Моим школьным преподавателям истории: мистеру [Джеймсу] Экерману и доктору [Джону] Джонсону, превратившим факты в историю, старинное – в насущное, причины – в следствия, а человеческие судьбы – в нити бесконечного гобелена…

Часть первая. Вдоль границ Фераласа

Глава первая. Госпожа и Дитя

Бо́льшая из двух лун Азерота, Бледная Госпожа, шла на убыль, но диск Голубого Дитя все еще пребывал в фазе полнолуния, меньший по размеру, и света обеих небесных сфер, даже в отсутствие костра, было вполне достаточно для дела, которым занимался в эту минуту Арамар Торн. Положив на колени блокнот, Арам, зажав в руке порядком укоротившийся карандаш, наконец-то рисовал одного очень близкого, но до сих пор не запечатленного на страницах блокнота человека.

Позируя, Макаса Флинтвилл чувствовала себя неловко.

– Не надо позировать, – сказал ей Арам. – Просто постарайся не слишком вертеться.

– Хорошо. Прекрасно, – сказала она, однако спина ее так и осталась прямой, а поза – закостеневшей и мучительно неловкой.

Арам привык к тому, что Макаса всегда держится прямо. Но, сколько он ее знал, в собственной коже ей всегда было вполне удобно и уютно, и потому на рисунке эту неловкость и закостенелость пришлось постараться сгладить. Макасе Флинтвилл было семнадцать, но держалась она, точно женщина лет тридцати, а то и пятидесятилетний боевой генерал. Метр семьдесят восемь ростом, стройная, мускулистая, темнокожая; темно-карие глаза, черные волосы в мелких кудряшках… На борту «Волнохода» она стриглась как можно короче – так, чтобы стрижка повторяла форму головы. Однако их путь сквозь джунгли Фераласа длился уже почти месяц, и, хотя любой сторонний наблюдатель, несомненно, назвал бы волосы Макасы очень короткими, Арам, хорошо зная сестру, не сомневался: сама она давно думает, что ее прическа «недопустимо неопрятная».

«Сестру»… Теперь считать Макасу сестрой казалось вполне естественным. Поверить было невозможно, что всего месяц назад Арам, скорее, назвал бы ее «заклятый враг». Многое им с тех пор довелось пережить, и в доказательство этого у обоих имелись шрамы – и не только на теле, но и на душе. И теперь, рисуя тонкие темные рубцы поперек лба и левой щеки Макасы, Арам вспоминал их первую встречу семь долгих месяцев назад…

Отец Арамара Торна, капитан «Волнохода», покинул семью, когда Араму было шесть лет. Официально Грейдон Торн нанял Арама в качестве юнги, но на самом деле – с тем, чтобы наконец познакомиться с сыном.

Пока капитан Грейдон Торн пытался научить сына всему на свете, от фехтования до множества сведений о флоре, фауне и разумных обитателях Азерота, его второй помощник Макаса Флинтвилл взяла на себя нелегкую задачу: сделать из двенадцатилетнего мальчишки, никогда в жизни не то что не бывавшего в плавании, а даже не видавшего моря, моряка. Следовало признать, к учебе Арам в обоих случаях отнесся без малейшего интереса и прилежания. Ему попросту не хотелось быть на корабле с любым из них двоих, и скрывать это он даже не пытался.

В добавок, сам того не желая, Арам встал между Макасой и Грейдоном, к которому она относилась как к отцу… Одним словом, сказать, что в первые шесть месяцев знакомства Арам с Макасой не поладили, было бы шедевром преуменьшения.

Нарисовав множество неизвестно где и как полученных шрамов на неприкрытых руках Макасы, Арам занялся отделкой оружия и амуниции: абордажной сабли и секиры на поясе, длинной железной цепи через плечо и лежавшего рядом щита, обитого несколькими слоями гасящей удар сыромятной кожи.

Но за последний месяц все изменилось. Трагически разлученные с Грейдоном и «Волноходом» во время пиратского нападения на корабль, Арам с Макасой спаслись бегством в шлюпке и оказались совсем одни в диких, враждебных землях. Только теперь они подружились. Сколько раз, увидев, что он вынимает из кармана блокнот, Макаса лишь рычала:

– Даже и не думай помещать меня в эту треклятую книжонку!

И он неизменно отвечал:

– Обещаю, что не стану рисовать тебя, пока сама не попросишь.

И Макаса, конечно же, никогда не просила об этом. До самого сегодняшнего утра, когда она, к великому удивлению Арама, улыбнулась и сказала:

– Пожалуй, попрошу. Я слышала, это – добрая магия.

«Добрая магия»… Все то, что теперь связывало их… Они прошли через трудности и утраты, через опасности и трагедии. Но вместе – выжили, а заодно не только примирились друг с другом, но и осознали, что же связывает их. Свое истинное родство. Свое… братство.

Прервав работу, Арам поднял взгляд. Бледная Госпожа опускалась за каменную громаду Небесного пика, где накануне, взяв с них последнее обещание и вверив им последнюю заботу, умер их друг, ночной эльф Талисс Серый Дуб.

Макаса в первый раз пошевелилась, оглянувшись через плечо туда, куда смотрел Арам. Высоты Небесного пика остались в долгом дне пути позади, однако оба они все еще могли видеть, как блестит в свете Синего Карлика водопад, у подножья которого Талисс обрел прошлым утром вечный покой. Повернувшись к Араму, Макаса печально кивнула: она понимала, куда устремлены его мысли. Забыв о необходимости позировать, она снова стала самой собой, и Арам поспешил запечатлеть на бумаге сочувствие в глазах сестры, заслуженное с таким трудом.

Да, Макасе не представилось ни возможности, ни времени, чтобы узнать и полюбить Талисса, как Арам, но это было неважно. Она понимала, что у Арама на душе, и этого было довольно. Сказать по правде, довольно было одного того, что ради спасения ее брата калдорай пожертвовал своей тысячелетней жизнью и принял в спину два арбалетных болта, предназначавшихся Араму. Этого было более чем достаточно, чтобы ночной эльф навсегда остался в храме ее памяти, как друг, соотечественник и настоящий герой.

Арам ощущал отсутствие Талисса куда острее и принимал его куда ближе к сердцу: общество мудрого, неизменно веселого ночного эльфа ненадолго заполнило пустоту, порожденную смертью отца. Теперь же для него были потеряны оба – и Грейдон, и Серый Дуб. «Не потеряны, – сказала бы Макаса. – Мертвы. Они мертвы. Прими это. Прими, и не пытайся подсластить». Жестким человеком была она, эта Флинтвилл, непоколебимо честным и прямым, но со временем Арам научился ценить эти качества.

– Мркса? – с надеждой спросил странный тонкий голосок.

Это был Мурчаль – их юный, маленький, зеленый, длиннорукий и длинноногий товарищ-мурлок; тело – практически одна огромная голова с большущими, проникновенными щенячьими глазами навыкате. Вдвоем с еще одним их спутником по имени Клок они вернулись в лагерь, неся с собой охапки хвороста.

Макаса с досадой покачала головой:

– Нет. Никаких костров. Я же сказала: мы все еще слишком близко к Забытому Городу и не станем поднимать в небо столб дыма, который приведет врага прямо к нам. Я-то думала, вы ушли за ягодами ветроцвета!

– Ягод нет, – сказал Клок, сваливая оказавшийся ненужным хворост между Арамом и Макасой. Мохнатый гиеночеловек был воином-гноллом, хоть и еще щенком (правда, щенком весьма сильным и широкоплечим).

Все ненадолго замолчали, оглядывая лагерь – каменистую полянку у небольшого ручейка, невдалеке от границы между Тысячей Игл и непроходимыми джунглями Фераласа. Казалось, темные заросли в лунном свете клонятся к путникам, нависают над головой. Хворост, которому не суждено было сгореть, лежал как раз там, где путники – оставь им поспешное бегство хоть толику времени для охоты или рыбалки – развели бы костер, приготовили добычу и наслаждались ужином. Четыре живота заурчали как один.

Только теперь Арам вспомнил, что голоден. Очень голоден.

– Урум н Мркса млгггррр, – сказал Мурчаль. – Мурчаль н Лок млгггррр. Мурчаль мрругл дрррзя ммгр ммм мммм флллурлок, нрк нк мгррррл. Нк мгррррл!

Макаса, сощурившись, взглянула на мурлока и обратила вопросительный взгляд к Араму.

Тот только пожал плечами:

– Не знаю. Думаю, несколько слов могу угадать. Знаю, что я – «Урум», а ты – «Муркса»…

– Мркса, – поправил его Мурчаль.

– «Лок» – это Клок, – добавил Клок.

– И все мы – его «дрррзя». То есть, друзья. Но, кроме этого… нет, ничего не понимаю.

Но Мурчаль только покачал головой и еще три, а то и четыре раза повторил:

– Нк мгррррл, нк мгррррл…

Его живот громко заурчал, словно подчеркивая жалобу.

«Когда же мы в последний раз ели? – подумал Арам. – Дня три тому назад?»

За эти три дня им довелось потратить немало сил: вынужденный марш, гладиаторский бой, дерзкий побег… Казалось бы, он должен быть потрясен до глубины души. До полного отчаянья. Но – странное дело! – сейчас Араму было так легко, как не бывало уже много недель, может, даже месяцев. Как бы ни ныло в животе, душа его была спокойна. Да, они голодны, за ними гонятся. Но враг был далеко и, благодаря тому, что Арам с друзьями сбежали по воздуху, верхом на самой настоящей виверне, имел лишь самое смутное представление, в какую сторону направились беглецы, и никак не мог напасть на их след. Потому-то Арам и смог ненадолго расслабиться в компании друзей, под умиротворяющим лунным светом.

Он завершил рисунок, поставив в уголке слегка приукрашенную завитушками подпись, и спрятал карандаш в карман рубашки. Макаса смерила его сердитым взглядом – о, как знаком был этот взгляд!

– Разве ты не хочешь посмотреть? – спросил он.

Клок с Мурчалем едва не опрокинули друг друга, спеша увидеть последнее творение Арама.

– Мммм мрррггк, – проворковал Мурчаль.

Со слов Талисса Арам знал: это значит «добрая магия».

Клок решительно кивнул и присоединился к похвалам Мурчаля.

– Добрая магия, – уверенно подтвердил он.

Для мурлока и гнолла «добрая магия» Арамова блокнота была отнюдь не метафорой. Для них в том, как Арам, орудуя карандашом, переносит на бумагу людей и окрестные виды, действительно было что-то волшебное. Даже если бы на ладони Арама вдруг появились из ниоткуда настоящие ягоды ветроцвета, это вряд ли впечатлило бы их сильнее.

Что до самого Арама – ему просто нравилось рисовать и понимать, что это удается ему очень и очень неплохо. Отчим счел его настолько талантливым, что, не пожалев недельного заработка, купил пасынку в подарок к двенадцатому дню рождения переплетенный в кожу блокнот, и этим блокнотом Арам дорожил больше всего на свете. По крайней мере, до тех пор, пока не получил от отца компас, а от Талисса – желудь.

Но сейчас Араму не хотелось думать ни о компасах, ни о желудях. Хотелось, чтобы Макасе захотелось взглянуть на свой портрет. Но она даже не сдвинулась с места. И даже сделалось ясно, не ответила на вопрос, хочет ли она взглянуть на рисунок.

– Так разве ты не хочешь посмотреть? – с внезапной неуверенностью спросил Арам еще раз.

Макаса вновь бросила на него сердитый взгляд.

– Не знаю. А ты как думаешь?

Зная, как это раздражает Макасу, Арам подавил желание закатить глаза, поднялся, обошел кучу хвороста и шагнул к ней.

– Надеюсь, что да, – сказал он, сунув блокнот ей под нос.

Макаса разглядывала освещенный луной рисунок целую минуту, и с каждой новой секундой Араму становилось все неуютнее. Наконец она заговорила:

– Так я и выгляжу?

– Мргле, мргле, – сказал Мурчаль (что, как было известно Араму, означало «да»).

– Макаса, – коротко подтвердил Клок, явно не сомневавшийся в этом ни на миг.

Арам сощурился.

– Во всяком случае, – ответил он, – так ты выглядишь для меня. Тебе не нравится?

– Она слишком мягкая, – задумчиво сказала Макаса.

«Не “я”, – подумал Арам. – “Она слишком мягкая”…»

– Ты ведь выглядишь так не каждую секунду, – сказал он вслух. – Только в один определенный момент. Но… именно такой я вижу тебя, если закрою глаза.

– Если ты видишь меня с закрытыми глазами, зачем мне нужно было позировать?

– Нет, понимаешь…

– Ладно. Наверное, вышло хорошо, – допустила она.

Но теперь Араму казалось, будто она просто старается успокоить его.

– Да нет, портрет вовсе не обязательно должен тебе понравиться, – сказал он, стараясь скрыть разочарование.

Закрыв блокнот, мальчик обернул его непромокаемой тканью, сунул в задний карман штанов и вернулся на место.

– Почему же, хороший портрет…

Однако это звучало еще менее убедительно.

– Ты просто несносна, – пробормотал Арам.

– А тебя избаловали, – откликнулась Макаса.

– Меня?

– Если все вокруг не поют тебе хвалебную оду, тут же начинаешь дуться.

– Никто и не просил тебя петь. Ты вообще петь-то умеешь?

– Я не пою. И впредь петь не стану. Ни для тебя, ни для кого-то еще.

– Ужасная потеря для всех нас… – Арам покачал головой. – О чем мы только говорим?

– О моем надувшемся избалованном младшем братце.

Арам вскинул на Макасу сердитый взгляд, но она только улыбнулась, а потому вскоре заулыбался и он.

Глава вторая. Тень, заслонившая свет

Клок вызвался стоять в карауле первым. Мурчаль уже спал – тихонько похрапывая, пуская пузыри, один за другим надувавшиеся и лопавшиеся на зеленых рыбьих губах.

Без костра летняя ночь на рубеже Фераласа с Тысячей Игл была холодна и с каждой минутой становилась все холоднее. Пришлось надеть еще один подарок на день рождения – серый шерстяной свитер, связанный матерью в честь одиннадцатилетия Арама. В скитаниях и приключениях свитер сильно испачкался, однако оставался все таким же теплым. Затем Арам укрылся поношенным кожаным плащом отца, натянув его до самого подбородка, будто одеяло в собственной кровати там, дома, в далеком Приозерье. Плащ все еще пах морем, хотя, возможно, Араму это только казалось. То был предпоследний подарок, полученный от отца перед расставанием. Вспомнив об этом, Арам полез за пазуху – проверить, на месте ли последний подарок Грейдона Торна, компас, висевший на цепочке на шее.

Компас был на месте.

Вновь улегшись в слегка влажную от росы траву, Арам взглянул на Макасу. Похоже, ей очень не хотелось оставлять бодрствующий мир (полный разбойников-огров, охотящихся за компасом душегубов и ядовитых змей) в желтых пятнистых лапах Клока. Арам знал: она вообще не склонна доверять кому-либо (включая и его), кроме самой себя. Вот и теперь Макасу раздирали внутренние противоречия. Она поджала нижнюю губу, а потом прикусила ее, глядя, как Клок стоит на страже, поигрывая боевой дубиной, украденной у огра. По-видимому, его очевидная страсть к оружию вместе с доблестью, проявленной во время бегства из Забытого Города, успокоили Макасу. Кивнув Араму, она опустила голову на щит, прислоненный к большому валуну. Так она и собиралась спать – полулежа, в любой момент готовая к бою, с правой рукой на рукояти абордажной сабли. Левая рука девушки дрогнула, неосознанно нащупывая гарпун, который пришлось бросить несколько дней назад. Арам знал: без гарпуна Макаса чувствует себя едва ли не голой. Нет, даже не голой – увечной, словно лишилась руки или ноги.

Но это не могло помешать ей уснуть. Макаса уснет так же, как делает все – легко и добросовестно. А после, в нужное время, еще до того, как Клок разбудит ее, проснется и сменит его в карауле.

Арам повернулся набок. От голода, на который прежде было так легко не обращать внимания, нестерпимо ныло в животе. Арам ничуть не сомневался, что это не даст заснуть, но не учел того, что не спал уже сорок с лишком часов. Стоило прикрыть глаза, и он тут же погрузился в сон…

– Арам, – окликнул Голос. – Ты меня слышишь?

– Да. И даже лучше прежнего.

– Ты знаешь, кто я и что я такое?

– Ты – Свет. Голос Света. И я как-то должен тебя… «спасти». Это – все, что я знаю. Может, ты расскажешь мне что-то еще? Я хочу… мне очень нужно знать больше.

– Повернись ко мне. Посмотри на меня, Арамар Торн, и многое узнаешь.

Арам повернулся к Свету. Он много раз видел его во сне – еще до всех этих странных новых бед – и каждый раз Свет едва не лишал его зрения. Теперь он сиял ярче прежнего, но Арам собрал всю волю в кулак и не отвернулся. И даже не моргнул.

– Ответы, которые ты ищешь, – сказал Голос, – там. Внутри Света. Приблизься.

Арам двинулся вперед. Это оказалось нелегко. Казалось, Свет имеет плотность: идти сквозь него – все равно что плыть в патоке. Но Арам не отступал.

– У меня так много вопросов, – сказал он.

– Ответы, которые ты ищешь, – повторил Голос, – там. Внутри Света.

– Нет, – мрачно пророкотал какой-то новый голос. – Внутри этого Света обитает только смерть.

Между Светом и Арамом, преградив мальчику путь, возник огромный темный силуэт.

– Здесь ты не получишь ответов и не раскроешь тайн, – мрачным, гневным баритоном сказал силуэт. – Ты отдашь компас и прекратишь свои поиски – или умрешь.

– Нет! – дерзко крикнул Арам. – Этот компас подарил мне отец!

Резко, точно атакующая кобра, склонившись к Араму, силуэт схватил его за разорванный ворот рубашки и подтащил к себе. Тут мальчик смог разглядеть черты лица врага, неожиданно вставшего на его пути. Черты оказались знакомыми – едва ли не столь же знакомыми, как отцовские. Густые черные брови, широкий лоб, квадратная челюсть, почти черные, горящие неприкрытой яростью глаза… Это был капитан Малус. Тот, кто убил Грейдона Торна.

– Мальчик, – прохрипел Малус, – если ты так скучаешь по отцу, я с легкостью могу отправить тебя к нему.

Свободная рука Малуса сомкнулась на компасе и сорвала его с цепочки.

Арам вздрогнул, ахнул и проснулся. Клок, крутанувшись волчком, как ужаленный, развернулся к нему. Макаса тоже открыла глаза, разом стряхнув с себя чуткий сон. (Мурчаль, однако ж, так и продолжал браво пускать пузыри.)

– Что стряслось? – спросила Макаса.

Сбросив отцовский плащ, Арам лихорадочно полез за пазуху, под свитер и рубашку, и нащупал холодный металл компаса на груди. Но и этого оказалось мало. Чтобы воочию убедиться, что подарок отца все еще при нем, он вытащил его из-под одежды.

На вид в нем, сколько ни гляди, не было ничего особенного. Простой компас на золотой цепочке: белый циферблат, медный корпус, золотые буквы – С, В, Ю, З – указывают стороны света… Необычным было одно – стрелка из тонкого осколка кристалла, указывавшая не на север, а на юго-восток. Одним словом, с виду компас был сломан.

Но видимость часто бывает обманчивой.

Как его описывал Талисс?

– Это осколок чистого звездного света с небес, несущий в себе небесную искру, – сказал друид. – Попросту говоря, это значит, что кристалл, из которого сделана стрелка, не из нашего мира. На нем лежат какие-то чары.

Его слова подтвердились – подтвердились стократ. Отец отдал компас Араму, оказавшись в отчаяннейшем положении. Практически, это было последним, что сделал он в этом мире. Он наказал сыну беречь компас любой ценой и обещал: «Этот компас приведет тебя туда, куда нужно!»

Вначале Арам решил, что компас приведет его домой, в Приозерье. В то время он, как и сейчас, отчаянно скучал по матери Сейе, по отчиму Роббу, по единоутробным брату и сестре Робертсону и Селии, по своему псу Чумазу… Скучал по старой, небогатой событиями жизни в домике возле кузницы, где Робб Глэйд учил его мастерству простого деревенского кузнеца (никак не морехода и уж тем более не невольного путешественника по этим проклятым дебрям). Скучал по вкусной еде и материнским объятиям. По буйным играм с Робертсоном, по возне с Селией, по скитаниям вдоль берегов озера Безмолвия в компании Чумаза…

Но компас направлял его вовсе не домой. В конце концов его стрелка привела Арама ко второму осколку кристалла, чуть более крупному ее собрату. И чем ближе находился компас к новому осколку, тем больше… как бы сказать… оживал. Вначале стрелка начала светиться, а стоило Араму оказаться невдалеке от осколка, компас буквально устремился вперед сам по себе, сорвавшись с цепочки и полетев по воздуху к своему родичу.

Арам знал: эти осколки – частицы Света. Того самого Света, который он видел и слышал во сне. Того самого Света, который ему каким-то неведомым образом предстояло спасти.

– Еще один сон? – спросила Макаса.

Не в силах проронить ни слова, не в силах даже выпустить компас из рук, Арам кивнул.

– О том самом Свете? – уточнила Макаса.

Наконец-то прекратив вертеть компас в руках, Арам сглотнул и обрел дар речи.

– Ага, – сказал он. – Но не только о Свете. Там был и он.

– Кто? Твой отец?

– Нет. Малус.

При одном упоминании этого имени лицо Макасы исказилось от ярости, но она ничего не сказала.

– Теперь я знаю, зачем ему так нужен этот компас, – продолжал Арам. – Он не хочет, чтобы я – или кто-то другой – спас Свет.

По сути, это было именно так. Но не таков был Малус, чтоб этим и ограничиться.