Глава 5.
В мучительных ожиданиях прошел месяц. Я ничего не могла сделать, кроме как сидеть в Доме Крови под замком и слушаться генералов. От мысли, что вот так взаперти в своих домах сейчас сидит почти все население Омеги, мне становилось немного легче. Но вспышки вируса все же происходили, хоть и редко, и к числу заболевших каждый день прибавлялись все новые люди. Чаще всего – неприкасаемые. Неудивительно, если вспомнить условия, в которых они существуют.
И вот в Омеге отменили карантинные меры. Как и предполагалось, вирус вспыхнул с новой силой. Люди, не понимая, что были обмануты, соскучившись по привычной жизни, вывалили на улицы, собирались в местах, а вирус ликовал в этом скоплении людей.
Но люди ведь не глупы. Константин бесновался, когда к Совету обращались с просьбой о повторном введении карантина (особенно если это предлагали члены высших каст). Постепенно люди осознавали, что их здоровье и жизнь лишь у них в руках, и не стоит так полагаться на свое правительство. В Садах Отдыха и других центрах торговли становилось все меньше людей – они предпочитали проводить выходные дома, в кругу семьи, а не в кругу незнакомцев, где каждый третий мог оказаться носителем вируса. Люди стали носить маски и перчатки – первые средства защиты – если им необходимо было выйти из дома. Они приходили в Пункты Выдачи, получали паек, но не оставались в душном зале, а шли со своей нормой домой или на улицу, где было не так опасно перекусывать.
Всего несколько недель оставалось до наступления осени. А значит, скоро начинался и новый учебный год в школах и университетах Омеги. Многие студенты выразили желание обучаться очно, а не «на дому», поэтому учебные заведения предприняли меры безопасности. Университет Омеги устраивал на днях так называемый «День открытых дверей», то есть у студентов, собирающихся поступить в университет, есть возможность заранее его посетить и изучить.
А я же думала, что это мой шанс добраться до лаборатории вирусологии. Может, там еще остались хоть какие-то ответы.
Убедить генералов не представляло сложности. В последнее время контроль надо мной немного ослаб – убрали моих «телохранителей», но камеры оставались в действии. Я сообщила Михаилу на одном из занятий, что хотела бы учиться по-настоящему, в университете, как все студенты. «Если бы все сложилось по-другому, – сказала я для того, чтобы убедить генерала, – то в идеале я как раз должна была сейчас оканчивать школу и готовится к поступлению». Михаил обещал подумать и обсудить все с другими генералами.
В это время я занялась изучением лаборатории через компьютер. Она находилась в Корпусе Биологии, в отделении вирусологии, и доступ туда был ограничен. Доступ разрешал лишь Константин, когда вирусолог добьется каких-либо успехов на своем поприще. После этого ему выдавалась медаль, и он мог свободно посещать лабораторию.
Вот и новое дело насущное. Я уловила тонкий намек, зачем была нужна медаль. Я вспомнила ее изображение, которое мне часто показывала тетя. На фотографии медаль очень походила на ключ; она и была ключом от лаборатории.
И я даже знала, где мне ее достать.
В комнате Андреаса.
После месяца заточения, ежесекундного наблюдения за мной посещение университета кажется глотком свежего воздуха. Студентов, пришедших на обзорную экскурсию в медицинских масках, около сотни, и в основном все они – из старшего класса. Это неудивительно, ведь многие из класса элиты после школы не хотят учиться и живут за счет богатств своей семьи, а среднему классу попасть в университет – значит поймать удачу за хвост. Но поток студентов все равно большой, ведь у молодых людей еще много надежд и потенциала. Они хотят учиться и найти свое место в этом мире. Они еще не знают, как жестоко может обратиться судьба в Омеге.
Мне разрешили ходить без сопровождения, хотя парочка охранников все же стоят в стороне и наблюдают за мной. Так же и многие студенты узнают меня, тычут пальцем. Я не обращаю на них внимания. Я здесь не за этим.
К толпе выходит женщина среднего возраста в очках. На груди у нее бейдж с именем, но я стою слишком далеко, чтобы разглядеть. Она просит тишины, после чего представляется Адой Лавлей, заместителем ректора Университета Омеги. Именно она введет нас в курс дела и проведет экскурсию. Я замечаю, что рядом с бейджем у нее прикреплен усилитель звука. Такие микрофоны носят ведущие передач или шоу, чтобы их лучше было слышно в зале. Так каждый из толпы слышит ее голос, словно бы она стоит рядом.
Ада начинает свой рассказ с основания университета, затем говорит, какие факультеты были основаны, а в конце – как нам, студентам, определится с факультетом и подать заявку на поступление. На секунду я забываю, зачем я здесь. Меня так завораживает речь заместителя ректора, что меня наполняет уверенность, что я хочу поступить и учиться здесь.
Нет, об этом я поразмышляю потом. Пока что у меня другая цель.
После рассказа мы начинаем двигаться по коридорам университета, а Ада рассказывает, что и где находится. Охранники, видимо, поняв, что ничего со мною не случится, за нами не последовали. Мне это только на руку. Я, как ни в чем небывало, рассматриваю залы и аудитории, слушаю рассказ заместителя ректора. Университет невероятно большой – в нем бы уместилось около трех зданий размером с Дом Крови. Но предельно внимательной я становлюсь, когда мы доходим до Корпуса Биологии.
Во мне то и дело просыпается та Гликерия, что жила во мне до становления целителем. Рассматривая аудитории, где она могла бы сидеть и со вниманием вникать в речи профессоров; лаборатории и препараторские, где могла бы участвовать в экспериментах и опытах, она дышала мне в спину и твердила, что пора все бросить и вернуться к нормальной жизни. Поступить в университет и забыть про повстанцев. Пускай они сами решают свои вопросы насчет свержения генералов. Но в то же время я помнила о вирусе. Необходимо найти вакцину, пока не стало слишком поздно. Этот план – мой, и от моих действий зависит его успех. Именно за этим я сюда и пришла. Так что я заставляю замолчать другую Лику и продолжаю движение вперед.
У того самого отделения вирусологии мы задерживаемся ненадолго. Ада бросает что-то насчет ремонта в отделении, но я знаю – это лишь для того, чтобы не говорить правду. Мы продолжаем обход, и как бы меня не тянуло в лабораторию прямо сейчас, я знала, что нужно потерпеть еще немного. После окончания экскурсии у студентов будет время самим еще раз пройтись по зданию и побеседовать с преподавателями. Если я пойду туда сейчас, то вызову большее подозрение.
Экскурсия подходит к концу, и я вновь направляюсь к заветному месту. В кармане пиджака (неизменно – белого) камнем лежит ключ-медаль. Я помню, как однажды случайно перепутала дверь и вошла в незнакомую комнату. Там, среди вещей, я нашла ту самую медаль, что тетя с гордостью описывала мне ранее. Позже я узнаю, что та комната принадлежала Андреасу, и он не случайно поселился рядом и сделал так, чтобы ключ-карта от моей комнаты подходил и к его двери. Лишь бы быть ближе, якобы для моей же безопасности. Тогда мне показалось это странным, но сейчас такой расклад, в отсутствие Андреаса в Лиге, оказался невероятно полезным. Ничего не составило труда снова войти в его комнату и забрать медаль.
Оставался один невысказанный вопрос – а что, собственно, медаль делала в комнате Андреаса? Последний подарок от настоящего его отца, Александра Ритца? Или это другая, похожая медаль, но принадлежащая другому человеку? Но это сейчас не играло никакой роли. Главное – медаль теперь у меня. Мне остается лишь использовать ее по назначению.
Я вновь вхожу в Крыло Биологии, но иду медленным, размеренным шагом, будто рассматриваю все вокруг, чтобы не привлекать внимание. Коридоры в крыле прямые, ни единого поворота, и я хорошо запомнила, где находится то, что мне нужно – на втором этаже в конце коридора. Отделение вирусологии огорожено красно-белой лентой, как во время ремонта, но ничто не мешает мне полезть под нее.
Здесь три двери. На одной надпись «Аудитории», на второй «Кабинет профессора», а на третьей – «препараторские». Недолго думая, я вхожу в третью дверь. Здесь как в лабиринте – я вновь упираюсь в три двери. Две из них расположены друг напротив друга и отмечены цифрами «1» и «2». Третья находится чуть дальше по коридору. Я понимаю, что это та самая дверь, что я ищу. Она отличается от других – большая, массивная железная дверь с выемкой посередине. Выемка предназначается для ключа. Я достаю медаль из кармана и вставляю в дверь. Раздается лязг, визг, а затем дверь медленно ползет в сторону.
Я улыбаюсь самой себе и прохожу в лабораторию. Все оказалось проще простого.
Эта лаборатория, в отличие от той, что мы нашли в Башне Верховного Судьи с Андреасом, действительно выглядит заброшенной. Когда я нащупываю выключатель на стене и зажигаю свет, передо мной встает комната, где плитка треснула от старости и мебель покрыта толстым слоем пыли. Несмотря на то, что лаборатория давно заброшена, я все же поплотнее прижимаю маску к лицу. Еще неизвестно, какие вирусы были рождены здесь. Я прохожу вдоль длинных столов, где уже много лет не ведутся эксперименты. Все выглядит так, словно лабораторию закрыли внезапно, оставив все, как есть. Останавливаюсь возле одного из рабочих столов. В нем множество выдвижных шкафчиков – с них я и начну свое исследование.
У меня не так много времени, поэтому приходится бегло просматривать папки – а их здесь множество. Но пока что ничего из того, что мне нужно, я не нашла. Я подхожу ко второму, третьему столу, и в четвертом наконец нахожу папку, которая меня заинтересовывает. Она подписана именем моего настоящего отца, Александра Аргона. Я замечаю, что все папки в столе подписаны его именем, а внутри, на корешке папки написано «личная собственность». Если он так бережно хранил все свои папки, подписывал, чтобы никто по случайности не забрал его собственность, то внутри явно хранится что-то интересное.
Я листаю папку и читаю информацию, подвергающую меня в шок. Я рада, что любила заниматься биологией и для меня не являются новшеством все те научные термины, которыми изобилуют документы в папке. Я засовываю три наиболее меня интересующих в сумку, что висит у меня на плече.
Я уже собираюсь уходить, поэтому в последний раз оглядываю зал. Меня привлекают фотографии, лежащие возле пустых колбочек на столе. Я даже не знаю, фотографии ли это или просто рисунки – то, что на них изображено, мне не известно. Недолго раздумывая, я отправляю их в сумку вслед за папками. Еще в сумку попадает пара колбочек – не больше, иначе будет заметно, как она наполнилась.
А теперь пора бежать, оставляя лабораторию со всеми ужасами, что здесь когда-то происходили, позади. Пора покинуть это место со всем тем материалом, что мне удалось добыть, и изучить его в тишине, вдали от чужих глаз.
Когда я иду по коридору, при выходе из крыла биологии меня уже поджидают двое охранников. Тогда я не обратила на этого особого внимания, ведь все мои мысли были поглощены содержимым моей сумки. Но сделать это все же следовало бы.
Когда мы подъезжаем к Малым Стенам, водитель поворачивает машину не на запад, к Дому Крови, а на восток. Там, насколько я помню, располагается Зал Суда. Но зачем нам понадобилось направиться к генералам? На мой вопрос никто не отвечает. Охранники сидят молча, как рыбы – словно воды в рот набрали. Тогда я со вздохом откидываюсь на спинку сидения и закрываю глаза. Пусть везут меня, куда хотят.
Но когда машина останавливается, никто не спешит выходить. Охранники чего-то ждут, вернее, кого-то. Я открываю глаза и вижу, как к машине направляется генерал Константин. Он в своем мундире, темно-бордового цвета, напичканном медалями. Когда он подходит совсем близко, охранники выходят из машины и открывают перед ним двери. Сидения сзади расположены друг напротив друга, и Константин усаживается лицом ко мне. Машина движется не очень быстро, не более сорока километров в час – такие ограничения в скорости внутри Малых Стен.
Генерал, как всегда, смотрит строго, осуждающе. Но, в этот раз, кажется, он действительно меня в чем-то упрекает. Неужели…
– Ты наивна, Гликерия, если думала, что можешь водить нас за нос, – он гордо возвышает свою голову, ликуя, что смог заставить меня сжаться от страха. – Я всегда знал, что тебя не переучить. Ты упертая и преданная – прямо как твоя мать. Ты никогда бы не перестала помогать повстанцам.
Я в ужасе смотрю на генерала и впервые не могу отвести взгляд. Мне бы отвернуться – так я смогу мысленно уйти, престать боятся того, что грядет. Но не могу. Генерал Константин же остается спокоен, как никогда. Он сидит прямо, взгляд не выражает никаких эмоций. Голос ровный, размеренный, словно он сообщает мне обыденную информацию, а не упрекает меня в предательстве.
– Думаешь, сложно было догадаться, зачем тебе понадобилось отправиться в Университет? Думаешь, я снова поверил твоей лжи? Я не переставал следить за тобой. Особенно когда ты оставляешь за собой так много улик. Неужели лучший подпольный Лиги – твой дружок – не научил тебя, как удалять историю поиска с компьютера?
Мои щеки заливает краска. Я провинилась, и это оказалось даже хуже, чем если бы мне действительно удалось обмануть генералов. Я вспоминаю, как во время восстания «Беты» генералы не сразу предприняли какие бы то ни было действия. Константин предложил сначала выждать, вселить в повстанцев надежду, что у них все получается. А затем уж они вмешались и разбили эти надежды в пух и прах. Так и здесь: Константин давно, с самого начала все знал, но делал вид, что мне удалось его обмануть. И теперь, когда бежать уже поздно, я попалась в его ловушку…
Нет, еще не поздно бежать. Я вспоминаю, как охранник открыл дверь. Он вручную отодвинул штучку, похожую на щеколду, и резко дернул за ручку. Тогда водитель, который был отделен от пассажиров сзади затемненным звуконепроницаемым стеклом, уже на улице крикнул ему, что мог бы и сам открыть дверь. Но охранник не обратил на него внимание. Он не знал, что дал мне шанс на спасение.
Я повторяю действия охранника и резко открываю дверь. Я собираюсь прыгнуть, но охранник успевает схватить меня. Я использую уже отработанную тактику – замедляю его пульс и лишаю сознания. Со вторым охранником пришлось провозиться чуть дольше – он был крупнее, но, тем не менее, мне удается лишить сознания и его тоже. Машина продолжает ехать, дверь остается открытой, но ее болтает туда-сюда при движении. Остается генерал Константин. Он продолжает спокойно сидеть, словно вокруг ничего не происходит. Я хватаю с пола свою сумку. Генерал произносит:
– Гликерия, когда-то я думал, что могу перевоспитать тебя. Следует отменить этот бессмысленный закон в Омеге. Все-таки у детей такие же гнилые сердца, как и у их родителей.
Это у тебя гнилое сердце. Скорее бы оно уже остановилось.
Я не обращаю на него внимания и выпрыгиваю из машины.
Приземление оказывается не таким удачным, как я ожидала. Я встаю на ноги, но по инерции тут же падаю вперед. Не успев сгруппироваться, я растягиваюсь на боку, наделав дырок в своем костюме и ободрав до крови локоть, колено и бедро. Но адреналин так и бушует во мне: он не дает мне излечиться, зато предает мне нечеловеческую силу. Я вскакиваю и бегу по дороге, бегу так быстро, как не бегала ни на одной тренировке с Саной. Я даже не знаю, куда я бегу. Вот я уже у Малых Стен, у восточных ворот. Я бегу вперед, зная, что за ними меня ждут трущобы. Меня никто не останавливает – либо я бегу уж очень быстро, либо охрана считает, что в этом нет нужды, уж не знаю.
Вот я уже среди грязных улиц, где люди уже почти сидят друг у друга на головах. Я не обращаю внимания на лужи, черные от грязи и чего похуже, но людей, что плетутся навстречу, на крики, на толпу, на палящее солнце. Я думаю лишь об одном: скорее найти метро, скрыться, найти повстанцев. Мне необходимо найти безопасное место.
Постепенно улицы кажутся мне более знакомыми, и вот я выхожу на небольшую площадь, где располагается метрополитен. Я останавливаюсь и медленно, с облегчением выдыхаю. Дальше я иду спокойным шагом, постепенно вспоминая дорогу, которой мы шли под землей. Я успокаиваюсь, и мой дар потихоньку начинает свое действие. Ссадины больно покалывает – они заживают. Жаль, что с помощью дара я не смогу залатать и одежду. Мой костюм из белого стал почти серым; на брюках остались грязевые брызги; вся левая половина изодрана, и на ней виднеются пятнышки крови. Но я иду вперед – главное, найти повстанцев, неважно в каком виде.
Побродив по подземным коридорам в темноте, хоть мои глаза и привыкли и я начала разглядывать какие-то детали во тьме, я долго не могла найти то, что искала – выход на платформу. Я бродила час, может, и больше, прежде чем наконец вышла из узкого коридора на открытое пространство платформы. Оставалось совсем чуть-чуть. И вот уже впереди угадывается поезд. Я смеюсь и плачу одновременно. Плакать я начала от досады, но смех так и льется из меня, когда я радуюсь тому, что справилась.
Я нашла их.
Поезд закрыт, поэтому я стучу в дверь, в которую мы когда-то вошли. Удары кулака о металл гулким эхом разносятся по туннелю. Сначала мне никто не открывает, и я вновь впадаю в отчаяние. Неужели их здесь нет, и весь путь я преодолела зря? Я стучу еще раз, уже настойчивее, и вот двери с глухим лязгом раздвигаются. В глаза мне бьет яркий свет, и на мгновение я слепну. Но вот мои глаза привыкают, и я вижу пред собой Андреаса. Он уже не такой уставший и хилый, каким казался в тюрьме – за месяц он вернулся в форму, и на лице его вновь сияет ослепительная улыбка.
Но, осмотрев меня внимательней, в лице мелькает беспокойство.
– Гликерия, что случилось?
Я отвечаю, что это долгая история и интересуюсь, где остальные повстанцы.
– Они в последнем вагоне. Послали меня на случай, если ты окажешься шпионом генералов. Ну, понимаешь, чтобы меня первого прикончили.
Я хихикаю, но из моих легких вырывается звук, больше похожий на хрип, чем на смех. Мы направляемся к вагону для собраний.
Я стараюсь не отставать от Андреаса, но чувствую легкое головокружение от пережитых событий. Заметив мое состояние, парень останавливается, поворачивается ко мне и подставляет свой локоть.
– Держись за меня, – говорит он. – Так тебе будет немного легче.
Мы проходим вдоль поезда в самый дальний вагон. Здесь, как я могла догадаться, «Бета» устраивала собрания. Вот и сейчас повстанцы вновь собрались за столом для обсуждения своих планов. На экране была раскрыта карта, и в центре находился наш город-государство Омега. Вокруг простираются огромные территории, богатые ресурсами, но заброшенными во время эпидемии. И хотя считается, что все уже закончилось и вирус, уничтожив все живое, покинул те территории, люди все же опасаются их заселять. Жителям Омеги до сих пор страшно – и не мудрено, когда в городе началась новая вспышка. Но есть и другие люди, претендующие на эти земли. Это жители Империи Лин, кольцом охватившие земли бывшей Альфы. Они тоже до сих пор ногой не ступили на территорию, где когда-то процветала жизнь и проживали люди, способные дать отпор целой империи. Теперь там ничего нет.
Увидев меня, повстанцы удивлены. Грозный все так же хмур, Норка тоже не очень-то рада меня увидеть. Камилла оглядывает мою одежду и в ее взгляде мелькает беспокойство. Но я ищу глазами другое лицо, уже инстинктивно. Но Макс, кажется, удивлен не меньше остальных. Его лицо не выражает ничего, кроме простого удивления. Он что, не рад меня видеть? Я хотела бы вновь увидеть его улыбку, но пока что единственный из всех собравшихся, кто действительно обрадовался встречи со мной, был Андреас.
Я замечаю, что до сих пор держу его за руку, поэтому поспешно отстраняюсь.
А взгляд Макса стал хмурым, даже больше, чем у самого Грозного.
Камилла, как всегда, нарушает повисшее молчание:
– Ты действительно вернулась к нам.
– А что мне оставалось делать? – я смущена и расстроена, поэтому мой голос звучит резче, чем я рассчитывала.
Камилла трет мочку своего уха. Она тоже выглядит немного растерянной.
– Многие в этой комнате отказались от операции по твоему спасению, так как считали, что ты предпочтешь остаться в Доме Крови, чем сбежишь к нам в «подземелье».
Вот в чем дело. Намек мне ясен. Они считали, что я предпочту комфортную жизнь высшего класса, чем брошу все и присоединюсь к ним. Да, когда-то меня привлекали огромная личная комната, горячая ванна по вечерам и вкусная пища, но не теперь. И я отвечаю коротко, но ясно:
– Уж лучше умру, чем вернусь к генералам.
Обстановка в комнате уже не кажется такой накаленной, и повстанцы возвращаются к своим делам, прерванным моим неожиданным появлением. Как я поняла, они обсуждали план, как снять эгиду генералов с Омеги и вернуть городу-государству былое величие. Для этого им был нужен достойный союзник, ведь Омега, такая маленькая и одинокая, охваченная вирусом, была на грани исчезновения. Но пока что ей еще можно было помочь.
– Во первых, нам нужно найти вакцину от вируса, – говорила в основном Камилла, свое слово вставлял и Джулиан, но превосходство первой над вторым было очевидно. – У нас, как вы понимаете, этого делать никто не хочет.
– Не просто не хочет, – вклиниваюсь в обсуждение я. На меня оборачиваются все взоры, удивленные либо недовольные, поэтому я продолжаю: – Когда я была в Лиге, то изучила всю информацию об ученых, которые могли бы это сделать. Константин всех смел с доски.
– Это не меняет ситуацию, – говорит Грозный. – Все равно у нас это сделать некому.
– В Омеге – да. Но если попросить об этом соседние государства…
Взгляд Камиллы становится мечтательным.
– С чего им нам помогать? – спрашивает один из повстанцев.
– Я уже говорила, что у нас огромные свободные территории там, где раньше была Альфа. Предложим им часть.
– Да они все до чертиков боятся вируса! – Грозного явно не привлекают перспективы Камиллы. – Если бы это не было так, Империя Лин уже давным-давно бы прибрала к рукам наши земли. И, тем более – разве ты хочешь подчиняться этим фанатикам?
Я припоминаю, что мы изучали об Империи Лин на уроках истории. Когда-то на севере континента образовалось маленькое государство. Все основатели были потомками одного человека, некого по имени Лин. Постепенно благодаря своей стратегии они начали подчинять себе мелкие государства, у которых брали оружие и другие ресурсы, а людей подчиняли себе и использовали в качестве рабов. Постепенно Империя Лин росла и наращивала мощь, и вскоре подмяла по себя почти весь континент. Свободными остались лишь земли бывшей Альфы. Империя вела захватнические войны со странами с других континентов, в том числе с континентами севернее нашего. И исход всегда был один – Империя Лин побеждала и присоединяла к себе земли. Устройство же было такое, что люди делились на два класса. Первые – потомки Лина, а вторые – жители побежденных стран, войны и рабы. Первых было легко отличить по раскосым узким глазам и темным прямым волосам. Все, кто был не похож, фактически были рабами в глазах потомков Лина.
– Я не собираюсь обращаться к Империи Лин, – спокойно продолжала Камилла. – Мы можем обратиться к их противнику, которого они не могут победить вот уже несколько десятилетий. Как говорится, враг моего врага – мой друг.
– Ты говоришь о Южном Континенте? – спрашивает Джулиан. По его незнанию я понимаю, что Камилла строит планы на ходу. Ничего не обсуждалось заранее. Я в самой гуще заговора.
– Именно о нем.
– Но связи с Южным Континентом не устанавливались со времен распада Альфы, – впервые в разговор вступил Макс. Он ведет себя очень странно и не смотрит на меня, постоянно отводя взгляд, когда смотрю я.
– Наверняка это только потому, что Альфу уничтожил вирус. Они, как и линцы, наверняка боятся вируса, потому и не поддерживают с нами связей.
– Вряд ли. Наверняка они даже не знают о существовании Омеги.
– Это не мешает тебе попробовать связаться с ними. Ты же превосходный хакер.
– В таком случае начну попытки прямо сейчас, – Макс встает и выходит из вагона, направляясь туда, где находится его компьютер. Неужели здесь, под землей, вообще есть связь? Но, зная Макса, который может работать на компьютере в любых условиях, думаю, он нашел способ провести связь и сюда.
– Ну а пока мы будем только ждать, – подытоживает Камилла. – Если нам удастся договориться с Южным Континентом и они предоставят нам ученых для разработки антивируса, мы уйдем из Омеги. Мы бросим генералов с их несправедливыми законами, кастами и манией величия. Мы создадим Альфу, подобную той, что была до прихода к власти культа Верховных Судей. Люди пойдут за нами, ведь это мы предоставим им спасение, а не генералы. С мощным союзником мы станем сильнее. Мы отдадим стране Южного Континента часть наших земель, и тогда им волей-неволей придется помогать отбивать эти земли от Империи Лин, если последние сунутся. Будем надеяться на лучшее. На этом на сегодня все. Можете пройти в спальни.
Повстанцы встают со своих мест и идут к выходу из вагона. Я стою рядом с проходом – мне еще нужно поговорить с Камиллой наедине – и замечаю, как, проходя мимо, они бросают на меня взгляды презрения. Пора бы уже привыкнуть, но я не могу не обращать на это внимания. Даже к Андреасу они, кажется, уже привыкли и ведут сея с ним более-менее дружелюбно (забудем, почему именно Андреас открыл мне дверь). Когда в вагоне остаются лишь я, Андреас, который уж очень хотел меня подождать, Камилла и Джулиан, я подхожу к предводителям поближе, чтобы задать свои вопросы. Я долго думала, с чего начать, и в голову пришел один вопрос, давно напрашивающийся на мой язык.
– Вы знали мою мать?
Камилла сидела, опустив голову, но, услышав мой вопрос, подняла на меня свои по-детски большие глаза. Она была старше всех среди повстанцев – около пятидесяти, если судить по морщинам и начавшим седеть волосам – и просто не могла не быть свидетелем восстания «Альфы».
– Я видела ее, но не знала лично, – отвечает она. – Как ты знаешь, всех зачинщиков восстания казнили, потому, как мне кажется, совсем не осталось тех, кто был близок с Лайлой. Одним из членов «Альфы» был мой муж, и теперь я в отместку продолжаю его дело. Его тоже казнили.
– Соболезную вашей утрате, – все, что могу ответить я.
– Многие в «Бете» потеряли своих родных во время восстания. Джулиану было шестнадцать, – она переводит взгляд на своего товарища. – И его отец и мать были казнены. Именно он первый загорелся идеей создания «Беты», потому-то его и прозвали Старичком.
– Без тебя я бы никогда не справился, Пуля, – произносит ей в ответ Джулиан.
– Но изначальная идея все же принадлежала Джулиану, не слушайте его отговорки. У него остались дневники его родителей, где записывалась вся идеология «Альфы». Позже и я нашла такой дневник в своей квартире, из чего сделала вывод, что у всех членов команды был свой дневник. Так вот, их главная цель была в том, чтобы вернуть Омегу к такому устрою, какой был во время основания государства Альфа. Этой же идеей предложил воспользоваться Джулиан. В те времена Верховный Судья исполнял лишь роль главы государства, а исполнительная власть была в руках у Совета – кабинета министров, формировавших правительство. Генералы попытались создать что-то похожее на Совет, но это – совсем не то. Члены Совета избирались совершенно по иным правилам. Так вот, тогда в государстве Альфа не было такого культа личности Верховного Судьи, как во время восстания «Альфы». Это Четвертый Верховный Судья решил прибрать всю власть к рукам. Он распустил Совет и обезличил себя, отказавшись от своего имени и прошлого. Тогда-то и появилась традиция делать из Верховного Судьи лишь лицо власти, лишая его имени и привязанностей. «Альфа» же хотела отменить эти устои, вернуть Совет и вновь сделать из Верховного Судьи человека. Тогда даже Двенадцатый Верховный Судья – Александр Аргон – согласился им помочь. Но в конце концов оказалось, что он предал повстанцев, боясь потерять власть.
– Кстати, об Александре, – спрашиваю я. – А где он?
– Мы закрыли его в одном из вагонов. Не бойся, хоть мы и считаем его своим пленником, но относимся к нему благосклоннее, чем могли бы. Даем есть, пить, книги почитать. Он же все время молчит. Сказал лишь, что говорить будет только с тобой, но это уж завтра. У нас сейчас отбой, поэтому разговор ваш обеспечим с утра, после завтрака.
Камилла говорит, что я могу занять любое свободное купе – они все двухместные, и пустых еще около восьми. Меня провожает Андреас – а что, зря он ждал, что ли? Я выбираю простую комнатку – мне хочется чего-нибудь обыденного после роскоши Дома Крови. Здесь с двух сторон расположены две койки, накрытые пледами, и один столик посередине. Я занимаю койку слева и ложусь. Понимая, что я не склонна к разговорам, Андреас выходит, прикрыв дверь купе. Желудок сводит судорога, и я вспоминаю, что ничего не ела с завтрака. Интересно, что едят повстанцы и где они берут еду? Как доставляют все нужное сюда, под землю? У меня в голове еще множество невысказанных вопросов, но я так устала, так устала, что мгновенно погружаюсь в сон.
Глава 6.
Когда я просыпаюсь, то сперва не могу понять, где нахожусь. Постепенно приходят воспоминания, и я мгновенно вскакиваю с койки, на которой пролежала всю ночь (а может, и полдня, под землей нельзя было точно определить время) даже не накрывшись пледом. Я поскорее выхожу из купе, а в проходе уже стоят несколько повстанцев и о чем-то оживленно болтают. Я прохожу мимо и направляюсь в соседний вагон – найти кого-то, кого я знаю, или кого-то, кто не питает ко мне презрения. По крайней мере, после того, как повстанцы узнали, что я – дочь Лайлы, прекратили открыто высказывать насмешки. Здесь Лайлу чтят как дух восстания, незримого лидера, продолжающего их направлять. Ее портреты можно увидеть в некоторых вагонах. В основном это плакаты и рисунки, но я хорошо знаю это лицо. Лицо моей матери.
Я заглядываюсь на ее портрет в одном из пустых вагонов и не сразу замечаю, что вагон-то не пустой. В дальнем конце стоит стол с кучей оборудования, за которой я и не разглядела Макса. Он прочищает горло, чтобы обратить на себя мое внимание.
– Лика, – все, что он в силах произнести. Он ещё раз осматривает мою изорванную одежду, которую я так и не сменила со вчерашнего дня, на взлохмаченные после сна волосы, которые мне нечем было расчесать. Я выглядела хуже некуда, но не опускала головы. Пусть извиняется первый – я ему ничего не сделала, чтобы делать первый шаг в примирении.