Czytaj książkę: «Обманутый Джокер», strona 3

– Анатолий, – обратилась тем временем Маргоша к охраннику, – пожалуйста, спуститесь побыстрее вниз, закройте двери и никого не впускайте, и не выпускайте до приезда «Скорой» и полиции. Сейчас приедет опергруппа, вы отвечаете за сохранность остальных свидетелей.

Выпалив эту длинную фразу, Марго блеснула золотой оправой очков и деловито отошла в сторону. Охранник, переварив наконец все, сказанное Пучковой, издал какой-то странный гортанный звук и понесся на первый этаж выполнять задание.

Яна наклонилась к уже почему-то не стонавшему Лапушину и попыталась нащупать у него пульс. Но пульса, увы, не было… Яна тихо отошла от странно вытянувшегося тела и буркнула Маргоше:

– Похоже, все.

Снизу послышался топот многочисленных ног, и через несколько секунд площадку, на которой лежал без движения раненый, заполнили люди в нежно-салатовых халатах. Один из них рявкнул находившимся сыщицам и Люлькиной, чтобы они не мешали врачам и спустились на первый этаж. Остальные принялись колдовать над телом Лапушина.

Все трое покорно спустились вниз. Люлькина, правда, пару раз чуть было не упала на лестнице. Ее ноги периодически «подламывались» от пережитого ужаса, и Яне с Маргошей приходилось подхватывать менеджера под локти, чтобы та не скатилась по ступенькам.

На первом этаже их встретила сбившаяся в испуганную стайку кучка менеджеров и все та же экзальтированная бабулька в розовой соломенной шляпке. Теперь она уже не листала иллюстрированный журнальчик, а беспокойно ерзала в своем кресле, периодически взвизгивая «О, боже!»

Яна подошла к одной из служащих, на вид гораздо старше окружающих длинноногих фламинго в «матросках». На ее бейджике было написано: «Ст. менеджер Осокина Анна Петровна».

Показав ей свое удостоверение и тем самым удивив служащую до предела, Быстрова взяла под локоток Анну Петровну и тихонько шепнула ей:

– Я бы хотела поговорить с вами, но не здесь. Давайте сходим в какое-нибудь близлежащее кафе и спокойно побеседуем.

– Но… Ведь полиция… Толя сказал…, – робко залепетала женщина.

– Не волнуйтесь, со мной выпустят, – успокоила ее Яна и, подмигнув Маргоше, повела Осокину к выходу. Охранник нахмурил брови, видимо, пытаясь сообразить, стоит ли выпускать человека, который сам запретил всех выпускать, но в этот момент раздался требовательный стук в дверь и запищал домофон.

«Толян» метнулся к выходу и распахнул дверь. Первым влетел в помещение следователь Соловьев, на ходу снимая фуражку и отирая рукой со лба пот. За ним следом ввалилась целая группа оперативников. Яна удивленно посмотрела на Олега. Она еще никогда не видела его в форме. За те годы, что они были знакомы, Соловьев все время ходил в «гражданском» и теперешний «прокурорский» вид его настолько шокировал Быстрову, что она от неожиданности даже растерялась. На помощь к ней пришла Маргоша и пробубнила:

– А я вот всегда говорила, что форма украшает мужчину. Смотри, какой красавец наш Батон! – И она, поздоровавшись с Соловьевым, начала вводить его в курс дела.

– Олег! – оттаяла Быстрова. Соловьев обернулся. – Я со свидетельницей выйду в соседнее кафе для приватной беседы. Скоро вернемся. – И не взирая на то, что следователь удивленно нахмурился, вытащила уже не сопротивлявшуюся Осокину на улицу.

Буквально в соседнем здании располагалось кафе «Бистро», и они зашли туда. Яна заказала две чашки кофе и парочку пирожных. Анна Петровна, видимо, находилась в состоянии сильного нервного потрясения, и Яна, немного подумав, заказала еще и пятьдесят граммов коньяка.

Выпив коньяк, Осокина вздрогнула, потом на лице ее появились красноватые пятна, глаза приняли «человеческое» выражение, и она с благодарностью посмотрела на Яну.

– Успокойтесь, Анна Петровна, – начала говорить Быстрова, – все самое страшное уже позади. Лучше расскажите-ка мне о том, когда вы в последний раз видели вашу бывшую начальницу, Людмилу Ханкину.

Осокина нахмурила лоб, закрыла глаза, потом быстро открыла их и сказала:

– Ну как же! В позапрошлую пятницу! Люда как раз уезжала в ЮАР с группой. Ну, она иногда любит, ой, простите, любила в некоторые страны сама возглавлять тургруппу. Наши менеджеры бывали только рады: во-первых, ответственность на главного в группе – колоссальная, знаете, всяческие загвоздки с проживанием, проверкой документов, ну, в общем… Да и здесь, в Москве, когда Люда уезжала, как-то поспокойнее было. Девчонки расслаблялись, а я им не мешала. Людмила Аркадьевна, – Осокина тихонько кашлянула, – очень строгим руководителем была. Могла уволить за любой, даже мелкий промах. Зато и девчонок, тех, кто удержался, вышколила по международному стандарту, а не как у нас в России обычно. Сами, небось, знаете – лишь бы глазами накрашенными водить, да тупо повторять одно и тоже.

– Скажите, Аня, – Быстрова постаралась смягчить тональность разговора, – ничего, если вас так буду называть? – она улыбнулась.

– Да, конечно, – робко улыбнулась в ответ Осокина.

– Так вот, Аня, – вновь начала Быстрова, – расскажите мне, какое впечатление произвела на Вас Людмила Ханкина перед отъездом в ЮАР? Может, нервничала она сильно? Или поругалась с кем-то?

– Ой, точно, поругалась! – вдруг вспомнила Осокина и аж подпрыгнула на стуле.

– Расскажите, пожалуйста, это очень важно для следствия. С чего все началось с тот день? Я имею в виду ссору?

– Да с Танькой Гребешковой она поругалась, – сказала доверительно Анна Осокина, вынимая сигарету из пачки и с наслаждением закуривая. Коньяк, видимо, довершил свое могучее воздействие на ее нервную систему, и теперь, хлебнув кофейку, она окончательно расслабилась и пришла в себя.

– Кто такая Татьяна Гребешкова?

– Да секретарша ее кретинская! – вылила злобу старший менеджер. – Эту самую Гребешкову ей подсунул один грузин знакомый, богатый, черт. Судя по всему, этот самый грузин вложил достаточно средств в Людину фирму, чтобы чувствовать себя на правах хозяина. Вот он одну из своих профурсеток и подсунул Люде, когда надоела самому. У него ведь и семья есть и официальная любовница, – щеки женщины раскраснелись то ли от выпитого коньяка, то ли от возможности перемыть косточки окружающим.

Из рассказа Осокиной, выходило, что богатый грузин часто приезжал в турфирму «Han-Travel», причем не всегда один. Иногда вместе с ним приезжали какие-то хмурые парни в черных костюмах или разряженные до предела тетки. А однажды, примерно полгода назад, он приволок с собой Таньку Гребешкову – белокурую змею, как за глаза окрестил ее коллектив.

Таньку с первого же дня невзлюбили все: нрава она была вздорного, могла вот так, запросто, на человека накинуться с воплями, на скандалы она была мастер. И никого, и ничего интриганка не боялась. Как будто Вахо, грузин этот, обещал ей могучую поддержку.

Людмила Ханкина иногда ссорилась со своей секретаршей: ругала ее частенько за беспорядок на столе и за немытые чашки. А та вылупит на нее свои бесстыжие голубые глаза, да и еще имеет наглость перечить – мол, дел и так невпроворот.

– Что и вправду некогда было? Так много дел у секретаря турфирмы? – искренне удивилась Яна.

– Да я вас умоляю, – рассмеялась Осокина. – На самом деле «некогда» Таньке было по той причине, что она в то время любовь закрутила с одним мужиком молодым. Он однажды приехал к нам билеты на «Средиземноморье» покупать. Есть такой эксклюзивный круиз для богатеньких лентяев: возят их на огромной «лодочке» с бассейном и спортзалами по Средиземному морю и ублажают всю дорогу артистами, аукционами и прочей разностью. Уж очень богатеньким нравится, что «пароходик» заплывает в Ниццу, Майорку, Барселону.

Вот и Танькин «жених», как мы тут же окрестили мужика, намылился по этому маршруту прокатиться. Да не один, а с девушкой своей. Но, как только нашу Таньку увидел, так и запал на нее. С девушкой своей поссорился, да Таньку с собой в круиз и забрал! Во как!

Ну, Танька быстренько «за свой счет» накатала бумажку Людмиле, да и рванула в круиз с новым хахилем. Через пару недель вернулась. Смуглая, довольная, с шикарными сережками в ушах. Знать, мужик-то тот и впрямь богатым был, раз мог подарить Таньке-лахудре такую ценную вещь.

– А скажите, Аня, – вновь перебила Быстрова разболтавшуюся сотрудницу турфирмы, – что за серьги были на Татьяне, случайно не бриллианты?

– Как вы догадались? – удивилась Осокина, – точно, брюлики, да много их в каждой сережке понатыкано, хоть и маленькие. Наши девчонки от зависти просто полопались. А Танька вообще перестала на нас всех внимание обращать. Ходила, словно модель по «языку». С нами не разговаривала – презирала, за бедность, наверное. Она ведь замуж собралась за того мужика выскочить.

– И что, выскочила? – с нетерпением спросила Яна. – Кстати, а где сейчас ваша Танька? Что-то я на работе ее не заметила.

Анна посмурнела, взяла новую сигарету, закурила и, выпустив большой клуб дыма, проворчала:

– В больнице Танька. В «психушку» попала. Она, оказывается, наркушница была. Только умело скрывала. Вот отсюда и ее все закидоны были – с истериками и скандалами.

– Когда она попала в больницу?

– Да сразу же после отъезда Людмилы Аркадьевны, – Анна посмотрела в окно, словно вспоминая что-то. – В день отъезда Людмила обычно всегда веселая бывала – шутила, обещала девчонкам сувенирчики привезти. А в ту пятницу она бусы свои любимые потеряла. Что было! Летели клочки по закоулочкам!

– Как потеряла? – усомнилась Яна.

– Ну, понимаете, – принялась объяснять словоохотливая сотрудница турфирмы, – Люда часто на приемы разные, на банкеты там всякие ходила, поэтому домой ей иногда некогда было ездить, чтобы переодеться. Вот она у себя в кабинете и встроила шкаф с зеркалом: там и одежда и обувь разная была. А на отдельной полочке Люда хранила свою бижутерию, правда, дорогую очень. Сейчас богатенькие все драгоценности натуральные по сейфам банковским держат, а сами в бижутерии, то есть, в подделках щеголяют по светским раутам. Дураков сейчас нет. Кругом ворье. Расслабиться нельзя. Вот и Люда хранила у себя в шкатулке разные побрякушки. А что – удобно, нацепил, сел в машину – и рванул на какую-нибудь встречу нужную.

– Так нашлись те бусы-то?

– Нашлись, нашлись. Но Таньке туго пришлось. Чуть все волосенки на ней Люда не поотрывала. Такой ор стоял. Оказывается, эта змеюка втихаря нацепила бусы Людины, да и рванула на встречу со своим ухажером. С утра пришла в другом наряде, а бусы дома забыла.

– Да что за бусы такие, что из-за них такой сыр-бор разгорелся? – усомнилась Быстрова.

– Классные бусы. Огромные стеклянные шары, но не бьются, потому что из плотного стекла сделаны, а в них еще ромбы и квадраты стеклянные, а в тех много разных мелких прозрачных камушков понапихано. То ли «Сваровски», то ли еще какая фирма сделала эту красоту, но смотрелась вещь суперски. Когда Люда одевала эти бусы в круиз какой-нибудь, то выглядела, словно королева. Уж очень любила она эти бусы, поэтому и устроила головомойку Таньке. Сказала, чтобы та подвезла ей бусы в аэропорт. А если та опоздает хоть на минуту, то она ее уволит и в полицию заявление напишет о краже. Танька притихла, на такси домой ускакала. Больше мы ее не видели.

– Как не видели?! А бусы-то она довезла Ханкиной? – встрепенулась Яна. – И как же вы узнали, что Гребешкова в «психушку» угодила?

– Как, как. – Осокина вытащила из сумочки пудреницу и стала протирать бархоткой влажное от пота лицо. – Я Люде перезвонила в тот вечер, поинтересовалась, как до аэропорта добралась – она ведь всегда сама на своей «Мазде» в аэропорт гоняла. Там оставляла машину на платной стоянке, и на ней же и возвращалась в Москву. Так вот, позвонила я ей, спрашиваю, как мол дела Людмила Аркадьевна, привезла ли Танька бусы. А она смеется, отвечает: привезла, зараза. А куда ей деться?

Осокина откинула со лба прядь волос и рассмеялась:

– А про то, что Таньку с наркотой замели, так это нам позвонили из полиции. Я лично говорила с капитаном… капитаном. А! вспомнила. Еще фамилия у него смешная такая: Очарик! Точно Павел Очарик! Вот он позвонил через день и сообщил, что Танька наша загремела с наркотической ломкой в «психушку». Она ведь не москвичка, родственников у нее здесь нет никаких. Вот и замели дурынду. Так ей и надо! – злорадно выпалила Осокина и спохватилась, – ой, заболталась я что-то с вами, просите, мне работать надо. – Она поднялась со стула.

Быстрова строго посмотрела на нее и сказала:

– Аня, вы не торопитесь, потому что там все равно допрос свидетелей идет. Фирма наверняка закрыта. Так что работать сегодня вам не придется. Вы лучше расскажите мне, когда вы в последний раз Сергея Лапушина видели.

– Да на совещании, – Осокина с явной досадой опустилась на стул. Действие коньяка кончилось, и ее энтузиазм сплетницы маленько поутих. – Он собрал нас всех, рассказал, что Люду убили, что он теперь будет вместо нее. Нам строго-настрого запретил болтать об этом перед посетителями – не дай бог, узнают, что директора убили, всех клиентов сразу же растеряем. Вот и все. А потом мы вышли из его кабинета и спустились на первый этаж.

– А не заметили, кто из кабинета последним выходил? – поинтересовалась Быстрова.

– Ой, не заметила, – заволновалась Осокина, – я вместе с девчонками выходила, а первым Толик рванул – у него домофон запищал снизу. Помчался открывать.

– Ну, это мы как раз пришли, – пробормотала Яна.

– Да вроде все вышли, – задумалась Анна, – у Сергея мобильный зазвонил, вот он быстренько и закончил совещание. Махнул нам рукой – мол, выметайтесь побыстрее. Идите, мол, работать.

– А Сергея кто устроил на эту должность? Не знаете случайно? – вновь поинтересовалась Быстрова.

В этот момент ее мобильный заиграл вальс Штрауса, Яна извинилась перед Осокиной и взяла трубку.

– Ну что, собирательница трупов, когда свой допрос окончишь? – в голосе Соловьева чувствовалась легкая издевка, и Яна не сдержалась:

– Уже иду, хотя самое главное еще не выяснила. Лапушин жив?

– Где там, – разочарованно протянул Соловьев, – проникающее ранение в шею. Врачи констатировали смерть до прибытия бригады медиков. Между прочим, стреляли через закрытое окно. В стекле осталась лишь маленькая аккуратная дырочка. Стреляли из карабина СКС калибра 7,62 мм.

– А почему он выбежал в коридор, Олег? – испуганно спросила Яна, – у него что, был болевой шок? Как у курицы с оторванной головой?

– Ну, не обязательно, как у курицы, – ответил Соловьев, – скорее всего, пуля отбросила Лапушина назад, поскольку пуля имеет так называемую «ударную силу». Может, дверь была приоткрыта. Кабинетик-то у него – раз чихнуть. Метров пять всего квадратных будет. Так что давай сыпь суда, вместе доделаем свидетельницу твою. Жду, – и он, как обычно, брякнул трубку, не дожидаясь ответов или объяснений.

– Пойдемте, Анна Петровна, – позвала Яна истомившуюся Осокину, и та, радостно вскочив со стула, засеменила за ней следом.

Глава 6. Снова Африка

Вечернее южно-африканское солнце утопало в серо-черных тяжелых облаках. Рыже-бурый пейзаж Малеалеа постепенно становился все мрачнее, все реже красноватые лучи светила касались зеленых полосок лугов и отходили к грязно-розовой стене гор.

Ночная прохлада наползала на виллу Карагича, и предусмотрительное семейство павлинов давно уже спряталось в узком застекленном крыле дома, где всегда была вкусная еда и мягкие циновки.

На небе загорались яркие звезды, а за далеким горным хребтом изредка можно было увидеть всполохи зарниц – далеко-далеко в горах нынче была гроза.

Накануне Карагич получил через Мелиссу странное послание из Москвы: «Птицу кто-то умертвил. Мы в недоумении».

Весь вечер Рудольф пытался дозвониться до Москвы, но проклятая мобильная связь – то ли из-за сильной грозы, то ли по каким-то своим необъяснимым причинам не хотела работать.

И Карагич, в десятый раз набрав нужный номер и услышав в ответ лишь частые гудки, рассвирепел до такой степени, что с проклятием со всего размаха грохнул мобильный об стену. Раздался странный клякающий звук и маленький аппаратик разлетелся на много мелких кусочков. В комнату тут же вбежал Стоян, встревоженно глянул на хозяина и, поняв, в чем дело, молча склонил голову.

– Понимаешь, Стоян, ничего никому доверить нельзя, – смутился Карагич. – Чуть было не провалили все дело, уроды, – затрясся он в бессильной злобе и, подойдя к низенькому журнальному столику, инкрустированному драгоценными камнями, схватил хрустальный бокал и плеснул себе немного виски. Глотнув, он пришел в себя и сурово посмотрел на терпеливо стоящего рядом грека, – придется тебе в Москву ехать. Сам я не могу – только лишние разговоры пойдут, – замахал он руками, увидев, как Стоян удивленно вскинул брови. – И так все не слава богу. Выезжай завтра же утром, я предупрежу Вахо, чтобы он разместил тебя у себя. Как рассветет, бери мой вертолет и дуй в аэропорт. Времени у нас мало, дорогой, – он дружески похлопал грека по плечу и с надеждой посмотрел ему прямо в глаза, – большая добыча вот-вот должна случиться, а у них там, как назло, все разваливается.

– Какие у меня полномочия? – тихим голосом спросил Стоян, скрестив руки на груди, – обычный жест, чтобы унять охватившее его волнение.

– Да самые большие! Ты в курсе всех дел, я доверяю тебе полностью, – Рудик вновь хлебнул виски и потянулся за сигаретой, – Вахо введет тебя в курс дела – поймешь, что там у них конкретно произошло. А дальше ты уж сам решай, как поступить. Не забудь, что старик хитер и опытен в таких делах. Надеюсь, ты выучил текст наизусть. Но самое главное, запомни, – он усилил тембр голоса, и руки Стояна еще прочнее вцепились друг в друга, а брови сосредоточенно нахмурились, – чтобы никто – слышишь, никто не узнал о моем участии в этом деле. – Рудик закурил, – я собираюсь заняться немного политикой, поэтому мне нужна только лишь позитивная репутация, а дурацкие слухи погубят все мои замыслы. Ты понял меня?

– Да, хозяин. Я сделаю все, что от меня зависит, – ответил Стоян.

– В средствах не стесняйся, – небрежно обронил Карагич, наливая себе еще виски, – телефонной связи не доверяй – сейчас все мобильные прослушиваются. Если что-то важное нужно сообщить, передай через Ларису, а она перезвонит Мелиссе. Постарайся зашифровать послание так, чтобы я понял, – он рассмеялся, – но, чтобы понял только я, слышишь?!

Рудик снова захохотал, а Стоян ухмыльнулся себе в бороду.

– Все, принеси мне новый телефон и иди спать, завтра тебе понадобится много сил на перелет. Да, и не забудь бороду сбрить, а то в Москве тебя все будут принимать за моджахеда. – И Карагич махнул рукой, что означало конец «совещания».

Стоян слегка поклонился Рудольфу и вышел из комнаты. Он так давно не бывал в Европе, что поначалу даже заробел, услыхав грозный приказ шефа. Но постепенно, включив ноутбук в своей спальне, он с помощью Интернета немного вошел «в курс дела», а прочитав с утра записку шефа о том, что Вахо предупрежден о его приезде, успокоился окончательно.

Ночью он гладко выбрил лицо, хотя с пышной кудрявой бородой и было жалко расставаться. Но приказ хозяина – закон для него, беглого грека, находящегося уже несколько лет в розыске у себя на родине.

Когда-то Карагич выручил Стояна, спас от тюрьмы, и теперь он сможет наконец отплатить добром за добро. Те годы, что он провел на службе у Рудольфа, Стоян не считал за дело. Жить на шикарной вилле, любоваться красотой окружающей природы и изображать из себя героя-телохранителя Мелиссы и Рудольфа среди белых коз и черных поросят ему уже порядком поднадоело. Стоян жаждал настоящей работы. Настоящая работа была сейчас.

Ему предоставляется возможность выручить шефа из затруднительного положения, куда он из-за головотяпства московских друзей, может попасть. Но Стоян не позволит этому свершиться. Уж он разберется там со всеми, кто мешает его хозяину идти намеченным путем.

Ночь уже вовсю раскинула звездное покрывало над притихшей соседней долиной и горными склонами. Южные созвездия, казалось, можно было потрогать рукой – так низко они висели над виллой сегодня. Кругом – ни звука. Земля словно делала глубокий вдох перед сном: лишь изредка звенящая тишина прерывалась ночными вскриками сонных павлинов и устраивающихся на ночлег диких птиц. Но ночное очарование африканской природы ничуть не волновало душу Карагича и не принесло ему никакого облегчения.

В вечернем телефонном разговоре с Вахо Рудик сразу же почувствовал настороженность грузина. То ли тот боялся чего-либо, то ли просто осторожничал, опасаясь, что их услышит кто-то третий. Не желая полностью раскрывать карты, Карагич сообщил о скором прилете своего помощника и попросил Вахо ввести того в курс дела. Затем он допил виски и провалился в сон без сновидений, успев, правда, написать Стояну записку о том, что Москва предупреждена о его прилете.

Едва лишь первые лучи солнца зацепились за дальнюю горную гряду, Стоян вскочил с кровати бодрый и полный сил. Быстро умылся ледяной водой из протекающего недалеко от виллы горного ручейка и оделся по-европейски: джинсы, белоснежная рубашка и бейсболка с логотипом известного спортивного клуба. В этой одежде, хоть и не очень удобной для привыкшего к шортам и майке грека, он сойдет за «своего» в аэропорте, где ему предстоит пересадка на прямой рейс до Москвы.

Вскинув на плечо спортивную сумку, в которой было собрано самое необходимое для дороги, Стоян направился к ангару, где прятался от любопытных взглядов маленький, ярко-красный Bell Helicopter, купленный Карагичем специально для перелетов к местному аэропорту.

Рудольф заплатил за него сравнительно недорого – всего миллион долларов, зато сколько радости прибавилось у Мелиссы! То она летит к водопаду купаться, то ей нравится кружить над пропастью и фотографировать узкие горные тропы, а иногда она вместе со Стояном, разумеется, отправляется за провизией: в одной деревушке купит мясо, в другой зелень, а раз в месяц посещает городской супермаркет.

Пару раз по особой договоренности с властями, Рудольф возил Мелиссу на сафари в ЮАР, а также на экскурсию к затопленной шахте – бывшему алмазному руднику, получившему свое название по имени богатого крестьянина, на участке которого был найден первый алмаз.

Теперь знаменитейшая компания «De Beers» добывает за несколько месяцев тонны алмазов. А когда-то давным-давно, больше века назад эти чудесные камни исчислялись десятками. Зато какие это были камни! Например, алмаз «Куллинан», весом в 3106 карат, найденный на шахте в 1905 году и после долгих раздумий распиленный на несколько частей, самая крупная из которых – «Звезда Африки» украшает верхушку королевского скипетра Великобритании.

В Лесото также есть свои шахты, где полным ходом идет добыча алмазов. Известный на весь мир высокогорный рудник «Летсенг», периодически «выдающий» такие перлы, как «Лесото Браун», «Коричневый Лесото» в 601 карат или «Обещание Лесото» в 603 карата, всегда являлся лакомым кусочком для промышленных воротил. Вокруг кимберлитовой трубки долгие годы не утихали экономические страсти, иногда затрагивающие и политические интересы противников.

Карагич же, появившись несколько лет назад в ЮАР, не проявил никакого видимого интереса к «кимберлитовым страстям», чем несказанно удивил своих партнеров по бизнесу и просто знакомых. Он довольно быстро выстроил весьма скромную виллу в предгорьях Лесото, купил вертолет для местных поездок и частенько отшучивался, говоря, что единственный алмаз, который по-настоящему интересует его – это его несравненная «принцесса Мелисса», как он ласково и одновременно величественно называл свою молодую жену.

Как бы в подтверждение своих слов Карагич скупал приглянувшиеся ему алмазы в местных «ювелирках» и украшал ими свою «несравненную».

Постепенно Рудольф перестал вызывать какие-либо сомнения или подозрения у людей, занимающихся алмазным бизнесом. Им даже в голову не приходило, что Карагич лукавил. Никто из его знакомых и не подозревал, что Рудик скрывает свою неслыханную удачу.

Недалеко от территории, на которой была расположена его вилла, он однажды, просто гуляя с собакой, нашел несколько довольно крупных желтоватых полупрозрачных камней, а когда понял, что это алмазы, то немедленно прикупил эту часть земли под строительство оранжерей. Незамедлительно был натянут огромный брезентовый шатер.

И вот уже почти два года Рудик вместе со своим верным «зулусом» Стояном прорывали небольшие туннели в поисках адамантов. Даже Мелисса ничего не подозревала о «подземной» деятельности любимого супруга: все работы велись под грифом «строгой секретности».

Когда Мелисса однажды увидев буровое долото, все-таки спросила мужа, что это за странное оборудование прибыло из Европы, Рудик отшутился, сказав простодушной девушке, что решил заняться изучением природных явлений Лесото.

И наивная Мелисса сразу же поверила, потому что знала, как страшны в Лесото грозы – практически каждого сотого жителя этой маленькой страны убивает молния. Мелисса и сама боялась грозы, поэтому больше не лезла к мужу с расспросами, справедливо полагая, что каждый имеет право на хобби, даже такое пугающее и необычное. Когда-то давно она видела художественный фильм, герои которого, рискуя жизнью, гонялись на «Джипе» за ураганом, чтобы заснять его на пленку. Поэтому мужнино увлечение «грозой» ничуть не озадачило Мелиссу, а после того, как на ее шее засверкало изумрудное ожерелье, подаренное Рудиком, девушка и вовсе перестала волноваться из-за частых отлучек мужа и Стояна.

Глава 7. Геденбергит

Вечерняя Москва пылала багрово-голубым закатом. Дождя не было вот уже три недели, и трава на аккуратно подстриженных газонах была желтовато-бурой, словно на дворе был не конец мая, а октябрь.

Поливальные машины изредка проскакивали по улицам часов в шесть утра, сбрызгивали не успевший остыть за ночь асфальт, жутко пыля при этом, и быстро исчезали в неизвестность.

Из открытых настежь окон несло жаром. Ветер появлялся лишь в виде сквозняка, когда в квартире открывалась входная дверь. При этом балконная дверь с треском захлопывалась, угрожая разбить и без того хлипкую конструкцию.

Быстровы все никак не могли собраться с силами, чтобы заменить обычные окна на «еврокомфорт». Все деньги, оставшиеся после квартирного обмена* Яна и Димка куда-то «профурлили», как любила выражаться Янина мама, непоколебимо гордившаяся тем, что всего лишь на советскую зарплату «сумела купить кооперативную квартиру, дачу и три новых машины и выучить в престижной музыкальной школе Яну».

Что касалось «трех новых машин», то тут Яна могла бы поспорить с мамой: во-первых, каждая новая покупалась лишь после продажи старой, да и цены-то в советские времена были просто сказочные – «Москвич 412» можно было купить всего-то за 5200 рублей! Что при общесемейной зарплате почти в 700 рублей было не таким уж «далеким счастьем».

_______________________________________________

* См. книгу «Долг шантажом красен».

Правда, нужно было расстараться и попасть в какую-нибудь «очередь» – либо профсоюзную, либо «для ветеранов Великой Отечественной войны». Но с этим как раз сложностей не возникло по естественным причинам.

Поэтому Яна всегда, когда мама в очередной раз повторяла список купленных «гигантов» лишь на честно заработанные деньги, вспоминала отрывок из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию», когда зубной врач Антон Семенович Шпак заученно бубнил один и тот же текст, когда его обокрали: «Три дубленки, три магнитофона, три портсигара … импортных…»

В очередной раз балконная дверь угрожающе блямкнула.

– Да что же это такое! – не выдержала Яна, которая нарезала к ужину хлеб на кухне. – Почему никому не придет в голову закрыть наконец дверь на балконе? И кто это там все время шлындрает туда-сюда?

– Шлындраю я, – раздался робкий голос из прихожей.

– Олег, ты что ли? – Яна тут же отреагировала на знакомые нотки, – Ужинать с нами будешь?

– Не откажусь, – с утра во рту маковой росинки не было, – уже более весело произнес Соловьев.

– Да не слушай ты ее, – вышел встречать гостя Димка, – она всегда по вечерам ворчит, наверное, сама есть, жуть как, хочет. А когда наестся, то становится мирной, как шотландская колли. Проходи, проходи, сейчас махнем по рюмочке – у меня студенты как раз неплохой коньячок привезли из Казахстана.

– Господи! Ну чего вы все так кричите? Разве нельзя потише выражать свои накопившиеся за день эмоции? – из комнаты высунулась круглая голова Маргоши, которая без очков казалась еще круглее. Правда, увидев Соловьева, голова приветливо улыбнулась и тут же юркнула обратно. Дремавшая еще с обеда Маргарита Пучкова не могла выйти абы в чем к импозантному холостому следователю прокуратуры и бросилась переодеваться к ужину.

Минут через двадцать четыре ножа и четыре вилки яростно боролись с картофельной запеканкой с грибами, облитой пикантным соусом собственного (то есть Яниного) приготовления. При этом мужчинам еще была предложена аппетитно зажаренная курочка, румяная корочка которой была обильно посыпана карри.

Ничего удивительного не было в том, что первое время никаких посторонних звуков, кроме шума азартно работающих челюстей, слышно не было. Но вот наконец Олег Соловьев, плюнув на все правила «дворцового этикета» и с причмокиванием обглодав куриную ножку, вытер руки и рот салфеткой и откинулся на спинку стула.

– А ужин-то недурен, недурен получился, – с видом жирного кота, с трудом отходящего от огромной миски со сметаной, произнес он.

– За это и любим ее, нашу хозяюшку, – благодушно откликнулся Димка, наливая еще по рюмочке им с Батоном и делая вид, что не замечает обращенного на него строгого взгляда «хозяюшки», на дух не переносящей спиртные напитки.

– Ну, давай, Батон, – быстро сориентировался он, заметив, как Яна встает из-за стола и протягивает к бутылке «карающую длань», дабы спрятать ее в шкафу, – за нашу дружбу!

Соловьев-Батон выпил с удовольствием, крякнул и, увидев, что Дмитрий направился к дивану, чтобы просмотреть очередной сериал, предложил дамам попить кофе на кухне и заодно обсудить план действий «новой опергруппы», как он в шутку назвал их трио (Димка в расследованиях участвовать отказывался принципиально, ссылаясь на то, что у него «расследований» полно и на работе).

После того, как Яна поведала Соловьеву и Маргоше то, что услышала от не в меру болтливой Анны Петровны Осокиной, было решено, что назавтра Яна и Марго навестят детей погибшей Ханкиной, а также ее бывшего мужа, вот уже десять лет как официально разведенного с ней.

А Олег в это время постарается определить местонахождение пропавшей при столь странных обстоятельствах секретарши Ханкиной – Татьяны Гребешковой, а также выяснить, что из себя представляет капитан полиции Павел Очарик, премило сообщивший сотрудникам турфирмы о том, что Гребешкова наркоманка и насильно определена на лечение.