Наш первый выходной прошел отлично в своей простоте. Мы полдня провалялись в постели и смотрели фильмы. За окном шел мелкий дождь из стальных натянутых на небе туч.
На новой земле все стало по-другому – новые эмоции, другое общение, больше нежности. Теплые летние ночи под звездами вносили краски романтики. Свежий воздух бодрил. Но горящий взгляд и волнующие объятия вскоре ослабли. Катя похолодела как стальной прут. В ее выражении читалась какая-то озабоченность. Когда я возвращался домой, то вместо ласкового приветствия встречался безразличный взгляд. Непонимание легло отпечатком на вереницу мыслей. Мне было важно понять причины.
Мало-помалу, разговоры заходили о будущем. Какая-то связь с ее озабоченностью таилась в глубине, но потихоньку, маленькими дозами выходило наружу.
Если спросить все ли было хорошо? То ответ не удовлетворительный. Наверное, даже хуже прежнего. Не исключено, что беспорядки на родине породили панику и беспокойство в Катином сердце, Но скорее дело не только в этом.
Однажды, после работы, Катя в страхе передала их разговор с бабушкой.
– Сегодня с бабушкой говорила, – с каменным лицом начала она.
– Как там они, все нормально?
– Бабушка ходила на почту, и там кто-то сказал, что на Тополе танки стоят, – в глазах застыла тень ужаса.
Микрорайон Тополь находился через железнодорожную насыпь от нашего дома, буквально в километре. Тревога перекинулась на меня.
– Постой. Может быть ошиблись? Мне мама бы сказала.
– Нет же, – раздражаясь, уверяла она, – бабушка в предынфарктном состоянии собрала сумки. Даже гардину сорвала с окна.
– Куда она собралась?
– Она в панике! Я не знаю, что делать.
Я чувствовал полное бессилие. Не в моей воле было что-то исправить или изменить. Кроме фразы: «не переживай все будет хорошо», не нашлось более убедительного аргумента.
Какая немощь, аж тошно.
– Нужно что-то делать! Я не могу ждать, когда начнется бомбежка.
– Какие соображения? – неловко спросил я.
– Не знаю. НЕ ЗНАЮ. Нужно уезжать.
– Куда?
Она нервно взмахнула руками и сказала:
– Только в Россию.
Меня бросило в холодный пот, словно бабушка с сумками уже стояла на моем пороге.
– А где жить?
– Все равно где, лишь бы спокойно! Любая развалюха подойдет. Если будет нужно, я сама построю со временем.
Не было сомнений, она имела в виду тот дом, во дворе которого мы находимся. Страх обуял меня. Я понял, что мне адресован призыв к решению проблемы. И поторопился сразу внести ясность.
– Кать, я бы с удовольствием принял всех вас, но пойми я сам здесь на птичьих правах. Моего тут ничего нет. По счастливой случайности есть работа и этот дряхлый дом.
– Я же ничего тебе не говорю, – она сильно поджала губы. Но было видно, что я попал в точку, она рассчитывала на меня.
– А куда ты пойдешь? Куда?
Мы замолчали. В эти минуты жары не чувствовалось. Неясные мысли терзали ум. При всех обстоятельствах Катя крепко хваталась за наши отношения. В ее планах мы были вместе и неважно где. Одно меня смущало, она как-то уводила от моей семьи. Долг перед родными стоял на первом месте, словно нерушимой заповедью, высеченной в сердце.
Было ясно, что Катя ждала мужских поступков. Ей нужна помощь, и я должен проявить себя – показать, на что годится любящий человек. Но вместо необходимости спасаться, я больше видел странные порывы навязчивости и наглости.
Я не хотел ни чем помогать. Она вдруг стала для меня обузой, а бабушка и сын, тем более. И тут, словно озаренный, я понял, что не люблю ее, но люблю то, что между нами происходит. Я больше предпочитал наслаждение, чем решение всяких проблем. Меня не волновало ее расстройство или боль. Но точно знал, что от нее нужно.
Какой же я мерзавец, обвалилась мысль, как комок снега. Как же я могу кого-то критиковать или говорить о мужественности?! Стыд заковал руки и ноги. Наверное, в тот момент я удрученно склонил голову, с позором укрываясь от чужой беды.
Мне открылись мои истинные возможности и силы, они ровнялись нулю. А я лишь похабник, бессердечно игравшийся чужой жизнью. Катя должна была догадаться. Уверен, она все прекрасно понимала, но видимо я много для нее значил, раз вцепилась мертвой хваткой. Она, наверное, до последнего надеялась, что с меня будет толк.
Во второй выходной в лучезарный июньский день мы выбрались в маленький поход. По ярам и цветущим холмам виднелись бескрайние поля и просторы, дарящие ощущение свободы. Воздух был наполнен душистыми травами. Цепочка детей послушно тянулась за нами. Трое из них – мои сестры. Я как полководец шел впереди и вел любимыми путями, изредка останавливаясь, чтобы сфотографировать прекрасные пейзажи.
Детвора рассыпалась по всему холму в поисках ягод. В это время они уже отцветают, но еще оставались небольшие полянки. Клубничный аромат выдавал маленькие красные лакомства среди высокой травы.
Катя молчала. Вдыхала степной воздух и рассматривала зеленое царство. Мы приближались к березовой посадке. Молочные стволы с черными пятнами тянулись далеко вперед, мешаясь с раскидистыми акациями. Ни с того, ни с сего, моя спутница побежала трусцой. Высокая трава хлестала ее по бедрам, а черная прядь волос, перекидываясь с плеча на плечо удалялась, пока не исчезла совсем за небольшим хребтом у подножия берез.
Я дивился эмоциональному порыву, который заставил устремиться к горизонту. Я был уверен, она хотела слиться с бесподобной красотой природы. Очиститься от накопившихся бед и надышаться свободой, но странная пустота стала разрастаться в моих глубинах. А ощущение одиночества обморозило, как крещенский мороз.
Высокопарные размышления рухнули, когда я увидел едва уловимое облачко дыма – она просто спряталась покурить. Когда я спросил, почему она ушла без нас, Катя ответила, что не смогла сдержаться от восторга. А я в свою очередь почувствовал себя каким-то брошенным. Словно ни какого общего чувства в нас нет. Мы отдельно друг от друга, раз восторг посещает одного, но минует другого.
Дети радовались необычному походу. Они вдоволь наигрались и к концу дня вымотались. Возвращаясь, мы разделились на группы, и, наблюдая за младшими, шли отдаленно сзади, обсуждая насущную тему будущего.
Катя как ребенок капризничала, не могла терпеливо выслушать, ее невозможно было убедить. Она возмущенно извергала недовольства, совершенно обезоруживая истерическим поведением. Казалось, она просто хотела покричать, поссориться, выплеснуть все, что у нее внутри и не важно, что я говорю.
В ней бушевал мужской характер решительности и гордости. Или это просто способ меня нервировать. Ее любимая фраза «Я все сделаю сама», и невыносимый жест, когда она шла впереди. Так всегда, самоуверенно шагая впереди, решала вопросы Екатерина «Великая». Однако, в поведении не было здравого смыла, одни эмоции и слова, которые только раздражали, а я просто чувствовал себя идиотом.
Терпение не всегда прочно. И в этот раз оно не выдержало. Я пылал как дракон, лишь позволил поднять тон, и попросил перестать идти впереди меня.
– Все тебе не нравится, – с шипением сказала она и ускорила шаг в другом направлении.
– Ты куда? Ка-а-ть? Стой!
Она молча продолжала идти. А я не стал бежать и останавливать, был слишком зол. Тем более все ее вещи у меня дома, далеко не уйдет.
Недолго пришлось разыскивать норовистую соседку. На фазенде в «царском» шалаше лежала на лавке, словно выброшенная на берег черноволосая русалка. Нашлась! Только после тренировки, я заставил себя заговорить.
—Какие еще танки? Это полный бред, не слушай, – распиналась мама. – Гардина весит на месте, я в окне видела.
Мы как-то тайно созвонились. И приличная порция вранья вмиг разоблачилась.
– Спасибо, мама!
Глава 3
Первый выходной мы провели замечательно. Лежали целый день на диване в теплой домашней обстановке и смотрели фильмы. За окном лил дождь. Мы крепко прижимались друг к другу, когда свинцовое небо грозно разило молниями.
Я познакомил ее со всеми родственниками. Мы даже устроили застолье по этому поводу. Шашлыки пришлось жарить под навесом, потому что накрапывал дождик. Не забуду, как зятек смотрел на Катю. Он буквально захлебывался в слюне, словно маньяк впивался глазами. Он даже не замечал, что все это видят, настолько охваченный животным оцепенением.
Ночами мы любили выпить. Коньяк или бабушкина настойка хорошо подходили. Пиво тоже шло в ход и так же веселило как все остальное. В один момент я мог быть бесконечно счастливым, а через день глубоко удручен. Такая смена полярности порождала сомнения. Будущее становилось размытым, а я не знал что делать. Говорят, есть легкий способ определить любишь человека или нет! Если хочешь от него деток, то любишь. Но детей от Кати я не хотел. Я видел, ее отношение к Максиму, и смутно представлял воспитание совместного ребенка.
Почему-то изначально, она стала для меня каким-то тяжелым рюкзаком, окруженная проблемами. А я их пытался тянуть, при этом считая, что поступаю мужественно, думая, что в этом заключена любовь. Или так должно быть? Наверное, нет!
А если не люблю, значит – блудник. Наверное, поэтому я такой слабовольный, и по этим же причинам истерзан своим похотями. Как много плохого я совершил из-за своих удовольствий. Сколько пудов соли высыпал на души людей. А сейчас я пожинаю плоды.
Ведь любовь все терпит, на все способна. Я даже не хочу быть на что-то способным. Мне не нужны чужие проблемы, мне нужен покой как старику пенсионеру.
Дни проходили быстро, словно череда сменяемых фотокарточек. Работа хоть как-то отвлекала и растворяла суетные мысли.
Однажды, возвращаясь с работы немного утомленным, но радостным меня встречала моя «Афелия». Она сидела на самодельном диване из заднего сидения «Волги» в тени шиферного навеса. Короткие синие шорты скрывали только самое важное и то с натягом. Вблизи, сверкая лысиной, раскорячился Василь Палыч, источая зловонное дыхание дешевого алкоголя. И в своей манере рассказывал откровенные пошлости, сопровождая диким хохотом.
– Здорова, Василь Палыч! – протянул я руку и мельком глянул на Катю.
– Привет, – улыбнулся он беззубым ртом. – Мы тут сидим…
– Молодцы, вижу, – прервал я.
Грубовато, даже сам не знаю, как получилось. Палыч засуетился, а Катя молча сидела.
– Пойдем в дом, Кать, – сказал я и поднимался по ступенькам.
Словно не обращая внимания, так и осталась сидеть. Зашла только часа через пол. Просто, без особой принадлежности, словно она не в гостях, а у наскучивших родственников. Даже чем-то недовольная, взбудораженная, какая-то чужая.
– Дедушка у тебя интересный. Любитель поговорить.
– Это он специалист, – и подумал, «Знала бы ты, сколько крови попил этот весельчак».
– Рассказывал, что у него как у молодого. Как в двадцать два года. Намекал.
Интересно, чего это муж ревновал, сам удивляюсь. Причинять боль она умеет лучше всех – чемпион в этой области. Мне было «приятно» понимать, что она выбрала бредни старого дурака вместо парня, которого не видела целый день. Словно у нее в понятиях все наоборот.
От таких мелочей и складывалась неприятная картина. Уважение зарывалось вглубь. Чувства вечно мешались с переживаниями. Оставалась только ночь, когда Катя была настоящей, той кто она есть, развязной и похотливой.
Начинался июль. Жара усилилась. Пошла вторая неделя Катиного отпуска. А я уже начинал уставать от ее болтовни, пессимизма, и вообще от нее.
– Когда собираешься ехать? – между прочим, спрашивал я.
– Что уже мешаю?
Да!
– Нет, конечно. Мало ли, может Максим скучает. Чтоб бабушка не ругала, что так долго не отпускал.
Врун, слизняк и трус. Если всегда говорить правду, получится ли создать хорошие отношения?
– Не волнуйся, все в порядке.
В общем, она сидела до последнего, почти до конца отпуска. Мы много ссорились, а вечерами мирились. Оставался осадок, словно мелкие камешки щебенки упирались в сердце.
Незадолго до отъезда, второй раз порвался презерватив. Но удачно, на мой взгляд, как и впервые. Правда Катя заволновалась. Мы постарались быстро об этом забыть.
Провожал соседку уже не с таким горячим сердцем, как встречал. Делал вид, что мне тяжело и непросто. А самого словно однополярный магнит отталкивало назад. Мы обнимались возле автобуса и Катя рыдала. Мы целовались солеными от слез губами.
Отпуск пролетел, словно пара дней. Мне казалось, что отношения должны были вырасти от смены обстановки и долгой разлуки. Но напротив, прошедшие две недели еще больше сжали мое сердце.
Пока, пока! Ты много принесла добра. Но переживаний в двадцать раз больше.
Глава 4
Катя вернулась на Украину. И всего лишь день провела с семьей, как снова нужно было выходить на работу. В ней стало больше суеты. Слышалась какая-то нервозность. Мысль о переезде в Россию одолевала Катю. Мы все также ссорились, и мне меньше хотелось ее слышать. У нее появилась новая задача. Развод от мужа она получила, а сейчас нужна доверенность на ребенка, чтобы свободно перевезти через границу. Проблема каменной стеной стала поперек планов. Я так и не понял до конца, что она хочет сделать, но насторожился.
– Поздравь меня, – задорно восклицала она.
– С чем? – недоумевал я.
– Я заставила мужа написать доверенность. Теперь меня ничего не держит.
– Поздравляю, – вяло сказал я.
И чего она так радуется.
– Ты что не рад?
– Рад.
Опять солгал трусливый лжец.
– Да ты знаешь, чего мне стоило получить эту бумажку?
Если честно догадываюсь, от того и не рад.
– Какие унижения я пережила. Какие только похабные желания не пришлось исполнять.
Не ослышался ли я. Чего? Похабные говорите? Надеюсь, он вас ногти заставил постричь или массаж сделать.
Она снова швырнула копье с бешеной силой. Больно. А через неделю позвонила и сказала, что купила билет и собирается ехать в Суджу, то есть фактически туда, где я жил. Я был крайне разочарован. И не от того, что она может свалиться на голову, а потому что, даже не предупредив, ставит перед фактом.
– Теперь мы будем ближе, – оперировала она. – Я не пойму, чем ты не доволен?
Наверное, мое молчание кричало ей в ответ.
Отношения в корне испортились. Но, несмотря на это она приехала. Я знал когда, потому что пришла смс: «Можно я скажу твой адрес, чтобы зарегистрироваться?».
– Ба, ты представляешь, какая наглость?
Мы с бабушкой шли к зятю, чтобы вместе поехать в город.
– Таких профур я еще не видела, – удивлялась Мария Павловна.
Ответ был очевиден и уместился в одно короткое слово «нет». С тех пор я перестал писать. Хотя с трудом удерживался. Но домашние дела, одно за другим, отлично отвлекали. Впервые, я собрал волю в кулак и решил без чьей-либо помощи положить фундамент.
Иногда Катя сама писала, именно тогда, когда я немного успокоюсь. Словно хлестала плетью, своими письмами. Я перестал реагировать на смс, игнорируя любые провокации.
Неспокойный ум то и дело подбрасывал разные мысли типа: «Как я мог бросить в тяжелую ситуацию», словно дятел долбил по мозгам. И тут же контр мысль: «Но она сама решила ехать, ни с кем не советовалась».
Бабушка прямолинейно выражалась в сторону этой особы:
– Чего она поперлась?! Там же не стреляют! И оставалась бы. Приехала задницу морочить. Не вздумай связываться с ней, а то хапанешь, – поучала бабушка. – Я до сих пор удивляюсь, как за две недели, которые она пробыла, ни разу не вспомнить о сыне. Что это за мать? Так же и к тебе будет относиться.
Я чувствовал, что бабушка права, но все равно до конца не мог отпустить. Меня что-то держало. Воспоминания, приятные моменты кружили в памяти, словно заставляли изменить решение и снова принять Кашину.
Последнее письмо, на которое я ответил, гласило следующее:
«Я нечего не понимаю. Мне так плохо. Макс в больнице. Это что, все?»
Сквозь бурлящую боль, я ответил: «Все». Сердце будто перевернулось.
Каким-то чудесным образом, с каждым днем мне становилось легче. Я реже вспоминал соседку, но все еще чувствовал тугую пустоту. Днями занимался ремонтом. После фундамента принялся мастерить отдельную комнату. Это был мой первый строительный проект, который я сделал сам. Хотелось применить приобретенные умения. Одержимый новой заботой, с детской увлеченностью, я взялся за отделку комнаты. Работы было много: залить пол, выбить окно, заложить старую дверь, прорубить новую, утеплить.… Все внимание сузилось на ремонтных работах, до безразличия к прочему.
Время от времени прибегала сестра с подружкой, и они помогали, как могли. Им нравилось участвовать в чем-то взрослом, осмысленном. Я даже заплатил за помощь, чем воспалил жажду заработать еще.
Я успокаивался, как шторм с каждой волной. Дни бежали быстро. Подходил срок регистрации и платы за патент.
Двадцать второго июля с утра мы поехали в Суджу. Нужно было заказать материалы для ремонта, отметиться в УФМС и оплатить патент. Бабушка хотела получить пенсию и скупиться по мелочам.
Стеклянный банк отсвечивал яркие лучи полукруглым фасадом. Внутри было спокойно. Люди мирно ждали очереди на диванчиках. Мы выбили номерки на зеленом терминале, и присели на свободные места. Кондиционеры шумно холодили воздух уютным, слабым дуновением.
Скоро подошла моя очередь, а через минуту и бабули.
После банка мы разминулись. Бабушка пошла по магазинам. А я с ускорением двинулся в УФМС. Чтоб перестраховаться, схватил бабушкин паспорт, на случай если понадобятся какие-то данные, я ж прописан у нее.
В прекрасном настроении побежал продлевать регистрацию. Приготовился, что людей будет много, старался себя успокаивать. В это время прибыло много беженцев и пострадавших, поэтому все инстанции были забиты. Но спешка в мыслях никуда не делась, хотелось быстрее с этим покончить.
Серые распахнутые ворота УФМС перекошено приветствовали эмигрантов. Это место всегда вызывало волнение, как дом с приведениями. Узкий, темный коридор навалился спертым воздухом. Посетители с каменными лицами жались к бетонным стенам. Редко встретишь радостного человека в подобном учреждении.
Я прошел во вторую часть помещения, разделенную дверным проемом. В прямоугольной «ожидальне» сквозь единственное решетчатое окно струились золотые лучи солнца. Толпились люди, хмурясь ново вошедшему.
Поприветствовав посетителей, не всматриваясь в лица, прошел в правый угол комнаты, к столу. Заняв очередь, задом облокотился на столешницу и стал ждать. Безмятежно с напряженным спокойствием уперся взглядом в стенку, отделанную под дерево. Боковым зрением я почувствовал чей-то пристальный взгляд. Мутный силуэт с двумя косичками сверлил глазами. В шаге и правее от меня, краснея футболкой, сидела незнакомая девушка. Сквозь ленивый интерес, я покосился на чернявую. Чертовски знакомые черты лица слились с новой прической. Из-под тонких дуг бровей, по-волчьи, глядела Кашина Екатерина.
Вероятность встречи была довольно высокая в таком маленьком городке. И я б не удивился, повстречав ее где-нибудь в парке или на рынке, в магазине. Но тут, признаться, не ожидал, хотя тщательно старался скрыть изумление. Катя продолжала смотреть, будто вбивая гвозди. А я ощутил горестную волну страха.
– О, где б мы еще встретились? – Сдержано сказал я, словно это одноклассница и мы давно не виделись. – Пойдем разговаривать, – с отяжелевшим сердцем я вышел из УФМС, а Катя догоняла сзади.
В бешеном порыве гнева, едва сдерживал напирающее желание кричать, я шел впереди точно так же, как раздражала она впредь. Быстро шагая в сторону к растущим елкам на аллее, не обращая внимания на семенящую ногами спутницу, явно не поспевающую за мной.
Я ее ненавидел, как самого ярого врага. Мне становилось дурно только от упоминания мысли о ней. Я думал все, больше не увижу, не узнаю,… но волей не волей, пути снова сплелись. Именно теперь, когда я успокоился. В то самое время, когда я пришел регистрироваться. Зачем же? ЗАЧЕМ…
Катя что-то бормотала в спину, просила помедлить. Но грубости буквально ядовитыми брызгами слетали с губ. Я хотел, чтоб она заткнулась, исчезла. Ненавидел ее, потому что боялся. Знал, что она снова ужалит, сделает больно. Меня одолевала слабость и немощь, усталость свалилась гигантским комом. Одним лишь появлением соседка растоптала мою трусливую сущность. Единственное что я мог, это скалиться, сохраняя, хоть грамм мужества за этим покровом.
Мы остановились под прохладной тенью высоких елок. Спешными движениями, Катя достала продолговатую пачку дамских сигарет.
– Что с тобой? – Подкуривая спросила она.
– Все здорово, – со звенящим холодом ответил я. – Что ты делаешь в УФМС?
– Документы оформляю, как и ты.
– Ты что оставаться здесь думаешь?
– А что мне делать? Там полный разгром…чего ты злой-то?
Вся абсурдность моего гнева заключалась в том что, по сути, нет проблемы. Нужно было отморозиться и спокойно жить, позабыв о ней. Но нет! Струны совести буквально натянули живот до шеи, что просто хотелось блевать от натуги.
– Почему не посоветовалась, не предупредила? Просто сорвалась и приехала. Здрасте! Кто так делает? – Почти спокойно выговорил я. – Вместе никак нельзя…?
– А ты что предлагаешь, ждать пока бомбы начнут скидывать. Чтоб там и похоронило в квартирах? Я спасаю себя и ребенка.
Она была отчасти права. Я всегда боялся перемен, особенно резких. А теперь я боялся ее с резкими переменами. Моя совесть барабанила по всем органам. Сжимаясь и корчась, я ощущал псевдо ответственность. С одной стороны, мне нужно взять ситуацию под контроль в таких сложных обстоятельствах, проявить мужество, с другой – плевать я хотел на ее проблемы, семью и все остальное. Эта двойственность пожирала меня, оставляя продукты разложения. Я томился как скованный кандалами в сырой яме.
Подсознательная борьба с самим собой продолжалась все время. А когда чувствовался покой, это были перерывы между раундами. Здесь, по сути, вопрос не касался Кати. Она создавала лишь фон, помогала определить мои качества смелости, ответственности, храбрости. Но даже если это и было во мне, я не хотел и палец о палец ударять за этого человека, потому что не любил. Потому что вся моя семья была против нее. Потому что Кашина – вечная проблема. Я хотел заставить себя быть мужественным, сильным, но все тщетно, когда нет чувств.
Блуд – временная забава, проделки дьявола. Когда насытишься, он вызывает противоположные чувства – отвращение, уныние, боль. Потому что не ради любви, а ради наслаждения. Ведь удовольствие без любви это проституция, только вместо переживаний расплачиваешься деньгами.
– Пошли уже очередь, наверное, подошла. Покурила?
Глава 5
– Должна быть принимающая сторона, – грозно поглядывая, сказала эксперт по вопросам миграции. Высокая, худая девушка со светлыми прядями и отпечатком жесткости на грубом лице, хмурилась от моего визита. Ее щеки «украшали» розовые впадины мелких ранок словно выщерблены.
– У меня паспорт бабушки с собой. Этого не достаточно? – С рвущимся раздражением, начинал я терять контроль.
– Нет! Только вместе с бабушкой. Так что приводите ее сюда и отметим.
– Вы же до часу работаете, я не успею.
– Мы работаем до ночи, – сорвалась в звенящий крик паспортистка. – Нужно было раньше приходить.
Злость начала вылезать, как ядовитая змея.
– Где вы были раньше? – вопила она.
– Я же не местный. Чтобы добраться до вас, нужно ехать на такси. Вы понимаете? И бабушка старенькая, чтоб тащить за собой.
– Я все вам сказала, – проговорила она явно оскорбленная моей возбужденностью. Еще выставил ее бездельницей.
– Погодите. А если я не успею сегодня?
– Штраф, – ответила другая, более приятная девушка из-за стола позади разъяренной фурии. – Будете писать заявление, – темно-карие глаза сканировали меня насквозь.
Эта работница намного симпатичнее.
– Приводите бабушку, мы вас примем после обеда, – успокоила она бессмысленный шум.
– Хорошо, спасибо, – лицо побагровело. Мне стало стыдно, что выместил злобу на них.
Я позвонил бабушке и договорился встретиться около мясного магазина в центре города. Кашина шла рядом, намереваясь что-то сказать.
– А с тобой, – я положил телефон, – через полчаса возле УФМС. – и, не дожидаясь ответа, устремился по тротуару.
– Зачем ты так…? Не будь таким. ДА ЧТО С ТОБОЙ…?
Стальным голосом пролил:
– Если что, позвоню.
Как же тогда щемило. Словно в пьяном угаре горело внутри. Мысли – клубок червей переплетались и рассыпались.
Бабулю я встретил на пороге продуктового магазина. Перехватив сумки, вздохнув по глубже, размеренно объяснил ситуацию.
– В общем, ты нужна в УФМС. Я повздорил с ними немного, – холодок стыда все еще плавал в загрудке.
– Ты же умный дюже! – буркнула бабушка. – Нужно спокойней как-то.
Эту черту унаследовал от отца. Он любил поругаться, пошуметь без причин. Кровь есть кровь. Я, наверное, такой же.
Не спеша, мы добрели до миграционной службы. Внутри уже ни кого не было, только слышны перетоптывания за дверью кабинета. От постыдного поведения возрастало волнение, как у провинившегося мальчика. Нас приняли. Бабушка все разрулила, если можно так сказать. Своим благонадежным видом она вернула ко мне расположение работниц. Те смягчились, изредка посматривая на виноватого меня.
С регистрацией вопрос был улажен. Камень с души. Оставалось заказать стройматериалы. Через пять минут я должен уже идти на встречу с Кашиной, но точно не успевал. А бабушке что я скажу? Ведь не признался же, кого встретил. Не хотел лишних расспросов. Поэтому написал смс, что рандеву отменяется.
В магазине стройматериалов веяло прохладой, как в подвале. Нас встречал приличный ассортимент красок на стеллажах слева сразу за порогом. Остальная мелочевка реденько висела на крючках за прилавком. Стеклянные витрины укрывали худой выбор отверток, ключей и всяких принадлежностей.
Пожилая тетка, завидев мой список, заверила, что самые низкие цены именно у нее. Немного припущенные брови почему-то вызывали сомнения в искренности ее слов. Бабушка была рядом.
– Двадцать два профиля. Штук сто гребенок…эм…расчесок…как их называют? – угадывал я.
– Подвесы.
– Ага, они.
В торопливой манере диктовал необходимые материалы. Пока тишину не нарушила смс. Догадаться нетрудно кто отправитель.
– Шесть листов гипсокартона.
– Какого?
– Для стен. И три потолочного, – доставая телефон, чтобы прочитать сообщения, заканчивал список. – Пенопласт, дюбеля, саморезы. Записали?
– Да, да! – явно довольная заказам, ухмылялась тетка.
На экране мобильника «висел» конвертик сообщения. Первые пару секунд с какой-то опаской не решался его открыть. Будто уже тогда доходил поток невидимой информации.
– Вроде все, – пробежался по списку глазами и сказал, – посчитайте, будьте добры.
Я был прав. Веселый на первый взгляд конвертик буквально втоптал в землю содержанием. Словно выпив кислоты, меня прожгло сверху донизу. Я замер на считанные мгновения, прикованный к коротким строчкам.
Лучи солнца ласкали через большое пластиковое окно. Тепло приятно контрастировало с прохладой помещения. Но то чудовищное жжение беспощадно опаливало каждую клеточку.
Сумев отвлечься, не выдавая огорчения, я спросил:
– Когда привезете?
– Ну, давайте в пятницу. Мы как раз купим на базе все недостающее.
– Хорошо, большое спасибо. Номер я оставил.
Оплатил половинку заказа, и мы вышли в самый разгар жаркого дня.
Глава 6
Поразительная сила связи родителей с их детьми, как у нас с мамой, например. Она словно чуяла неладное с самого начала и всячески пыталась оградить меня от бед. Мама решительно навестила семью Кашиных, буквально перед ее отъездом.
Атмосфера была напряженной, таких гостей никто не ждал.
– Катя, я хочу с тобой поговорить, – сдержанно начала Ольга Николаевна.
Поза Кати немного изменилась, стала более закрытой. Она сидела с высокоподнятой головой, держав двумя руками колено переплетенных ног.
– Зачем ты туда едешь? ТЫ же знаешь, он сам не определенный еще.
Кашина вызывающе держала взгляд черно подведенных глаз.
– Я не к нему еду. Что он может мне дать? – Презрительные нотки заиграли в тоне соседки.
Ольга Николаевна почувствовала унизительный укол и пренебрежение к своему сыну, но сдержала эмоции и спокойно продолжала допрос:
– Ну а куда ты собралась?
– Я Кате тоже говорю, не нужно никуда ехать, – вмешалась бабка, пытаясь сохранить мирность беседы.
Кашина непоколебимо сидела в неизменной позе.
– Мы поедем в лагерь для беженцев. Можете не волноваться, – горделиво заверила она. – И вообще мы сами с Ромой разберемся.
Ольга Николаевна со знаком зодиака «весы» ощутила нахлынувшее возмущение. Она готова была врезать на наглой роже этой соплячке. Но продолжила в дипломатической манере:
– Вот когда своего воспитаешь, вырастишь, выучишь, тогда посмотрим, как заговоришь, – с напором, четко выговаривая каждое слово, заключила она. – А пока, я буду вмешиваться до тех пор, пока моему сыну не станет хорошо.
На этом неприятный разговор закончился. Ольга Николаевна, немного расстроенная поведением Кашиной, поспешила позвонить мне и поведать о походе. Я терпеливо слушал, сжимая губы от недовольства. Меня унижала эта ситуация, мамин визит. Стыду не было предела.
– Ну, зачем ты ходила туда? – досадовал я. – Представь только, как я выгляжу в их глазах? Мама решает проблемы двадцатитрехлетнего сына. Позорище!
Было очень больно, и не мама меня опозорила, а я сам, сваливая раз за разом груз проблем на ее плечи. Рассказывая о душевных волнениях, находя пристанище в материнской жилетке. Наверное, я еще кажусь не сильно мужественным, не совсем уверенным, слабеньким и уязвимым. А дорогая мать, видя это, торопится выручать сопливого сыночка.
– Мне все равно. Я буду бороться за тебя, – гремела мама. – Я не для таких мышей тебя рожала. Такие невестки мне не нужны, так и знай.
Моченое яблоко, так бы я назвал свое состояние. Сморщенное и мягкое, совершенно не привлекательное и лишенное яркости вкуса. Я старался взять себя в руки, пытался как-то раскачаться, окрепнуть. Но все безуспешно. Только град противоречий встречал здравый смысл. Внутри словно все перебито, знобило и болело. Я чувствовал себя по-настоящему одиноким.
Дни сменялись как фотоснимки. Домашний ремонт неспешным течением отвлекал от мира проблем. Через пару недель после случайной встречи появилось твердое намерение посетить Катю.
Втайне от бабушки под предлогом покупки краски, в первых числах августа я поехал в Суджу. Мы договорились увидеться возле кафешки в центре. В девять утра внизу улицы направлялась в мою сторону симпатичная девушка с маленьким пакетиком в руке. Она грациозно плыла. Приближаясь, черты ее лица стали различимы. Я старался держаться мужественно, расправил плечи, сделал серьезное лицо. А сам слушал учащенное сердцебиение. В последнее время я стал замечать, как часто приходиться делать вид, скрывая истинное настроение.
– Привет, – нежно поздоровалась Катя.