Czytaj książkę: «Пастушок», strona 13
Сёстры объяснили, что их отец, услышав о том, как легко Меланья Евпраксию разложила на лавке, решил с Меланьей договориться, чтобы она занялась его дочерями, которые распоясались дальше некуда, вообще никого не слушают.
– Да при чём здесь Меланья? – оторопела Евпраксия, – что она опять там насочиняла, цапля писклявая? Это Ян велел меня выпороть! Мономах и госпожа Янка дали ему надо мною власть! И Настеньку подтянули, чтоб я этому паршивцу не надавала по заднице! И Меланье влетело бы от меня, если бы не Настя с Филиппом.
– А между прочим, Настенька всем рассказывает сейчас, что сама Меланья вчера дала тебе в лоб за то, что ты усомнилась в её христианской кротости, – заявила младшая дочь Микулы, а Василиса прибавила:
– Ей, конечно, было обидно такое слышать! Позавчера, когда ты пропала, она несколько часов за тебя молилась перед Святой Софией, стоя посреди площади на коленях. Князья с княгинями, проезжая мимо, очень хвалили её за праведность, а княгини Елизавета, Ксения и Елена даже хотели купить ей сразу же башмачки! Но твоя сестрица сказала им, что она такого благодеяния не заслуживает.
– Ещё бы! Разве у них хватило бы денег на башмачки сродни тем, коими забит весь её чулан? – хмыкнула Евпраксия и признала, что накануне драка с сестрой у неё была. Однако на этом её правдивость иссякла, и она стала рассказывать, как Меланья изошла пеной от горечи поражения, а княжна Настенька на коленях просила её, Евпраксию, очень громко орать под розгами, чтобы дитятко успокоилось.
– Было слышно, как я орала? – осведомилась она, – недаром я драла глотку?
– Да, на Соборной площади было слышно, – ответила Василиса, – все так и поняли, что Меланья исходит пеной, а Настенька на коленях ползает.
– Ну, вот видишь! А вы – трусихи. Не бойтесь, дуры! Меланья с вами не свяжется. Лучше думайте, как меня отсюдова вызволить! А ты где взяла такой лук?
– Да никак не вызволить, – проронила мудрая Василиса, отстав от бедной собаки, – ключ, видать, у Меланьи. Даниил мог бы с нею договориться, но он – в Чернигове.
– Он в Чернигове?
– Да, Олег Святославич его позвал погостить недельку-другую. Ставер на это князя подговорил, уж очень ему понравилось с Даниилом вместе играть!
– Какая беда, – вздохнула Евпраксия, и её лицо действительно отразило такую скорбь, что сёстры переглянулись, а волкодав запищал.
– Не беда, вернётся, – сказала Зелга, – а где Алёшка Попович?
– Пьёт в кабаке, – дала ей ответ Настасья, – и он с Меланьей связываться не станет.
– Да почему? Он ведь и хитёр, и напуском смел! И он говорил, что за госпожу Евпраксию выйдет биться с самим Тугарином Змеевичем!
– Сравнила Меланьюшку и Тугарина! – умилилась Евпраксия, – я уж не говорю про Настеньку! Двух самых свирепых и подлых сук спустили с цепи, чтобы не давать мне видеться с Даниилом. Ой, Василиса Микулишна! А ты где взяла половецкий лук?
– Похвальбой он смел, Алёша Попович твой, – махнула рукой Настасья, а Василиса прибавила:
– Да, бахвалиться он горазд!
– А где Илья Муромец? – продолжала спрашивать Зелга.
– А он ещё с Соловьём-разбойником бьётся, – ответила Василиса.
– А Святогор-богатырь?
– Он, говорят, помер.
– Старый дурак, – всхлипнула Евпраксия, крепко стиснув прутья решётки, – сначала надо родиться, а уж потом умирать! Ну а где мой Вольга Всеславьевич?
– Он сегодня ускакал в Любеч.
– В Любеч?
– Да. Тамошние бояре стали продавать брагу дешевле, чем она стоит в княжеских кабаках. Князь терпит убытки.
Между бровями Евпраксии появились две небольшие складки. Она о чём-то задумалась. Василиса уже не знала, как отогнать волкодава, который лез к ней играться. Зелга ему махнула рукой в сторону ворот, чтоб он не впускал больше никого. Побежав туда с громким лаем, он сразу обратил в бегство толпу каких-то друзей Евпраксии.
– А вы знаете, что я думаю? – заинтриговала всех Василиса, – это всё козни греческого патрикия. Он с Меланьей договорился, и они вместе насели на Мономаха!
– Да это козе понятно, – фыркнула Зелга, – а знаете, как следят за моей боярыней по ночам? За ней ходят половцы!
– Половцы? – удивилась Настасья.
– Да, но только не взрослые, а мальчишки. И я их видела на подворье митрополита, когда ходила туда неделю назад с боярыней.
– Это очень возможно, – мудро заметила Василиса, – в Киеве каких только мальчишек нету! Тем более, половецким мальчишкам куда деваться после разгрома половцев в их степях? За кусок баранины в день они согласятся шпионить за кем угодно.
– Да, и ещё у патрикия есть дружок, – с тревогою оглядевшись по сторонам, продолжала Зелга, – это варяг! Его зовут Ульф. Он очень опасен!
– Знаем его, – кивнула Настасья, – он в Киеве уж давно. Мономах хотел его взять на службу, но он желает служить царю. Поэтому дружит с патрикием Михаилом.
Евпраксия вдруг воскликнула, с беспредельной тоской просунув лицо меж прутьями:
– Ой, подруги мои любимые! Поищите мне гонца в Любеч! Ай, Василиса Премудрая! Да какой у тебя замечательный половецкий лук! Он просто всем лукам лук! А где ты его достала?
Зелга, Настасья и Василиса переглянулись.
– В Любеч? – переспросила последняя, – за Вольгой Всеславьевичем?
– Конечно! Он меня вызволит! Он сломает эти решётки, и двери вышибет, и Меланью за уши оттаскает, и Яну даст такого пинка, что тот через Днепр перелетит! Ведь Любеч недалеко, один день пути! Неужели трудно найти гонца?
– Нет, проще простого, – блеснула мудростью Василиса и поглядела на Зелгу. Тут же уставилась на неё Евпраксия, а за ней и Настасья. В этот же миг к Зелге подбежал волкодав и начал тереться слюнявой мордой о её руку. Зелга попятилась. На её лице промелькнул испуг.
– Вы чего?
– Да мы ничего, – сказала Евпраксия, – ты обедала?
– Ты чего? – с ужасом взглянула на неё Зелга.
– Я ничего! А вот ты чего? Дура, что ли?
Зелга старательно заморгала, чтоб у неё на глазах появились слёзы. Слёз почему-то не было. Зато всем, особенно Василисе, стало понятно, что Зелга – просто кривляка. Тогда она разозлилась:
– Мать вашу за ногу! Объясните, где я возьму коня? Рожу его, что ли?
– В свинарнике, твою мать! – взбычилась Евпраксия и рванула прутья решётки, – где же ещё можно взять коня, когда прямо перед твоей рожей глупой – конюшня?
– Но ведь меня сочтут конокрадкой! Ты представляешь, что со мной сделают?
– Ты что, дура? Треть всего отцова имущества, в том числе и коней, принадлежит мне! Ты выполнишь мой приказ!
– Но ведь ты сама себе не хозяйка! Ты представляешь, что со мной сделает госпожа Меланья, когда вернусь?
– Моя дорогая, знай: когда ты вернёшься, твоя прекрасная госпожа Меланья забьётся в подпол, как крыса! И будет она со всеми своими братьями, девками и холопами там трястись, пока я её за косы не выволоку, чтоб выпороть! Ты забыла, моя хорошая, кто такой богатырь Вольга?
– Ах, вы все здесь смерти моей хотите! – крикнула Зелга и кинулась на конюшню. Верного пса Настасья и Василиса следом за ней не пустили, вдвоём взялись за ошейник.
Теперь уже Зелга плакала. Да, ей было очень обидно. Соображают они, кого отправляют в путь по лесным да степным дорогам? Девицу хрупкую! А скакать придётся и ночью! «Ну, и пускай! – со злобой решила Зелга, – если погибну, то им же хуже! Пусть себе локти кусают да слёзы льют! Была у нас, скажут, Зелга, а теперь нет её! Вот мы дуры!»
Знатный воевода Путята держал семнадцать коней. И всё это были добрые кони, текинцы да аргамаки. Имелся даже один арабский скакун. Его Зелга не любила, слишком он был капризен. Когда она вошла на конюшню, там занимался своей обычной работой Волец, самый бестолковый в доме холоп совсем юных лет. До краёв насыпав всем лошадям яровой пшеницы, он скрёб железной лопатой пол. Три конюха спали в углу, на сене. Брагой от них разило аж до дверей. Волец был так занят своими глупыми мыслями, что не сразу заметил Зелгу. Утерев слёзы, она внимательно оглядела коней и сразу приблизилась к рослому и откормленному текинцу вороной масти. Он ещё ел зерно из яслей, с храпением раздувая ноздри.
– Волец, – промолвила Зелга, – ну-ка, взнуздай да и оседлай мне этого вороного!
Мальчишка вздрогнул, застыл и с недоумением поглядел на Зелгу.
– Что ты здесь делаешь, половчанка? Коней пришла воровать?
– Осёл, – разозлилась Зелга, – я здесь с тобой говорю, дурак! Седлай, говорю, коня! А то, говорю, получишь этой лопатой по голове!
– Зачем тебе конь?
– А это не твоё дело!
Мальчишка гордо хихикнул.
– Не моим делом было сегодня резать возле Почайны прутья для задницы госпожи Евпраксии! А пришлось.
– Гордись, – усмехнулась Зелга, – холоп! Жук навозный!
– А ты кто? Муха навозная?
– Да! Поэтому залетела к тебе.
Мальчишка махнул на Зелгу рукой и снова занялся полом. Уздечка, к счастью, висела на перекладине стойла. Взяв её, Зелга тихонечко отвязала текинца и расторопно его взнуздала. Но как добраться до сёдел? Все они были сложены в противоположном конце конюшни. В этот момент Волец повернулся, желая что-то сказать. Но при виде взнузданного коня он оторопел.
– Эй, ты чего делаешь? – крикнул он, направляясь к Зелге, – кто разрешил? Коня не отдам!
– Поздно, жук навозный.
Трудно ли было внучке великого Тугоркана, хоть и двоюродной, за одну секунду вскочить и на неосёдланного коня? Пара пустяков. Волец не успел и ахнуть, как Зелга, вздыбив огромного жеребца, круто развернула его, и – стрелой промчалась мимо испуганного мальчишки. Конюшня вся от страшного топота задрожала и зашаталась, а через миг всадница была уже по другую сторону двери. Мальчишка выбежал следом, грозно размахивая лопатой и что-то громко крича.
День клонился к вечеру. Проносясь мимо терема, половчанка заметила, что к собаке, Настасье и Василисе присоединилась Меланья. Все они что-то говорили бедной Евпраксии, которая продолжала стискивать прутья своей решётки. Услышав топот копыт, они повернулись к Зелге. Но молодая наездница лишь мгновенье на них смотрела. Бешено вылетев за ворота, она погнала коня к Боричеву въезду.
Там, как обычно, народу было полно. Но Зелга так взвыла по-половецки, что вся толпа шарахнулась на обочины. Даже воз с дровами погонщик убрал с дороги. Путь был свободен. Все с удивлением провожали взглядами босоногую, худенькую девчонку на вороном текинском коне без седла, сидевшую очень странно. Туловище наездницы было сильно наклонено вперёд, а ноги так согнуты, что палящее солнце светило прямо на пятки. Именно так сидели на лошадях прекрасные амазонки. Промчавшись под гулким сводом распахнутых во всю ширь Золотых Ворот, всадница галопом спустилась к мостику над Почайной. Прогрохотав копытами по нему, вороной текинец поскакал в гору. Слева от той горы шумел на ветру непролазный лес, а справа пенился Днепр. Это была Роксанина гора. За ней вдоль Днепра тянулась и ускользала за горизонт широкая любечская дорога.
Глава шестнадцатая
Выходку Зелги Меланья со своей старшей сестрой обсуждать не стала. Она была почти уверена в том, что дерзкая половчанка уехала навсегда, решив возвратиться к лихим своим соплеменникам. Ян, прискакав вечером домой, вполне согласился с этим предположением. Снаряжать погоню не было смысла. Во-первых, в какую сторону? Во-вторых, вороной текинец мог преодолевать полсотни вёрст в час в течение очень долгого времени, а потом ещё дольше скакать с чуть меньшею быстротою. Ян и Меланья об этом знали. Им было жаль потерять отличного скакуна, а Зелгу – нисколько. Это была рабыня Евпраксии, девка вздорная и строптивая. А Вольцу и конюхам всем троим Ян морды набил. Сразу после этого он лёг спать. Ему предстояло встать до зари, чтобы заступить на внутренний караул во дворце.
Но юному воину не спалось, и он приказал коридорной девке позвать Меланью, чтоб та с ним час поболтала. Под разговор ему засыпалось легче. Евпраксия и Меланья часто таким путём боролись с его бессонницей – и вдвоём, и поодиночке. Яну, конечно же, больше нравилось, когда с ним трепалась одна Евпраксия, потому что слушать её было поприятнее. Но Евпраксия ещё утром была посажена под замок, и Ян приготовился слушать сплетни. Без них Меланья ни с одним делом, да и с бездельем не могла справиться. Впрочем, эта её особенность никогда не мешала Яну быстро уснуть, так как голосок у Меланьи был недурной, в отличие от характера. Одним словом, Ян рассудил, что уж лучше так, чем никак.
За окнами было совсем темно, но в дальнем углу теплилась лампада перед иконами. В полумраке звенела дюжина комаров. Отмахиваясь от них, Ян злобно ворочался на своей широкой кровати. Когда Меланья вошла и уселась в кресло, он сразу понял, что у сестры хорошее настроение. Она даже ему стала чесать пятки, да и не только их, что было вполне обычным занятием для Евпраксии. Про неё и пошёл немедленно разговор. Точнее, про княжну Настю. Меланья была разозлена тем, что Настя её побила и не дала выпороть сестру. Ян ответил, что сам он сделать Филиппу такое распоряжение не рискнул, поскольку вокруг Евпраксии начались какие-то княжеские дела, а в них лучше не соваться.
– Как будто ты не знаешь эти дела! – взвизгнула Меланья, – им золотые пуговицы нужны с двуглавым орлом! Я их раздобуду без всякой Настеньки, чтобы тётя Янка ей дала по лбу за нерадивость! Но только сначала я сама рассчитаюсь с ней.
– С Настенькой? – спросил Ян, решив, что ослышался.
– Ну конечно! Мне час назад письмо принесли от госпожи Янки. Знаешь, что в нём? Тётя Янка хочет, чтоб я помогла проверить, нет ли у Насти глистов – жрёт, говорит, много, а не толстеет! Ни одного врача для такого дела княжна к себе не подпустит. Чтобы её осмотреть, ей руки придётся выкрутить.
– Княжне Насте?
– Да, не перебивай! Её обучают Закону Божию, и она должна была выучить самый длинный псалом – ну, сто восемнадцатый. Тётя Янка ей скажет, что проверять буду я. Настя к нам должна прийти завтра и прочитать мне этот псалом, который она, конечно, даже не открывала, на хрен он ей? А как только я это обнаружу, войдёт Филипп, и княжне придётся показать зад. Я буду присутствовать, чтоб Филипп по морде не получил. Увильнуть Настенька не сможет – против неё будет и псалом, и строгое письмо тёти, которая недвусмысленно поручила мне и Филиппу заняться этой работой!
Меланья была в восторге. Ян ничего похожего не испытывал, хоть его взлохмаченная сестра, сидевшая рядышком, безобразничала не только своим длинным языком.
– Тётя Янка думает, что княжна послушается тебя? Сама княжна Настя?
– Да! Представляешь? Марица ей наплела со слов каких-то монахинь, которым Дашка ездила по ушам, как я сбила спесь с нашей бесноватой Евпраксии. Уж не знаю, что это был за рассказ! Но тётя в него поверила и решила, что я для дела гожусь…
Вот на этом слове нежный разговор брата с сестрой был внезапно прерван, притом самой княжной Настенькой. Кто бы мог ожидать её в такой час? Понятное дело, брат и сестра очень удивились, услышав топот шагов и многие голоса за дверью, а уж когда она распахнулась и вошла Настя, да не одна, Меланья и Ян даже испугались. Ян сразу лёг на живот да и притворился, что крепко спит. Меланья вскочила. Кого же она увидела, кроме хитрой княжны? Ещё сразу трёх знаменитых девушек: мудрую Василису Микулишну, её рослую сестру Настасью Микулишну и смуглянку Таисью, дочь Мирослава. Все они ворвались вместе с Настей в комнату, продолжая о чём-то шёпотом разговаривать и хихикать.
– Тебе письмо, – сказала княжна, вручая Меланье небольшой лист бумаги, сложенный вдвое, – от нашей тётушки Янки. Прочти сейчас же!
Пришлось Меланье, оставив девушек возле Яна, сделать четыре шага к лампаде и углубиться в чтение неожиданного письма. То есть, оно было ожидаемым, но никак не сегодня, а завтра днём. Тем временем, девушки с любопытством глядели на пятки Яна, белевшие в полумраке. Настенька и Таисья стали их щекотать, чтобы он проснулся. Ему пришлось это сделать и под угрозой более страшной пытки коротко объяснить, чем здесь занималась его сестра. Точнее, наврать. Вечерние гостьи громко развеселились.
– Значит, Евпраксия тоже с тобой по ночам чешет языком? – воскликнула Настенька, – очень мило!
– Милее некуда, – согласилась мудрая Василиса, – Мало этой Евпраксии зад надрали сегодня! Надо бы ей ещё и по голове настучать половником.
Опасаясь, что разговор зайдёт слишком далеко, Ян поторопился спросить о цели визита трёх любопытных барышень к нему в спальню. Веселье вмиг поутихло, и княжна Настя стала давать объяснение:
– Тётя Янка велела мне выучить наизусть псалом…
Тут она запнулась.
– Сто восемнадцатый, – подсказала другая Настя, Микулишна.
– Да, да, точно, сто восемнадцатый! Он огромный. Самый большой. Теперь тётя Янка меня прислала к Меланье, чтоб та проверила, как я выучила его. Ведь твоя сестрица знает Святое Писание наизусть, и тётя всем ставит её в пример!
Как раз в этот миг Меланья, кончив читать письмо, вышла в коридор и там отдала какой-то приказ коридорной девушке. Та умчалась. Меланья же, не входя, спросила с порога:
– А почему ты, Настя, пришла сегодня, да ещё на ночь глядя? Тётя мне пишет, чтобы я завтра после обеда тебя ждала.
– Нам нужно с тобою срочно поговорить, – сделала княжна загадочное движение, – идём в трапезную!
– Я угощать вас ничем не буду, – предупредила Меланья. Четыре гостьи ей твёрдо пообещали, что не умрут и без угощения. И, стуча каблучками, вышли. Дверь они за собой захлопнули. Ян остался наедине с комарами.
Прокуда и Дашка в трапезной зажигали свечи по всем углам. Когда барышни вошли, там было уже светло, будто днём. По знаку Меланьи служанки шмыгнули в угол и затаились, чтоб не мешать своей госпоже. При этом они, конечно, были готовы ещё быстрее повиноваться куда более значительной госпоже, то есть княжне Насте. Та, подтверждая своё значение, по-хозяйски села за стол и забарабанила пальцами по нему, слегка склонив влево пышноволосую голову, на которой сиял золотой венец. Премудрая Василиса, её сестра и Таисья во всём последовали блистательному примеру княжны. Меланья расположилась в кресле, вытянув свои нищенские босые ноги.
– Что это там? – поинтересовалась Таисья, указав пальчиком на корыто с розгами. Объяснив, что в этом корыте, Меланья важно взглянула на свою родственницу.
– Начнём, сиятельная княжна? Я всё понимаю, псалом большой, так что ты Прочти мне хотя бы четверть! Любую, какая лучше запомнилась.
– Подождёшь со своим псалмом, – ударила Настя ладонью по столу, – нам не до него. Слушай-ка, сестрица, меня внимательно и сейчас же исполняй то, что я говорю! Евпраксию надо выпустить.
У Меланьи от изумления опустилась рука, которой она как бы ненароком взлохмачивала свои белые вихры, хотя они были и без того хорошо растрёпаны. После слов княжны ей, конечно, стало не до волос. Она поглядела на двух Микулишен и Таисью. Вся эта троица ей кивнула очень решительно – дескать, да, давай сюда ключ!
– Это приказ князя? – тихо осведомилась Меланья.
– Нет! – вскричала княжна, на этот раз грохнув по столу не ладонью, а кулаком, – батюшка о замыслах наших знать ничего не знает! И знать ему пока незачем.
У Меланьи камень с души упал. Но она при этом осознавала, что надо быть начеку – слишком уж решительный вид имели четыре барышни, из которых две были совершенно точно не дуры. Почесав кончик своего длинного носа, Меланья глубокомысленно приложила палец к щеке.
– Так у вас есть замыслы, напрямую касающиеся дел великого князя, и он о них ничего не знает? Сколько вина вы сегодня выпили?
– Ты забыла, с кем говоришь, – холодно промолвила княжна Настя, – я занимаюсь своими собственными делами, ясно тебе? Ты же занимайся своими – молись и жди жениха, которого тебе подберёт мой батюшка, с моего на то позволения! Да, моя дорогая! Не посоветовавшись со мною, великий князь не даёт своего согласия на женитьбы детей боярских, поскольку я знаю лучше всех, кто чем дышит. Если решу – будет твоим мужем гусляр Данила, а по-иному решу – старый Мирослав, чья дочь здесь присутствует! Всё понятно?
– Делай, Меланья, что тебе велено, – подала строгий голосок и Таисья, – не гневи Настеньку! Ведь она наша госпожа, мы – её служанки.
– Вы мне подруги, – великодушно не согласилась Настенька, – но до той минуты, пока не будете мне мешать заниматься тем, что для меня важно!
Она говорила резко, как никогда. Видя, что Меланья напугана, в беседу сладко влилась премудрая Василиса Микулишна. Для начала она умиротворяюще сжала руку княжны, лежавшую на столе, затем промурлыкала:
– Полно, Настенька, успокойся! Меланью тоже можно понять. Что это такое, возьми да выпусти? Ведь Меланья послушна князю…
– Правда твоя, – улыбнулась Настенька, дружелюбно высвобождая руку, – Меланья, бояться нечего! Нынче мы Евпраксию выпустим, да и где-нибудь спрячем, чтобы её не мучили. Она прежде всего должна успокоиться и поверить, что мы хотим ей добра – то есть, её свадьбы с Данилой. Ну, не бледней, не бледней! Сначала дослушай. Я знаю, чем Даниила взять, чтобы он пошёл на любой обман и хитростью выведал у неё, куда она дела пуговицы. Мы тут же их раздобудем, вручим патрикию Михаилу, и уж тогда не будет препятствий для его свадьбы с Евпраксией. Он её увезёт в Царьград, ты выйдешь за Даниила – я знаю, как это сделать, да вот и сказке конец!
Ужасно собой довольная, Настенька оглядела всех своих собеседниц, каждой из них улыбнувшись как самой близкой подруженьке. На Меланью она светила своими княжескими очами, конечно, дольше, чем на других. Но всё же Меланья не до конца растаяла и, собравшись с духом, сказала:
– Я понимаю, Настенька, для чего это нужно тебе и мне. Но вот для чего всё это Таисье? И, уж тем более, двум Микулишнам? Ведь они – подруги Евпраксии!
Ни Таисья, ни две Микулишны не смутились. Было похоже, что они знают, зачем им всё это нужно.
– Очень разумный вопрос, – ласково кивнула княжна, – но ты всё-таки не знаешь, Меланья, зачем это нужно мне! Думаешь, затем, чтобы меня батюшка по головке погладил, а тётя Янка расцеловала? Как бы не так! Они меня и так любят. Дело в другом. Евпраксия просто не понимает своего счастья! Если она попадёт в Царьград и будет там вхожа в царский дворец, то всем станет весело. Ведь в Царьграде кое-какие дела очень быстро делаются! Слыхала ты про зеленоглазую Феофано, с двумя мужьями которой полтора века назад воевал наш князь Святослав? А ведь она стала царицей, будучи дочерью не боярина, а трактирщика! Красота, отвага и хитрость её на трон возвели. Ты уже догадываешься, к чему я клоню, моя золотая?
– Догадываюсь, – вздохнула Меланья, – а вы уверены, что Евпраксия, став царицей, подарит каждой из вас по сто городов? За что ей быть вам признательной? С какой стати? Она решит, что вы её предали. Да и разве это не так?
– Вздор, – махнула рукой княжна, – она очень быстро поймёт в Царьграде, чем нам обязана. Я с ней запросто помирюсь, а уж Василиса – тем более!
– Это верно, – кивнула мудрая девушка, – помирюсь и сяду царицею на Дунае. Ты, дорогая княжна, бери себе хоть всё море синее с городами его портовыми, а вот я, чур, возьму города дунайские с виноградниками, рыбацкими деревеньками и торговлей! Дунай мне нравится. Он широкий. Не просто так Святослав столько воевал за него!
– А почему это ты отхватила себе Дунай? – вознегодовала Таисья, – сказала «чур», и он – твой? Так дела не делаются у умных людей! Надо кинуть жребий.
– Да вы лучше подеритесь, – хихикнула княжна Настя, – будет вам спорить на пустом месте! Сначала сделаем дело, потом решим, кому что достанется. Там всем хватит и городов, и золота, и земель! Империя – безграничная. Верно я говорю, Настасья Микулишна?
Сестра мудрой Василисы молча вздохнула. Видимо, ей хотелось чего-то большего, чем избыток и безграничность. Потом четыре Властительницы империи с любопытством уставились на Меланью. Им было нужно знать, как она оценивает их замысел. Видя, что от ответа не отвертеться, Меланья пожала худенькими плечами.
– Да, всё это интересно! Но вы забыли, зачем мы здесь собрались. Настенька, ты мне будешь читать псалом?
Девушки, сидевшие за столом, слегка удивились. Потом им стало смешно. Вдоволь насмеявшись, они опять поглядели на белокурую праведницу.
– Умеешь ты пошутить, – заметила княжна Настя, – но шутки в сторону, время дорого! Говори нам прямо, берёмся ли мы за дело?
– Конечно, прямо сейчас! Ведь я же тебе сказала, княжна – читай мне любую четверть, какая нравится.
Заговорщицы помрачнели. Впрочем, на губах Настеньки сохранялась слабенькая улыбка. Но вот княжна убрала с лица и её.
– Послушай, Меланья, – властно заговорила она, – я, кажется, чётко предупредила, что мне поперёк дороги стоять не нужно! Я очень добрая до тех пор, пока мне не вставляют палки в колёса. А ты сейчас это делаешь. И ты знаешь, к чему это приведёт, если не закончится? А к тому, что ты у меня отправишься в монастырь! В далёкий, под Полоцк. До самой смерти! Я это устроить тебе смогу, притом без больших усилий. Итак, выбирай, пожалуйста – монастырь или Даниил?
– Я правильно понимаю, что ты не выучила псалом?
Настенька вздохнула с особенным выражением, которое не сулило ничего доброго. Найдя взглядом Прокуду с Дашкой, она велела им сбегать во дворец и позвать Филиппа. Но не успели служанки сделать и двух шагов, как открылась дверь, и Филипп вошёл. Однако княжна, которая полагала, что он находится во дворце и при этом жаждала его видеть, не удивилась и не обрадовалась. Лишь мельком скользнув по нему глазами, она опять уставилась на Меланью, поскольку та вывела её из себя уже окончательно, и никто иной не мог сейчас завладеть вниманием Настеньки. Между тем, мальчишка к ней подошёл. Она чисто по привычке, вовсе о нём не думая, протянула руку ему навстречу. Он раболепно поцеловал её пальчики, удостоил низким поклоном трёх её спутниц, которых хорошо знал, а затем приблизился к младшей хозяйке терема и застыл около неё. Меланья, уныло взмахивая ресницами, снова слушала Настю, которая обратилась к ней теперь уже с такой речью:
– Думаешь, за тебя тётя Янка вступится? Жди, надейся! А ну-ка, встань, безобразница! Я сейчас запру тебя, как Евпраксию! В монастырь ты поедешь прямо из-под замка, шлюха босоногая!
– Княжна Настя, – вдруг ещё круче выказала ослиный свой нрав Меланья, вынув из-под корсажа с лентами предпоследнее тётушкино письмо, – скоро тебя вновь будут сватать какие-то короли и цари, а ты худощава! Это нехорошо. Наша тётя Янка считает, что у тебя есть глисты. Она поручила Филиппу в моём присутствии осмотреть твою заднюю кишку. Вставай, снимай юбочку и всё прочее.
Молодая княжна слегка подалась назад, гордо вскинув голову красоты необыкновенной. Её изящные брови приподнялись от недоумения, а глаза засияли ярче. Другие три заговорщицы просто молча переглянулись. Они не видели ничего неожиданного и странного в том, что Меланья сошла с ума в очередной раз и чёрт знает что придумала, но им трудно было понять, как ей удалось втянуть в этот вздор игуменью Янку, чья подпись была различима на письме издали, и Филиппа. Настя, тем временем, проницательно наблюдала уже за ним. Увидев, что он достал из кармана какую-то небольшую, тонкую палочку с заострённым концом, княжна обменялась с Таисьей малозаметными жестами и натянуто улыбнулась.
– Искать у меня глистов? – пожала она плечами, – прямо сейчас? Это что за бред?
– Дело государственной важности, – уточнила Меланья, – вставай и оголяй жопу.
Княжна была озадачена. Она очень медленно встала и оглядела подруг, как бы призывая их броситься перед ней на колени с мольбой пощадить Меланью. Встречные взгляды были пытливыми и безмолвными, потому что подпись госпожи Янки сомнений не вызывала. Один лишь сверчок под печью был, кажется, убеждён, что всё это дело кончится для Меланьи плохо. Но княжна вышла из-за стола разве что с досадой, не больше. Её бледное лицо, которое послы Франции называли поистине королевским, так подчеркнуло их правоту, словно королева должна была подписать указ о казни военачальников, по вине которых сорвался штурм Иерусалима. И девушки, и Филипп следили за нею с благоговением. У Меланьи, впрочем, хватило наглости сесть на пятки и шевельнуть тонкими бровями. Такое мерзкое поведение княжну Настеньку разозлило.
– Ты, тварь бесстыжая, сучья дочка, совсем отбилась от рук? —поинтересовалась она, ловкими движениями снимая длинную юбку, – с тётушкой будет у меня завтра нешуточный разговор. Это ж надо было до такой дряни додуматься! Интересно, что ты ей в уши напела? Ну, не беда! Я уж позабочусь о том, чтобы ты вернулась в здоровое состояние.
И княжна засмеялась, небрежно бросая юбку из дорогого гамбургского сукна на второе кресло. Слегка приседая, чтобы спустить панталоны, она опять поглядела на своих девушек и заверила их, что вряд ли осмотр займёт более минуты и по его завершении можно будет снова заняться делом. Сообщницы разделили её отличное настроение. Это было для них нетрудно. Когда они дохихикали и княжна швырнула на кресло свои штаны с кружевами, Меланья внезапно снова подала голос, хоть эту гнусь никто ни о чём не спрашивал:
– Дорогая моя сестра! Аль-Аршан сказал, что для избавления от глистов тебе надлежит притвориться мёртвой и пролежать пять часов с горящей свечой. При этом свечу надо держать так, чтобы у глистов не было сомнений в её наличии. Лишь тогда они все поверят, что ты покойница, исходя из этого придут к выводу, что теперь их никто не будет кормить, и умрут от ужаса. Одним словом, лежать со свечой будешь до зари, если паразиты у тебя есть! Если же их нет, сразу побежишь империи завоёвывать.
Это скотское заявление изумило всех заговорщиц. Обе Микулишны и Таисья очень тревожно закопошились, боясь немедленной драки, и приготовились убежать. Но младшая дочь великого князя решила с местью не торопиться.
– Тьфу на тебя, – бросила она и отвела взгляд от Меланьи так, что лучше бы вправду плюнула. На ней были только лиловые башмачки из юфти и длинная, до колен, тонкая рубашка. Склонившись носом к столу, княжна задрала рубашку почти до самых лопаток, упёрлась в лавку ладонями и застыла, пряча глаза за массой волос, которые ниспадали теперь вперёд. Её голый зад оказался прямо напротив печки. Но почему-то сверчок под ней не умолк. Княжна это объяснила для себя тем, что все в этом доме один другого чуднее.
– Филипп, я жду, – тут же объявила она, голосом давая понять, что ей вновь смешно. Меланья, конечно, этому не поверила, но на всякий случай изобрела ещё одну пакость. Она вручила Филиппу письмо, которое уже несколько минут держала в руке, и распорядилась это письмо положить на стол. Такой низости вспыльчивая княжна уже не стерпела. Когда Филипп подошёл и три её спутницы, взяв пергамент, начали отнимать его друг у друга с риском порвать, она резко выпрямилась. Её янтарные кудри снова отхлынули от лица, которое послы Англии называли чисто шотландским. Придерживая рубашку под самой грудью, царственная красавица повернулась на каблуках и со всего маху дала Филиппу пощёчину. После этого оскорблённая царь-девица вернулась в прежнюю позу, вновь заголив округлые ягодицы перед мальчишкой.
