Песенные палочки

© ООО «Международная издательская компания «Шанс», 2021

© ООО «Переводческое издательство Китая», 2021

Пропавшая палочка

1

В тот вечер, не предвещавший ничего особенного, случилось непредвиденное. Все были просто-напросто одурачены.

Пышным цветом цвели камелии, по сцене разливался свет ламп, прелестные лепестки отрывались от цветков и дождем падали на сцену, а Ша Лу куда-то запропастился. Ведущая Фан Ло снова и снова объявляла: приглашаем Ша Лу, исполнителя крестьянских народных песен из Лунчуаньхэ^[1], что возле Трех ущелий^[2]. Однако никакой Ша Лу не появлялся. Фан Ло не знала, как выйти из этого неловкого положения, и только сконфуженно улыбалась.

За кулисами царил переполох поисков. Продюсер Сяо Дин, с рацией в руках, сновал туда-сюда, как подожженная крыса, дергал всех подряд и спрашивал:

– Вы видели Ша Лу? Того, с платком вокруг головы?

Только что он сидел здесь, в уголке, бормотал что-то себе под нос, явно готовясь к выступлению. С чего же он вдруг как сквозь землю провалился? Сяо Дин кричал:

– Туалет, скорее, скорее идите в туалет! Он точно там, у него кишечник слабый!

Кто-то сбегал в уборную, но Ша Лу там не было. Не было его ни в гримерке, ни в костюмерной.

Он и в самом деле пропал без следа.

Потом швейцар, дежуривший при входе, рассказал, что десять минут назад видел, как мужчина в костюме с узорной каемкой, срывая с головы белую повязку, широкими шагами вышел с телестанции. Он еще подумал, что это артист, закончивший выступление.

Сяо Дин нетерпеливо бросился звонить в отель «Золотая звезда», где жили многие пока никому не известные артисты. Он звонил три раза, но никто не взял трубку.

– Твою же мать! – не выдержал Сяо Дин и в гневе отшвырнул телефон. – Что за черт!

Как назло, именно в тот вечер намечался прямой эфир на телевидении. Хорошо, что Фан Ло была человеком опытным; пока Сяо Дин яростно обыскивал всё вокруг, она справилась с минутным оцепенением и, наконец, сказала:

– Кажется, нашим зрителям нужно набраться терпения, чтобы послушать народные песни Ша Лу. Дадим артисту еще немного времени на подготовку к выступлению, а пока что приглашаем на сцену следующего исполнителя.

Кое-как представление завершилось, и об этом конфузе больше не говорили.

В тот же вечер служащая отеля «Золотая звезда» сказала, что Ша Лу уехал, и сумку свою забрал. Костюм с разноцветными узорами – подарок от телеканала – так и лежал в сложенном виде рядом с подушкой, а сверху валялась записка. В ней кривым почерком было нацарапано: «Я потерял свою песенную палочку. Мне нужно вернуться».

Никто ничего не понял.

– Что за чертова песенная палочка? – недоумевал Сяо Дин.

У Ша Лу не было мобильного телефона; жены, по слухам, у него тоже не было. Найти певца не представлялось возможным. Тогда Сяо Дин позвонил в Лунчуаньхэ. Председатель тамошнего сельского комитета удивился:

– Что? Разве он не поехал с вами в Пекин?

Сяо Дин испугался и не стал больше ничего говорить, опасаясь, что дальнейшие расспросы всё только усложнят.

В начале года в Лунчуаньхэ – местность близ Трех ущелий в русле Янцзы – приехали представители телеканала, чтобы взять интервью о так называемом «нематериальном культурном наследии» для серии передач о народных песнях. Местные жители им рассказали: тут, мол, у них есть один, по имени Ша Лу, каждый день с утра до вечера так горланит в сторону ущелий деревенские песни, что все скоро оглохнут. Сяо Дин нашел то место, где пел Ша Лу, затаился на окраине, послушал немного и был так приятно удивлен, что немедленно пригласил его в Пекин, на вечер «Любимые народные песни». Фан Ло, ведущую этого концерта, которая пришла на репетицию в телестудию, поразило то, как поет Ша Лу. Работники телеканала чего только не видели, но пение этого исполнителя и на них произвело заметное впечатление. «Вот так да! – говорили они. – А ведь даже тот, из Шэньбэя, который прославился на всю страну, не сравнится с этим певцом!»

Стоит сказать, что Ша Лу обладал если и не хорошо поставленным, то очень естественным голосом, который звучал молодо и ровно – будь то высокие ноты или низкие, спокойная песня или быстрая. На высоких нотах он, казалось, взлетал в поднебесье, а на низких падал в речное ущелье – всё оттого, что голосовые связки у него были сильными и эластичными. Казалось, он мог легко и непринужденно спеть что угодно.

Но еще больше впечатляла необычная манера пения Ша Лу: в его голосе были слышны прозрачные реки и высокие горы, и душа внимала им, наполняясь истомой. Его песня была подобна бурной реке, которую пропускают через шлюз: она освобождалась, когда дÓлжно было освободиться, покорялась, когда дÓлжно было покориться, и словно густой сладкий мед текла слушателю в самое сердце.

– Если и есть что-то, что действительно передает «душу народа», то только это, – с увлечением говорили те, кто хоть раз слышал песни Ша Лу.

Фан Ло очень хотелось побольше узнать о певце, поэтому во время репетиции она у него спросила:

– Как вы учились пению? Когда начали петь?

Вопросы были совсем банальными, но Ша Лу лишь наивно посмотрел на ведущую, так и не сказав ничего внятного. Когда он молчал, губы у него были плотно-плотно сжаты, будто он прятал во рту что-то ценное и боялся невзначай выронить. Точно определить его возраст никто так и не сумел. Выглядел Ша Лу просто и провинциально, и было ему, судя по испещренному морщинками лбу, лет пятьдесят. Но стоило ему запеть, как все морщинки расправлялись, лицо светлело, и тогда казалось, что ему не больше тридцати.

– Ша Лу, как мне вас называть? – спросила как-то Фан Ло. – Старшим братом или младшим^[3]?

– Да как хотите, – ответил Ша Лу, смущенно сжимая руки.

После репетиции Фан Ло сказала ему:

– Когда мы были на сцене, я задавала вам вопросы. Вам нужно было ответить.

Ша Лу нахмурился и, помедлив, произнес:

– Да говорить мне туго, вы лучше не спрашивайте, я просто спою.

Под этим «туго» он имел в виду, что беседа дается ему тяжело. Обычно Фан Ло видела, что артистам на сцене просто не терпится высказаться. Лишним вопросам даже радовались, потому что надеялись произвести впечатление на публику. Фан Ло привыкла к таким любителям поболтать, Ша Лу же оказался исключением.

На генеральной репетиции произошла неприятность. Ша Лу пел без аккомпанемента. Он вышел на сцену с платком на голове, начал петь высоким, звучным голосом, но на самом выразительном месте вдруг замолчал. На лице у него застыло недоумение, а глаза бегали туда-сюда, будто он что-то искал. Сяо Дин, стоявший внизу, заволновался и закричал:

– В чем дело? В чем дело?

– Почему еще что-то играет? – спросил Ша Лу.

Оказалось, что музыканты, которые сидели в сторонке, исполнили небольшой аккомпанемент и несколько раз ударили в барабан. Это и смутило певца. Фан Ло поспешила на сцену, чтобы его успокоить. Она стала объяснять, что музыка делает его песню ярче, но тот только помотал головой:

– Так у меня петь не получится.

Сяо Дин и Фан Ло тут же попросили музыкантов ничего не играть, но Ша Лу еще долго стоял на сцене и не мог собраться с духом.

Прожектор белым лучом бил ему прямо в лицо, заставлял его щуриться и закрывать руками глаза, защищая их от яркого света. Видя, что на репетицию пришло столько людей и все посмеиваются, Ша Лу еще больше смутился и, не удержавшись, попятился назад так, что чуть не упал.

Фан Ло взбежала на сцену, чтобы его поддержать, и шепотом спросила:

– Ша Лу, с вами всё в порядке?

– Я слов не помню, – ответил он.

– Не волнуйтесь, – сказала Фан Ло. – Разве дальше не идет строчка «Солнце всходит, над скалою яркий свет струя»?

Ша Лу как будто осенило. Он радостно хмыкнул и допел песню до конца:

 
Солнце всходит, над скалою яркий свет струя.
Сушит туфельки на солнце милая моя.
Туфельки ее красивы, но не их люблю.
Я люблю ту, что всех краше, – милую мою.
Не сравнится Чжу Интай^[4] с ней – не тая спою!
 

После этого Ша Лу стал улыбаться при виде Фан Ло. Он был не очень разговорчивым, и за обедом девушка, видя, что ест он с неохотой, сама спросила:

– Что, рис не очень вкусный?

Ша Лу покачал головой и сказал, что ему не хватает острого перца. Фан Ло сбегала в ближайший к телестанции супермаркет и вернулась с бутылочкой острого соуса. Ша Лу смешал соус с рисом, который окрасился в ярко-красный цвет, и мигом разделался со всей тарелкой. Фан Ло очень обрадовалась.

В репертуаре Ша Лу было много песен, несколько сотен, однако, стоя на сцене здесь, в Пекине, он снова и снова забывал слова. Он что-то бормотал и постоянно сжимал руки, будто хотел вытолкнуть песню наружу. Если ему не мешали другие звуки, он постепенно вспоминал слова и даже входил во вкус. Фан Ло видела, как расслаблялись его плечи, разжимались руки, и он исполнял песню за песней, не дожидаясь, пока объявят названия. «Вспахано поле на вершине горы», «У белого платочка четыре уголка», «Бабочка пчеле весточку несет», «Когда любовь есть в сердце, и бедность не страшна»… Если бы Фан Ло не подходила к нему и не напоминала громким голосом, что надо остановиться, он пел бы и пел.

Перед тем, как покинуть сцену, он всегда немного терялся, забывал поклониться публике, не знал, в какую сторону направляться к выходу. Фан Ло приходилось ему помогать. Она непринужденно брала его за руку и уводила с ярко освещенной сцены за кулисы, где царил полумрак. Руки Ша Лу были влажными от волнения. В глубине души Фан Ло жалела его. Сяо Дин рассказал ей, что Ша Лу – вдовец. Когда в Трех ущельях строили плотину, ему вместе с семьей пришлось переселиться на ферму к одному их родственнику, Ша Яну. Жена Ша Лу, непривычная к тамошним условиям, отравилась угарным газом, когда мылась. Ее нашли слишком поздно, и спасти ее не удалось. Ша Лу сильно из-за этого горевал. Вместе со своей десятилетней дочерью он вернулся в Лунчуаньхэ, где изо дня в день пел песни и стал среди деревенских жителей притчей во языцех.

Именно эти крестьянские песни всех и поразили. Уже после нескольких репетиций о них отзывались самым положительным образом. Сяо Дин воодушевленно твердил:

– Гвоздь программы, абсолютно точно гвоздь программы этого вечера!

Кто бы мог подумать, что в решающий момент Ша Лу исчезнет, ничего не объяснив, и так всех разочарует! Вспоминая потом об этом казусе, Сяо Дин, стоило ему выпить, тут же начинал ругаться:

– Ну как, по-вашему, нормальный он вообще? Представьте, несколько минут на сцене – и он бы тут же, смею вам сказать, прославился! Ладно, слава ему не нужна, но быть настолько неблагодарным…

Действительно, если бы Ша Лу хорошо выступил, программа получила бы высокую оценку – нечего и говорить о том, что интерес широкой аудитории был бы обеспечен. Но Ша Лу и себя подставил, и разрушил все ожидания организаторов.

Позже Сяо Дин с небольшой командой снова отправился к Трем ущельям – снимать фильм. Фан Ло несколько удивила его, заявив, что тоже хочет участвовать в проекте.

– Все сейчас в народ ходят, – сказала она. – Почему я не могу?

– Ты что, Ша Лу проведать решила? – спросил Сяо Дин.

– Допустим, – последовал быстрый ответ.

2

Самолетом, поездом и по воде, блуждая среди отвесных скал по желтовато разливающейся реке, они добрались до Трех ущелий.

Остановились они в не так давно отстроенном центральном городе уезда: вдоль гор там простирались длинные улицы, по их сторонам были возведены красивые многоэтажки и подвешены такие знакомые глазу фонари-паруса, кругом сверкали разноцветные вывески – словом, город был совершенно таким же, как и другие китайские города. После того, как там устроили дамбу с водохранилищем, когда-то опасные мели и могучие скалы сильно изменились, однако именно благодаря этому возникло множество новых точек для ландшафтных съемок. Руководство уезда проявило всё возможное гостеприимство, сопровождая работников телеканала, которые благодаря этому собрали богатый материал о местных природных красотах и культурных явлениях. Во время банкета Фан Ло спросила:

– Кажется, певец по имени Ша Лу из этих мест? Он народные песни исполняет.

– Да-да, – участливо зазвучали в ответ голоса.

Кто-то сказал:

– Он еще в Пекин ездил. Его на центральной телестанции слушали.

– Где он теперь? – продолжала расспросы Фан Ло.

Одни утверждали, что Ша Лу вернулся в Лунчуаньхэ, другие предполагали, что он всё еще в Пекине и, вероятно, скоро прославится, как это произошло с «Братцем в ватнике»^[5] из Шаньдуна. Они неторопливо ели местный горячий суп с солониной под доносящееся с кухни маслянистое клокотание бульона, и вдруг на весь зал зазвучала народная песня «Вспахано поле на вершине горы»… Высокий, мощный напев, словно порыв ветра, проносился через заполненный паром зал. Фан Ло опустила палочки в миску; в носу у нее защипало.

Это была песня Ша Лу.

 
Вспахано поле на вершине горы.
Половинка – братца, вторая – сестры.
Там у братца сладкая растет лакрица,
Там же горечавка растет у сестрицы.
Горечь горем к сладости спешит явиться.
 

Фан Ло с увлечением слушала, и ей казалось, будто со стороны речных ущелий к ней идет старый друг, которого она давно не видела.

– Это Ша Лу поет? – спросила она.

Сопровождающие с гордостью закивали головами и сообщили, что это именно Ша Лу, а сделать запись песни ему помог наставник из уездного дома культуры. Теперь ее крутят везде: в ресторанах, на свадьбах, на похоронах… Южане слово «песня» – гэ – произносят как «го». И наставника тут называют «Го», хотя у него и другая фамилия, – просто он долгое время собирал народные песни.

Гостиница в маленьком городе показалась Фан Ло ничем не хуже столичных отелей. Здесь во всех мелочах можно было разглядеть любовь жителей Трех ущелий к чистоте и жизнелюбие их натуры. Выстиранные и накрахмаленные белоснежные простыни источали приятный аромат, и казалось, что пахнут они речной водой и солнечным светом. Фан Ло была очень чувствительна к запаху белья и постельных принадлежностей. Едва взяв пододеяльник в руки, она всегда могла понять, пользовался ли им кто-то до нее, и чувствовала даже едва различимую затхлость. В таких случаях ей приходилось просить горничную перестилать постель – иначе не удавалось уснуть. Но в том маленьком городе она сразу провалилась в сон.

В полночь ее разбудил звонок. Мобильный телефон надрывался, а еще где-то совсем рядом, за окном, сверкали искры и раздавался острый, монотонный звук. Фан Ло испугалась – ей показалось, что это молния или даже пожар, но, проснувшись окончательно, она поняла, что неподалеку идут строительные работы.

В этом небольшом городе, который возник на месте окрестных деревень чуть больше десяти лет назад, когда в Трех ущельях появилась дамба, некоторые здания по-прежнему оставались недостроенными. На улицах высились груды песка, цемента и арматуры; кругом, словно муравьи, сновали машины: они уступали друг другу дорогу, но скорость не сбавляли, будто не желая проявлять слабость. В такси Фан Ло не раз сжималась от страха, наблюдая за этой безудержной гонкой. Оказалось, что в маленьком городке тоже есть свои недостатки.

Звонил ей Ян Цзиньгэ, ее бывший муж. Не успела она взять трубку, как услышала недовольные интонации:

– Что такое, ты бы еще сто лет к телефону шла!

– Только воспитывать меня не надо, – раздраженно сказала Фан Ло, – я же не твоя студентка.

– Что, уже и пошутить нельзя? – ответил Ян Цзиньгэ. – Когда ты звонишь, я же быстро трубку беру.

Это была правда: он подходил телефону со скоростью, которой и пожарные бы позавидовали. Максимум два гудка – и вот уже раздается его голос: «Алло! Добрый день!» Как он сам говорил, это соответствовало столичному ритму жизни.

– Какие звонки – ночь на дворе! – проворчала Фан Ло.

– Я уснуть не могу, – объяснил Ян Цзиньгэ. – Нужно с тобой кое-что обсудить.

На стройке, расположенной напротив гостиницы, несколько рабочих в защитных шлемах склонились над сварочным аппаратом, от которого в беспросветную темноту ночного неба фейерверком летели яркие искры. Фан Ло вспомнила, что в канун Нового года никто не ощущал холода, хотя за городом завывал северный ветер, а лицо колол мокрый снег. Все радостно наблюдали, как с треском взмывают ввысь веселые огни, озаряя небо алыми отсветами. Ян Цзиньгэ украдкой сложил полный набор разноцветных хлопушек у ног Фан Ло. Искры танцевали, подобравшись вплотную к ее щиколоткам, она звонко смеялась, и визжала, и подпрыгивала. Тогда они еще были женаты. А потом расстались.

Фан Ло зевнула.

– Что за спешка? Расскажешь мне, когда я вернусь. Я не в Пекине.

– Не в Пекине? – голос Ян Цзиньгэ сразу переменился, в нем послышалось беспокойство. – Это юг или север? У тебя хватит одежды?

– Не нужна мне твоя фальшивая забота! – перебила его Фан Ло. – Я не маленькая девочка. Я сейчас в Трех ущельях на Янцзы. Здесь очень живописно, и воздух просто замечательный.

Ян Цзиньгэ рассмеялся:

– Ну, в таком случае я спокоен.

– Надо же, как ты разволновался, даже успокаивать тебя пришлось, – съязвила Фан Ло, но тут же засмеялась сама.

Хотя они и разошлись, но продолжали общаться как старые друзья. В конце концов, женились они по любви, прожили вместе два года и разбежались вовсе не потому, что враждовали. Даже выйдя из здания уличного комитета^[6] и держа в руках зеленые свидетельства о разводе, они направились в кафе – отведать хого^[7]. На теплом столе в маленьком котелке кипели капуста, лапша и мясо. Они ели это побулькивающее варево, и возникшее между ними отчуждение постепенно растаяло. Снова и снова чокаясь, они смеялись и говорили друг другу: не будем мужем и женой – так будем друзьями!

Друг из Ян Цзиньгэ получился отличный. Если с Фан Ло что-то случалось, он всегда являлся по первому зову. Однажды у нее так болел живот, что невозможно было на ноги подняться. Она позвонила Ян Цзиньгэ, и он тут же примчался – привез лекарство, сварил бульон, то и дело менял ей резиновую грелку, которую она держала на животе. Фан Ло тогда едва не предложила ему снова пожениться, но ее удержал телефонный звонок – Ян Цзиньгэ разговаривал с какой-то девушкой. С тех пор Фан Ло держала рот на замке.

Теперь, вспомнив об этом и угадав причину внезапного ночного звонка, она рассеянно произнесла:

– Ну-ка говори, ты опять нашел подружку и хочешь, чтобы я за тебя всё решила?

Ян Цзиньгэ рассмеялся:

– Эх, Фан Ло, Фан Ло! Как бы тебе сказать? Ты была бы очень забавной, будь ты обыкновенной телеведущей, но ты еще и умная, а мужчинам это не нравится.

– Опять мне загадки отгадывать? – спросила Фан Ло.

Ян Цзиньгэ и в самом деле встретил новую девушку. Она руководила иностранной фирмой, ее родители жили за рубежом, и она тоже в любой момент могла покинуть страну. А еще она была очень красивой.

– Но, конечно, характером сильно тебе уступает, – добавил Ян Цзиньгэ.

– Только не нужно нас сравнивать, ладно? – сказала Фан Ло. – Красивая, образованная, хорошо зарабатывает, родители за границей – чего тебе еще надо? По-моему, отличный вариант.

Слова словами, а в сердце у Фан Ло зашевелилось неприятное чувство, потому что по интонации бывшего мужа она поняла, что на этот раз он настроен серьезно. Справедливости ради надо сказать, что Ян Цзиньгэ был неплохим человеком. Он преподавал в университете, но отличался передовыми взглядами, был щедрым и открытым, умелым в быту, вот только питал слабость к женщинам. Он был не прочь пофлиртовать, и среди его учениц было немало таких, которые ему нравились, а им нравился он. Он клялся, что ни с кем у него нет ничего серьезного. Однако Фан Ло чувствовала, как неожиданно тепло и нежно звучал его голос, когда он разговаривал с девушками по телефону или при встрече, за чашечкой кофе. Несколько раз она устраивала ему сцены, пока вконец не измучилась и не сказала:

– Давай разойдемся. И ты будешь свободен, и я.

Но Ян Цзиньгэ совсем не хотел разводиться.

– Фан Ло, не делай проблему из ничего, хорошо? – сказал он. – Сейчас время такое. Мужчины общаются с женщинами, женщины с мужчинами – это нормальное явление. Почему ты не можешь принять меня таким?

Стоит сказать, что он был недурен собой, и это было приятным дополнением к его статусу университетского преподавателя. Нынешним девушкам как раз нравятся такие зрелые мужчины. Многие его ученицы так упорно добивались его внимания, что даже более стойкий экземпляр не остался бы равнодушным. Но Фан Ло тогда сказала:

– Я принимаю тебя и таким, но я очень устала. Я очень устала так жить!

И даже расставшись, они всё равно продолжали тянуться друг к другу. Порой даже Ян Цзиньгэ, чтобы скрасить свое одиночество, звонил по вечерам Фан Ло и говорил ей, игриво посмеиваясь:

– Ну что, соскучилась? Приезжай ко мне.

И так они провели не одну ночь. Друг у друга в объятиях они восстанавливали в памяти движения и очертания до мелочей знакомых тел. После развода страсть уступила место почтительности; в отношениях не было неловкости, зато проступило уважение. Ян Цзиньгэ называл это в шутку «интеллигентскими манерами». Вот только настоящей кульминации Фан Ло так ни разу и не испытала, как ни старался Ян Цзиньгэ и как ни помогала ему в этом она сама. Каждый раз, когда он, прерывисто дыша, спрашивал, хорошо ли ей было, она отвечала, что очень хорошо, и притворялась, что тоже взволнована, хотя на самом деле была спокойна, как водная гладь. Фан Ло не рассказывала об этом Ян Цзиньгэ ни в период замужества, ни после развода – не хотела наносить удар по его мужской гордости. А сколько существует пар с крепкими отношениями – как же они справляются? Но у нее-то сейчас всё совсем не так, да и прежде их скорее связывала быстротечная страсть, нежели настоящее супружество – пожили вместе и разошлись, о чем тут беспокоиться?

Теперь же ее бывший муж по-настоящему собирался строить новые отношения, и от этого в душе вдруг поднялось чувство потери и разочарования. Однако она сказала ему:

– Поторопись, а то фея твоя улетит.

Ян Цзиньгэ был явно недоволен таким ответом. Он хотел добавить что-то еще, но Фан Ло повесила трубку.

Ночью она несколько раз просыпалась, а утром к ней в дверь уже кто-то стучался, выкрикивая:

– Репортер Фан? Вам посылка!

Она набросила на плечи халат, поднялась с постели и открыла дверь. Ей подали плетеную бамбуковую корзинку.

В ней она увидела горку пурпурных ягод спелой вишни, на которые прозрачными бликами ложился свет. Фан Ло не удержалась и съела ягодку – она оказалась свежей и, в отличие от сладких северных сортов, чуть кисловатой, но очень приятной на вкус. Фан Ло спросила, от кого посылка, хотя была уверена в том, что это подарок хозяина гостиницы. Девушка на стойке регистрации ответила, что не знает точно – какой-то мужчина пришел, оставил корзинку и ушел. Пока Фан Ло ела вишню, она вдруг подумала о Ша Лу. В Пекине он ей однажды сказал:

– Учитель^[8] Фан, когда вы приедете к нам в Лунчуаньхэ, обязательно попробуйте нашу вишню, она очень вкусная.

– Вы сами ее сажали? – спросила Фан Ло.

Ша Лу покачал головой и ответил:

– Мой отец сажал.