Доктор Проктор и конец света (как бы)

Tekst
Autor:
1
Recenzje
Przeczytaj fragment
Oznacz jako przeczytane
Доктор Проктор и конец света (как бы)
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

Doctor Proctor og verdens undergang. Kanskje

© Jo Nesbo 2010 Illustrations Copyright

© Per Dybvig 2010

© Б. Жаров, перевод, 2013

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1
«Мирровая война» и икота

В Осло всю ночь шел снег. Большие, на первый взгляд совсем безобидные снежинки опускались с неба на городские крыши, улицы и парки. Метеоролог сказал бы, что снежинки – всего лишь замерзший дождь и сыплется он из облаков, но, по совести говоря, в точности этого никто не знает. Снежинки могут падать, например, с луны, которая иногда появляется в прорехах облаков, чтобы пролить волшебный свет на спящий город. Снег опускается на асфальт перед ратушей, тут же тает, ручейки бегут до ближайшего люка и стекают вниз, в одну из труб разветвленного городского коллектора, пересекающего вдоль и поперек город Осло – ясное дело, глубоко под землей.

Никто в точности не знает, что находится в глубинах коллектора, но, если бы тебе хватило глупости и отваги спуститься туда в эту декабрьскую ночь и затаиться в темноте, ты услышал бы много странного: стук капель, бульканье воды, шорох крысиных лапок, кваканье лягушек и – если бы тебе уж очень не повезло – громкий хлюп открывающейся пасти размером с плавательный круг, капанье слюны из пасти анаконды и громогласный хлопок ее смыкающихся челюстей. И после этого для тебя, мой несчастный друг, наступила бы полная тишина, уж не сомневайся. Но предположим, такая судьба тебя миновала. Тогда ты услышишь другие звуки. Неожиданные звуки. Тихий стук закрываемой вафельницы, шкворчание масла, бормотание, звук открывающейся вафельницы… И негромкое чавканье.


Но вот снег перестает падать, чавканья больше не слышно, жители Осло пробуждаются, чтобы встретить новый день, и в темноте по мокрому снегу шлепают на работу и в школу. А когда фрекен Стробе начинает рассказывать ученикам о Второй мировой войне, над склоном горы осторожно поднимается бледное зимнее солнце, опять проспавшее шанс встать пораньше.


Лисе сидела за своей партой и смотрела на доску. Там было написано «МИРРОВАЯ ВОЙНА» – с лишним «р» в слове «мировая». И эта описка не давала покоя Лисе, которая любила, чтобы слова были написаны как положено. Из-за этого она никак не могла сосредоточиться на рассказе фрекен Стробе о том, как Германия напала на Норвегию в 1940 году, как немногочисленные норвежские герои приняли участие в движении Сопротивления и как в конце концов норвежцы выиграли войну и смогли петь «Победа за нами, мы их одолели, победа за нами».

– А что делали остальные?

– Когда хотим что-то спросить, мы поднимаем руку, Булле! – строго сказала фрекен Стробе.

– Вы поднимаете, это правда, – согласился Булле. – Но я не возьму в толк, разве от этого ответ будет лучше? Мой метод, фрекен Стробе, заключается в том, чтобы поскорее взять слово, – мелкий, рыжий и очень веснушчатый мальчишка по имени Булле вскинул маленькую ладошку и сделал такой жест, будто сорвал невидимое яблоко, – вот так! Взять слово, удержать слово, управлять словом, дать ему крылья и послать в полет к вам…

Фрекен Стробе наклонила голову, очки ее соскользнули по длинному носу еще на сантиметр ниже, пронизывающий взгляд уперся в Булле. А рука, к ужасу Лисе, поднялась, чтобы осуществить знаменитый удар по столу. Звук удара ладони фрекен Стробе по сосновому столу внушал ужас. Рассказывали, что от него взрослые мужчины рыдают, а мамы начинают звать маму. Но тут Лисе вспомнила, что об этом она слышала от Булле, а значит не может быть стопроцентной гарантии, что это стопроцентная правда.



– А все-таки что делали те, кто не были героями? – повторил Булле. – Ответьте же мне, о мудрая наставница, красоту коей превосходит только ее мудрость. Ответьте же мне, позвольте пригубить напиток из чаши мудрости.

Фрекен Стробе опустила руку и вздохнула. Лисе показалось, что вопреки строгому выражению лица уголки ее губ слегка дрогнули. Фрекен Стробе никогда не баловала окружающих улыбкой или другими проявлениями солнечной радости.

– Норвежцы, которые не были героями во время войны, – начала она, – они, гм… восторгались.

– Восторгались?

– Восторгались героями. И королем, бежавшим в Лондон.

– Другими словами, ничего не делали, – сказал Булле.

– Это не так просто, – возразила фрекен Стробе. – Не все могут быть героями.

– Почему?

– Почему – что?

– Почему не все могут быть героями? – спросил Булле и тряхнул ярко-рыжим чубом, который, в отличие от самого Булле, было видно над партой.

Повисла тишина, и Лисе смогла расслышать крики и икоту, доносившиеся из соседнего класса. Она знала, что там ведет урок Грегор Гальваниус, новый учитель труда и художественного воспитания. За глаза все звали его «господин Ик», потому что он начинал икать всякий раз, когда нервничал.

– Трульс! – пронзительно верещал Грегор Гальваниус. – Ик! Трюм! Ик!

Лисе услышала злорадный смех Трульса и не менее злорадный смех его брата-близнеца Трюма, потом быстрые шаги и звук открывающейся двери.

– Не все способны быть настоящими героями, – сказала фрекен Стробе. – Большинство стремятся жить в мире и покое и заниматься своим делом, не вмешиваясь в дела чужие.

Но ее уже почти никто не слушал, все смотрели в окно. Там по заснеженному школьному двору бежали Трульс и Трюм Тране. Зрелище это было не из самых чарующих: и Трульс, и Трюм были такие толстые, что на бегу их брючины терлись друг о друга, высекая искры. Однако их преследователь тоже не был воплощением элегантности. В лучах утреннего солнца господин Ик трусил следом за близнецами неровным шагом, согнувшись и раскорячившись, словно неуклюжий лось, обутый в домашние тапочки. Странная поза объяснялась тем, что к штанам господина Ика, судя по всему, приклеился конторский стул.

Фрекен Стробе посмотрела в окно и тяжело вздохнула:

– Булле, боюсь, что люди в большинстве своем – самые обыкновенные и не склонны к героическим поступкам.

– А со стулом-то что? – тихо спросил Булле, обращаясь к Лисе.

– Кажется, он пришит к его брюкам, – шепнула она в ответ и вдруг ахнула: – Смотри, он сейчас выбежит на лед…

Тапочки Грегора Гальваниуса по прозвищу господин Ик заскользили. И он стал падать. Назад. А так как сзади у него находился стул, а у стула были хорошо смазанные колесики, а двор был на пологом склоне, а склон уходил вниз к Пушечному ручью, то господин Ик оказался невольным пассажиром стула, помчавшего его к ручью со все возрастающей скоростью.



– О боже! – испуганно вскрикнула фрекен Стробе, обнаружив, что ее коллега на всех парах летит к концу света – или, во всяком случае, к концу школьного двора.

Несколько секунд царила тишина, нарушаемая только дребезжанием колесиков стула по льду, шарканьем гладких тапочек, которыми учитель тщетно пытался замедлить свой полет, да неистовой икотой. Потом стул и его пассажир врезались в сугроб на краю школьного двора. Сугроб с грохотом взорвался облаком снежной пыли. Стул и Грегор Гальваниус исчезли!

– Человек за бортом! – закричал Булле и рванулся к двери, прыгая с парты на парту.

Вслед за ним ринулись все остальные, в том числе фрекен Стробе, и через несколько секунд в классе осталась одна Лисе. Она подошла к доске, взяла мел и стерла лишнюю букву «Р»: «МИРОВАЯ ВОЙНА» – вот теперь все правильно! После чего тоже выбежала во двор.


Фрекен Стробе и еще один учитель извлекли из сугроба Грегора Гальваниуса, по-прежнему намертво сросшегося со стулом.

– Как вы, Грегор? – спросила фрекен Стробе.

– Ик! – отозвался Грегор. – Я ослеп!

– Да нет же. – Фрекен Стробе пальцем вычистила снег у него из-под очков. – Вот и все…

При виде ее Гальваниус растерянно заморгал и покраснел.

– Добрый день, фрекен Стробе! Ик!

– Сколько шума! – сказала Лисе Булле (тот первым прибежал на место происшествия, и его всего запорошило снегом, взметнувшимся вокруг Грегора Гальваниуса).

Булле не ответил, он пристально разглядывал Пушечный ручей.

– Там что-то не так? – спросила Лисе.

– Я видел это внизу, когда прибежал сюда. Его облепил снег.

– Что облепил?

– Как раз этого-то я и не знаю. Оно исчезло, когда снег растаял.

Лисе вздохнула.

– Надо что-то делать с твоими фантазиями, Булле. Может быть, доктор Проктор изобретет какое-нибудь средство, чтобы обуздать твое воображение.

Булле поморгал, стряхивая снег с ресниц, и схватил ее за руку:

– Идем!

– Булле…

– Идем, – сказал Булле и застегнул молнию на куртке.

– Урок же еще не кончился!

Но этого Булле уже не слышал. Он ринулся в глубокий снег, лег на живот и съехал по крутому склону вниз к замерзшему ручью.

– Булле! – закричала Лисе и пошла следом. – Нам запрещено спускаться к ручью!

Булле уже снова стоял на ногах, с триумфом показывая что-то на снегу.

– Что это? – спросила Лисе и подошла ближе.

– Следы, – объяснил Булле. – Отпечатки ног.

И верно, в тонком слое снега, устилающего лед, остались отчетливые отпечатки.

– Кто-то перешел ручей, – сказала Лисе. – И что из этого?

– Да ты посмотри на следы, – сказал Булле. – Не очень-то они похожи на звериные, согласна?

 

Лисе перебрала в памяти следы, которые они изучали на уроках биологии. Следы звериных и птичьих лап и когтей. Да, и правда совсем не то. Она кивнула.

– А на следы ботинок или сапог непохоже тем более, – продолжал Булле. – Мистика!

Он вышел на лед.

– Подожди! – крикнула Лисе. – Вдруг лед треснет…

Но Булле не слушал. Спокойно перебравшись на другой берег, он обернулся:

– Ну, ты идешь?

– Тебя лед выдержал, но для меня он может оказаться слишком тонким, – сказала Лисе шепотом, опасаясь, как бы фрекен Стробе не увидела их со школьного двора.

– Что? – крикнул Булле.

Лисе показала на лед.

Булле постучал по голове.

– Пусти в ход свои опилки под прической! Посмотри на следы! Тот, кто шел по льду, был больше тебя и меня, вместе взятых!

Лисе терпеть не могла, когда Булле корчил из себя умника. Поэтому она несколько раз топнула ногой по снегу. Представила себе, что скажет папа-комендант – или, еще хуже, что скажет мама-комендантша, – если она принесет домой записку от фрекен Стробе. Решила, что выслушивать такое она не хочет. И все равно пошла по льду. Ведь если уж тебе так не повезло в жизни, что твой друг – парень вроде Булле, остается только смириться.



Следы шли по широкой дуге через Ореховый лес, как гордо называли здесь горстку симпатичных деревцев, потом по Ореховому мосту, пересекали школьный двор и вели к лестнице в спортивный зал. Лисе и Булле открыли дверь и вошли.

– Смотри. – Булле показал на мокрые следы на полу.

Но в коридоре отпечатки было видно хуже, в раздевалках – еще хуже, а в пустом спортзале не видно вовсе.

– Обувь высохла, – сказал Булле и принюхался.

– А это что такое? – спросила Лисе, показав на штандарт школьного оркестра у стены за спортивными матами и старым конем.

Именно тут, в спортзале, проходили репетиции школьного оркестра, и Лисе с Булле в нем играли. Штандарт был синий с желтой вышивкой: «Орккестр школы „Укромный уголок“».



Булле двинулся к выходу, и Лисе заторопилась за ним. Она была умной и мужественной девочкой и не верила в привидения, монстров и прочие глупости («Ха! Да какой подросток может верить в такое!» – подумала она), но оставаться в зале одной ей не захотелось. По непонятной причине волосы у нее на голове норовили встать дыбом, что-то тут явно было не так, и от этого казалось, будто все происходит во сне.

Во дворе директор школы, возвышаясь рядом с сугробом, громогласно спрашивал, не расскажет ли кто-нибудь, кто же пришил брюки господина Гальваниуса к стулу. Булле и Лисе, стоя на крыльце спортзала, видели, как школьники бросают испуганные взгляды то на директора, то на Трульса и Трюма, которые стояли бок о бок, сложив руки на груди, и угрожающе зыркали на остальных.

– Никто не осмелится выдать Трульса и Трюма, – вздохнула Лисе.

– Наверное, фрекен Стробе права, – сказал Булле. – Большинство людей хотят жить в мире и покое и заниматься своим делом, не вмешиваясь в дела других.

Прозвучал звонок на урок. А может, это был звонок с урока. Какой странный сегодня день, подумала Лисе.


На последнем уроке странностей прибавилось. Лисе вдруг сообразила, что именно было не так в спортзале. Понимание ударило ей в голову внезапно, словно снежок, брошенный Трульсом или Трюмом. Штандарт школьного оркестра! Она видела его сотни раз, и на нем всегда были вышиты желтые буквы: «Оркестр школы „Укромный уголок“». А когда они зашли в спортзал, надпись изменилась: «Орккестр школы „Укромный уголок“». В первом слове стало два «к»! Лисе похолодела. Разве такое возможно?


Прозвенел звонок с урока, и Лисе повела Булле в пустой спортзал, где они подошли поближе к штандарту. Булле медленно прочитал все буквы:

– О-р-к-е-с-т-р ш-к-о-л-ы У-к-р-о-м-н-ы-й у-г-о-л-о-к.

– Но в первом слове была лишняя буква! – в отчаянии сказала Лисе. – Правда!

Булле глубокомысленно сложил руки пирамидкой и обернулся к ней:

– Может быть, доктор Проктор изобретет какое-нибудь средство, чтобы обуздать твое воображение, дорогая.

– Воображение тут ни при чем! – крикнула Лисе.

Булле примирительно похлопал ее по спине:

– Успокойся. Ты знаешь, в чем разница между тобой и мной, Лисе?

– Нет. Впрочем, да, знаю. Почти во всем.

– Лисе, разница в том, что я, будучи твоим другом, слепо верю всему, что ты говоришь.

– Наверное, потому, – сказала Лисе, – что я всегда говорю правду.

Булле задумчиво посмотрел на штандарт:

– Мне кажется, пора посоветоваться с нашими друзьями.

– У нас нет друзей, Булле. Если не считать нас самих, у нас есть только один друг!

– Значит, уже есть круг друзей, если хочешь знать мое мнение, – сказал Булле и стал напевать начало партии первого голоса «Старого марша корпуса егерей»[1]. Лисе не смогла устоять и поддержала его, напевая партию кларнета.

И вот так, под звуки «Старого марша корпуса егерей», они прошествовали от школы на Пушечную улицу и по ней – мимо красного дома, где жила Лисе, мимо желтого дома напротив, где жил Булле, пока не оказались перед занесенным снегом по самую крышу синим покосившимся домом в конце улицы, – домом, где жил их единственный друг. Они прошли мимо голого грушевого дерева и постучали в дверь, потому что звонок, как всегда, не работал.

– Доктор Проктор! – крикнул Булле. – Это мы!

Глава 2
Башмаки равновесия и лунные хамелеоны

Однако дверь доктора Проктора осталась закрытой.

– Ну где же он? – пробормотал Булле и заглянул в щелку для писем.

– Там, – сказала Лисе.

– Где? – спросил Булле.

– Да вот же он.

Булле обернулся и посмотрел вверх, куда указывал палец Лисе.

И там, на коньке крыши, он увидел высокого худого человека в профессорском пальто и розовых наушниках. Человек осторожно, маленькими шагами, вытянув руки перед собой, пробирался вдоль крыши.

– Доктор Проктор! – крикнул Булле как можно громче.

– Он не слышит, – сказала Лисе. – На нем же Двойные наушники.

Двойные наушники – или Двойные Ушные Заглушки доктора Проктора – профессор изобрел для защиты от шума, производимого другим его изобретением: Порошком ветронавтов доктора Проктора.

Лисе слепила снежок и бросила. Он ударился о крышу прямо перед профессором, тот покачнулся и стал выплясывать на коньке. Руки его замелькали, как лопасти турбины, и сдвинули на висок один из наушников.

– Что вы там делаете? – крикнул Булле.

– Машу… руками… – отозвался профессор и замахал руками пуще прежнего, – и извиваюсь всем телом… – простонал он, когда его длинное тощее тело стало раскачиваться. – А теперь… я теряю равновесие! – закричал он и вдруг пропал.

Булле и Лисе испуганно переглянулись. И бегом бросились вокруг дома.

– Эй, вы там?! – закричала Лисе.

– Эй, вы там?! – закричал Булле.

– Эй, я там, – глухо раздалось из-под снега, и на поверхность высунулись две руки. – А если мы уже закончили эйтамкать, может, вы все-таки поможете мне?

Лисе и Булле схватили профессора за руки, и уже второй взрослый за этот удивительный день был извлечен из-под снега. Хотя можно ли считать этого человека по-настоящему взрослым – еще вопрос. Большинство изобретений доктора Проктора были скорее детскими и ужасно забавными, однако, к сожалению, в мире взрослых от них не было почти никакого проку. Но разве это может иметь значение, когда у тебя сад из одной груши, двое близких друзей и ты помолвлен с самой милой и – насколько доктор мог видеть сквозь свои вечно мутные мотоциклетные очки – самой красивой женщиной Осло Жюльет Маргарин.



– Зачем на вас наушники? – спросила Лисе, помогая доктору Проктору встать на ноги.

– У меня замерзли уши, а шапку я не нашел, – объяснил профессор. – А что случилось?

Лисе рассказала обо всем, что произошло на школьном дворе.

– Грегор Гальваниус, о да. – Доктор Проктор отряхнул снег со своей взъерошенной шевелюры. – Весьма необычная личность.

– Вы знаете господина Ика? – спросил Булле. – Трульс и Трюм пришили его брюки к стулу очень крепкими нитками. Урок труда – штука загадочная. Хотелось бы знать, как им удалось сделать это так, что он ничего не заметил.

Доктор Проктор вздохнул:

– Грегор, скорее всего, заснул, бедняга.

– Но как учитель может заснуть на собственном уроке! – удивилась Лисе.

– Может, если ему хорошо только во сне, – сказал доктор Проктор.

– А это что такое? – спросил Булле, показывая на ноги доктора.

– Это, – профессор тоже уставился на свои красно-оранжевые башмаки с синими шнурками, – мое новое изобретение. Башмаки равновесия доктора Проктора. Смотрите… – Он поднял одну ногу и показал подошву. – Я приделал мощные магнитные подошвы к паре старых боксерских туфель. В них теперь можно удерживать равновесие на любой поверхности. Надо только установить ручку в нужное положение.

К туфлям были приделаны обыкновенные переключатели от плиты. Лисе прочитала положения:

НАТЯНУТЫЙ КАНАТ

ПРОВИСАЮЩИЙ КАНАТ

ЗАБОР

ПЕРИЛА МОСТА

КОНЕК КРЫШИ


– Роскошно! – закричал Булле. – Можно мне попробовать?

– Пока нельзя, дорогой Булле. Мне еще надо отладить эти башмаки, чтобы с ними все было, э-э, ладно.

– Но вы-то ходили в них по крыше! – с легкой досадой напомнил Булле.

Он предпочитал испытывать не вполне отлаженные изобретения доктора Проктора.

– Мне надо было проверить антенну. – Доктор Проктор показал на крышу, где на бледном фоне зимнего неба чернела большая телевизионная антенна. – У меня ни один канал не показывает.

Лисе застонала:

– Профессор! Разве вы не знаете, что теперь телевидение цифровое? Старые антенны больше не работают.

Доктор Проктор приподнял бровь, посмотрел на Лисе, потом на антенну на крыше. А потом – на часы.

– Значит, время идет. Так что же у вас произошло?

– Что, простите? – не поняла Лисе.

– Так что же у вас про-и-зо-шло?

– Я видел, как что-то исчезло, когда растаял снег, – сказал Булле.

– Когда снег тает, он исчезает. – Доктор Проктор зевнул. – Что еще?

– На штандарте школьного оркестра появилась лишняя буква, – сказала Лисе.

– Звучит так, будто конец света не за горами, – сухо заметил доктор Проктор и стал пробираться по снегу к двери своего дома.

– У вас есть идеи, что теперь делать? – спросила Лисе.

– Конечно, – кивнул доктор Проктор.

– И что же?

– То же, что и всегда. Карамельный пудинг.


– Итак, – сказал доктор Проктор, когда они разделались с полутораметровым пудингом за столом профессорской кухни.

На соседнем столе стояли модель вертолета, с помощью которой он взбивал крем, тостер, которым он сушил варежки и носки, и кастрюля для ухи с дырявым дном, потому что он терпеть не мог уху.

– Ты о чем-то говорил, – сказал доктор Проктор.

– Да-с, – промурлыкал Булле и сыто рыгнул. – Извините.

– Ничего. Так о чем ты говорил?

– Это трудно объяснить. Когда Грегор Гальваниус упал, он поднял тучу снега, и снег этот как будто осел на чем-то. Я успел заметить какую-то фигуру. Но потом снег растаял, и то, что было под снегом, стало невидимым.

– А что это было, человек или животное?



– Не знаю. Во всяком случае, я никогда не видел таких звериных следов. И на следы босых ног, или туфель, или ботинок это тоже непохоже. Мне кажется, на ногах было что-то… – Булле зажмурился и принялся старательно шевелить мозгами, пытаясь понять, что же было на ногах.

– Гм… – протянул доктор Проктор. – А на штандарте школьного оркестра появилась лишняя буква. Но потом, когда вы вернулись, «ОРКЕСТР» оказался написан правильно?

Лисе кивнула.

Доктор Проктор стал почесывать подбородок.

– Носки! – закричал Булле.

Лисе и Проктор посмотрели на него.

 

– Это были следы носков, – сказал Булле. – Знаете, как когда промочишь ноги, а дома снимешь обувь и пошлепаешь по полу в мокрых носках…

– Носкокрады, – прошептал доктор Проктор. – Дефект речи… Лунные… – Тут он спохватился, что Булле и Лисе ловят каждое его слово, и сразу же замолчал.

– Носкокрады? – хором переспросили Булле и Лисе.

– Дефект речи! – выпалил Проктор. – Я хочу сказать… у меня когда-то был дефект речи. – Он показал на улицу за окном: – Боже! Опять пошел снег!

Они выглянули. Действительно, там кружились снежинки.

Лисе посмотрела на доктора Проктора:

– Что еще за похититель нос…

– Кстати, я сейчас работаю над новым изобретением, – перебил ее доктор Проктор. – Хочу создать забавный такой гибрид рождественской елки и обычной ели: чтобы ель вырастала вместе с мишурой, бумажными ангелочками, свечками. Достаточно просто срубить ее и поставить в комнате. Что скажете?

Булле покачал головой:

– Плохая идея. В украшении елки – половина радости.

– Неужели? – огорчился доктор Проктор.

– Да-с. – Булле подчистил свою тарелку. – А вы не могли бы изобрести что-нибудь, чтобы оркестр школы «Укромный уголок» стал звучать хорошо?

– Ну нет. Это абсолютно невозможно, – отрезал доктор Проктор. – А что вы скажете о рождественской каше со вкусом карамельного пудинга?

– Это было бы здорово! – закричал Булле и посмотрел на кусочки карамельного пудинга, которые еще оставались на подносе. – Если больше нет желающих, то, может быть, я…

– Доктор, – перебила его Лисе. – Кто такой похититель носков?

– Никогда не слышал о таком, – отрезал профессор. – И вы тоже.

Лисе посмотрела на Булле. Щеки его были как два шара, а на подносе не осталось ни крошки.

– Однако время уже позднее, – сказал доктор Проктор и громко зевнул.


– Тебе не кажется, что сегодня вечером доктор Проктор был какой-то странный? – спросила Лисе, когда они вышли за дверь.

– Нет. – Булле громко рыгнул и счастливо улыбнулся.

– Ну еще бы! – Она закатила глаза.

Когда Лисе вернулась домой, поужинала, выучила уроки и отрепетировала партию кларнета, мама крикнула ей снизу, что пора ложиться спать. По правде говоря, Лисе не имела ничего против. Почистив зубы, она спустилась в гостиную. Родители смотрели телевизор. На экране группа мужчин и женщин очень громко пели, непрерывно раскачиваясь, отчего их длинные белые одеяния колебались, как занавески при дуновениях летнего бриза. Лисе затосковала по весне.

– Что это? – спросила она.

– Это? – переспросил папа-комендант. – Это «Кон-ХОР-с» – конкурс хоров. Победитель получит сто тысяч крон и пятьдесят эре. Плюс собственную передачу на телевидении. Плюс поездку в Данию с проживанием в кемпинге.

– Плюс бесплатное обслуживание в течение полугода у парикмахеров в Моссе и Воссе, – добавила мама. – Плюс…

– А кто поет? – спросила Лисе.

– Хор Халлвара Теноресена, – пробубнил папа.

– Кто такой Халлвар Теноресен?

– Кто такой Халлвар Теноресен? – удивилась мама. – Ну, знаешь, Лисе, честно говоря, тебе надо больше читать в прессе о выдающихся людях. Халлвар Теноресен – поющий мануальный терапевт из шведского Йёнчёпинга. Самый симпатичный хормейстер к югу от Норботена. Смотри, какой милашка. Странно, что он не женат.

– Совсем не странно, что он не женат, – буркнул папа-комендант.

Лисе посмотрела на хористов – они широко открывали рты, пели и улыбались. Она пошла спать.

Лежа в постели, Лисе выключила бра в изголовье, включила карманный фонарик и посветила на желтый дом через улицу. И как и всегда, там загорелся свет и маленькие пальчики стали показывать театр теней. Сегодня вечером Лисе увидела икающего человечка, как он катится по льду и падает. А вот длинноносая женщина помогает ему встать. Кажется, мужчина хочет ее поцеловать, но она его отталкивает. Лисе долго и громко смеялась. И забыла, что она забыла про то, что забыла. Когда театр кончился, Лисе мгновенно уснула и спала, как всегда, крепко. Поэтому она так и не узнала, что, когда снег перестал идти, из люка на Пушечной улице раздалось странное бормотание. Оно поднималось вверх, к луне, которая, сонно моргая, взирала с небес на город Осло, и время от времени переходило в пение.

1Один из самых известных маршей Норвегии, который исполняется при появлении королевской семьи. Его играют все школьные оркестры во время шествия в День независимости 17 мая. (Здесь и далее прим. пер.)