Утверждатель, утверждающий, что действительный мир, мир именно человека, как будто бы «несется в никуда», и в нем нет никакого «в куда», всегда может взглянуть на свою «жизнь в куда», «заметив себя плывущим по волнам в никуда».
Но при этом он, почему-то, схватив весло, гребет куда-то, куда-то конкретно. Он каждое утро вскакивает и идет производить дела.
Почему же он не бросает все? Ведь его мир не предполагает «никакого в куда», и все, что происходит – бессмысленно, это самопроизвольность, не зависящая от его воли.
Но его «особая воля»19 – это «всегда куда-то». Так почему же он не поступает так с собой, но думает, что так существует мир человека? А тех, кто поступил так с собой – уже нет. И те, кто поступил так же со своим миром – будут там же.
Конечно, с «этой стороны» любой итоговый итог – это нечто, что производит из происходящего «конкретное ничто». Ныне живущие, все присутствующие, – завтра они уйдут. А после придут другие, и тоже уйдут.
Все великие империи-управления всегда уходят, исчезают. Все великие лидеры, полководцы – они присутствуют краткий миг, а после забвение. То есть все присутствие завершается «особым итогом». А итог такого – это наличие отсутствия вчера присутствовавших. Но что тогда является «действительным стремлением» для того, для кого быть – это «быть вот этим итогом» или «быть в промежутке вот такого итога»? Такой «извечный итог» нависает над всем происходящим как то, что обессмысливает все стремления, и только «особое сильное» может что-то противопоставить «забвению», которое все обращает в прах.
И всегда можно сказать, что сильных стремлений – нет. И действительно существуют только сиюминутность, жажда наживы, похоть, случайность, эгоизм… А «особое другое», нечто запредельное – это выдумка, это способ обмануть других, для того чтобы перейти к очередному скотству за счет обманутых.
Но утверждающие так готовы произвести такие же маневры с собой, со своим миром? А если нет, то тогда, все же, они «скрыто думают иначе»? И, возможно, это предполагает, что наличествует что-то что значительнее, нежели стадо животных? А если все же прозвучит окончательное – «ДА, ГОТОВЫ», то это показатель скорого завершения такого собрания «освобожденных» от «знания действительного бытия». И каждый «произносящий, что он свободен» – разве он свободен? Возможно, его «свобода» – это поза, слабая неадекватность, только мысли о таком? Но протяни руку, и окажется…
И предложенное у Адама Смита «будь эгоистом – и это благо для всех», и это «основание для сверхпроизводства благ» – это упрощение. «Такие мысли о благе» – это мысли завтра сумасшедших, и такое урезонивалось протестантской этикой, которая предполагала в основании Причину, о которой затем забыли. Но забыв, что «Причина этики была стержнем», а не эгоизм – на свет произвели особую, эффективную, но «только вещь».
Но возле такой эффективности присутствует мысль о том, что «а зачем они все тут – если их уже здесь нет?». И умозаключения после о том, что странная мысль «сообщает о смысле жизни», который «необходимо обнаружить», для того чтобы «продолжать жизнь куда-то». Но все такое «обнаружение после» – это отрицание действительного смысла, действительной странности, которая действительно присутствует за явленным фасадом. И, возможно, только отголосок такой сильной реальности, это мысль о том, а «почему есть исчезнувшее то, что никогда не существовало?»
Конечно же, с помощью очередной высокопарности или банальности – можно скрыться от себя, от действительной экзистенции. Что также можно осуществить, применяя различные обволакивающие разговоры «о приземленном смысле жизни», убив тем самым сильный, серьезный разговор.
И чем в таком «смысловом тупике» являются обезумевшие толпы «освобожденных» фанатиков мира завершения? Или «унылые собрания из городов бога», наблюдающие за бесполезным происходящим и не понимающие в этом всем ничего…, в итоге просто отбывая свой тюремный срок тут?
И когда окончательно, в итоге такого «развития освобожденных», исчезает надежда, что дети будут жить лучше, возникает сильная апатия. И в такой точке у любой правящей группы возникают проблемы…, и зарождается «вопрос о том, кого необходимо упразднить?», для того чтобы перестать переживать от этой бессмыслицы…
Если не существует цельного и запредельного «Я», тогда нет и действительных отношений собственности, ответственности, наказаний. И как тогда быть с «системой права»?20
Для «лица», если его нет, то для него нет и никаких событий, фактов, связей.21 Оно разорвано. Его как «его» – нет, и «его» не существует в качестве цельного-неделимого-неизменного-но-действующего-акта-субъекта. И тогда оно «не получает» прав, обязанностей…, то есть в итоге не возникает Политика, Свобода, История… И в философии Нового времени признавалась обязательная «метафизическая связка», иначе сильная «автономия субъекта» превращается в слабый вымысел.
Конечно же, можно сказать, что личность – это психофизическая связка, или, возможно, гештальт, и поэтому «это все существует», но только в качестве физиологической, психологической, естественно-исторической, правовой и другой эволюционной необходимости, социальной функции и других слов.
Но если Атмана22 – нет, а это только психофизическая проблема, гештальт, или социальный, биологический, генетический, когнитивный, эволюционный, естественный, научный, правовой, экологический, лингвистический,… ну или какой-то другой «феномен» и далее, тогда нет «действительного»23 субъекта, нет «настоящих»24 «прав-связок» личности25, нет частного, публичного или другого «права-события». И тогда такая «система права» может подтверждаться только через жесткое принуждение или с помощью обмана, манипуляции, оглупления, создания состояния безвыходности, игры с такими состояниями… Но подобная «система права» – становится фикцией или обманом Я-состояний в субъектии завершения.
Как быть с моралью? Если «Я» не Атман26 и Другой не Атман, и тогда с ним можно производить что угодно. Другой, как и «любое случайное другое», – только вещь, а не запредельное «Я». И запретить сверхэксплуатацию, когда нет Атмана, можно только с помощью жесткого принуждения, сверхдисциплины, тотального контроля, тотальной шизофрении, но в итоге – это бесполезно. Самоедство испепелит все до самого конца. И слабая гуманизация не поможет тем, кто отрицает запредельную связку. И когда запрещающий отвернется – возникнет… забытое. И может возникать мысль, что предположение разности Атманов – позволяет создавать различные системы морали: для своих и для чужих…
Если нет другого-Я за всеми конкретными состояниями-Я, тогда исчезают все учения о вечном, запредельном… и частном, и общем, и абсолютном… Исчезают мысли о возможном связывании всего происходящего, произошедшего и другого в нечто единое.
Если Я-вчера – это не Я-сегодня? Как быть с близкими? С теми, кто ушел, приходит – если их нет…? А нужны ли они тогда: и те, кто присутствует, и те, кто не возникнут в результате такого только мышления?
И если мета-Я нет, тогда нет ответственности, греха, заданности, ни в этой, ни в другой жизни.
Как тогда быть с иерархией перерождений и ответственностью в каждом другом воплощении?27 Или, например, как быть с вечными страданиями в том или в этом мире?
Тогда нет никакой ЦЕЛИ-СВЯЗИ-СВЯЗКИ, ни до, ни после; ни тут, ни там; ни с теми, ни с другими; ни с собой, ни с ними… – в итоге все погибнет… Зачем собирать камни? Зачем покорять пространства? Зачем каждый день сражаться за жизнь, сопротивляясь Великому Ничто?28 Все бесполезно… нет берега героев, нет вечного стремления туда, за горизонт… В таком мире нет смысла29… нет начала, нет конца, нет… А если нет, то что тогда?
Там же, где наличествуют мысли о мета-Я, в таком могут возникать мысли о всеобщем Я-Атмане, первом Атмане, едином Атмане, благе-Атмане, Атмане-благе, Атмане до и после, Атмане-причине, Причинах-Атмане, Системе-Атмане, Атмане, который есть-Все или в который Все-конкретные-Я-Включены. Пантеизм, дуализм…, монотеизм, политеизм… Теология, телеология, метафизическая теология… Абсолютная мораль, Высшая Цель, Бесконечная Заданность.
Различенное «Я» в этом путешествии может двигаться в разных направлениях, оно может через различение предполагать, что существует какой-то такой неподвижный-подвижный Атман Аристотеля, но есть и что-то другое, раз другое предполагает различение, и тут могут быть «разные разговоры»30 о каком-то зле, добре, благе, Абсолюте… Причине и Цели, вечном и относительном… Тут могут быть и учения о Всеединстве Соловьева, философия свободы Бердяева и другой космизм, или, например, Абсолютный дух Гегеля, Логос Аристотеля, а также и другие различные негативные метафизики…
Различая «видимую» через «состояния» «разность» Атманов, можно предполагать, что и у других, так как они есть как «Я», наличествует Атман, душа, тело, но, например, нет духа, или наличествует другая душа, но не такая, как у… Тут возможен и гностицизм, и агностицизм, и… при этом можно через различение предположить, что существует «множественность различных видов Атманов» и их каких-то взаимодействий, а также последующих связей, различных тонких «тел» и «не-тел». И проекция этого всего в другие миры…, и пустых разговоров тут может быть какое-то дурное множество…
Можно отрицать в человеке наличие чего-то запредельного, или человека в качестве особого запредельного акта.
Но опять же, такой особый акт может быть понят по-разному, и в том числе в качестве особой жизненно-животной воли и власти. То есть такое запредельное может быть приравнено к противостоянию действительного женского природного и несущественного рассудочного. И природное может быть понято в качестве сильно-действительного, а рядом возле него должно (может) присутствовать слабое человеческое рациональное в качестве обслуги, в виде свихнувшегося Фауста, не способного понять действительно-происходящее. (Grau, teurer Freund, ist alle Theorie und grün des Lebens goldner Baum.) Но каков итог таким воззрениям, и почему в результате такого только вырождение? Или нет? И последующие, следующие «трем…» переживут вот этих? Или нет?
И тут стоит уточнить то, что субстанциональные представления о человеке – это достаточно поздняя традиция, а представления «о не субстанциональном присутствующем тут» и его «связи с каким-то тем (чем, им, этим)» – это старое мышление, по сравнению с более поздними философскими системами, пытавшимися изобрести субстанцию ментального.
Если предположить, что человек – это только тело, и в нем нет никакого «мета», тогда это только «тело», или только какая-то негативная физика. И такая физика не содержит в себе никакой благой природы, и это обычное нечто, а точнее, это «субстанциональное ничто», как и другое случайное «вещное ничто», порожденное ею.
И в «таком ничто», или «вещи среди вещей», в том переходящем, проходящем и исчезающем – сложно обнаружить нечто универсальное, вечное, беспредельное, абсолютное, то есть нечто благое и священное – или противоположное этому.
И к такому можно относиться, как и к любой «вещи», предполагая «все» возможные и невозможные манипуляции с такой вещью. То есть то, что стало «вещью» – может быть подвергнуто любому износу, любой эксплуатации, которая может доходить до любых крайних пределов.
Можно предположить, что только некая «душа»31 делает людей равными, и только некое «духовное»32 позволяет снять различные противоречия и разности33, причем снять их не тут и не «там», а в каком-то «другом».
И всегда можно заменить понятие «душа» словом «лицо», уравнивая всех после такой процедуры перед неким принципом-законом, отрицая при этом необходимость метафизической «души», но такая подмена будет иметь далекоидущие последствия. В итоге такое уравнивание через принцип-лицо в предметной обыденности низведет все к банальной физике и процедурам. А после «изменяем процедуры» и «работаем с физикой как угодно», потому как на самом деле существует только вот такая «физика», ну а процедуры – это то, о чем можно передоговориться при необходимости…
Но и «беседа о душе – это не просто необходимая фикция», позволяющая остановить обязательное овеществление человека. И признание «мета» в качестве только «необходимой фикции» или «принципа» – это начало конца, это путь, ведущий всегда в одном и том же направлении…
И, конечно же, «овеществление» – это всегда удаление «всеобщего человека» и замена его чем-то другим, чем-то дегуманизированным и представленным затем в качестве вещи. Но, на самом деле, «предметное тут» или «конкретное тут», то, «которое отрицает другое», всегда слабое ничто, так как нет никакого «непосредственного мира предметов», а присутствует только нечто происходящее… Наличествует проносящийся вихрь, схватываемый через непредметные понятия, такие, например, как «человек», «время», «пространство», «клетка», «белок», «нация», «число», «предмет», «закон», «природа»… То есть сам происходящий «вихрь» – это и «мета» в его схватывании, но и одновременно – это нечто неопределимое таким схватыванием. И поэтому «мета» – это не только необходимая фикция, а это обычное присутствие тут того, кто как бы существует «конкретно», но без возможности эту конкретность «зафиксировать».
То есть все не так однозначно, как это кажется физикалистам. Конечно же, предъявить дух в качестве предмета – невозможно, так же, как и остальное вроде бы обыденное… И что означает предъявить «предмет»? В таком представлении «о предъявлении» и вся современная наука – это «разговор ни о чем», так как в ней тоже «предъявить предмет» – это достаточно сложно, а точнее, невозможно. А в наличии будут только: строгие разговоры, связанные эксперименты, нечто потом происходящее, какая-то значительность. То есть такие разговоры-упрощения могут создавать нечто, с помощью чего можно особым образом взаимодействовать с этим происходящим.
И тут нужно снова возвращаться к разговору о конкретном выделенном мышлении, о его инструментальности, о том, что такое мышление – это сверхинструмент, позволяющий с помощью него, с помощью созданных моделей, концепций, а затем и другого произведенного получить неограниченную власть над этим миром, при этом даже не понимая, что есть этот мир на самом деле, что есть эти модели… «что есть?».
Но в «упрощенных разговорах о духовном» будут наличествовать только слабые разговоры, которые обычно заканчиваются признанием за этим неким духовным обязательной фиктивности. И это может быть или крайняя фиктивность, или фиктивность в качестве принципа… И всегда, в крайнем случае, возникнет некая имитация модели, то есть примитивный эзотеризм, или «положительное учение о мета». Но рядом с таким научным слабоумием будет наличествовать и другое достаточно старое мышление, которое будет считать Фауста полезным свихнувшимся. И дело тут даже не в романтизме, а пантеизм в таком – это только способ договориться с рационализмом и официальной теологией.