Петричкин вертел бутылку тëмного стекла так и эдак.
– Пройдоха этот Хвостнев, – гуняво бормотал Петричкин, – соврёт, шельмец, и даже моноклю из глаза не выронит прыщ шкодливый.
В задних комнатах трактира "Пленъ и тленъ", в коих Петричкин любил сиживать в пятничные вечера, было тихо. Пыльные портьеры глушили смиренный гул общей залы, но не могли скрыть кислятину измятого людскими выхлопами воздуха.
Винные пары просачивались в щелястые двери комнаты, и щекотали чуткий до всего нос Петричкина.
Про нос этот, тут отдельно сказать надо.
Выдающийся у Петричкина нос вырос. Длинный, хрящеватый, кой-где, даже, с неприятными волосатыми бородавками…
А вот ноздри.
Вот, ежели бы, Петричкин не ходил носом вниз, а представал всем ноздрями этими напоказ…
То чистый аристократ, не иначе, был бы для всех Петричкин. Такие изрезные обводы имели эти ноздри его.
Как тоскливые и неприступные фьорды северных морей. Веяло от этих ноздрей Чайлд Гарольдом.
Ну и нюх у Пертричкина был соответствующий. Тонкий нюх у него был. Да нрав толстый.
Через этот нрав препротивнейший, скатился наш Петричкин до захудалого трактира в склизких извилинах Петербургских задворок.
Всë Петричкин обхаивать надо было. От мухи до потолком до Самого.
Был бит он нещадно и урядником, и так, шелупонью разной.
Кумпанию с ним не водил никто. А вот как эксперта по винам привлекали часто. Особенно, любители всяких экзотических напитков.
Таких амброзий, что запакованы в чудны́е бутыли, и снабжены непонятными нашлёпками с надписями на языках тарабарских.
Вот тут, и звали Петричкина. И он приходил.
Совал свой носище прямо в горлышко бутыли и выдавал свой вердикт. И никогда не ошибался. Такие ингредиенты называл, на вроде чёрного таракана, что в бутыль пролез, да и издох пьяный.
А намедни, поручик Хвостнев, выигравший в карты сию диковинку – "Вино из призраков" у полковника Н*, принёс еë на вердикт Петричкину.