Помоги мне влюбиться!

Глава 1
Зелёный пук

Целый Божий день – с утренней зари до вечерней, с ранней весны и до поздней осени в нише тёмного кирпичного дома на пересечении двух улиц, под небольшим самодельным навесом сидела торговка зеленью. Товара у неё всегда было немного, и выбор самый незамысловатый: укроп, петрушка, лук, летом ещё щавелёк, базилик и мята, весной редиска, а осенью прибавлялся сушёный чабрец, который зеленщица держала связанным в пучки.

Сидела она, сидела, время от времени взбадривая свои лопухи свежей водичкой из пластиковой бутылки с дырками-лейкой в крышке и взбивая их зелёную массу резкими, но бережными движениями. Подходили к ней покупатели, спокойно и ровно зеленщица торговала, не вступая с ними ни в перепалки, ни в бла-бла-блание. И даже, как пройти-проехать, никому никогда не объясняла.

Кто приносит ей еду, кто зелень доставляет – было непонятно. Казалось, она всегда на своём месте, никогда никуда не уходит. Но ведь не может такого быть! Однако же нет – ни того, чтобы зеленщица покидала свою торговую точку в течение дня, ни появления каких бы то ни было её помощников никому увидеть не удавалось. Наверное, конечно, весь товар привозился на точку очень ранним утром, и сворачивалась торговля самым поздним вечером, когда под светом фонарей и в мелькании людского потока проследить за чем-либо оказывалось сложно.

Была торговка зеленью, наверное, старая. Точнее сказать, какая она, не представлялось возможным – то ли недавно состарилась, то ли мумифицировалась в этом состоянии лет тридцать назад: лицо её всегда как-то ускользало от взора, сколько бы человек ни старался всмотреться в него. То платок со лба зеленщицы падал, то она вдруг отворачивалась, то наклонялась, то трепала и крутила у себя перед носом пучки зелени, за мельканием которой присмотреться к физиономии тётеньки было невозможно. А то и просто не до разглядывания оказывалось – выбрал товар, принял его, передал деньги, получил сдачу – и будь здоров, иди, покупатель, дальше!

Казалось бы, сколько их вокруг – торговок самым разным товаром, жизни не хватит на всех обращать внимание.

Но только не на эту.

Потому что была с этой зеленщицей связана некая тайна. Не тайна даже, а что-то ещё более масштабное…

Если лицо её терялось, смазывалось, ускользало и не запоминалось, то руки, сухие морщинистые руки зеленщицы притягивали внимание. Особенно одна рука. Левая.

Точнее, ноготь на этой руке. Ноготь большого пальца. Он был не таким, какие росли на остальных пальцах старухи, и не таким, какие вообще обычно у людей. Кость это была – длинная и торчащая наружу. Кость, а не ноготь никакой! Толстая, гладкая, вылезающая из-под кожи и достигающая сантиметров пяти в длину кость. Тусклый матовый цвет её наводил на мысль о том, что кость эта очень древняя; что долго-долго существует она уже на свете. Чисто отмыли её дожди, отполировали колючие зимние ветры, и звери её, такую твёрдую, сгрызть не смогли, только гладко обглодали. Но вот почему этот ноготь-кость оказался на руке не обглоданного, а вполне живого человека, с остальными ногтями, пальцами и прочими конечностями вполне нормальными?

Каких только странностей с людьми на свете не случается! Каких только недостатков развития, увечий и уродств не бывает – великодушный или просто воспитанный человек изо всех сил постарается не обратить на подобное внимания. Поэтому никому не было бы даже и до этого древнего костяного ногтя никакого дела, если бы он не мелькал над пучками укропа и петрушки, если бы люди не следили с ожиданием за его движениями…

Вряд ли кто-то теперь вспомнит, когда это случилось, кто первым обратил внимание на то, что делает эта зеленщица…

А что делает?

Ничего такого, просто выбирает зелень из кучи и связывает в пучки. Связывает, складывает, перекладывает, протягивает покупателям, деньги отсчитывает. Всё…

А вот и не всё! Потому что связывает-то связывает, да не просто…

За всеми действиями торговки зеленью скрывался магический смысл.

Не то чтобы она колдовала. Вернее, именно не колдовала. Больше…

Происходило это вот как. Уверенно цапнув левой рукой пук травы, старуха брала нитку и закручивала ею стебли. Закрутила – и раз! Твёрдым костяным ногтем перерезала её. Хвать следующий пучок, хвать следующий.

Нитки были всегда разные. Но сильный ноготь справлялся с любой. Не важно, толстая оказывалась нить в клубке или на катушке, тонкая, крепкая или жиденькая, перерывала её старуха неизменно одним точным движением. Гладко отполированный со всех сторон ноготь не резал, не рвал, а перетирал – таким образом, видимо, ещё и ещё полируясь.

Иногда, перевязывая и сортируя свой товар, зеленщица пела. Или приговаривала. Вполголоса, глухо, монотонно. Продаст что-то очередному покупателю – и тут же продолжает, чуть покачиваясь, дальше наматывать нитки на пучки, отсекать их от клубка или катушки, встряхивать свои укропы, шевелить редиску.

И вот если оказаться в такой момент рядом с ней, если увидеть, как она наматывает новую нитку на пучок, если услышать, что она поёт при этом, если ухитриться купить именно тот пук зелени, над которым она пропела или пробубнила (а не тот, который лежит уже среди готовых), если съесть купленное (не важно что), загадав при этом желание и намотав на запястье нитку с пучка – то желание это обязательно сбудется! Как только перетрётся и отвалится с запястья нитка.

Обязательно сбудется!

Любое!

Даже самое безумное, самое НАИНЕВЫПОЛНИМЕЙШЕЕ – сбудется.

Потому что сбывалось у всех. Всегда.

Если только все условия бывали соблюдены. Наверное, если бы кто-то пожелал мир во всём мире или вечную жизнь всем-всем-всем – сбылось бы. Но в основном к зеленщице шли те, кто страдал от неразделённой или несчастливой любви. Ведь не секрет, что именно в решении любовных проблем люди надеются на магию. Так что да – за любовью, именно за любовью шли к этому неприметному лотку с зеленью.

Но не так-то просто было поймать момент, когда выполнялись все условия магического процесса. Если кто-то покупал зелень, а торговка наматывала нитку на пучок и молчала – это вообще не считалось. Если сказанные зеленщицей во время наматывания слова человек расслышал не так, не все, или неправильно понял, а потому переврал – всё, пролетел, не выполнится его желание.

Потому что слова, которые удавалось услышать в момент обматывания магического пучка, можно было расценивать как прорицание, связанное с исполнением загаданного желания и дальнейшей судьбой загадывавшего.

Чаще же случалось так, что зеленщица, и внятно спев, и как следует ниточку намотав, давала магически настроенному покупателю не тот пучок (она, как и любой продавец, норовила в первую очередь реализовать уже чуть полежавший товар), а тот, что только что обмотала, откладывала на край или скидывала под прилавок, в кучу ожидания. Тоже незачёт, считай, впустую за магией человек пришёл, не считается.

Иногда, когда кто-то начинал просить не то, что она выдавала, а именно только что обработанный магией пук, торговка с удивлением поднимала глаза, переводила их с недовольного покупателя на свою продукцию, осматривала её – и выражение на лице у неё было «В чём проблема, все товары хороши!». А потом или действительно отдавала то, что человек требовал, или начинала выбирать из общей кучи и предлагать другие, не менее качественные, на её взгляд, пучки и стебельки. Тот самый пучок, на который незадачливый покупатель делал ставку, мог затеряться, завалиться. Начинались прения, если стояла очередь хотя бы из двух человек, сразу росло недоумение и раздражение, на злосчастного капризника или капризницу гневно шикали, осуждали. Так что приходилось сдаваться…

Одним словом, часто не удавался магический обряд.

Очень часто.

Но те, чьё желание исполнилось, у кого сложились все паззлы волшебного действия, кто увидел, как невозможное рукотворно-чудесным образом стало возможным, уже не могли этого забыть. И смотрели на мир и происходящее в нём другими глазами. Своими же глазами, конечно, но как будто с закапанными в них каплями воплощённой невероятности.

И никому об этом уже не рассказывали. Или рассказывали – но изредка.

Охотно же рассказывали те, у кого почти сбылось, почти получилось – но в конечном счёте сорвалось. Потому что недомоталось. Недослышалось. Недодалось. Недоубедилось…

И они продолжали верить, надеяться – и начинать сначала. Приходить к разложенной на маленьком прилавке зелени, улучать момент, смотреть, слушать, платить, хватать, бежать, есть, загадывать – и ждать…

Глава 2
Реклама чудес

Сегодня утром по дороге в школу (дорога эта от дома до школьного порога была всего метров восемьсот дворами и пешком) Надя Стоеросова снова села на автобус и сделала огромный крюк – таинственная зеленщица торговала в соседнем районе города.

Надя вышла из автобуса. Постояла возле прилавка с зеленью. Именно просто постояла, ничего не предприняв. Редко, но косо накрапывал дождь, затекал как раз под навес, под которым прятались старая торговка и её салатный ассортимент. Прилавок был накрыт полиэтиленом, и зеленщица не занималась формированием новых пучков. Просто сидела, глядя на проезжую часть. Покупателей возле неё не наблюдалось.

Но, когда Надя поравнялась с прилавком, из-за угла выскочил молодой человек с большим зонтом, подлетел к торговке, протянул зажатые в кулаке деньги. Зеленщица сунула руку под полиэтилен, вытащила пучок кудрявой петрушки. Молодой человек с добычей отлетел в сторону, как показалось Наде, стараясь поскорее слиться с толпой.

Это ему удалось. Вполне можно было подумать, что просто идёт себе молодой клерк, просто с зонтом в одной руке и просто с букетом петрушки в другой. Но лицо взволнованное, одухотворённое такое лицо. Сколько было возможно, Надя за лицом его наблюдала. Считаные секунды – и вот уже ей было видно только спину в пальто и чёрный зонт, скрывающий голову.

Но вдруг удалившийся уже было молодой человек остановился, заметался, задев при этом двух людей и нарушив тем самым стройность общего потока. Надя спешно устремилась за ним – ну интересно же!

Забыл! Дяденька точно забыл, что надо было процесс обмотки зафиксировать, слова услышать, правильный пучок из рук продавщицы взять! А он что: хвать! – и бежать! Эх…

Без сомнения, молодой человек это с запозданием тоже понял. Очень, видно, волновался перед покупкой, боялся, что его заметят, в чём-то постыдном уличат – вот всего и не учёл.

А очень, видимо, хотел, чтобы исполнилось его желание! В этом не было никаких сомнений. Надя специально забежала вперёд и посмотрела ему в лицо. Взрослый парень лет двадцати пяти был расстроен. Деморализован даже. Получая то зонтиком по зонтику, то гневной попой любительниц строевого уличного порядка по бедру, то углом сумки куда попало, он стоял, не в силах двинуться ни в одну сторону. Переступал с ноги на ногу, вертел перед собой пучком петрушки. Надя видела, как растерянно он озирался, не зная, куда этот пучок девать. Его размышления словно написаны были у него на мокром и побледневшем лице: куда теперь эту траву девать? Волшебным считается пучок или нет? Что случится, если его выбросить, – ничего страшного? Или ещё хуже станет? А если не выбрасывать, то что тогда с ним делать? Есть или не есть? Загадывать желание или не загадывать?

Вот бедолага сунул пучок в карман – но тут же вытащил. Вот попытался пристроить его в портфель, висящий на длинной ручке. Снова не решился. Зонт тем временем скользнул в его расслабившейся руке, ударил пружинистыми спицами донышка по голове. Незадачливый гадальщик вылез из-под зонта и, тут же забыв о нём, опустил. Огляделся. Увидел урну, зашагал к ней. Но, не доходя двух метров, остановился, горестно выдохнул «А-ай!!!» С размаху бросил злосчастный пучок на асфальт и принялся топтать, рыча, вскрикивая и всхлипывая. Как будто топтал свои надежды. Мечты, которым не судьба сбыться.

Теперь молодому респектабельному клерку было совсем не до имиджа (который он так боялся утратить во время покупки магической травки). Растоптав петрушку в зелёную массу и размазав её по мокрому асфальту, клерк бросился бежать.

Надежда Стоеросова не стала его догонять. Хоть в последний момент в уме девушки проскочила мысль о том, что вот он – стопроцентный клиент! Надо было брать тёпленьким в момент расстройства чувств и утраты надежд.

Брать – и тащить.

Потому что бабушка Надежды была колдуньей. Ведуньей, гадалкой и пророчицей. И пусть знал об этом далеко не весь город, даже не весь район и его окрестности, а пока только очень небольшой круг лиц, бабушка Мария Ксенофонтовна не унывала. Она нарабатывала клиентуру и грамотно выстраивала имидж. Чтобы слава о ней передавалась посредством сарафанного радио – бесплатной рекламы, которой из века в век люди доверяли, доверяют и будут доверять больше всего.

Мария Стоеросова учла опыт предшественников, утративших доверие именно из-за слишком громкого и лживого самопиара («Приворожу без греха и вреда!», «Привлекаю денежные потоки НАВСЕГДА!», «Заговор на удачу с гарантией!», «Моментальный и мощный возврат мужа в семью!», «Стопроцентное наказание соперницы!», «Изменю судьбу за час!», «Отворот и поворот в сторону жены!»), – ничего подобного в её рекламных слоганах не было.

Она никогда не сообщала, что является потомственной ясновидящей в девятом поколении. «Я получила удар – и мне открылся дар!» – с поэтическим выражением на лице говорила Мария Ксенофонтовна. Нужно сказать, что Надина бабушка действительно в недавнем прошлом упала – на глазах изумлённой публики. Удар был (об лёд удар, о-го-го!), погрузка в «Скорую помощь» силами той же дворовой публики была, долгое домашнее лечение тоже было…

Магический дар совпал с выходом на пенсию, освобождением большого количества времени и уменьшением финансирования. И когда нужда уже из всех углов показывала привыкшему хорошо жить государственному служащему Марии Ксенофонтовне Стоеросовой свой костлявый кукиш, судьбоносный удар об лёд и произошёл.

…И теперь Ксенофонтовна отливала будущее на воске, подробно его комментируя и давая психологические комментарии. Она охотно консультировала к дальнейшим действиям стопроцентные гарантии качества исполнения именно того, что она напророчила.

Гадала на кофейной гуще. Даже чаще, чем на воске. Перед этим читала молитвы, брызгала по углам святой водой, расставляла по столу церковные свечки. «Всё с божьей помощью, всё с молитвочкой, я маг очень белый…» – повторяла она, истово и подолгу крестясь и кланяясь на все стороны света.

Надя бабушке не верила. В смысле не верила тому, что у неё вдруг прорезался этот самый дар.

Но люди шли к её бабушке за магической помощью. По одному, по двое, в основном тётеньки, взрослые девушки, несколько раз Надя видела взрослых дядек, выскакивавших из дверей бабушкиной квартиры.

– Своим не гадаю! – категорически отрезала она ещё на заре своей карьеры. И не гадала ни Наде, ни её матери. Ни тем более своему сыну, их отцу и мужу (который, кстати, этого и не просил).

Но лучшей Надюшкиной подруге и однокласснице Марьяне Хвастович погадала. Бесплатно, конечно, по причине её детского возраста. И восковую плюху в крещенскую воду отлила, и кофейную чашечку в блюдце опрокинула. Восковую плюху с горами успеха и пиками взаимной любви велела спрятать под подушку и никому не показывать. Амулет потому что! Любовный! А не игрушка…

Марьяна принялась готовиться к пришествию любви. Любви, как следовало из гадания Ксенофонтовны, в её будущем планировалось очень много.

Ждать любовь и готовиться её встретить с достоинством, вооружённой красотой и обаянием Марьяне пришлось недолго.

Влюбилась она сразу же.

Сразу же – как увидела брата парня своей старшей сестры. И пусть брат этот проживал с семейством в их же районе, так что они если не были знакомы, то уж виделись неоднократно, это точно. Пусть – «тогда» не считалось.

Теперь она увидела его по-новому.

Брат был хорош, взросл (семнадцать лет!), быстро ответил взаимностью.

Сёстры Хвастович пребывали в счастье.

Узнав об этом, Надежда Стоеросова успела только ахнуть. И поверила-таки в магические способности бабушки.

Восхищённая Марьяна, на крыльях любви порхая по школе и двору, разнесла весть о великой пророчице.

В дом Ксенофонтовны потянулись юные девицы. Вещунья удивляла, пугала, но воодушевляла их своими прогнозами и предсказаниями, потрясала удивительно точными знаниями об их прошлом – и повергала в шок информацией о том, как и какое деяние из прошлого отзовётся в будущем.

Девушки озадачивались. Откуда гадалка могла знать об их прошлом, по-прежнему было для них тайной – как и в древние времена, так и в век социальных сетей и прочей информации, свободно лежащей в открытом доступе. Вдруг озвученный гадалкой факт биографии бил со стопроцентной точностью; вера в магическую силу Надюшкиной бабушки ещё более усиливалась…

Потому что любви людям девушкового возраста хотелось очень. Ярких незабываемых отношений, серьёзных романов, подарков, поездок, роз, бриллиантов… Настоящей жизни! Мария Ксенофонтовна обещала всем, что будет. У каждой в разное время, с разными подробностями, но будет, будет, будет!

Надя смотрела на свою бабушку – и не переставала удивляться. Сомневаться и насмехаться, как раньше, она уже не могла, проверить напророченное будущее пока тоже. Оставалось Надежде верить. В любовь. Прекрасную и чужую.

И в бабкины способности, конечно же.

Предприимчивая женщина Мария Ксенофонтовна быстро заметила ростки внучкиной лояльности – и заняла пятнадцатилетнюю бездельницу полезным трудом. Так что если раньше Надюшка приходила к любимой бабушке только в гости (Надя с родителями жила недалеко, через два двора), то теперь мистическая дама стала просить её бывать чаще. Приходить и помогать убраться: подмести после каждого посетителя – в смысле вымести весь негатив и ненужную энергетику, вымыть специальную турку, чашки и блюдца из-под гадального кофе.

– Так уж положено, чтобы следы выметала невинная рука, – торжественно, точно беря Надюшку в равноправные сотрудники, в первый же день объяснила это бабушка, ласково погладив внучку по плечу. – Душа чистая, непорочная. Как моя Надюшка. Помогай, помогай бабушке. А в это время бабушка старенькая отдохнёт, полежит… Сил наберётся. Сил – знаешь, зайка, сколько они у меня сил-то отнимают, клиенты! И-и-и, и не спрашивай, золотая моя!

«Старенькая бабушка» пропускала рюмочку-другую сладкой наливки, до которой была большая охотница; набирала ванну, напускала туда собственноручно приготовленного молодильного отвара пополам с пеной, расслаблялась, читала газету.

После особенно тяжёлых случаев бабушка хворала особо. Ей требовалось долго лежать на диване под ватным одеялом. Лежать, пить чай с чем-нибудь сладеньким (чай должна была подносить к ложу пророчицы Надежда, конфетки-бараночки тоже). Слабой рукой уставшая матрона направляла пульт в сторону экрана телевизора. И щёлкала, щёлкала, перепрыгивая с программы на программу. Час щёлкала, два, иногда и больше. Если не засыпала. А засыпала – Наде нужно было аккуратно вытащить пульт из ослабевшей руки бабушки, выключить телевизор, унести кружки и вазочки, подоткнуть вокруг уснувшей одеяло. И деликатно удалиться. Но обязательно разбудить ответственную предсказательницу за сорок минут до прихода следующего клиента, если он бывал к ней записан! Обязательно!

Надя старалась. Как самая верная и неутомимая помощница помогала. Потому что была тоже ответственным человеком и любящей внучкой.

И ещё потому, что надеялась – когда-нибудь всемогущая бабушка поможет и ей.

Обязательно поможет! Даже несмотря на то, что родственникам она не гадает, была уверена Надя, бабушка обязательно даст ей понять, что ждёт её в будущем. В будущем, которое Надежда связывала с одним человеком.

Одним. Молодым. Человеком.

К пятнадцати годам у Нади Стоеросовой было много чего: были родные, которых она любила, и были подруги, с которыми она дружила, и были люди, к которым Надя просто хорошо относилась. Но ни их сердечной теплоты и доброго к ней расположения, ни собственной Надиной страсти и старания было недостаточно для того, чтобы исполнилось лично её, Надино, желание. А желала Надя, чтобы Артём – молодой-премолодой человек Артём – полюбил её.

Надежде нужна была взаимная любовь. О-бя-за-тель-но. Взаимная. Без неё Надежда не могла себя уважать. А очень хотелось. Даже то, что «пятнадцать лет, а у тебя всё ещё нет парня» – отходило на второе по важности место. Нет – конечно, всё-таки не очень отходило, Надя была с собой честна и потому отдавала отчёт в том, что и это было важно. «Это» – в смысле социальная роль и значимость. Если девушка симпатичная и что-то собой представляет, то она должна кому-то нравиться. Пусть и не отвечать взаимностью (это даже для имиджа поначалу и неплохо), но нравиться непременно. Уважение окружающих от этого только возрастает и создаёт ценность этой девушки как объекта социума.

Так считалось. А где считалось – в школе, в городе, в микрокомпании двора – Надежда Стоеросова не задумывалась. Считалось – и всё.

Да и Артём был парень зачётный. На год старше её (лучше бы на побольше лет старше, конечно, но и так тоже нормально!). Надежда его выбрала после долгого отсева кандидатур, размышлений, сравнительного анализа. Не такого, конечно, прямо вот циничного, когда пишутся таблицы с плюсами и минусами поведения выбранного объекта, его внешности, престижности и перспективности. Нет, конечно. В голове и душе Надежды Стоеросовой всё это пронеслось бессознательным вихрем, мозг в молодости работает быстро, чувства вспыхивают моментально. Так что – он, Артём, и всё тут!

Надежда верила. Надежда не могла не верить. Всё ДОЛЖНО быть хорошо. Если любят другие, если любят других – и в её случае любовь возможна. Взаимная, счастливая. Конечно, вечная. Не верить в хорошее было невозможно. И верить в свои силы Надя не переставала.

…Артём Севастьянов жил неподалёку, ходил в соседнюю школу. Их встречи с Надеждой ничем не отличались от миллионов встреч просто знакомых друг с другом людей. У Нади Стоеросовой были все контакты Артёма, но о её любви он не знал.

Как и Надя не знала о том, что за человек этот Артём Севастьянов. Всё, что он посчитал нужным сообщить миру, девушка изучила вдоль и поперёк, любое обновление информации на любом из его внешних ресурсов – от смены ника до появления на улице в новых джинсах или куртке, не проходило для неё незамеченным. Всё, что он задекларировал как любимое, предпочтительное и приемлемое, Надюшка тоже освоила, постаралась проникнуться и понять, быть в курсе и не упускать из виду.

Они встречались – устно и письменно, реально и виртуально. Но – по-прежнему как просто знакомые. Надя не знала, как изменить ситуацию и сделать знакомство отношениями. Подруга Марьяна знала, как, но её методы выстраивания отношений Надежде категорически не подходили. Так что, пока Марьяна Хвастович азартно строила дом своей взаимной любви с Матвеем Бормотовым, Надюша страдала и выжидала.