Czytaj książkę: «Дневник призывателя», strona 15
Но как же, наверное, больно полюбить в первую жизнь того, кто проживает последнюю.
Хорошо, что это всего лишь легенды.
Вздохнул и сложил руки на груди.
Деда все нет, а скоро наступит ночь. Город уже медленно погружался в сон, поддаваясь напору прохлады и уютных желтых фонарей. Где же старик мог задержаться? Раньше он так не исчезал. Да и я понятия не имею, к кому он мог пойти на ночь глядя.
Только я о нем подумал, как раздался телефонный звонок. Дед? Это ведь он? Кто еще мог звонить?
– Да? – я поднял трубку домашнего телефона. Номер незнакомый. Странно. Кинул беглый взгляд на телефонную книгу. Может, у деда он записан? Однако листать ее нет ни желания, ни времени.
– Да, Саша, это я, – уставший голос деда. На фоне невнятный шум. Похоже, что чьи-то голоса. А может мне это все мерещится, и там нет ничего. Но почему-то мне кажется все знакомым. Напоминающим то место, где собираются коллекционеры, торгуют и едят.
– Ты где пропадаешь? – тут же накинулся я. Ведет он себя слишком странно. Непривычно. – Что вообще с тобой происходит? Объясни! Пожалуйста…
– Тише, Александр, – строго цыкнул он. – Тише. Не изображай наседку, тебе не идет. А творятся дела, в которые тебе не следует совать свой нос. Не дорос. Мал еще и не опытен. Вернусь завтра, максимум послезавтра. Тогда решу, что с тобой делать. Главное сиди дома. А еще лучше очерти вокруг себя соляной круг. Возьми…Черт.
Погодите. Что? Я опешил.
– Со мной? Я мал?! Опыт? А где мне его взять, если ты постоянно уходишь от ответа? Где ты? – он издевается? Я разозлился и чуть не сорвался на крик, но вовремя закусил губу.
– Слишком мал и глуп. Лезешь раньше срока в печь, а потом удивляешься, что обжигаешься. Ты совершенно нестабилен. Так что единственное о чем я жалею в жизни – это то, что рассказал тебе об этом, обо всем. Нужно было мне слушать Сонечку, и тогда бы ты вырос нормальным человеком.
– А сейчас я какой? Неправильный? Сумасшедший? – огрызнулся я. В моей груди полыхал недобрый огонек, колющий внутренности.
– Замкнутый. Одинокий. Мрачный. Отрешенный от реальности, – отрезал дед. – Мне продолжать? – я так и чувствовал, что он вскинул бровь. Он старается говорить холодно, но в голосе все равно проскальзывали нотки беспокойства. Что-то определенно не так. Но вот что?
Я никак не могу понять. Соль? Так уж и быть. Но что еще?
Все дело в фотографии? Или нечто произошло раньше? Наша соседка? Да нет. Бред какой-то. Что такого она могла рассказать?
Его снова видели…
Он идет за тобой.
Перед глазами почему-то всплывает образ мороженщика. Его слишком широкая улыбка, точно вырезанная на одутловатом лице или приклеенная скотчем. Застывшие, будто рыбьи глаза, большие и пустые. Трясущиеся руки, которые не останавливались ни на секунду. Движения чересчур резкие, не свойственные обычным людям. Он мялся и явно чувствовал себя довольно дискомфортно, словно не должен был находиться здесь.
А потом… Его губы растянулись еще шире, болезненно перекосив лицо. Они начали трескаться и лопаться, но он совсем не обращал на это внимания. Миг и его глаза закатились, а изо рта начала капать белесая пена. Зубы удлинились и заострились. Его челюсть выдвинулась вперед, нос сморщился, а руки удлинились.
Форменная одежда разорвана в районе грудной клетки, обнажая покрытые гнилью кости.
– Они… заинте-ресо…ваны. Он… ищет. Идет по сле-ду. Ты никого не спасешь! Никого! Все умрут! Все!
Но о ком речь?
И почему он плакал?
– А без твоих рассказов и дневников я бы стал другим? – скривился я. Он серьезно в это верит? Ладно, бабушка, но он? Неужели он не понимает, что я отличаюсь от других? Я такой же, как он! Я… Я вижу их. Они приходят без спроса.
Да, во многом не разбираюсь. Многое не осознаю. Но…
Нет, не мог же он просто так поменять своего мнения. Он со мной всю мою жизнь. Тем более с тех пор, как показал мне дневники, прошло уже много лет, и до этого он ни разу не говорил о том, что жалеет. Наоборот, дед хотел, чтобы я развивал свои способности. Учился их контролировать, а не полагаться на удачу. Та может и подвести.
– Полагаю, что да, – вздохнул дед. – Если бы я мог, я бы вернул все назад. Подарил тебе другую жизнь. Ту, которую ты действительно заслуживаешь, – в этих словах есть двойное дно. Как бы открыть его?
– Но я не хочу! – я замотал головой. Нет, только не это. Тогда я буду совсем один. – Мне нравится эта. Моя, – сделал акцент на последнем слове.
– Так было бы лучше, – голос деда дрогнул на миг. Видно, что ему это тоже дается не просто. Но тогда почему?
Ничего не понимаю. Я думал, что мы с ним семья, а теперь… У меня в голове практически пусто. Только цепляюсь за слова и надеюсь найти причину.
– Кому?
– Тебе.
– Ложь! Наглая ложь. От этого я бы не перестал видеть! – не понимаю. Ничего не понимаю. Но почему-то так горько, словно я выпил настой полыни.
– В этом-то и вся проблема. Ты всегда видел то, что не следовало. Общался с девчушкой-призраком…
– Что? – я ему ничего не говорил. Откуда он знает о ней?!
Любить невероятно больно…
– Я знаю все, – сожаление. – Ни у Полины, ни у Агаты не было таких сил. Для них все было развлечением, а дневники забавными книжками с картинками. Вскоре они забыли и о них. Каждый нашел свою стезю.
Он впервые говорил о моей матери и тетушке. Выходит и их он пытался приобщить к своему ремеслу… А я все гадал, что не так, почему они ничего не знают.
Значит, они просто не могли видеть. Но ведь Тоша…
– Они материалисты до мозга костей. Совсем пустые. Даже в твоем друге есть искра. Хотя мне лучше было не позволять ему ее разжигать. Погасить все, что было.
Вот оно что. Без дара совсем ничего не получится, как бы не старался. А так… Один процент есть? Тогда остальное можно набрать усердием и старанием.
– Ты решаешь за нас? Почему?
– Понимаю, что совершил ошибку. Совсем забыл… – его голос практически сел.
– О чем? О чем ты забыл? – все же воскликнул я.
– О том, что он может прийти…
Связь оборвалась помехами. В трубке зашипело, точно кто-то включил старый телевизор или магнитофон, давно не ловящий сигнал.
Щелчки. Отголоски чужих разговоров. Или белый шум? Может мы слышим послания с того света. Сообщения от тех, кто соскучился по живым.
– Дед?
Щелчки. Видимо связь и правда пропала.
Я уже собрался положить трубку, как вместо номера на экране высветились странные символы с пиксельной лисьей маской.
– Что? – я непонимающе нахмурился. Что происходит? Это вообще возможно? Домашний телефон не способен на такие выкрутасы.
Встряхнул трубку. Помотал головой. Ничего так и не исчезло. Только стало ярче, точно под символами и изображением включили голубоватую подсветку.
– Вот я и нашел тебя, лисенок, – бархатистый голос, похожий на дорогое вино с медом.
Что? Откуда? Я вздрогнул от неожиданности, чуть не уронив телефон, который и являлся источником звука.
– Дед? Что происходит?! Это не смешно, – заметил я, хотя этот голос совсем не похож на его. Явно моложе. Да и вообще другой. Чужой, незнакомый. Такого я никогда не слышал.
Нахмурился.
Пиксельная маска крутится против часовой стрелки. Я смотрю на нее и не могу пошевелиться. Не способен оторвать взгляда. Так странно. Она становится все объёмнее, словно сейчас окажется у меня в руках.
– Я не он, – засмеялся неизвестный. И я это знаю. – Я тот, кому он задолжал. И я решил развлечься сам. Как же долго я ждал! Ах. Как долго! – порывисто воскликнул он.
Я же почувствовал дрожь по всему телу, точно меня посадили на электрический стул, Его голос отдавался у меня в голове и разлетался на сотни осколков. Мне почему-то было невероятно страшно. До тошноты, до исступления. До такой степени, что я не мог пошевелиться.
– Как жаль, что так вышло с той девочкой… – протянул он. – У нее было такое красивое имя – Агата. Доброе. И оно ей очень шло, – мечтательно проговорил он, но тут же опечалился. – Жаль. Я всегда был рядом. Касался ее и спал подле нее точно верный пес. Сейчас она выросла. Совсем взрослая. Нет той нежности… Все же забирать нужно тогда, когда игрушка прекрасна. Когда мертвая принцесса похожа на чудесную бабочку, проткнутую иглой. Ей бы пошла изящная маска. Но… Я дал ей больше, а она отказалась. Я был с ней, был, как человек! А она все забыла… – удрученно вздохнул он. – Люди всегда забывают.
– Кто вы? – выдавил я. Маска стала объёмнее. Я чувствую на себе холодные руки. В них нет ничего, кроме жажды сломать.
Медленно, цепко, жестоко.
Я не игрушка! Нет. Нет… я не хочу.
Ты убил всех. Ты причина всех бед.
Маска крутится против часовой стрелки. Смотрю и не могу оторвать взгляда. А на периферии моего зрения стоит девушка в кроличьей маске и обнимает себя за плечи. Ее губы окровавлены, а руки точно из фарфора. Такие же белые и хрупкие. Если сейчас ее толкнуть, то она разобьется.
Что она здесь делает? Она не могла войти! Здесь есть Тень. Она оберегает меня. Оберегала. Всегда.
Сотни рук стучатся в окно. Их так и не пускают внутрь. Но девушка…
Я не успел начертить соляной круг.
Она здесь. Она смотрит на меня с ненавистью и болью. Она плачет, но вместо слез пепел, оставляющий борозды на ее прекрасном лице. Волосы распущены и ниспадают волнами на плечи, с которых сползает белая сорочка с развязанным шнурком.
– Он знает все. От него ничего нельзя скрыть, – прошептала она, медленно и неестественно повернув голову. Каждое ее движение сопровождалось тихим пощелкиванием, точно она была заводной игрушкой. Вот сейчас она повернется, и я увижу ключ, торчащий из прорези на ее спине.
Шагнула ко мне. Щелчки.
Коснулась своей шеи и мучительно медленно провела вниз. От пальцев на ее теле появлялись кровоточащие следы и пепел. Одежда обугливалась и осыпалась серыми хлопьями.
– Он всегда получает свое… – низко, почти не слышно, точно ветер шумит в кронах, срывая осенние листья, должные покинуть родные ветви.
– Игрушки очаровательны, – выдохнул незнакомец. – Они податливы. Доступны. С ними можно делать все, что угодно. Вот только…
Он замолчал.
Мне становилось все тяжелее дышать. Чем ближе девушка, тем меньше воздуха. От нее я чувствую только холод. И пол покрывается инеем.
– Ты не сможешь никого спасти, – шептала она. – Он заберет всех.
По стенам ползут морозные узоры, скручиваясь в замысловатые завитки, так похожие на диковинные листья и буквы незнакомого мне языка. Еще один ковер. Может там написана вся правда о нашем мире? Или диковинные сказки? Вот только мы все равно не умеем читать.
Девушка неуверенно замерла, слегка поведя плечом, которого тоже коснулся лед. На ней уже ничего не осталось. Все осыпалось, как шелуха, обнажая тело, покрытое узорами ран, складывающимися в имена.
– Кто ты? – выдавил вместе с хрипом. Я чувствую на шее цепкие пальцы.
Они сжимают и отпускают, чтобы все повторить сначала. От них холодно настолько, что они кажутся железным прутом, впивающимся в кожу. Еще немного и я не смогу дышать.
– Тот, для кого ты лишь цена, – голос в трубке.
– Я не…
– Всего лишь монета. Сотни имен… Но одного так и нет. Он не дал его мне! Не дал! Отобрал. Сколько раз! И теперь я заберу у него все, что ему дорого.
Вино разливается. Мед больше не сладит. Остался только гомерический хохот, похожий на удар хлыста.
– Иди сюда, – девушка распахнула объятия, и я, как сомнамбула шагнул ей навстречу. О, как она прекрасна, точно ангел, явившийся из рая по мою душу. Она так и манит к себе. Руки ее похожи на крылья, а белая маска с алыми росчерками ослепительнее нимба.
Но я не хочу! Я кричу, но с губ срывается лишь хрип, так похожий на стон. Наслаждения или боли? Сам не знаю. У меня просто нет сил сопротивляться. Я сам стал некой марионеткой, которая зависит от прикрепленных к ней нитей.
Не сорвать, не порвать, только подчиниться.
– Иди, – вторит незнакомец. – Присоединись ко мне. Я буду рад увидеть тебя там, мой лисенок.
– Нет…
– Все равно будешь моим, – смеется он. И я понимаю, что у меня нет выбора. Множество рук не дадут вырваться. Они точно огонь опаляющий крылья.
Ты подлетел слишком близко к солнцу, мальчик, живущий во тьме.
– Иди.
Мой мотылек, ты умираешь в пламене свечи.
Шаг за шагом и вот мы уже в сантиметре друг от друга. Она улыбается сквозь слезы, а я чувствую запах яблок и растворяюсь в нем. Еще немного и меня не станет. Совсем немного и…
Мои руки покрываются белым. Я сам становлюсь невероятно хрупким, точно меня вылили из тончайшего стекла. Я марионетка из китайского фарфора. Поднеси меня к свету, и я окажусь прозрачным.
– Ты моя плата, лисенок, – незнакомец улыбается. Я чувствую это всем своим естеством. – Только мой. А он потеряет все. Я говорил об этом. Но он не смог отказаться. Видимо сам понимал, что должен мне. Жизнь его сотни картинок. Ею готов заплатить? – надрывный смех, похожий на плач. – Нет. Он не готов. Он боится. Отдаст кого угодно, только не себя. Заключит тысячу сделок, но не расстанется со своими бумажками и рисунками.
О ком он говорит? Кто мог расплатиться мной? В моем окружении нет подобных людей.
А девушка в кроличьей маске… Чего она ждет? Стоит и смотрит с печатью тоски в ярко-синих глазах. Она все никак не опустит руки, словно ее распяли, прибив конечности к невидимому мне кресту.
Коснись же меня! Подари поцелуй и вырви все страницы из моей истории. Меня не должно здесь быть. Все это не более чем ошибка. Когда кто-то писал мою судьбу, он оставил в ней множество пятен и забыл переписать в чистовик.
Моя жизнь всего лишь чей-то черновик.
Вот только все это не мои мысли. Я чувствую, как некто роется в моей памяти, причиняя боль. Он запускает в разум тонкие пальцы с острыми когтями и ворошит воспоминания и мысли.
Люди в метро моего разума разбегаются и тают.
Я хочу умереть и оказаться в заброшенном саду, там, где пахнет яблоками, сиренью и медом. Там где я должен быть.
Внутренне сопротивляюсь, но мысли идут по кругу. Сам не понимаю того, что чувствую. Не знаю тех мест, что вижу перед собой.
Нужный поезд придет лишь через двенадцать минут.
Что будет перед тобой, когда ты закроешь глаза? Пустота.
Стекло разбивается, не оставив после себя ничего.
Отдаюсь. Заберите. Правда, я уже сломан. Можно ли склеить? Не знаю, но вы попытайтесь.
Девушка качает головой и делает шаг назад. В ее глазах застыла боль.
– Иди же, – не отпускает меня голос незнакомца. Он пьянит, и я не могу им напиться. Я хочу слушать его вечно. – Ты должен…
Она плачет. Девушка в кроличьей маске.
Она не хочет моей смерти? Почему?
Мне же не спастись… Она это знает. Тогда?
– Они все одиноки. Они слепы, а солнце дарует лишь ожоги, – заметил голос. – Не заставляй ждать, а то игрушка сломается. Бабочка засохнет раньше, чем ты проткнешь ее иглой.
– Что? – вновь выдыхаю я. Что-то во мне хочет жить и сопротивляется. Оно кричит и бьется о стены клетки, в которой оказалаоь после того, как кто-то полазил в моей голове. Не нашел, то, что и скал, и теперь очень зол.
– Ты так глуп, – незнакомец облизывается. Я не вижу, но знаю. В его руках бокал, в котором плещется алая жидкость. Он крутит его в руке, как сомелье, пытающийся понять качество вина. Но это не оно. Нечто более густое, соленое, с привкусом железа. – Тень всегда убивает свет. Тот, кто сопротивляется, лишь больше запутывается и тянет других на себя.
– Не спастись, – плачет девушка и опускается на корточки. Она обнимает себя, разрушая иллюзию распятия. – Я не хотела… Но он обещал, что вернет его! Он читал меня, как открытую книгу, он знал все!
Девушка рыдает, а меня тянет к ней, как магнитом. Я хочу оказаться в ее объятиях. Ощутить прикосновения крыльев-рук.
– Что же стоишь? – Незнакомец знает обо мне все. О том, что я чувствую и чего желаю. Ему понятен мой страх. – Утешь ее, трусливый рыцарь. Лисенок…
Я шагаю, она мотает головой. Но так надо. Так решил он.
– Не нужно… – кролик дрожит, как осиновый лист на ветру. Кожа вокруг ее глаз темнеет, по губам течет кровь, делая их алыми. Она точно принцесса из сказки. Нежная светлая, как снег кожа, губы, точно два лепестка розы.
– Она хочет тепла, – протянул незнакомец. – Но не понимает ни слова. Считает, что ее обманули, вот только я дал все, что она хотела. Она будет такой же красивой всегда! Нежной и хрупкой ждать своего принца, который никогда не придет. Русалочка станет пеной морской, снежная королева растает с первыми лучами, спящая царевна никогда не проснется. У каждой сказки грустный финал. Просто кто-то не умеет любить, – обиженно и по-детски сказал он. – Так иди уже!
И я не вправе ослушаться. Слова звучат как приказ. Красным по черному.
– Спички всегда сгорают, обжигая пальцы. Они там, в душе, ведь меня невозможно любить… Кого угодно. Я же всегда запасной, – тихо, почти неслышно сказал он, а может мне лишь показалось.
Последний шаг. Девушке больше некуда отступать.
Нить жизни напряжена и вот-вот оборвется. В омут? Только с головой.
Закрыл глаза и…
Раздался противный стук и скрежет. Что-то влетело в окно.
Камень?
Я вздрогнул, выронив трубку. Что это было? Где?
Завертел головой. Комната была абсолютно пуста. Трубка лежала на своем месте. Я же ее только что… Черт. Не мог же я уснуть?
Вопрос без ответа.
Оперся руками о подоконник и закашлялся. В горле першило, точно меня вытащили из-под воды. Нерешительно посмотрел во двор, словно боялся увидеть там девушку и человека с лисьей маской. Никого. Просто темно.
Моргнул. Уже стемнело? Надо же…
Фонари нервно перемигивались, прямо как тогда, и трещали, словно кто-то стучал по лампам или наоборот пытался выбраться наружу. Скорее всего, второе. Оно больше подходит, ведь сегодня в мою крепость смог кто-то проникнуть. И этот человек, что звонил… Он знал деда. Но о каком долге он говорил?
Я болезненно поморщился.
Зажмурился и вновь посмотрел на фонари. Кто-то стоял в желтом свете, опустив голову. Миг и незнакомец исчез.
Не моя ли это верная тень? Тот человек со станции. Вновь он. Он же что-то кинул, да? Выходит, что он опять меня спас.
Но от кого? Не от девушки, нет. Она тоже жертва. Игрушка, да? Так он сказал. Мертвая принцесса, к которой не пришел принц. Русалочка, отдавшая все, чтобы быть с тем, кто выбрал другую.
Маски… И он говорил о них. Как бы расспросить деда о его долге? И получается, что он знал тетушку. Как человек? Он мог быть в человеческом облике? Кто же он такой?!
Ничего не понимаю.
Сжал виски и опустился на пол, чтобы в тот же миг погрузиться в беспокойный сон, где был один человек в черной лисьей маске. Он тянул ко мне руки…
Я здесь совершенно один. И я тону в этой тьме. В ней только разрушенный замок из песка.
Глава 13. Продавец кошмаров
На следующее утро я чувствовал себя совершенно разбитым, словно не спал и минуты. Все тело затекло и ломило. Возможно, у меня был жар, но я даже не стал искать градусник. Сейчас совершенно не до этого. Мне нужно собраться и идти.
– Иди…
Я вздрогнул и встряхнулся, как пес. Все это кошмар, все не наяву. Это все не правда, вот только я сейчас лгу.
Котя удивленно посмотрела на меня и продолжила вылизываться. Порой я завидую ей – кормят, любят, ухаживают, позволяют спать целыми днями. Что еще надо? Вот только это до одури скучно, если подумать.
Хотя говорят же, что коты могут ходить не только по нашему миру, но и по астралу. А может где-то еще. Тогда складывается совершенно другая картина. Моя точно умеет заглядывать туда, куда уходят Тени.
– Ты знаешь, о ком говорил дед? – я взял ее за щеки и внимательно посмотрел в глаза. Сейчас в них отражался только я.
А так бытует мнение, что в кошачьих глазах можно увидеть то, что недоступно обычному человеческому взору. Тень того, на кого кот смотрит посреди ночи.
Когда кот просит открыть и не заходит, в дом проникает кто-то другой. Тот, кто решил, что получил приглашение. Тот, от кого кот не может оторвать взора.
Я усмехнулся. Котя тихо мявкнула и вырвалась. Ей не нравилось, когда я вел себя странно. Впрочем, могла уже и привыкнуть за эти-то годы.
Протянул к ней руку, но она лишь посмотрела и отвернулась. Обидчивое создание.
– Я тоже вижу, как ты, – доверительно сообщил я. Котя же непонимающе замурчала. Вот так и начинаешь говорить сам с собой. Правда, гораздо страшнее, когда тебе отвечают, если ты в квартире один.
Только вот мы не бываем совершенно одни. В некоторых домах обитают Тени, как у меня, в других духи места, астральная грязь, призраки… Да мало ли на свете существ? Может ведь завестись и что-то более материальное. Если не совершенное.
Так, например, та же Ашраи идеальный образец последнего. Даже Тоша может ее видеть. Как раз таких встречают и описывают люди. Они живут в нашем мире и стараются подстроиться под нас. Среди них есть и те, кто интегрировался в наше общество, став его частью. Их мало, конечно, но они есть – те, кто изображает людей.
Эти существа либо зависят от нас, либо лишились своей привычной среды обитания. Мир меняется и им приходиться видоизменяться. Надевать маски, если угодно. Хотя учитывая всю нашу ситуацию это явно не лучшее сравнение. Все же под некоторыми масками вовсе нет лиц.
И вот такие человекообразные могут вполне мирно жить. Учиться, ходить на работу, дружить и любить. Некоторые из них и вовсе не подозревают о своей сути, если их растили, как людей. Все же, как ни крути, мы зависим от чужого мнения. Запоминаем и впитываем, а потом стараемся соответствовать.
Если кому-то говорить, что он красив, то он будет считать себя неотразимым, а если кого-то убеждать, что он уродлив, то он никогда не поверит в свою привлекательность.
Окружающие ведь не ошибаются. Вот только все субъективно, и то, что для одних истина в последней инстанции, для других наглая ложь.
Эффект Розенталя в действии.
Единственное же, что выдает нелюдей – глаза. В них что-то не так. Не зря же их всегда считали отражением души. По глазам можно понять, кто перед тобой – человек или другое существо.
Я с сомнением посмотрел на себя. Так и не переоделся. Ну что ж… Значит, пойду как есть. Умоюсь только. Может, как раз и приведу мысли в порядок, плеснув в лицо холодной водой.
Подумал и побрел в ванную, оставив котю сидеть на кровати. Нужно будет ее покормить. Странно, что сама не просит. Видимо ей передалось мое не самое лучшее настроение. У самого аппетита нет. Да и вообще как-то пусто. До тошноты.
Мох оккупировал и ванную. Разрослись грибы и теперь скалились на меня с потолка. Включил воду и поднял взгляд на свое отражение. Обычный, сонный. Глаза странные.
– А? – выдохнул облачко пара. Слишком холодно для этого времени года.
Моргнул. Прикоснулся к зеркальной поверхности и отражение послушно повторило действие. Но глаза были совершенно не моими. Даже цвет не тот. У моего зеркального двойника была радужка цвета янтаря в кровавом кольце.
Помотал головой. Померещится же такое. Плеснул себе в лицо водой и вновь взглянул на зеркало.
Двойник усмехнулся и достал револьвер.
Что?
Я попятился и уперся спиной в стену. Дыхание стало громче и тяжелее. Я все еще сплю? Ведь так? Да? Все так нереально. Даже моя реакция какая-то заторможенная, точно мне приходится прорываться сквозь толщу жидкости. Мысли текут медленнее, чем обычно, а зеркало покрыто рябью, точно вода, в которую кинули камушек.
Никакого ответа. Звенящая тишина, в которой чудится мягкая музыка колокольчиков.
Смотрим друг на друга: я и моя копия. Вот только кто настоящий? Может, это я смотрю из зеркала?
Отражение одними губами сказало: «Бах» и изобразило выстрел. Я дернулся, но ничего не произошло. Двойник засмеялся и крутанул револьвер на большом пальце. Миг и тот осыпался алым песком, напоминающим крошечные лепестки розы или капли крови. В его руках осталась лишь фотография незнакомых мне взрослых людей, которые были зачеркнуты красным. Все, кроме одного. Я прищурился. Человек смутно похож на меня, только гораздо старше. Он бережно обнимает какую-то девушку и улыбается.
Отражение тоже кинуло взгляд на снимок и показало его мне, покачав головой. Разжало пальцы и обняло себя за плечи. Миг, и вот оно уже в белой лисьей маске, тонкой настолько, что виден силуэт лица. А за спиной у него метро. Отражение стояло на путях. Сейчас пройдет двенадцать минут, и его собьют.
Оно склонило голову на бок. Я повторил жест. Протянуло руку и я тоже. Сейчас поверхность пойдет крупной рябью и разойдется, соединяя то, что по эту сторону с другой.
Но… Ничего. Тихо шумит вода. В доме стоит тишина. И почему-то все совершенно неважно.
Вздохнул и прикрыл глаза, мысленно считая до десяти.
Один.
Ничего нет. Здесь только я. Я одинок, и я тону в этом чувстве, точно в омуте. В том самом, у которого так и не нашли дна.
Два.
Снова возвращаюсь к старым мыслям. Пытаюсь понять. Почему мне никого не спасти? Все зависит лишь от моего желания. Все в моих руках, а не у кого-то другого. Тот, кого лучше не знать… Бред, да и только.
Три.
Дед темнит. Он явно что-то скрывает. От меня. А может и от себя самого.
Четыре.
Он настолько потерян, что хочет отказаться от всего, что считал важным? Или только от меня?
Пять.
Он лжет, и я не понимаю почему. Что такого произошло, что он резко изменился? Какая сделка? Плата? Что?
Шесть.
Поговорить бы с нашей соседкой. Потребовать, чтобы она пересказала разговор с дедом. Вот только… С чего ей делиться этим со мной?
Семь.
Фотография. Что в ней такого страшного? И как с ней связан старик из моего кошмара?
Восемь.
Тетушка Агата. Тот человек, которого я слышал после разговора с дедом, он ведь говорил о ней. Но и он сетовал на то, что она ничего не помнит. Значит, она мне не помощник.
Девять.
Николай. Странный бывший хозяин квартиры, переживший потерю близнеца, с которого содрали лицо, как и с подруги Тоши. Сейчас он единственная ниточка, за которую мы можем потянуть. И я не знаю, что делать, если она порвется. Разве что рассчитывать на то, что девушки разгадают загадку нашей бескрылой пленницы.
Десять.
Я открыл глаза. Отражение больше не чудило. Оно показывало лишь то, что действительно было – хмурого меня.
Зевнул и направился к двери, сделав вид, что ничего не было. Все в порядке. Все привычно. И мне пора. Нужно зайти за Тошей и встретиться с Ларсом. Все же надо поторопиться – больница располагается за городом.
Старое место, а значит, нам с Сохой будет довольно тяжело. И как мне морально подготовиться, если я совершенно выбит из колеи? Даже не знаю. Впрочем, у нас есть Антон. Не самый лучший вариант, но все же, если нам станет очень плохо, он не бросит нас наедине с чудовищами. Или с прошлым, будущим… Что я вообще вижу?
Хотя все может и обойтись. Кто его знает?
Я фыркнул в такт своим мыслям и прошел на кухню, где положил коте корм. Она была уже тут как тут, но не притронулась к пище. Понюхала и начала тереться о мою ногу.
– Как мило, – потрепал ее по голове. – Но мне пора, милая.
Та недовольно мяукнула и легла передо мной, подставляя живот. Перешагнул. Сейчас не до игр. Ей видимо тоже, так как она тут же подскочила и последовала за мной, путаясь под ногами, не давая идти.
Где же она была вчера, когда меня чуть не стало? Ей тоже было страшно? Или она ничего не чувствовала? Не знаю…
Почему-то злюсь. Защита, конечно. Защита! Крепость, ага.
Выдохнул, приводя себя в чувство.
– Все, – я взял кошку, вытянув руки. Посмотрел в ее разные глаза, в которых читался страх, и ткнулся во влажный нос. – Оберегай дом, котенька. Хорошо?
Существо без имени. Оно свободно или все же неполноценно?
Я опустил ее и вышел за дверь, оставив ее тихо плакать и требовать внимания. Приду, тогда и поиграю с ней.
Мельком оглядел стены, пропитанные следами человеческих эмоций. Кто-то в доме сильно болеет, вон как налились чуть желтоватые бубоны. Того и гляди лопнут, разнося свои споры и заражая других людей. Снять бы их, но как сделать так, чтобы не подхватить заразу самому? Все же я довольно плох в этом деле.
Протянул руку и остановился на полпути. А оно мне надо? Это простуда или грипп, а они совершенно естественны, если не нормальны. Другое дело сорняки психических проблем. Они могут просто засохнуть, а могут и перебраться на чужую голову. Вот это уже беда. Никогда не скажешь заранее, что именно перемкнет в сознании человека.
Впрочем, так может прилипнуть все что угодно. Радость, печаль, боль, спокойствие. Все это следы чужих чувств, переживаний и эмоций. Кто-то их не ощущает, а кто-то подхватывает малейшее изменение и поддается ему. Вот так и узнаешь, что почти все, что мы считаем своим, нам не принадлежит.
Печально улыбнулся. Кто-то очень чувствителен, а кто-то толстокож. Все дело в восприимчивости. Один человек привык пропускать все через себя, а потому является настоящим деликатесом для всяких тварей и явлений. Другой зациклен на себе и кажется тонким сущностям настоящим фортом. И тут даже не знаешь, что лучше, быть пищей или скалой. Наверное, что-то среднее, но это редкость.
Нажал на кнопку звонка. Миазмы болезни шли дальше, вниз, здесь же, на двери квартиры что-то цвело и пахло выпечкой. Сразу видно, что тут живут хорошие люди – родители Тоши. Добрые и любящие друг друга и сына. Ему бы брать с них пример, а не гоняться за призраками. Было и прошло. Нужно жить здесь и сейчас.
Думаю, если бы Верочка ответила ему взаимностью, то он бы так и поступил, забыв обо всем. Зачем ему будут нужны мертвецы, если с ним будет та, которую он любит?
Я провел пальцами по цветам. Прилипнут? Нет?
Нет. Каждый цветок – след чужой любви, вял от моих прикосновений и осыпался сероватым песком, чтобы распуститься в другом месте.
– Да, я все взял! До вечера! – донесся до меня шумный голос друга, и дверь распахнулась, явив мне довольного Тошу, жующего на ходу большой бутерброд с вареной колбасой. – Будешь? – прочавкал он. Я же отрицательно покачал головой и начал спускаться.
Аппетита так и нет. Вчерашний разговор задел за живое. Да и во сне что-то явно было не так. Лисья маска. Сегодня я тоже видел ее.
Маска… Хах. А все начиналось так просто. Я ведь всего лишь увидел находку Сохи. А потом эти сны… Они стали такими материальными, что переползли через грань и ожили в моей действительности.
– Интересно, а Верочка… – начал Тоша, но я тут же прекратил его слушать, чтобы вновь не оказаться на той самой станции. Площадь революции. Или попасть в теневое метро можно не только оттуда?
Поезд прибудет через двенадцать минут. Точно? Да… А стоит ли ждать тех, кто вовремя не вернулся?
Помотал головой и вышел на свет. Еще раннее утро. Воздух только прогревается, и птицы поют как-то не смело. Краем глаза заметил спешащую куда-то Тень. Она тянула за собой ребенка, который все стремился прикоснуться к сидящему на скамейке человеку. Его ромбовидные глаза горели от нетерпения и восторга, но каждый раз, когда он был слишком близко, взрослая Тень одергивала его.
