал, что он ни черта не видит, и его гонор может загубить пять жизней, находящихся в машине. Мы попадали колесами в дорожные ямы, съезжали на обочину и чуть не врезались в отбойник.

Тогда я предложил:

– Вадим, давай я немного тебе помогу. Я буду озвучивать действия, а ты их выполняй.

Вадим согласился. Мне пришлось стать штурманом, озвучивать все препятствия на дороге и знаки дорожного движения. Пока он выполнял мои команды, всё было хорошо, но тут «шумахер» решил взбодрить народ, сидящий на заднем сидении, и надавил на гашетку. Все, конечно, ожили, взыграл адреналин, вызванный остатками алкоголя в крови. Начали орать: «Давай! Ещё быстрей!» Скорость увеличилась в два раза, и я стал просить:

– Вадим, скидывай скорость. Послушай, я что-то вижу впереди – что-то лежит поперек дороги.

– Не гони! Ничего там не лежит, у тебя глюки!

Не сдержав эмоции, я схватил его за воротник, наклонился к нему и заорал прямо в ухо:

– Тормози! Я сказал, тормози! На дороге человек лежит!

Вот тогда я и сдал самого себя… Вадим не ожидал от меня такого всплеска эмоций и резко нажал на тормоз. Машину занесло и развернуло поперёк дороги. Все немного испугались. Сидящие сзади пассажиры уже полушёпотом спрашивали у нас, что случилось.

– Паша, ты дурак? Ты что орёшь? А если бы я дернул руль сильнее в сторону и мы слетели с обочины, или была бы встречная машина? – немного дрожащим голосом выдавил Вадим.

Я, переведя дыхание и всё ещё держа Вадима за воротник, сказал:

– Мы чуть не задавили человека.

– Ты бредишь, какого человека? Вокруг ни души, ливень на улице.

– Впереди, метрах в десяти от машины, лежит мужик поперек дороги, – спокойно сказал я.

Конечно, мне никто не поверил, но проверить вышли все. Вадим достал фонарик из-под сиденья, начали осматривать дорогу. В десяти метрах от машины действительно лежал мужик, закутанный в брезентовый дождевик серого цвета. Он был пьян и, видимо, наступив на край дождевика, запутался в нём и упал на землю. А так как был в неадекватном состоянии, то не смог подняться и просто уснул на дороге. Если честно, то эту серую массу, сливающуюся с асфальтом, нельзя было разглядеть даже в ясную погоду и с более близкого расстояния. Все просто обалдели! Я подошёл и перевернул мужика с живота на спину. Пара пощёчин привела его в чувство, он подскочил, посмотрел на нас стеклянными глазами; лицо было перекошено, видимо, возлияния для него обычное дело; отряхнулся и пошёл себе дальше, пошатываясь, как ни в чём не бывало…

Мы ехали домой, полные впечатлений и недоумений со стороны Вадима и его друзей. Все протрезвели. Двигались медленно, несмотря на то, что дождь стал утихать.

Вадим рано утром приехал ко мне. Он был возбуждён и с порога начал нервно осыпать меня вопросами:

– Паша, ты от меня что-то скрываешь? Мне кажется, что с тобой что-то не так, и вчерашний случай тому подтверждение. Я всю ночь не спал, ломал голову и сопоставлял факты. Скажи мне честно, ты пришелец, ясновидящий, ангел? Кто ты? Зачем тебе эти очки? В этих очках необычные стекла? Ты мне врал, ты говорил, что это специальные солнцезащитные очки. Я примерял вторую пару очков, когда ты был в душе, и в них вообще ни хрена не видно. Зато вчера, за километр, в кромешной тьме ты увидел мужика, накрытого брезентом. Мужик так сливался с асфальтом, что я со стопроцентным зрением, стоя в метре от него, не смог бы определить, что это мужик, а не ком грязи на асфальте. Скажи как? Как это возможно?

Вадим набрал побольше воздуха, пытаясь успокоиться, но вышло наоборот:

– А вот ещё… Как ты нашёл мои ключи с брелоком от дачного домика? Я этот ключ искал целый год. Сука, как? Я его нечаянно уронил в резиновый сапог, сапоги засунули в сумку, сумку убрали в кладовку. А кладовку вообще заставили банками и завалили лыжами, удочками, сачками. Теперь скажи, как ты их нашёл? Тебе удочка сказала, что была на рыбалке вместе с сапогами, и рассказала, где искать ключи? Ты тогда описал мне брелок, на котором ключ, хотя до этого ты его в глаза никогда не видел!

Помнишь, в баре на меня набросился мужик, приревновавший к своей бабе? Тогда ты мне сказал, что не нужно с ним связываться, так как у него нож в куртке. Откуда ты мог знать, что у него в карманах? Вот тебе ещё случай, не припоминаешь? Тогда пацан пяти лет на наших глазах упал с качели и его мамаша орала на весь двор, что он сломал себе позвоночник, а ты, как доктор Айболит, осмотрев пацана, сказал, что у него не перелом позвоночника, а вывихнута ключица. Ты ее вправил так же, как моё колено. Но ведь даже костоправ не будет вправлять кости без рентгена! Вдруг у пацана и вправду был бы перелом позвоночника, и ты сделал бы его инвалидом на всю оставшуюся жизнь?! Таких вопросов у меня очень много. Я всю ночь складывал этот кубик-рубик и решил – что-то с тобой не так. Мне нужны прямо сейчас ответы на все мои вопросы.

Конечно, я мог наговорить Вадиму всяких небылиц и сказать ему, что это случайности и совпадения, а у него просто паранойя. Но я решил, что пора его посветить в мою тайну. Довольно тяжело скрывать и хранить тайну, хоть и такую безобидную. Я спросил:

– Вадим, что бы ты делал, если бы имел суперспособность?

– Что имеешь в виду под словом «суперспособность»?

– Зачем ты отвечаешь вопросом на вопрос? Допустим, ты можешь видеть сквозь любые предметы…

В голове у Вадима, по всей видимости, догадки склеились воедино, но не хватало маленького кусочка, маленького вопроса «как это возможно?» Он достал пиво из холодильника, уселся в кресло и сказал:

– Я готов, давай, рассказывай!

Я понял, что это тот самый момент, когда я просто обязан рассказать все Вадиму. Я боялся только одного – потерять его. Вдруг он отвернётся от меня. Но решил – будь, что будет. И сказал:

– Я давно хотел рассказать тебе о себе и своих способностях. Долго не мог решиться на откровенный разговор, потому что просто боялся потерять такого друга, как ты. Но, думаю, нет смысла что-то скрывать. У меня будет к тебе единственная просьба, пожалуйста, пусть это теперь будет наша общая тайна.

– Согласен, – сухо сказал Вадим.

– Нет, ты должен мне дать слово. Слово мужика, – потребовал я.

– Хорошо. Слово мужика. Обещаю.

Я говорил, а Вадим слушал внимательно, ни разу не перебив меня. Только эмоции менялись на его лице. Это ещё раз подтверждало, что он проникся моей историей. Когда я закончил, он спросил:

– Почему ты мне сразу не рассказал?

– Я боялся не того, что ты мне не поверишь, потому что легко могу доказать свои способности. И ещё раз говорю – боялся потерять твоё доверие. И теперь хочу сказать, что не переживу, если об этом узнают все. Доктор Петров тогда, в детстве, чётко мне объяснил, почему об этом никто не должен знать… Надеюсь, ты меня понимаешь. Я не хочу быть подопытной крысой или кроликом. Не хочу, чтобы меня изучали. Я просто хочу жить, как все!

– Знаешь, дружище, я могила! Рад, что теперь, между нами нет тайн. Знай, я всегда поддержу тебя и, если надо, помогу, чем смогу.

Мы пожали крепко друг другу руки и обнялись, как родные люди. В ту минуту мне стало так легко на душе, как будто я до этого тянул локомотив, а тут вдруг отпустил верёвку и пошёл налегке.

Мой враг

Помимо нового друга у меня появился и недруг, которого звали Марк. Марк – сын очень богатого и влиятельного депутата Государственной Думы. Про таких детей говорят: золотая молодёжь, сливки общества, мажоры. В общем, люди, которые выше всех человеческих и моральных устоев…

Марк, учился в параллельной группе. Частенько у нас проходили общие лекции и практические занятия. Как и в школе, так и в институте есть уроды, которые задирают тех, кто слабее, и издеваются над ними. Я не хочу сказать, что я совсем лох, но получилось так, что Марк, привязался ко мне, как банный лист, он и его дружки постоянно меня троллили.

Масло в огонь я подлил на практике по судебно-медицинской экспертизе, когда производили вскрытие и устанавливали причину смерти. Тогда я публично опозорил Марка перед другими студентами, а дело было так. На совместной паре преподаватель вызвал двух учеников из разных групп, то есть Марка как эксперта, и меня как ассистента. Задача эксперта – вскрыть тело и установить причину смерти, а ассистента – помогать эксперту. Наш преподаватель по судебно-медицинской экспертизе знал, что на практике мне не было равных, так как было несколько случаев, когда я спорил с преподавателем и безошибочно давал заключения. И вот, когда мы приступили к делу, Марк решил установить причину смерти по внешним телесным повреждениям и отекам на физиономии погибшего. Рассмотрев тело в течение десяти минут, Марк дал заключение:

– Молодой человек был сбит автомобилем, о чём свидетельствует черепно-мозговая травма. Он скончался от кровоизлияния в мозг.

– Марк, вы уверены в своём заключении? – спросил преподаватель.

– Здесь можно и не быть экспертом, чтобы это увидеть, – ехидно ответил Марк.

Преподаватель обратился к аудитории:

– Кто согласен с заключением Марка?

Все сделали вид, что задумались. В зале воцарилась тишина.

– Можно, я дам своё заключение? – громко спросил я.

– Хорошо, Павел, слушаем вас.