Czytaj książkę: «Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья», strona 9

…в главной роли сам режиссёр и его жена

Остаётся сказать, что Нури Бильге Джейлан профессиональный фотограф и он каждый кадр рассматривает как статичную фотографию, которую следует долго, внимательно рассматривать.

Он признаётся в одном из своих интервью, что ему трудно объяснить логику поступков мужчины из «Времён года», но он хорошо понимает эту логику, поэтому решил, что самое лучшее, если сам будет играть эту роль, по крайней мере, ничего не придётся объяснять. И, возможно, по той же логике, он решил, что самое лучшее, если его героиню будет играть его жена¹¹⁷, даже если она не профессиональная актриса.

Но почему так случилось, что подчёркивает многие критики, что жена лучше – эмоциональней, выразительней, – сыграла свою роль? Предложу две версии.

Или жена превосходит самого Джейлана как актриса, она пластичней, гибче, чувственней.

Или, талант талантом, но жена Джейлана просто как женщина, как человек, пластичней, гибче, тоньше мужа в самой жизни. Он что-то ей объяснил, словом, жестом, молчанием, она услышала, почувствовала много больше, потому что просто по их совместной жизни знала, чувствовала много больше.

Право читателя решать, что это, частный случай, или так случается повсеместно.

Алексей Герман и Светлана Кармалита: «идеальный брак» в моём представлении

Алексей Герман¹¹⁸ – прекрасный российский кинорежиссёр. Некоторые его фильмы смотреть трудно, пересматривать не буду (например: «Хрусталёв, в машину»). Другие завораживают («Мой друг, Иван Лапшин», «Двадцать дней без войны»). Так называемое «реалистическое кино», почти «документ», понимаешь с какой дотошностью к каждой детали всё это сделано, но, на мой взгляд, это всего-навсего приём, элементы стилистики. Алексей Герман снимал поэтическое кино, но это не означает, что его фильмы это «аттракционы метафор». Поэтическое поскольку ему нравится «незнаковая знаковость», ему нравится, когда ничего не выпирает, ничего себя не демонстрирует, поэтическое поскольку есть пронзительная печаль по человеческому. По Хайдеггеру¹¹⁹ я бы сказал «экзистенциалы печали». Вспоминаю встречу прощания немолодых Людмилы Гурченко¹²⁰ и Юрия Никулина¹²¹ из фильма «Двадцать дней без войны» и думаю, что это сцена одна из вершин мирового кинематографа. Равная улыбке Кабирии, в последнем эпизоде фильма «Ночи Кабирии»¹²².

Но оставим кинематограф Алексея Германа, я собираюсь говорить о другом.

Как-то, уже в давние времена, когда ещё жил в СССР, в доме кинематографистов в Репино, в столовой, за соседним столом, сидели Алексей Герман и Светлана Кармалита¹²³, и я исподволь наблюдал за ними. Пара как пара, люди немолодые, мало говорили, чувствовалось, что понимают друг друга без слов, хотя почему так решил, сказать мне трудно.

Допускаю, что придумал, но потом, когда по российскому канал у «Культура» смотрел передачу об Алексее Германе и Светлане Кармелите, вспомнил эту встречу в столовой. И подумал, что наверно это и есть «идеальный брак», поверх времени, поверх «гендера» и прочих теоретизирований, которыми злоупотребляю в этой книге.

Не буду дальше рассуждать, просто приведу некоторые слова, которые говорили друг о друге Герман и Кармелита. Привожу не буквально, но за смысл ручаюсь.

Она о Нём:

«Я знаю о нём всё, походку, настроение, по движению спины могу судить о его настроении. Но что происходит в его голове, в которой рождаются его образы, мне неведомо».

Он о Ней:

«Она без меня ничего не сможет сделать. Но, вместе с тем, и я без неё ничего сделать не в состоянии.

Я, конечно, её знаю. Иногда преклоняюсь. Она мартышка, которую погладил бог. Есть другие мартышки, но их не погладил бог».

Вот и всё, что запомнил и записал. Не так много, но мне кажется, что достаточно. Ничего не следует добавлять.

Сэлинджер – Уна – Чаплин: счастливая судьба женщины…

Планировал написать об этом треугольнике, но после того как прочёл роман Фредерика Бегбедера¹²⁴ «Уна&Сэлинджер», отказался от этой идеи.

Но и обойти судьбу этой женщины, не смог. Не так часто встречаются женщины со счастливой судьбой. Поэтому ограничиваюсь небольшим текстом в «Дневнике», в необходимых случаях цитируя роман Бегбедера.

В русском издании на четвёртую обложку романа Бегбедера вынесены следующие слова:

«Любовь взаимная счастлива, но заурядна,

любовь галантная мучительна, но возвышенна.

Сэлинджер¹²⁵ и Уна¹²⁶ – это история галантной любви.

Чаплин и Уна – самый счастливый брак, какой я знаю.

Жизнь можно считать состоялась идеально, если пережить и то и другое, как Уна».

На мой вкус, стиль слишком напыщенный, но важна суть. Счастливая женская судьба, которая состоялась в двух актах. Сначала первая любовь, почти в подростковом возрасте, потом замужество на «всю оставшуюся жизнь».

Джерому Дэвиду Сэлинджеру – 21 год.

Его отец – еврей, зажиточный оптовый торговец кошерными копчёностями и сырами.

…важная деталь, может быть от этого еврейства, кошерных копчёностей, Сэлинджер убегал всю жизнь, постоянно что-то доказывал себе и окружающим…

Закончил военное училище, слушал лекции в Нью-Йоркском, а позже в Колумбийском университете. В Польше по указанию отца изучал производство колбас.

В 21 год Сэлинджер начинающий писатель, который опубликовал свои первые рассказы.

Уне О'Нил – 15 лет. Она дочь всемирно известного писателя¹²⁷.

Она красива, свободна, умна.

«Мать позволяла Уне не ночевать дома с пятнадцати лет – так у неё было больше времени, чтобы писать и тайком от дочери видеться с новым любовником…

– Моя мать крутит романы и хандрит, отец живёт в Сан-Франциско и не отвечает на мои открытки… Надо видеть во всём хорошее: поэтому я самая свободная девушка в Нью-Йорке!».

То, что произошло между Сэлинджером и Уной можно назвать любовью, или как-то иначе, просто в одно слово трудно вместить нежность, ранимость, колкости, и многое другое невыразимое словами, что происходило между ними. Добавим, что для Сэлинджера расставание с Уной стало травмой на всю жизнь, для Уны расставание прошло менее болезненно.

«Уна внушала уважение своей безмятежностью… Когда она улыбалась, две ямочки появлялись на её щеках, и тогда казалось, что жизнь, в сущности, может быть почти сносной, лишь бы всегда блестели глаза».

«Вот в чём твоя прелесть: ты всё время улыбаешься. Но твои глаза зовут на помощь».

«Она испытывала его терпение, и это было ужасно: иногда внезапно, ему хотелось встать и вернутся в одиночестве домой, он чувствовал себя Большим Неуклюжим Олухом».

«– Солдат Сэлинджер, я никогда так не боялась – сказала Уна. – У тебя лицо убийцы.

– Ты права: я тебя задушу, чтобы потом сожалеть о тебе… и томиться. Я обожаю томиться, это моё любимое занятие».

«Я произнесу душераздирающую речь на твоих похоронах, – продолжала Уна. – Тебя наградят посмертно. Все будут восхищаться моим верным сердечком. Сочувственно пожимать мне руку. Как же мне не терпится оросить слезами твою могилу»

«Солдат Сэлинджер» ушёл на войну. Что он хотел доказать себе, Уне, другим, всему миру?

Бегбедер прав: «сегодня с трудом верится, что в первой половине XX в. молодые американцы рвались под пули». Откуда они знали, что кончаются героические века, кончаются века мужской доминации, что все они вернутся с войны «потерянным поколением». Но у «солдата Сэлинджера» были свои резоны и не последний из них: Уна О'Нил. Такой вот своеобразный вызов женщине, любви, судьбе.

Сэлинджер ушёл на войну, писал ей длинные письма, а Уна села в поезд и поехала в Голливуд. Хотела стать актрисой, стала женой Чарли Чаплина¹²⁸. Ей было 17 лет, ему 53. У него было много жён, Уна стала последней. Их брак продлился 34 года, у них было 8 детей.

Уна написала Сэлинджеру:

«Дорогой Джерри, я попытаюсь раз в кои-то веки быть не слишком сложной…

Я понимаю, что ты зациклился на мне, потому что далеко, потому что тебе страшно, и мне тоже страшно, что мы не поймём друг друга.

И всё же что-то между нами кончилось.

Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой, что твоя необычность меня поражает, и я не жалею ни об одной минуте из тех, что мы провели вместе, даже когда ты не давал мне спать, часами читая вслух свои тексты!..

Ты навсегда останешься частью моего прошлого, но тебе нет места в моём будущем…

Я не хочу, чтобы ты страдал от разлуки, которую повлёк за собой Пёрл-Харбор¹²⁹.

Но и не хочу, чтобы ты продолжал мне писать так, будто я твоя невеста и будущая жена.

Мне очень жаль… Я некрасива, я глупа и, может быть, даже… влюблена в другого. Освободись от меня, забудь маленькую дрянь из Центрального парка, гадкую «Дебютантку года». Я недостойна твоего мужества. Это письмо – первый подвиг за мою недолгую жизнь ирландки-антисемитки. (Шучу.)

Встав по стойке смирно, я говорю тебе: «Вольно, можете взрослеть».

Береги себя, не умирай, не рискуй понапрасну. Ты должен жить, чтобы стать великим американским писателем, как мой отец».

Сэлинджер написал Уне:

«Ты, стало быть, спишь со стариком-англичанином, который давно имеет проблемы с простатой и принимает порошок из шпанской мушки, чтобы пробудить к жизни свой изношенный причиндал. Не знаю, хохотать до колик или плакать горючими слезами над такой мерзостью».

В другом письме:

«От любви ещё никто не умирал, не надо верить в эти бредни. На нашем не-романе поставлен крест, я всё понял и пережил эту неудачу. Ты не убила меня, ты меня всего лишь состарила. Но не рассчитывай, я тебя не забуду. Ты научила меня всему: благодаря твоей жестокости я знаю, что такое женщины, я вырос в ускоренном темпе, как те цветы, которые фотографируют раз в день, и они вянут на глазах за двадцать секунд стоит только склеить кадры…

Я пишу это, сгорбившись над подушкой, скрючившись, как глубокий старик, на матрасе, кишащем вшами. Спасибо, спасибо, Уна, за твою холодность, которая так закалила меня. Думаю, война завершит начатое тобой. Я желаю тебе долгой и счастливой жизни с твоей окопавшейся в тылу звездой…».

Уна написала в ответ:

«Дорогой Джерри,

твоё последнее письмо отвратительно. Ты так несправедлив, что мне не следовало бы на него отвечать…

Только по одной причине я решила тебе ответить: из-за твоего нынешнего положения. Умоляю тебя на коленях, будь осторожен, не геройствуй и вернись к нам невредимым…

Предпочитаю проигнорировать то, что ты говоришь о Чарли, и отношу эту низкую клевету на счёт твоего разочарования. С тобой неизменно моя дружба, моё восхищение, изрядная доля моих мыслей и моё глубокое уважение. Пиши и останься в живых, это всё, о чём я тебя прошу…

Это моё последнее письмо, но я от всего сердца желаю, чтобы оно принесло тебе только благо, ведь ничего другого я не хотела никогда. Я не стану с тобой ссориться, у меня и не получится, любая гадость прозвучит в моих устах фальшиво. С сожалением ставлю тебя в известность, что просто не способна думать о тебе плохо…».

Легко использовать такой монтаж, Сэлинджер среди разрывающихся снарядов, кругом трупы, непролазная грязь, а Уна в халате, сидит на краю бассейна зеркально-чистой воды в роскошном доме.

Это правда, вряд ли она вышла бы замуж за Чаплина, не будь он столь богат и столь знаменит. Но это только часть правды, только верхушка айсберга. Если судить хотя бы по письмам, Уна была умна, и будучи умной понимала, что была искренней с Сэлинджером, ей не в чем себя упрекнуть, и столь же искренней оказалась с Чаплином, прожив с ним долгую и – поверим – счастливую жизнь.

Хотя, признаюсь в этом треугольнике, для меня самая приторная фигура Чарльз Спенсер Чаплин. Никакого предубеждения против него нет, убеждён, его немое кино на все времена останется вершиной кинематографа. Речь идёт просто о взаимоотношениях трёх, не более того.

Остаётся сказать, что Чарльз Спенсер Чаплин прожил 88 лет и умер в 1977 году.

Сэлинджер Джером Дэвид прожил 90 лет и умер в 2010 году.

Уна О'Нил-Чаплин прожила 66 лет и умерла в 1991 году.

…вечный подросток как абсолютное клише XX века

В 1951 году Сэлинджер издал роман «Над пропастью во ржи». За короткий срок было продано 60 миллионов копий и до сих пор ежегодно реализуется в год порядка 250 тысяч экземпляров этой книги.

В чём тайна этой книги, почему ею зачитывается уже не одно поколение в разных странах мира?

Ф. Бегбедер в романе о Сэлинджере и Уне, о котором говорилось выше, пишет:

«Ещё до войны Сэлинджер вынашивал мысль о маленьком человеке в большом городе, о вечном подростке, растерянном и потерянном, эгоцентричном и прозорливом, бедном и свободном, робко влюблённым и во всём разочарованным, который стал абсолютным клише удела человеческого в западном мире двадцать первого века»

…почему «двадцать первого», а не «двадцатого»? почему «западного» мира, а, к примеру, не японского? но это не меняет сути…

В том же романе Ф. Бегбедер пишет:

«Хотелось бы мне знать, виделся ли Сэлинджер с Уной после войны. Всё моя сентиментальность. Я думаю, что это Уна вдохновила роман, который навсегда запретил нам стареть».

На мой взгляд, в этом вся суть. Пятнадцатилетняя Уна запретила стареть и себе, и ему. Запретила становиться взрослым. Можно было влюбляться, но только с одним условием, не становиться взрослым. Здравый смысл возразит, как это возможно, но какой здравый смысл для подростка.

Если оставаться в границах настоящей книги, то это абсолютное клише юноши и девушки, которые не хотят взрослеть, пугаются этого взросления, будучи юношей и девушкой не хотят, и не собираются становиться мужчиной и женщиной.

Не одно поколение сочувствует герою романа «Над пропастью во ржи», понимает, что этот роман о них, которые не хотят становиться взрослыми.

Сэлинджер придумал героя на все времена, который будет вечно выламываться из ряда Гамлет, Фауст, Растиньяк, Иван Карамазов¹³⁰, другие, но будет оттенять этот ряд, придавать ему новый объём, новое стереоскопическое видение. Художественным открытием Сэлинджера стала интонация романа (мы вправе сказать, «музыка романа»), которая исключила необходимость подробных описаний в стиле Бальзака¹³¹ или Диккенса¹³².

Приведу самые первые строчки романа, которые, на мой взгляд, говорят сами за себя:

«Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего, захотите узнать, где я родился, как провёл своё дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, – словом, всю эту дэвид-копперфильдовскую¹³³ муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если бы я стал болтать про их личные дела. Они этого терпеть не могут, особенно отец. Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чёртиков. Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством».

Запись в дневнике: июль, 2016 год

Ещё до завершения книги, посылал отдельные тексты своим друзьям и коллегам. Не столько для рецензирования, сколько для того, чтобы ощутить обратную связь с окружающим миром. Ведь может случиться, пишешь в уединении, забывая о мире вокруг (это нормально), увлекаешься, переоцениваешь то, что написал и окончательно теряешь голову (это уже не нормально).

Иногда понимаешь, тот или иной текст, не самый точный, не самый внятный, и не удивляешься, что это отмечают и твои «рецензенты». Так случилось с моим текстом про «Отелло» Вильяма Шекспира.

Что же следовало сделать? Или доработать текст или просто выкинуть его в корзину. На первое не хватило терпения и воли, на второе мог бы смело решиться, не отношусь к тем авторам, которые дрожат над каждой своей строкой. Но понял, что без этого текста, точнее без фигуры Отелло, что-то важное в смысловом спектре раздела «Жизнь и искусство: тендерные парадоксы», будет потеряно. Дело в том, что Отелло называю одним из самых «мужчинских мужчин». Это его беда, его проклятье, его непреодолимая судьба. Когда побеждает в нём «мужчинский мужчина», не спасает и его внутреннее благородство.

К этой же категории «мужчинских мужчин» отношу и политика, образ которого незримо присутствует в этой книге. Но в нём нет благородства Отелло, он упивается своей ролью и своими возможностями, не чувствует своей ограниченности и провинциальности. Его невозможно назвать трагическим героем, что говорит не только о масштабе личности (и об этом тоже), но и об уровне амбиций. Если политику удаётся подмять действительность под себя, то нечем гордиться, политик этот просто не дошёл до серьёзного сопротивления действительности, которая могла бы сломать ему шею.

Великая Уловка выдаётся за высокое искусство жизни.

Без Отелло все эти рассуждения, все эти ассоциации, были бы невозможны.

«Матриархат» как вечный символ культуры

Иоганн Якоб Бахофен¹³⁴, швейцарский этнограф, в своей работе «Теория материнского права» выдвинул следующие положения:

– у людей первоначально существовали ничем не ограниченные половые отношения;

– такие отношения исключают всякую возможность достоверно установить отца, и поэтому происхождение можно было определять лишь по женской линии, как первоначально это и было у всех народов древности;

– вследствие этого женщины как матери, единственно достоверные родители, пользовались высокой степенью уважения, доходившей до полного господства женщин;

– переход к единобрачию, при котором женщина принадлежала исключительно одному мужчине, таил в себе нарушение древнейшей религиозной заповеди, то есть фактически нарушение исконного права остальных мужчин на эту женщину.

Бахофен по многим параметрам может считаться «учёным», он привлекал к своей работе огромный эмпирический материал, детально анализировал мифы, но этнографы и этнологи обращают внимание на то, что в его работах чувствуется влечение к мистике и символике.

Прав ли Бахофен в отношении «материнского права» и «матриархата» или не прав, существовал ли «матриархат» или не существовал, вопрос для науки остаётся открытым, и можно предположить, что окончательного ответа найдено не будет. Бесспорно другое. Наука, культура будут постоянно обсуждать идеи Бахофена, на это обсуждение будут влиять не только новые эмпирические данные (если они будут), но и степень интереса к тендерной проблематике. Иными словами Бахофен и «матриархат» стали символами, которые продолжают продуцировать различные смысловые контексты.

…Туареги – традиция матриархата?

информация о туарегах…

Сначала приведу информацию, которую удалось найти в Интернете, потом короткий комментарий.

«Туареги – один из самых загадочных народов Африки.

Современные кочевники сохранили древнюю культуру и многое в их повседневной жизни кажется нам удивительным. Пожалуй, их главное отличие от всего остального мира – это традиция матриархата. Только здесь девушкам до свадьбы разрешается иметь несколько любовников, а мужчины после достижения совершеннолетия обязаны носить лицевое покрывало.

Туареги – мусульмане по вероисповеданию, однако их религиозные традиции очень оригинальны. Издавна здесь было заведено, что именно мужчина не должен открывать лицо. В день совершеннолетия юноша получает от отца два главных подарка – обоюдоострый меч и специальную лицевую накидку. Без неё нельзя выходить на люди, её же нужно носить и дома, прикрывая лицо даже во время еды и сна. Кроме того, туареги носят особые туники цвета индиго, за это их даже прозвали «синими людьми Сахары». Доподлинно неизвестно для каких целей служит одеяние: по одной из версий – оберегает туарегов от злых духов, по другой (более прагматичной) – защищает от пыли и песка. Интересно, что туареги окрашивают ткань специфическим способом: экономя воду, они не пропитывают её краской, а «вколачивают» её камнями. Со временем краска начинает осыпаться, и кожа туарегов часто имеет синий цвет.

Мораль в отношении девичьего стиля жизни вполне демократична: девушкам разрешается познать нескольких любовников до замужества. Как правило, мужчина может приехать в шатёр возлюбленной, провести с ней ночь, но это отнюдь не гарантия того, что он останется здесь и в следующий вечер. Как правило, девушки выходят замуж в возрасте 20 лет, претенденты на руку и сердце должны упражняться в стихосложении, посылая красавице поэтические строки. Девушки имеют право им ответить, правда, используют они свой уникальный алфавит «тифинаг», усвоенный от матери (мужчины в этом племени используют латинский или арабский алфавит).

В обществе туарегов сложился удивительный строй: мужчины превосходно владеют боевым искусством, они бесстрашные воины и прекрасные торговцы, женщины – хранительницы культурного наследия, именно они обучены грамоте, продолжают фольклорную традицию. Словом, этнос туарегов – яркий пример того, что в социуме равноправие мужчин и женщин – достижимо. Главное – правильно распределить обязанности».

…«матриархат» или свободные женщины туарегов

Прежде всего, не торопился бы называть общество туарегов «матриархатом», только потому, что в этом обществе нет ярко выраженного «патриархата».

Не стал бы использовать и такие формулировки, как «яркий пример», «равноправие достижимо», «правильно распределить обязанности» и др.

Позволю себе такое допущение, более размытое, избегающее окончательных выводов.

Если в природе возможно разнообразие, то почему оно невозможно в человеческом обществе. Почему не может быть обществ, которые ничего не знают ни про «матриархат», ни про «патриархат», ни про «гендер», ни про «равноправие полов», но счастливо избегают любых крайностей.

А если это так, то мне остаётся задать вопрос и читателям, и самому себе, в духе неразрешимой дилеммы о курице и яйце.

Туареги красивы,

…не исключаю, как и многое другое, мне это только кажется…

потому что у них такие мягкие нравы, или благодаря мягким нравам они так красивы.

И отсюда следующее предположение, можно назвать это моей фантазией.

Туареги красивы и у них такие мягкие нравы, по той причине, что в их обществе сексуально раскрепощены и мужчины, и женщины. Культура закрепила то, что больше отвечало их природе и их физиологии.

И кто знает, может быть эта сексуальная раскрепощённость легко ложится на матрицу мужчин – бесстрашных воинов и умелых торговцев, и женщин – хранительниц…

…так и хочется сказать «хранительниц домашнего очага», но чудо туарегов как раз в том, что они свободны от клише «цивилизованного» мира…

культурного наследия, именно они обучены грамоте, именно они продолжают фольклорные традиции.

Ещё раз повторю, не исключаю, что выдаю желаемое за действительное. Но так приятно думать, что где-то в нашем мире живут такие необычные туареги.