Американская грязь

Так что да, к олимпиаде по географии они с сыном шли почти два года. Но сейчас Лидия не могла думать о подобных тонкостях, о нарушенной логистике ее жизни. Ее мозг отказывался вмещать все эти подробности. Даже самые важные, основополагающие факты теперь оказалось невозможно постигнуть. Неожиданно в туалете открылась дверь. Она не скрипнула, и все же мать и сын сразу поняли, что кто-то вошел: на секунду вокзальный шум стал громче, а потом снова стих. Оба задержали дыхание. Лука по-прежнему висел у матери на шее, и та крепко сжала его руки. Мальчик вцепился в ее запястья – так сильно, что подушечки его пальцев пожелтели. Лидия не шевелилась. Лука зажмурил глаза. Через мгновение в соседней кабинке щелкнул замок. Какая-то пожилая женщина откашлялась. Лука почувствовал, что из груди матери выходит воздух, как из надувного шарика. Он прижался губами к ее щеке.

Покончив со своими делами, дама из кабинки сполоснула руки, а потом, глядя в зеркало, сделала сама себе комплимент. Настало время возвращаться в зал отправлений. Лука понимал, что сидеть в туалете вечно они не могут, и все же, когда Мами открывала дверь, его сердце колотилось как бешеное. Пора было садиться в автобус. Шагая по фойе, Лука наблюдал за лицами людей, которых они с матерью оставляли позади: безупречно одетая женщина с темной подводкой вокруг губ стояла за прилавком; мужчина в бумажной шапочке продавал кофе; пара с беспокойным младенцем ждала последнего момента, чтобы войти в автобус. На стене висел телевизор, и на экране Лука сначала увидел чопорного ведущего, а потом – маленький домик бабушки. На ветру трепетали, провисая, желтые полицейские ленты. Показали крупным планом распахнутую калитку, потом задний дворик и фигуры родственников Луки, завернутые в черный пластик; угрюмые полицейские сновали туда-сюда, склонялись к земле, стояли на месте, почесывали головы, дышали – словом, делали все то, что обычно делают люди, вынужденные находиться рядом с трупами. Мальчик сжал руку матери, но не для того, чтобы привлечь ее внимание, а чтобы случайно не закричать. Глядя вперед, Мами тащила его за собой по блестящей кафельной плитке, но теперь пол под ногами казался мальчику вязким, словно песчаный берег во время прилива. Лука ждал, что в стену вокзала вот-вот с треском ударит пуля. Что разбитое стекло дождем рухнет вниз. Но вот его нога ступила на тротуар, окрашенный в лиловые тона рассвета. Его белые кроссовки казались теперь почти голубыми. В очереди перед ними стояли всего два человека. Один человек. Мами подтолкнула Луку вперед и поднялась вслед за ним, прижимаясь сзади к его рюкзаку; они пробрались вглубь салона через торчавшие на пути коленки и локти. Когда мальчик повалился на мягкое сиденье и Мами плюхнулась рядом с ним, он испытал невероятное облегчение и благодарность, каких никогда прежде не знал.

– Получилось, – прошептал он.

Мами разомкнула губы, не разжимая зубов. На ее лице не было ни тени облегчения.

– Да, mijo, – ответила она.

Уложив голову сына к себе на колени, Лидия принялась гладить его по волосам и гладила до тех пор, пока мальчик не уснул; постепенно набирая скорость, их автобус взял курс на север и покатил по виадуку Диаманте.

7

Выбраться живыми из Акапулько – уже победа, и Лидия это понимала. Да, им удалось прорваться сквозь первую преграду. Однако, зная, как далеко простирается влияние хефе и «Лос-Хардинерос», Лидия, в отличие от сына, не ощущала облегчения: ей по-прежнему было страшно. Опустив голову, она с опаской глядела в окно.

Только поженившись, они с Себастьяном часто ездили в Мехико на выходные, где сливались с толпой туристов. В Мехико оба закончили колледж, там же они и познакомились. И хотя им не хотелось жить в столице, им нравилось, что ездить туда довольно близко. В те времена штат Герреро казался безопасным, обособленным. Конечно, в Мексике и тогда водились наркоторговцы, но в то время они представлялись такими же далекими, как «Аль-Каида» или Голливуд. Вспышки насилия случались точечно и лишь в отдаленных регионах: в Сьюдад-Хуаресе, в Синалоа, потом в Мичоакане. Акапулько, окаймленный морем и горами, долгое время жил без забот под надежным куполом туризма. Соленый воздух, раскатистые крики чаек, большие темные очки, порывы ветра на бульварах, трепавшие женские волосы вокруг загорелых лиц, – все это усиливало иллюзию неприкосновенности.

Путь из Акапулько в Мехико обычно занимал у них всего четыре часа с небольшим, потому что Себастьян гнал машину как сумасшедший – по нежным извивам серпантина, вверх и вниз по живописным холмам. И хоть его манера водить вызывала некоторые сомнения, все всегда заканчивалось благополучно. За окном мелькали пейзажи: далекие горные пики, обрамленные солнечными лучами, облачные навесы, набегающие на вздыбленную землю, крыши и шпили парящих деревень. Сидя рядом со своим молодым мужем, в их маленькой оранжевой машинке, Лидия чувствовала себя в безопасности. Обычно они останавливались в Чильпансинго, чтобы выпить кофе и перекусить. Иногда к ним присоединялись друзья – сосед Себастьяна по университетскому общежитию, его жена и ребенок, которому Себастьян приходился крестным отцом. Спустя два часа они добирались до Мехико и, побросав свои вещи в каком-нибудь дешевом отеле, часами гуляли по городу: музеи, концерты, рестораны, танцы, витрины дорогих магазинов, парк Чапультепек. А иногда они оставались в номере, и Себастьян – потный, счастливый, запутавшийся в простынях – шептал в черные волосы жены, что можно было бы остаться дома – сэкономили бы деньги.

Теперь, сидя в автобусе, Лидия откинулась на спинку сиденья. Уму непостижимо, что этим воспоминаниям уже десять лет. Уму непостижимо, что Себастьяна действительно больше нет. Что-то с чудовищной силой рвануло у нее в груди. Лидия взглянула на спящего сына и провела подушечками пальцев по нежному изгибу его уха. В последние годы все стало стремительно ухудшаться. Акапулько всегда тяготел к сумасбродству, и грехопадение города было обставлено с вызовом. Картели рацветили улицы красным.

Автобус катил мимо сгорбленных деревьев и покрытых шрамами скал, и Лидия поняла, что они уже достигли Окотито. Она молилась, чтобы по пути в Мехико им не встретился блокпост, хотя прекрасно знала, что это невозможно. Еще до развала Акапулько блокпосты наводили ужас по всей стране, и Герреро не был исключением. Их ставили банды, или наркоторговцы, или полицейские (которые также могли быть наркоторговцами), или солдаты (тоже, вероятно, наркоторговцы), или – в последнее время – так называемые Autodefensas – вооруженные дружины, созданные жителями некоторых городов для защиты от картелей. Autodefensas, разумеется, также могли состоять из наркоторговцев.

Блокпосты встречались разные: от просто неудобных до по-настоящему опасных для жизни. Из-за последних Себастьян с Лидией перестали регулярно ездить в столицу вскоре после рождения сына; именно из-за этих блокпостов Лука бывал в Мехико всего один раз, совсем маленьким, так что ничего не помнил; из-за них Лидия не стала продлевать свое водительское удостоверение, истекшее двумя годами ранее. Из Акапулько они выбирались редко; к тому же Лидия, подобно любой другой жительнице неблагополучного штата, не ездила на машине одна. С недавних пор Лидию это стало раздражать, хоть и чисто умозрительно; это ущемляло ее женскую независимость. Однако теперь ей на шею словно бы накинули вполне реальную петлю. У них получилось сбежать из Акапулько, да, но они по-прежнему оставались заперты в Герреро; Лидия чувствовала, что блокпосты маячат на периферии ее сознания, все теснее сжимаясь в кольцо.

Стараясь не разбудить Луку, женщина развернула карту и прижала верхний край к сиденью перед собой. Глядя на разветвленные, как кровеносные сосуды, дороги, Лидия вдруг осознала всю тщетность своих усилий. Если бы только их тела могли перемещаться по дорогам так же легко и безопасно, как ее палец, следующий по маршруту на карте. Будь блокпосты отмечены на картах, их иконкой стала бы небольшая винтовка. Но их не отмечали, потому что они все время перемещались, сохраняя таким образом эффект неожиданности. Лидия знала, что на каждой дороге, ведущей отсюда и до Мехико, располагался как минимум один блокпост «Лос-Хардинерос». Она знала, что парни, дежурящие на блокпостах, будут искать именно ее и Луку. Кое-кто из них наверняка окажется достаточно жестоким и амбициозным и будет искать с усердием. Интересно, какая награда ждет того, кто доставит ее – целиком или по кусочкам – Хавьеру?

Лидия хотела свернуть карту вдоль уже размеченных сгибов, но ей не хватило терпения, так что она просто свернула ее и запихнула в карман переднего сиденья. Она пыталась размышлять трезво, рассмотреть доступные варианты. Почти все, к кому она могла обратиться, были мертвы; да и вообще, просить друзей о помощи в подобной ситуации – все равно что явиться к ним на кухню в поясе смертника. Одним своим присутствием Лидия подвергала окружающих такому риску, что, казалось, даже думать об этом было слишком эгоистично. Не секрет, что Чильпансинго кишел подельниками «Лос-Хардинерос», но чтобы избежать засады, им придется сойти именно там. Только что, садясь на автобус, Лидия чувствовала себя победительницей, но теперь она боялась, что совершила ошибку. Возможно, они направлялись прямиком в ловушку. Наблюдая за тем, как у спящего Луки поднимается и опускается грудная клетка, Лидия старалась дышать в унисон.

В детстве она обожала книги из серии «Выбери себе приключение». В конце каждой главы нужно было решить, что делать дальше. Хочешь поехать на велосипеде? Перейди на страницу двадцать три. Отправляешься вслед за незнакомцем? Перейди на страницу сорок два. Всякий раз, когда Лидию не устраивала развязка – а иногда даже если устраивала, – она возвращалась обратно и выбирала что-нибудь другое. Ей нравилось, что в ее силах пересмотреть собственные решения; нравилось, что все можно изменить, что всегда можно вернуться в начало и попробовать еще раз. Однако порой все оказывалось бессмысленным, и книжный лабиринт всегда приводил ее к одному и тому же результату, какие бы решения она ни принимала. Сегодня они с Лукой решили сесть на автобус, отправлявшийся из Диаманте в шесть двадцать утра. Лидия закрыла глаза и стала молиться, чтобы этот выбор оказался правильным.

Когда автобус подъезжал к Чильпансинго, Лука проснулся. Со своего места в середине салона Лидия с трудом могла что-либо разглядеть, но все равно пыталась. Она отклонилась в проход, высматривая впереди блокпост. Прислонившись лбом к грязному стеклу, Лука выглянул наружу, а потом ткнул куда-то пальцем.

– Мами, смотри! Что это такое? – зевая, спросил он.

Над ними по горному хребту тянулись домики, объединенные в группы по разным цветам: красные, синие, зеленые, фиолетовые.

– Это просто дома, милый.

– Обыкновенные дома?

За окном занималось ясное утро. Они ехали уже почти два часа.

– А почему они такие разноцветные? – снова спросил Лука.

– Наверное, просто для красоты.

– Они похожи на лего.

Всякий раз, когда автобус дергался, поворачивал или сбрасывал скорость, у Лидии перехватывало дыхание, но пока что они продолжали ехать без остановок. Никакие люди с винтовками не возникали на шоссе перед ними. И вот уже по обеим сторонам узкой улицы появились дома. Они с Лукой добрались до Чильпансинго. Лидия перекрестилась, а потом начертила пальцем маленький крестик на лбу сына. Они свернули к знакомой постройке – миниатюрной версии автовокзала в Акапулько. Автобус остановился, послышалось икание тормозов. Водитель поднялся из-за руля и объявил сквозь густые усы: «Остановка пять минут».

Некоторые пассажиры встали со своих мест, чтобы немного размяться. Кое-кто впереди вышел на улицу покурить. Но только Лидия и Лука собирали вещи на выход. Все остальные ехали в столицу.

– Мы что, выходим, Мами? – спросил Лука.

– Да, mi amor.

Но, уже закинув на плечи рюкзак, она замерла в узком проходе возле своего сиденья, посмотрела на лохматую макушку сонного Луки и подумала: не стоит ли все-таки попробовать? Затаиться в этом автобусе, среди других пассажиров, и как-нибудь перетерпеть до Мехико? Может, у них и получится. Может, блокпост по дороге в столицу окажется безобидным. Короткая остановка, пачка купюр, ленивый взмах руки: «Проезжайте». Тук-тук, два удара по обшивке, и вот они уже снова в пути. У Лидии в груди всколыхнулась надежда. В этот момент их водитель вышел из автовокзала и поднялся обратно в кабину. В дверь стали заходить новые пассажиры, и мужчина по очереди проверял у них билеты.

– Мами?

– Пошли.

Когда тень автобуса скользнула по тротуару прочь, они оказались в слепящем дневном свете Чильпансинго. Лидия чувствовала одновременно облегчение и разочарование. Ей пришлось напомнить себе, что до сих пор она справлялась не так уж плохо: от эпицентра катастрофы их теперь отделяли девятнадцать часов и шестьдесят восемь миль. С каждой новой минутой, с каждой новой милей их шансы на выживание повышались. Нужно довольствоваться малым. Нельзя отчаиваться перед лицом предстоящей неразрешимой задачи. Необходимо сосредоточиться на насущных делах. Найти друга Себастьяна по колледжу.

Заметив, как болтается рюкзак ее сына, Лидия подтянула ремни на его плечах. Мальчик напоминал черепаху с панцирем не по размеру, однако же ему удавалось прятать самые уязвимые места. Кто знает, как подавление эмоций скажется на нем впоследствии.

– А что теперь? – спросил Лука безжизненным тоном, который теперь, кажется, стал для него привычным.

– Давай поищем интернет-кафе.

– Но у тебя ведь есть папин планшет?

Выключенный планшет лежал на дне ее рюкзака, но Лидия не собиралась его включать. Сим-карта ее собственного мобильного осталась в мусорном баке рядом с банком на Плайя-Калетилья. Когда Лидия выковыривала ее ногтем, ей казалось, что она теряет рассудок от паранойи; однако ей не хотелось превратиться в голубую точку на чьем-то далеком вражеском экране. Опустив козырек бейсболки на лицо сына, она подумала, что, может, и ей стоит купить себе такую же.

– Пойдем, – сказала она.

В только что открывшемся кафе «Эль-Каскабелито» Лидия заплатила за кофе и пятнадцать минут изучения онлайн-карт. Луке она купила platanitos – банановые чипсы, но блестящая зеленая упаковка осталась нетронутой. Они сели за компьютер в дальнем углу; возле него стояли два стула, а небольшая ширма прятала мать и сына от глаз новых посетителей. Лука забрался на сиденье с ногами и опустил подбородок на колени; Лидия изучала что-то на экране, а мальчик рассеянно смотрел на чипсы. Оказалось, что добраться в Мехико из Чильпансинго можно только двумя путями, и на обоих почти наверняка стояли блокпосты. Лидия покусывала щеки, чувствуя, как ее колени нервно вздрагивают под столом. Дойти пешком у них тоже не получится. Она никогда не страдала клаустрофобией, но сейчас чувствовала себя запертой в ловушку. Это ощущение сквозило в теле, вызывая паническое желание вытянуть руки и ноги. У них с Лукой не было никакого выхода. Но паника им не поможет.

Лидия зашла на Фейсбук и отыскала там друга Себастьяна. Тот работал юристом, и на его странице было указано название фирмы, но в воскресенье их офис, конечно, закрыт. Тогда Лидия залезла во вкладку «Информация» и стала просматривать его отметки «Нравится»: местная газета, несколько благотворительных организаций, альма-матер, кроссовки «Адидас», целая куча страниц о футболе. И наконец – вот оно, бинго: пятидесятническая церковь в Чильпансинго. Начало службы в девять утра. Лидия проверила адрес: церковь находилась примерно в двух милях от интернет-кафе. Доехать туда можно было на автобусе, на который Лука с Лидией и сели двадцать минут спустя.

Поначалу Лидия испугалась, что неправильно записала адрес: выйдя на остановке, по обеим сторонам улицы она увидела лишь длинные ряды магазинов, закрытых на выходной. Нужный им дом был стиснут между ювелирной лавкой и магазином электроники. Лидия как раз собиралась перепроверить адрес, записанный на бумажке, когда к дому подошел молодой человек с детской коляской и открыл дверь для своей беременной жены. Лидия успела заглянуть внутрь и увидела ряды раскладных стульев и большую сцену. И тут Лука дернул ее за рукав и указал на знак в окне: Iglesia Pentecostal Tabernáculo de la Victoria^[23]. У здания не было ни шпиля, ни витражей, но это точно было оно.

Помещение оказалось неожиданно просторным, с низкими потолками и вентиляторами вдоль стен. На сцене стояли барабанная установка и усилитель; за кафедрой виднелись гигантские колонки. У входа не было ни распятия, ни кропильницы, но Лидия все равно по привычке перекрестилась, и Лука поступил так же. Она ожидала, что после этого к ней придет какое-то новое чувство – трепет от шепота легиона новорожденных ангелов или постыдный гнев на Бога. Но она ничего не ощутила; ее душа иссохла, словно перекати-поле. Un desierto del alma^[24]. Лидия могла вместить в себе только страх.

Они сели в последнем ряду, возле стены, и Лидия затолкала их рюкзаки под стулья. Потом прикрыла лицо ладонями и велела сыну сделать то же самое – но не в знак смирения, а ради маскировки. Мало ли, вдруг местные «Лос-Хардинерос» исповедуют пятидесятничество: по понедельникам торгуют наркотиками, по четвергам режут людей, а по воскресеньям ходят в церковь замаливать грехи. После всего, что случилось, Лидию это не удивило бы.

Сквозь переплетенные пальцы она следила за квадратом солнечного света на плитках пола, который становился ярче всякий раз, когда кто-то заходил через стеклянную дверь внутрь. Некоторые прихожане, заметив Лидию и Луку, легонько кивали в знак приветствия, но большинство не глядя проходили мимо и рассаживались по своим обычным местам.

Когда в дверях возник Карлос – вслед за своими детьми и женой, – церковь уже была заполнена наполовину. Жена Карлоса обнимала и приветствовала знакомых. Она говорила не как мексиканка, а как американка: резкий голос пронзал почтительно-приглушенные беседы собравшихся. Лидия привстала и помахала Карлосу рукой, но тот ее не видел. Зато ее заметил их младший сын. Мальчик указал отцу на Лидию, и Карлос обернулся.

– Боже мой, Лидия, что ты тут делаешь? – Этот вопрос достиг Лидии еще прежде, чем мужчина оказался рядом. Вскоре Карлос пробрался к ним через длинные ряды стульев. Они обнялись.

– Как же я рад тебя видеть! Вот так сюрприз!

Лука молча наблюдал, как этот незнакомый мужчина поцеловал Мами в обе щеки и взял ее за руки.

– А это, наверное, Лука. – Он склонился к мальчику, сидевшему на стуле. – Как же ты похож на папи! – Карлос выпрямился. – Но где же Себастьян? Ты что, одна приехала?

– Так ты еще не знаешь. – Голос Мами звучал отрешенно.

Даже не глядя на Карлоса, Лука точно знал, что тот изменился в лице и побледнел до болезненной серости, что он уже начал выстраивать внутреннюю защиту, которая понадобится ему, чтобы совладать со всем ужасом грядущей новости.

– Пойдем со мной, – сказал Карлос. – Поговорим наверху.

Наверху они зашли в какой-то кабинет. Нельзя сказать, чтобы Лука проигнорировал разговор Мами и Карлоса, – он не пытался намеренно не вслушиваться. Нет, сознание мальчика просто воспарило над его головой, словно шарик с гелием, который держат на тонкой, туго натянутой веревочке. Его тело сидело за столом, рядом на полу лежал рюкзак; его ноги обхватывали ножки стула; его руки потянулись к баночке со скрепками и стали сплетать их в одну длинную цепочку. Но вся внутренняя работа полностью остановилась. Взрослые то и дело поглядывали на него – сквозь баррикаду пронзительных голосов и пепельно-серых лиц, – и тогда тело Луки отвечало на их вопросы пожатием плеч или кивком. Вскоре перед ним на столе возник пластиковый стаканчик с водой, и мальчик послушно отхлебнул. Внизу застучали барабаны. Заиграла электрогитара. Лука чувствовал ногами вибрацию басов. А потом они оказались в машине Карлоса и поехали сквозь город к нему домой. Мами сидела сзади, рядом с Лукой, и держала сына за руку. Почувствовав ее теплое прикосновение, тот наконец вернулся в реальность.

Когда машина выехала из la zona centro^[25], Лука увидел, что Чильпансинго мало чем отличается от Акапулько. Конечно, тут не было ни чаек, ни туристов, улицы были поуже. Зато повсюду виднелись разноцветные магазины и желтые такси, в солнечном свете проходили люди в нарядных воскресных костюмах. Женщины с сумочками через плечо, парни с неряшливыми татуировками. Множество пузырчатых пестрых граффити. Все дома были выкрашены в яркие цвета. Они сменяли друг друга, словно карты в колоде. По радио играла музыка, и три с половиной песни спустя машина Карлоса свернула на улицу, которая оказалась немного шире остальных. Кроны деревьев обрамляли ее тенистой аркой, отчего создавалось впечатление, будто они въезжают в какое-то секретное место, потаенное убежище. В сердце квартала возвышалась красивая белая церковь с двумя неброскими колокольнями у входа. Такая же, как дома. Católica. Все остальные здания на тесной улице стояли на почтительном расстоянии от этой небольшой церквушки. Карлос свернул на парковку.

Его дом был бирюзовым, точно такого же оттенка, как средняя полоса океана в Акапулько; если в ясный день выйти на ступеньки Пласа Эспанья и посмотреть на море, то увидишь эту полосу между светло-песочной возле берега и темно-синей у самого горизонта. Дом выглядел большим и современным, хотя и был соединен по обе стороны с точно такими же домами: справа – с фиолетовым, слева – с персиковым. Карлос занес сумки внутрь.

Его жена, по имени Мередит, была белая, из Estados Undios^[26]. О последнем Лука догадался сам, едва увидев женщину в церкви. Ее голос, ее одежда. Ее манера брать собеседника за плечи и слегка встряхивать. Пройдясь по пустому дому, мальчик внимательно изучил семейные фотографии: у всех троих сыновей Карлоса были веснушки отца и розовая кожа матери. Средний выглядел ровесником Луки. Вскоре Мередит вернулась домой (одна, без мальчиков: те решили задержаться в церкви), и тогда Лука впервые в жизни испытал негодование, сопряженное с чувством собственничества.

Лука знал слово «собственнический», потому что он вообще знал много сложных слов, неведомых другим восьмилетним мальчикам: «наитие», «велеречивость», «тривиальный». Но раньше он не понимал значения слова «собственнический» по-настоящему. Ему не доводилось испытывать это чувство. А теперь оно с грохотом продавило Луке нутро, словно паровой каток. Что это за женщина, с какой стати она оплакивает Папи? Почему она стоит тут и рыдает с перекошенным лицом, с дрожащими руками, ждет утешения? Лука и сам удивился, оттого что так не по-доброму воспринял эти проявления искреннего горя. В конце концов, Мередит ведь когда-то дружила с Папи. Или, по крайней мере, была женой папиного друга. И она так хорошо относилась к Папи, что попросила его стать крестным ее старшего сына. Так почему же Мередит не может расстроиться, узнав о внезапной и жестокой кончине старого знакомого? Почему не может плакать, показывать свои страдания? Лука совершенно не понимал, отчего горе этой женщины так его раздражает. Когда та попыталась его обнять, он увернулся, не в силах терпеть такое, и Мами не стала его принуждать. Перехватив мальчика, она отвела его в ванную и умыла, а когда они вернулись, Мередит уже взяла себя в руки. Она усадила Мами на диван, а сама отправилась заваривать чай. Чашки так и простояли нетронутыми, хотя разговор длился очень долго – и пролетел мимо Луки, почти его не задев.

Мередит познакомилась с Карлосом в студенческие годы во время своей миссионерской деятельности. Со своей церковью, стоящей среди кукурузных полей штата Индиана, она поддерживала связь до сих пор. Тем летом много лет назад она, впервые приехав в Мексику, сразу влюбилась в Карлоса, а заодно и в его страну. Ей нравилось, с какой непринужденностью мексиканцы относились к вопросам веры. Ей нравилось жить в стране, где откровенные разговоры о Боге не считались чем-то возмутительным или странным. В то время в Мексике молитва казалась обыденным, повсеместным делом. Но для Мередит эта культурная особенность была сродни чуду. Они с Карлосом поженились очень рано, и с тех пор все свободное время женщина посвящала обмену опытом и поддержанию культурных связей между Чильпансинго и приходом той далекой церкви в штате Индиана.

Совсем недавно к ним на каникулы приехали четырнадцать американских детей-миссионеров. В Чильпансинго их размещала та самая церковь, которую посещали друзья Лидии. Организацией ежегодных визитов в весеннее и летнее время занималась лично Мередит. Через Герреро шел постоянный поток светловолосых миссионеров из Индианы. Нынешняя группа улетала в США в ближайшую среду днем, поэтому церковь уже выделила для них три пассажирских фургона, которые должны были доставить гостей в Мехико. Фургоны отправлялись из Чильпансинго ранним утром в день вылета. С этого момента разговор взрослых приобрел куда более напряженный характер. Лука приподнялся на стуле и стал вертеть в руках мамину чашку.

– Так поезжайте с ними в фургоне. Отличная идея! – сказал Карлос.

Мередит не открывала рта, но по ее глазам было совершенно ясно: ничего хорошего она по этому поводу не думает.

Потом заговорила Мами:

– Если мы поедем на церковном транспорте, на блокпостах с нами ничего не случится.

– Да, никому и в голову не придет искать вас среди миссионеров, – поддержал ее Карлос.

– Они и смотреть не будут, – кивнула Мами.

И тут Мередит заговорила:

– Ничего не случится с кем? Может, с вами и не случится, но простите, конечно, подвергать ребят такой опасности я просто не могу.

Она покачала головой, и Лука увидел: то была совсем не та женщина, которая всего несколько минут назад оплакивала Папи. Цвет ее лица изменился, рыхлые черты затвердели.

Мами открыла было рот, но сумела промолчать. Она водила пальцем по золотым колечкам на груди.

Карлос уткнул указательный палец в стол. Все неотрывно смотрели на этот палец.

– Мередит, у них просто нет другого выбора. Я понимаю, что ты волнуешься, но по-другому им никак не выбраться из Герреро. Без нашей помощи они могут погибнуть.

– Могут – это мягко сказано, – заметила Мами.

Но Мередит скрестила руки на груди и снова мотнула головой. У нее были золотисто-каштановые волосы, удерживаемые надо лбом черным ободком. Красный нос, красные щеки, глаза – пронзительно-голубого цвета. Мами поднесла к губам чашку, а когда поставила ее обратно на стол, Лука увидел, что чая там осталось ровно столько же.

– Простите, но это слишком опасно, – сказала Мередит. – Мы не можем так поступать с детьми, с их родителями в Индиане – это просто нечестно. Всякий раз, когда кто-то отправляет к нам своих детей, они боятся именно такой ситуации. Вы хоть представляете себе, как трудно их переубеждать? Мы даем им слово, что их дети будут в безопасности. Я лично даю им слово. Я обещаю, что ничего подобного с их детьми никогда не случится.

Мами откашлялась. Ее лицо было похоже на бомбу, которая вот-вот взорвется.

– Ничего подобного? – отдышавшись, произнесла она.

Мередит зажмурилась:

– Прости. Я не хотела. Я даже и не знаю, что тут еще скажешь.

– Себастьяна больше нет, Мередит, – вмешался Карлос. – Моего друга. Твоего друга. Он погиб. А вместе с ним еще пятнадцать человек. Ничего подобного просто так не случается. Даже тут. Ты знаешь хоть кого-то, кто в один день потерял шестнадцать родственников?

Мередит сверкнула глазами, но мужчина не отступил:

– Мы обязаны им помочь. Если страдание наших друзей ничего не значит, если этим детям нельзя видеть нас, видеть настоящую Мексику, то зачем им сюда приезжать? Они что, просто проезжие самаритяне?

– Карлос, не надо.

У Луки возникло ощущение, что супруги далеко не в первый раз говорят на эту тему.

– Неужели они приезжают сюда, только чтобы жарить оладьи и делать селфи с худыми смуглыми детишками?

Мередит хлопнула ладонью по столу, и в чашках зарябил нетронутый чай. Но Мами предотвратила вспышку взаимного гнева. Она заговорила словно из пустоты, как будто куда-то исчезла, оставив после себя один только голос. Безжизненным тоном, нараспев она произносила:

– Себастьян. Йеми. Алекс. Йенифер. Адриан. Паула. Артуро. Эстефани. Нико. Хоакин. Диана. Висенте. Рафаэль. Люсия. Рафаэлито. Мама. Их больше нет. Никого больше нет.

С каждым новым именем, слетавшим с маминых губ, у Луки в горле все больше разрастался горький комок. Он взглянул на Мередит, но ее лицо было лишь непроницаемым красно-синим пятном. Мами ответил Карлос, положив ладони на стол.

– Мы вам поможем, – прошептал он. – Конечно, поможем.

Мередит поднялась и, скрестив на груди руки, принялась расхаживать из стороны в сторону.

– Лидия, я не буду притворяться, что знаю, каково тебе сейчас. Вообразить такое невозможно. Да, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы хоть как-то вам помочь. Но пойми, пожалуйста, и ты: на мне лежит серьезная моральная ответственность. Иногда простых ответов нет.

Мами обхватила руками лоб:

– Я не хочу, чтобы из-за нас у кого-то были проблемы. Я просто должна увезти Луку подальше отсюда. Должна.

Впервые после катастрофы Луке показалось, что Мами вот-вот по-настоящему сорвется. Он внимательно следил за выражением ее лица.

– Пожалуйста. Мы в отчаянном положении. – Голос Лидии дрогнул.

Карлос взглянул на жену:

– Послушай, дорогая. Я понимаю, почему ты сопротивляешься. Правда понимаю. Но иногда простые ответы все-таки есть. Подумай вот о чем: если мы им не поможем, если им придется самим ехать на автобусе, а потом их остановят на дороге и убьют – просто потому, что нам с тобой не хватило смелости им помочь, – сможешь ли ты потом с этим жить? Сможем ли мы с этим жить?

Мередит вздохнула и оперлась руками о спинку стула.

– Не знаю. Не знаю.

– Тогда помолись. Доверься Богу.

Женщина развернулась и нажала кнопку электрического чайника, хотя и к уже разлитому чаю никто пока что не притронулся. Стоя спиной к собравшимся, она наконец спросила:

– Ты уверена, что тебя ищут? – Она обернулась и прислонилась к кухонной стойке. – Разве с помощью Себастьяна они не продемонстрировали, что хотели? Может, теперь все кончено?

Лука перевел глаза на Мами, и та поймала его взгляд. Ответила она не сразу, словно прикидывая, что стоит и чего не стоит говорить в его присутствии. Вероятно, она вспомнила, что сейчас страх ему полезен. Пусть ему будет страшно.

– Нет, – сказала она негромко. – Он не остановится, пока не найдет нас.