Золотые костры

Теперь случившееся в монастыре несколько лет назад порядком меня разозлило. Чертовы клирики – им проще убить человека, который мог что-то рассказать, и взять грех на душу, чем попросить помощи стража. Мне захотелось бросить все и уйти, оставить каликвецев и темную тварь, пусть сами друг с другом разбираются. Но я заставил себя отринуть эмоции.

Я дошел до дальней стены пещеры, сложенной из крупных ледяных кирпичей, которые затем облили водой, тем самым скрепляя их друг с другом. За ними мне почудилось какое-то движение – темная размытая тень за полупрозрачной преградой.

Внезапно в глаза ударил свет.

Я отшатнулся, поднимая руку, закрываясь от ярко-зеленых лучей, а затем швырнул знак. Он прошел через стену, полыхнул пурпуром на другой стороне, заставив свет дрогнуть и погаснуть.

– Проворная гадина, – буркнул я, поставил фонарь на землю и с силой воткнул кинжал между кирпичами.

Лед затрещал, и мне под ноги с мягким звоном упало несколько полупрозрачных, тут же разбившихся пластинок. Стена оказалась гораздо менее прочной, чем я думал, но мне потребовался почти час, чтобы сколоть лед, расшатать полупрозрачные блоки и вытащить шесть самых нижних. Только после этого получился достаточный лаз для того, чтобы я смог туда пролезть. Первым делом я пропихнул рюкзак, затем фонарь, а затем уже пополз сам, улегшись на спину.

Пугало весело помахало мне рукой. Лезть дальше оно не желало.

– Все интереснее и интереснее, – пробормотал я, изучая место, в котором оказался.

Идеально круглый ледяной туннель с гладкими, блестящими голубыми стенами и полом таким скользким, что я не мог встать. Пришлось отцепить от рюкзака висящие на нем «кошки» и прикрепить их к ботинкам, понадежнее затянув кожаные ремни.

Сталь скребла лед, не давая упасть. Мне понадобилось буквально вбивать ноги, чтобы не терять устойчивость. Дорога шла под уклон, и самым быстрым способом было сесть на задницу и скатиться вниз, точно на пологой горке, но я решил не рисковать, не имея при себе ледоруба. Мало ли какая трещина окажется на пути. При таком варианте передвижения я не смогу мгновенно остановиться.

Так что в зал, находящийся от погребального всего лишь в двухстах шагах, я добрался, лишь затратив уйму времени.

Потолок похожей на перевернутую бочку пещеры в центре был укреплен широченной ледовой колонной, по краям которой, точно воротник, росли огромные сосульки. Под самой крупной из них зияла темная дыра, точно распахнутая пасть неведомого чудовища, – очередной ход в неизвестность.

– Вот это встреча, – без всякой радости сказал я четырем мертвецам, лежащим у бугристой шершавой стены.

Прежде чем подойти к ним, я обезопасил себя, положив фигуру – на выход-пасть из пещеры, на тот случай если темная душа, сияющая зеленым светом, надумает появиться.

Этих монахов объединяло то, что каждый из них был прикован за лодыжку стальной цепью, конец которой глубоко вбили в стену. Больше всего умершие походили не на людей, а на ледяные статуи – бледно-голубые, щедро укрытые толстым саваном из инея.

Один из них умер, поджав под себя ноги, свернувшись точно зародыш и вмерзнув лицом в пол. Его седые волосы вокруг выбритой тонзуры были похожи на высушенные солнцем водоросли.

Другой, в порванной мантии, лежал на спине, и его руки застыли в странном положении, словно он пытался оттолкнуть от себя какую-то тяжесть. Я видел таких мертвых в горах и раньше. Они замерзали настолько, что переставали контролировать себя, считали, что им жарко, хотя на самом деле их тела умирали от лютого холода. Они срывали с себя одежду, не желали разводить огонь, начинали бредить и в итоге навечно засыпали, трясясь от чудовищного озноба.

Третий покойник прислонился спиной к ледяной стене. Он сидел ровно и смотрел прямо на меня застывшими, стеклянными глазами из-под накинутого на голову шерстяного капюшона.

Четвертый, самый молодой, пытался снять с себя цепь и умер от потери крови. Красный снег вокруг него, бурые пальцы, которыми он разодрал ногу до кости. На юном лице навечно застыла маска ужаса и боли.

Судя по наростам льда, эти люди погибли здесь в разное время. Тот старик с седыми волосами – умер первым. Его тело вмерзло, уже став частью пещеры. Пройдет еще какое-то количество десятилетий, и оно полностью скроется в постепенно растущей стене. А вот мальчишка, пытавшийся освободиться от цепи, попал сюда самым последним – корочка льда поднялась над растекшейся по полу кровью всего лишь на четверть дюйма.

Я не знал, насколько быстро в пещере нарастает лед, и поэтому не мог сказать, как долго они здесь находятся. Быть может, год, а может, и все восемьсот лет, с самого момента основания монастыря.

С легким шелестом, расставив руки, в пещеру вкатилось Пугало. Изящно, точно конькобежец, вывернуло ногу, тормозя острым каблуком ботинка по льду, отчего во все стороны брызнула бело-голубая крошка.

– Я знал, что ты придешь к самому интересному, – сказал я ему. – Догадываешься, что здесь произошло?

Оно глянуло на мертвецов, провело рукой по горлу. Однозначное мнение.

– Да. На испытание укрепления духа и веры это не слишком похоже. Больше напоминает казнь. И каждый из них мог стать темной душой. Тела не погребены, смерть мучительная – отличные поводы для того, чтобы остаться и расплатиться с обидчиками. Ты ведь тоже за что-то мстишь Ордену Праведности, если только тебе дать волю. Кем ты было раньше?

Разумеется, одушевленный не ответил. Плевать он хотел на такие вопросы. Пугало предпочитало хранить инкогнито и отделываться таинственными улыбочками.

Теперь оставалось проверить «зубастый» вход, если душа и была, то пряталась где-то там. Я сделал шаг к нему, но крутившийся по пещере одушевленный положил костлявую лапу мне на плечо.

– В чем дело? – спросил я, ощущая, как от холода онемела кожа на лице и мороз щиплет кончик носа.

Оно поманило меня за собой. Я не подумал осмотреть всю пещеру-бочку, а зря. Потому что упустил из виду пятого мертвеца, скрытого от моих глаз колонной.

Его руки были раскинуты крестом, прижаты к холодной стене, а в ладони, на которых застыла кровь, вбиты широкие гвозди.

Распятый оказался моим ровесником. Крепкий, светловолосый, с открытым лицом, в которым легко угадывалась альбаландская кровь. Монашеская мантия разорвана на груди, в коротко остриженных волосах, бровях, ресницах, усах и бороде холодно и равнодушно мерцали драгоценные кристаллики льда.

Синие глаза, сейчас похожие на два аширита^[7], отражали свет моего фонаря, и дрожащий в них оранжевый огонек, а также тени, скользящие по лицу, делали человека совершенно живым.

На его губах застыла улыбка, словно он был рад встрече со мною.

– Жестокая казнь, – произнес я, когда тишина стала давить мне на уши. – Быть прибитым к ледяной стене и знать, что ты брошен во мраке, в самом сердце Юрденмейда.

– В чем ты провинился? – спросил я у монаха, но его мертвые глаза были безучастны. – Какой ты совершил грех, раз стал темной душой?

Я знал лишь один ответ – почему теперь его перерожденная сущность сводит счеты с обитателями Дорч-ган-Тойна. Месть дает ему силы для существования в этом ледяном мире. Мне надо найти его и успокоить.

Следующий туннель сильно отличался от предыдущего. Неровные, словно вырубленные киркой стены с уступами и сколами, бугристый, украшенный сосульками потолок, пляшущий пол. Порой плечами я задевал сходящиеся стенки коридора. Лед вокруг меня напоминал чешуйки голубоватой соли, выступившей на камнях после того, как море отошло, и солнце поднялось в зенит.

«Кошки» царапали пол, гулко звякая, и я сожалел, что не могу идти тише. Где-то там впереди пряталась темная душа казненного монаха.

Под ногами сухо треснуло, точно я наступил на яичную скорлупу.

– Черт! – сказал я прежде, чем пол провалился.

Я не убился, хотя и упал спиной. Рюкзак худо-бедно смягчил удар, а шапка спасла мой затылок, хотя на мгновение в глазах вспыхнуло. Несмотря на боль, соображать я не перестал и проворно откатился в сторону, чтобы не попасть в огонь, вспыхнувший от вылившегося из разбитого фонаря масла.

А затем пламя, всего лишь несколько мгновений назад бывшее таким высоким и яростным, потускнело, опало и угасло, оставив меня в кромешном ледяном мраке…

Свет – это жизнь.

Огонь дарует ее, и оценить всю его прелесть, бесценное счастье владения им можно, лишь оказавшись в бездне, среди холодной пустоты безучастного подземелья.

Я слышал свое дыхание. Тяжелое и частое. И стук сердца – стремительный ритм, грохочущий не хуже боевых барабанов наемной пехоты Ольского королевства.

Хотелось безостановочно чертыхаться. В первую очередь на самого себя.

Трещина! Чертова трещина, сверху прикрытая тонким наросшим ледком. Я провалился в нее, точно волк в яму с кольями, и очутился непонятно где.

Так. Спокойно.

Я не в первый раз оказываюсь один во мраке. Ледяные пещеры ничуть не страшнее медных шахт. Или подземелий маркграфа Валентина. Право, передряга, в которую я угодил по собственной неосмотрительности, не так страшна, как кажется на первый взгляд.

Судя по всему, здесь не высоко, иначе я бы уже не собрал костей. Мне нужен свет.

Рюкзак все еще был при мне. Я снял варежку, пихнул ее в карман, затем сунул в зубы перчатку и, не обращая внимания на холод, развязал стягивающий узел моего вещевого мешка. Запустил пальцы во внутренний карман, вытащив огниво.

Я ощутил движение за спиной, отшатнулся в сторону, резким движением ударив кресалом по кремню. Толстый сноп ярких желто-оранжевых искр на краткий миг разогнал мрак.

Никого.

Чтобы убедиться, что мне почудилось, я еще несколько раз воспользовался огнивом. Вокруг лишь лед и я.

Вернемся к свету.

На одних искрах я далеко не залезу. Теплые вещи исключаются, но в рюкзаке есть рубашка.

Потребовалось два удара огнивом, чтобы вернуться к тому месту, где я оставил свои вещи. Пальцы очень быстро стыли, я начал рыться в рюкзаке и пораженно замер, когда нащупал лежащий под рубашкой предмет.

Свеча! Клянусь всеми ангелами рая, это была свеча!

Тонкая, сладко пахнущая пчелиным воском. Зажечь огонь было делом нескольких секунд. Света от него было немного, но это гораздо лучше, чем ничего. Я заглянул в рюкзак:

– Чертов сукин сын!

Пугало не нашло ничего лучше, чем вытащить часть моих вещей и положить на их место свои трофеи – свечи, украденные им из часовни. Их было больше двух десятков – тонких, длинных, уложенных вплотную, перетянутых какими-то тесемками.

Того, что было в рюкзаке, должно хватить, чтобы я смог выбраться на поверхность. Если, конечно, поспешу. Я сунул несколько свечей в карман, зажег еще одну, чтобы было поярче, изучил стену.

Действительно, невысоко. Можно попытаться залезть.

И только тут я понял, что из моих ножен пропал кинжал…

Я не мог его выронить. Такого не случалось за все годы моего владения этим оружием. И даже если бы он упал, я бы нашел его здесь, на ледяном полу.

Значит, мне не показалось. Кто-то подошел ко мне во мраке и забрал оружие.

– Хочешь поиграть? Ну, давай поиграем, – сказал я, начиная наращивать на правой руке разрушительный знак.

Не знаю, чего он добивается и почему не убил меня сразу. Возможно, темной душе нравится играть в догонялки.

Сейчас я находился в чем-то вроде снежной галереи. Квадратный ход, с двух сторон ограниченный ледовыми сталагмитами, пролегал параллельно верхнему коридору, по которому я пришел. Возможно, где-то дальше они сходятся. Если так, то у меня есть шанс вернуться назад, в пещеру-бочку, и подготовить встречу.

Я шагал в одиночестве через царство ярко-голубого, спрессованного под собственной тяжестью льда, алмазного инея и стылого воздуха, который обжигал мое горло.

Мое время ограничено. Час, максимум два, а потом меня охватит апатия, и я захочу только одного – прижаться щекой к теплому льду и уснуть. Остаться здесь навсегда.

Так что буду пошевеливаться.

Наросты льда у меня на пути принимали самые причудливые и невероятные формы. Рыба, спрут, пахарь и рыцарь на вздыбленном коне. Их было до ужаса много, и порой они стояли так плотно, что приходилось протискиваться между ними.

Здесь царило полное безветрие, поэтому огоньки на двух свечах излучали ровный свет. Через полчаса мне пришлось зажечь новые, так как эти уже почти догорели. Я начал думать, что ошибся, что затерялся в сердце Юрденмейда, но наконец дошел до перекрестка. Два коридора уводили вниз. Я посветил в ближайший, отметив, что уже через пять шагов в нем появляются перпендикулярные расщелины. Другой уходил вверх.

– Кажется, я все-таки смогу вернуться, – пробормотал я, но прошел совсем немного, потому что снова наткнулся на мертвых.

Человек лежал прямо на пути. Я отметил шерстяную мантию и плащ инквизиции. На застывшем пальце тяжелая золотая печатка с символом Риапано. Очень странно… Странно, что клирика оставили здесь. Или монахи так далеко сюда не заходили? Тогда что делал здесь человек Святого Официума?

Голова погибшего была пробита пулей, задней части черепа словно и не бывало – дыра с замерзшим льдом вместо крови и мозга.

Еще пятнадцать шагов. Высоченный бородач в мирской одежде с разрубленной левой ключицей и ребрами зарылся лицом в снег, выронив из ослабевших пальцев шпагу.

Я склонился над телом, заметив висевшую на поясе металлическую бляху, и прочитал знакомые буквы.

– «Lex prioria», – прошептали мои губы, и я поднял глаза на появившуюся в проеме коридора сутулую фигуру. – Законник. Какие дела у законника и инквизитора могли быть под монастырем каликвецев? И знали ли те об этом?

Одушевленный лишь почесал в затылке. А затем увидел, что у меня нет кинжала.

На мгновение Пугало превратилось в соляной столб. Уставилось на меня во все глаза. Это было что-то новенькое для него. Я лишился серьезного аргумента. Той весомой штуки, что когда-то негласно скрепила наш не озвученный договор. Кинжал был тем незримым тормозом, что частенько сдерживал страшилу от необдуманных действий.

Оно краешком пальца задумчиво коснулось рукоятки серпа, и я вспомнил слова Мириам о том, что есть вещи, которые нельзя держать поблизости, так как они опасны, и рассмеялся:

– Если бы у тебя были какие-то планы на мой счет, ты бы их выполнило еще на той мартовской дороге, а не тащило меня у себя на закорках.

Одушевленный вроде как усмехнулся, забыл о серпе, забрал с тела законника его медальон, подкинул в воздух и ловким ударом ноги отправил куда-то во мрак. А затем начал пилить серпом шею покойника. Он был неравнодушен к представителям Ордена Праведности. И живым и мертвым.

Я ослабил знак, который держал наготове, покачал головой. Право, мне сейчас не до чудачеств Пугала.

На льду осталась дорожка из капель, я пошел по ним, нисколько не сомневаясь, что найду еще кого-нибудь.

Так и случилось.

Мужчина сидел привалившись к стене, рядом с ним валялся разряженный пистолет, рука до сих пор сжимала широкий меч. Как раз такой, чтобы одним ударом перерубить ключицу и ребра.

На человеке живого места не было от ран, теплая куртка пробита и потемнела от застывшей крови.

Я не поверил своим глазам, поэтому поднес свечу прямо к его лицу. Широко расставленные карие глаза, нос с едва заметной горбинкой, небольшие черные усы и крепкий подбородок.

Я повстречался с призраком из прошлого.

Моим лучшим другом.

Гансом.

– Невозможно, – прошептал я. – Этого просто не может быть.

Пугало, по счастью без отрезанной головы, остановилось рядом.

– Это Ганс, – сказал я ему. – И если он здесь, то тогда кого я похоронил у той деревни? К кому попал его кинжал?!

Я опустился перед ним на колени, проверил одежду, но клинка не нашел. Его левая рука была крепко сжата в кулак. Я заметил блеск камня.

Бусы?

«Не ври себе. Ты знаешь, что это такое», – шепнул мне внутренний голос.

Я знал. Не бусы. Браслет из дымчатого раух-топаза. Когда я попытался его забрать, промерзшая нитка лопнула, точно льдинка, и камешки просыпались на пол. Я осторожно собрал все, что смог найти. Свечи почти догорели, я зажег следующие, думая о той, кому браслет принадлежал долгие годы. Ганс держал его в кулаке, когда умирал.

Еще одна загадка. Как он попал к нему? Когда я выберусь отсюда и встречу ее, обязательно спрошу об этом.

Жаль, что рядом не было Проповедника. Я прочитал молитву, но не так складно, как мог бы это сделать он.

– Прощай, Ганс, – сказал я.

Я вновь стоял в пещере с казненными монахами и мрачно рисовал фигуры на стенах.

– Тебе лучше уйти, – предложил я Пугалу. – Может задеть. Встретимся наверху.

Оно пожало плечами и убралось, на прощание махнув мне рукой. Два знака я положил на шляпки гвоздей в ладонях распятого и принялся ждать, встав так, чтобы видеть большую часть пещеры и оба выхода.

Такие, как эта темная душа, далеко не уходят от своего тела, иначе бы она хозяйничала уже не только в катакомбах, но и по всему монастырю. Месть – хорошая причина, чтобы зародиться, но имеет свои ограничения. Такое приглашение, как мое, душа не сможет проигнорировать.

И она пришла.

Только что ее не было, и вот она почти вплотную ко мне – материализовавшийся из воздуха человеческий силуэт.

Я ударил знаком, действуя инстинктом, а не разумом, но не попал. Она, точно ветер, отшатнулась в сторону, и по ледяной пещере загуляло эхо взрыва, а свечи погасли.

– Советую быть осторожнее, страж. – Голос звучал прямо у меня в голове. – Лед может не выдержать твоего дара. Тогда ты будешь похоронен здесь, вместе со мной.

Что-то звякнуло возле моих ног, я чиркнул огнивом, увидел свой кинжал.

– Давай поговорим.

– Давай, – согласился я, пробуждая скрытые во льду фигуры.

Они вспыхнули одна за другой, распускаясь грозовыми цветами и сверкая похожими на молнии лепестками. В небольшом помещении избежать их было невозможно, и уже через несколько мгновений темная сущность оказалась обездвижена.

– Поговорим, – сказал я, зажигая свечи и подбирая кинжал. – Но на моих условиях.

– Если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это еще там, во мраке, когда ты был беспомощен. – Он смотрел на острие.

А я смотрел на него. Практически никаких изменений – такой же человек, как и при жизни, вот только из пробитых гвоздями ладоней сочится слабый зеленый свет.

– Я знал, что когда-нибудь из Братства кто-то придет. Каждую ночь я посылал сигнал.

– Я видел его. Зеленый огонь на леднике. – Я не спешил приближаться. – У меня есть вопросы. Тебе придется ответить на них. И покончим с этим быстро. Или же я выволоку тебя из катакомб, обездвижу фигурами, и ты будешь сдыхать долго, рядом с любимыми тобой братьями. А затем все равно отправишься в ад.

Он на мгновение прикрыл глаза, затем устало сказал по-альбаландски:

– Задавай свои вопросы, страж.

– Человек в том коридоре. Он тоже из Братства. Ты знаешь, как он умер?

– Его убили. Друзья людей, которых убил он. Ты видел их там же.

– Что произошло?

– Он приехал в наш монастырь. Давно. Десять лет назад. Задавал вопросы…

– Какие?

Грустная усмешка:

– Посмотри на этих мертвых братьев в кандалах. Знаешь, почему они здесь? Они нарушили слово, законы монастыря, свои клятвы перед Господом. Но ты хотя бы их видишь. А тех, кто задает неудобные вопросы, больше не видит никто. Он узнал то, что не предназначалось для его ушей, и подписал себе приговор.

– Что скрывают твои братья?

– Они мне не братья! – Его глаза на мгновение сверкнули яростью. – Не ищи правды. Она принесет тебе смерть.

– Тогда расскажи о нем.

– Они загнали его сюда. И убили. Вот и все.

– А его кинжал?

– Забрал кто-то из законников. А потом они уехали. Их было трое.

Трое. Роман говорил о двух телах, которые нашли монахи. Выходит, третий вместе с кинжалом добрался до деревни и умер на том холме. Но кто их убил?

– Это все?

– Все, – сказала темная душа, и я шагнул к ней. – Постой! Прежде чем ты завершишь работу, ответь на вопрос.

Я молча посмотрел на него, не говоря ни «да» ни «нет».

– Ты пришел, не зная, что он здесь?

– А я должен был знать? – удивился я.

– Значит, женщина-страж тоже мертва. Иначе бы она рассказала… – Распятый на мгновение прикрыл глаза. – Все напрасно.

Я сразу же вспомнил браслет, который сжимал в пальцах Ганс.

– Женщина? Как ее звали?

– Не знаю. Она приехала на следующий день после того, как его убили. Искала его. Я стоял на воротах… и… – Он прервался и отвернулся.

– И что? – с угрозой в голосе спросил я.

– Я знал, что ее тоже убьют. Потому что вы, стражи, все время задаете вопросы. Уничтожат, чтобы не рисковать. На всякий случай. Я не мог взять такой грех на себя. И спас ее. Сказал уезжать. Немедленно. Пока большинство братьев спит.

– Она уехала?

– Она плакала. А затем ушла. Что было потом – не знаю. Я надеялся, что она выжила, иначе я умер напрасно.

– Тебя убили из-за нее?

Монах хмыкнул, повернул голову, чтобы посмотреть на свое распятое тело:

– Я предал монастырь, отправив ее прочь. Они спрашивали меня, что знает женщина, но я не сказал. Меня наказали в назидание остальным. Чтобы помнили, что бывает с теми, кто помогает чужакам, которые несут угрозу для монастыря. Умирая, я поклялся, что они пожалеют о содеянном. Месть, страж, это тоже грех. И когда у меня появилась вторая жизнь, я отомстил им сполна. Братья больше не спускаются в крипты. Это мой мир. И тебе не место в нем. Так что не тяни. Воспользуйся кинжалом и забери себе немного жизни. Или отпусти меня. И, клянусь, они никогда не забудут, что убили стража. Выбор за тобой.

– Святая великомученица София! – возопил Проповедник, увидев меня. – Людвиг! Я уже думал, случилось… Господи! Где ты набрал церковных свечей?!

– Фонарь разбился.

Он что-то причитал, крутился вокруг меня, а я на несколько мгновений закрыл глаза, все еще дрожа от холода ледяного подземелья и пытаясь хотя бы на время забыть о том, что узнал и что сделал.

– Людвиг! А что с темной душой? Ты нашел ее? Убил?

Я вздохнул:

– Пора идти, друг Проповедник. У нас мало времени.