Любить, бояться, убивать

Авторы горячо благодарят наших замечательных консультантов – частного детектива Олега Пытова («Сыщик.ру»), а также Сергея Апоницкого, преподавателя Финансового университета при правительстве РФ, за неоценимую помощь в работе над романом.

Отдельная благодарность сотрудникам перфоманса «Хостел Инглвуд» – за подсказки и замечательную атмосферу.

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Литвинова А.В., Литвинов С.В., 2020

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

Роза Хафизова

Розу с детства дразнили цыганкой.

Впрочем, точной своей национальности девушка не знала. Мама про отца говорила туманно: «Он с Востока». Сама девочка папу никогда не видела. Но заочно его ненавидела. За то, что бросил. А больше всего – за внешность, что досталась ей от отца. За собственные жгуче-карие глаза, смуглое лицо и волосы, черные, словно перья вороны.

Роза всеми силами пыталась отречься от корней. Кожу отбеливала, брови высветляла, гриву все время порывалась отрезать и перекрасить.

Мать пеняла:

– Дурында. Крашеных блондинок – полный город. А у тебя все натуральное! Счастье свое не ценишь. Восточные женщины у мужчин в цене.

И правду сказать: мальчишки за Розой бегали. Всем классом. Одноклассниц презрительно именовали «плоскодонками», а к ее груди почти четвертого размера каждый норовил приложиться.

Розу бесило, когда лапают. Отгоняла назойливых кобелят, как могла. Но тех ее отпор еще больше раззадоривал, и Роза реально боялась: поймают, скрутят, возьмут силой.

Но в девятом классе случилось чудо.

Появился у них новенький. Высокий, сильный, стройный, ни единого прыща. На школьную форму плевал – ходил в олимпийке известного бренда. Уроками не утруждался. Что не так – сразу в глаз. Но к директору (как других) не таскали – парень оказался на особом положении, ибо профессионально играл в футбол и подавал большие надежды.

И из всех школьных красавиц выбрал Руслан – именно ее, Розу.

Одноклассницы завидовали, злились. Соблазняли новенького мини-юбками и прозрачными кофточками. «Звезде» нравилось: стоять в толпе девиц, слушать комплименты и лесть. На сборы частенько уезжал – оттуда не писал, не звонил. Розу уверял, что там они пашут, как звери, и компания исключительно мужская, но девушка все равно нервничала. Понимала: шаткая у нее любовь. Но как привязать любимого к себе – неразрывно?

И ревность вызывала (благо у самой поклонников достаточно), и приворот делала. Но сработал в итоге восточный, «родовой» метод. Прочие девчонки из себя гордых и независимых строили, а Роза всячески демонстрировала беспрекословную верность и повиновение.

Руслик шутил: «Приятно чувствовать себя падишахом». Иногда злоупотреблял – приказывал на весь класс:

– Женщина! Беги в буфет, булочку мне принеси.

И она бежала.

Мальчишкам не улыбалась. Юбки носила длинные. На физкультуре поверх майки олимпийку безразмерную надевала – Руслану не нравилось, когда прочие парни во главе с физруком на ее грудь пялятся.

И дома, когда Руслик в гости к ним приходил, прислуживала, словно собачка. Тапочки подать, куртку принять, плечи помассировать.

Розина мама пугала:

– Не растворяйся ты в нем! Больше любить не станет – только избалуешь.

Дочь огрызалась:

– Зато ты папу не баловала – он и сбежал.

– И твой сбежит, – каркала мать. – Он уже присматривает куда.

– Руслан никогда от меня не уйдет! – взрывалась Роза.

Но когда читала в Интернете биографии каких-нибудь Месси или Роналду, понимала: если добьется ее любимый подобных высот – однозначно сбежит. У богатых спортсменов стиль жизни такой: чтоб рядом обязательно крутая фотомодель и менять их, словно перчатки.

Одна надежда: футбольной звездой становится один мальчишка из миллиона. И совсем не факт, что именно Руслику улыбнется удача.

Константин Кулаев

Мобильники на территории колонии-поселения были запрещены, но администрация прекрасно понимала: времена сейчас такие, что без связи хуже, чем без свободы. Константину Кулаеву – едва он прибыл к месту отбытия наказания – немедленно предложили купить аппарат. И показали тайник, куда его прятать на время обязательных, но не слишком тщательных обысков.

Товарищи по несчастью звонили женам, хлюпали носом на видеоконференциях с детьми и дурили головы романтическим дамочкам с сайтов знакомств.

А Константин супруге даже номера своего не сообщил. Не о чем говорить. И с дочкой общаться – тоже не возникало желания. Если вдруг ворохнется в сердце тоска-грусть – сразу вызывал в памяти картинку: как приходили на суд, сидели с брезгливыми лицами. Несомненно, стыдились – отца и мужа-преступника.

Странно у него получилось: общественное мнение целиком на его стороне, судья и даже прокурор откровенно сочувствовали. А самые близкие люди легко и с удовольствием вычеркнули из жизни.

Впрочем, когда семья еще формально существовала, они все равно делились на два почти враждебных клана. В одном – жена с дочкой, их глупенькая болтовня, общая косметика и совместные походы по магазинам. А Константин-старший целиком принадлежал сыну. Костику.

Мальчик страдал аутизмом, но болезнь не мешала ему рисовать удивительные, глубокие, потрясающие воображение картины.

Кулаев-отец прилагал все силы, чтобы максимально развить у ребенка талант и главное – включить его в нормальную жизнь. Венцом стала победа на Всероссийской художественной олимпиаде – на ней Костя соревновался с тысячами абсолютно нормальных детей.

А на следующий день сына убили^[1].

Группа детей и их учитель-американец рисовали во дворе Центра реабилитации инвалидов яблоню в предчувствии весны. А ненавидящий «неполноценных» подросток Леня Симачев открыл по ним огонь.

Горе отца было безмерно, но виноватых он не искал. Да и судить некого – последнюю пулю убийца оставил себе.

Кулаев-старший просто пил, безнадежно пытался заглушить пустоту и тоску. И в мареве алкогольного бреда явился к нему искуситель. Он уверял: к убийству невинных детей учитель-американец еще как причастен. Больше того: именно он убийство и подстроил.

Константин, хотя и пьяный в стельку, не верил. Дик, нескладный, немного отрешенный, как все художники, совсем не походил на злодея. Но невесть откуда взявшийся демон приводил все новые и новые доказательства. Сообщил номер больницы, этаж и палату, где находился учитель, раненный во время расстрела. И Кулаев решился – просто пойти и поговорить.

Но объясниться не успели. Американец неприкрыто запаниковал, начал звать на помощь, попытался затеять драку. Кулаев опешил, с силой оттолкнул больного… и не учел, что спинка у кровати – железная.

Так он стал убийцей.

Сначала все шло к тому, что судить его станут по статье сто пятой, часть два, «В» – убийство лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии. Сам Кулаев совершенно искренне говорил: ему все равно, пусть хоть пожизненное дают.

Но супруга (пусть подала немедленно на развод) в качестве прощального подарка наняла хорошего адвоката. Тот поднял вокруг резонансного дела шум. О Кулаеве писали, в его поддержку составляли петиции и проводили митинги.

В итоге сто пятая с потенциальным пожизненным обратилась в сто девятую, то бишь убийство по неосторожности – всего три года в колонии-поселении.

Своя одежда. Возможность гулять. Никаких решеток или овчарок. Но черноту на сердце легкие условия содержания никак не смягчали.

Кулаев продолжал всю жизнь, что его окружала, мерить по Костику. Печальный, кривой тополь во дворе – как бы сын его нарисовал? И как бы мальчик себя чувствовал, окажись – вдруг! – здесь рядом с ним?

Отец предположил: Костику бы в колонии даже понравилось. В душу никто особо не лезет. Монотонная, очень женская работа – шить перчатки – тоже пришлась бы сыну по душе. И бесконечную перловку – предмет постоянных причитаний прочих сидельцев – его ребенок любил.

По-хорошему, Кулаеву-старшему был нужен хороший психолог. А еще лучше – психиатр. Но подобных диковинок в штате колонии не имелось, и Константин с наслаждением продолжал растравлять свою рану. Каждый день после работы он уходил в укромный уголок. Подключал интернет, открывал поисковик. Вводил всегда одну и ту же фразу: «Расстрел в Центре реабилитации в Москве». Читал давно устаревшие новости.

Жадно разглядывал фотографии.

Он снова и снова возвращался в прошлое. Бесконечно представлял, как можно было бы изменить роковой день. И переживал, насколько быстро все забыли его сына – талантливого художника. При жизни мальчика всемирная паутина дружно трубила про «надежду русского искусства». А сейчас – ни единого упоминания.

* * *

С мужчинами танцовщице Ольге Польской не везло^[2]. Пока училась в хореографическом, а потом танцевала в Главном театре – поклонников имелось немало. Балерин мужчины любят. Но дальше конфет с букетами и пары совместных ночей не заходило.

Оля всегда была, словно струна натянутая. Вечный страх (потерять форму, вылететь из кордебалета в миманс, а то и вовсе прочь из Главного театра) не давал расслабиться ни на секунду. Мужчины, видно, чувствовали ее постоянное напряжение. А еще она, как многие неудачливые в личной жизни девушки, даже в мимолетном поклоннике сразу начинала искать идеал – опору, защитника, глыбу. Но молодые люди – пусть и влюблялись в красавицу-балерину – брать ее под опеку не спешили.

Ситуация изменилась, когда девушка покинула Главный театр и начала работать в Центре реабилитации инвалидов. Отравляющая жизнь боязнь (что хуже других, сначала поставят в последний ряд, а дальше и вовсе уволят) ее покинула. На новом месте Ольгу уважали и ценили. Она расслабилась, стерла с лица испуганное выражение – и почти сразу встретила принца. Случайно, в супермаркете.

Красавец Георгий Климко был родом из древнего города Пскова. На первый взгляд – богатырь, защитник. Мужчина при деле – свой ресторан имеется. Плюс известный охотник – сходить с ним на лося или кабана со всей страны приезжали. Говорил вкусно, сразу стал звать замуж и клясться, что будет холить-лелеять.

Оля настолько обрадовалась нежданному счастью, что ей даже в голову не пришло как-то Гришу проверять, узнавать детали его биографии. Зачем, если любовь? Да и на работе форс-мажор случился.

Она придумала и осуществила дерзкий проект – поставила с артистами-инвалидами авангардный, яркий балет. Спектакль прогремел, о премьере писали и говорили.

Но не всем в России нравится, когда у иных – действительно равные шансы. На Польскую ополчились поборники «чистоты расы».

Подбросили под дверь дохлую крысу, угрожали по телефону. А когда она повела своих артистов в Главный театр страны – и там достали. Грозили убить – прямо в гламурном фойе, фактически напротив Кремля!

Девушка перепугалась до смерти и немедленно позвонила Георгию. Тот, верный рыцарь, примчался по первому зову. Оля к моменту его приезда уже собрала чемоданы.

И пусть Псков обернулся деревней Прасковичи в десяти километрах от города, ресторан, которым Гоша владел, – плохонькой столовкой, а сам принц оказался судимым, ей все равно было с ним хорошо. Даже когда Климко ее бил, Оля не обижалась и не страдала. Понимала: он – хозяин, имеет право. Сама виновата, что не всегда может удержаться: то посетителю улыбнется, то с соседом слишком долго болтает.

Но даже в относительном счастье долго пожить не удалось: случилась новая катастрофа. Ранним утром на берегу реки Великой Ольгу пытались убить. На всю жизнь теперь с ней нечеловеческий страх, когда голова в ледяной воде, и пытаешься вырваться, но сильные руки безжалостны, воздуха меньше, меньше, нет совсем…

Врач на происшествие по крутому и грязному склону реки Великой решил не спускаться, отправил фельдшера и водителя с носилками. Те сочли ее мертвой. На счастье, в машине доктор потрудился «покойную» осмотреть. Только тогда спохватились, взялись наконец за реанимацию. Но из комы вывели лишь спустя двое суток, потом неделю держали в реанимации.

И пусть руки-ноги остались целыми, последствия клинической смерти казались непреодолимыми. Легочная и сердечная недостаточность, снижение мышечной координации, спазмы, эпилептические припадки – ведь мозг почти пятнадцать минут оставался без кислорода.

Но самое тяжелое – как повел себя Гоша.

Пока Ольга лежала в коме, видно, страшно боялся, что умрет и в смерти обвинят его. Тем более местным полицейским версия чрезвычайно нравилась. Плюс врачи поджившие синяки на теле девушки обнаружили, и соседи подтвердили: да, Климко сожительницу бил.

Но Оля еще толком в себя не пришла – бросилась любимого спасать. Настояла, чтобы в больницу пришел следователь, и заплетающимся после наркозов-лекарств языком дала показания: Георгий ни при чем.

Тот сначала возрадовался – благодарил, утешал, от постели не отходил, держал за руку. Но с каждым днем улыбался все меньше, ее измученного тела касался реже и почти брезгливо. Явно пообщался с врачами, оценил перспективы. И очень скоро ухнул:

– Извини, Оля, но я всю жизнь у твоей койки сидеть не могу. Мне жена здоровая нужна.

И ушел.

Расписаться они не успели, и делить оказалось нечего.

Ольга впала в депрессию. Целый день лежала, уткнувшись носом в стену, отказывалась есть и отчаянно отбивалась, когда пытались кормить насильно.

Именно в этот наичернейший момент жизни из Москвы к ней в больницу явилась колоритная пара: помощница частного детектива Римма Парсунова и Ярик Дорофеев, безнадежно влюбленный в девушку аутист – из числа тех, кто принимал участие в ее балетной постановке.

Прежде балерина посмеивалась (про себя, а иногда даже вслух) над его чувствами. Но сейчас, полумертвая и безумно одинокая, с благодарностью позволила подростку-инвалиду быть рядом.

На парня ее благосклонность подействовала исключительно благотворно. Раньше вел себя как полный придурок: беспомощный, истеричный. Говорил с трудом и невнятно. А здесь, в больнице, – подвиг за подвигом. Оля и подумать не могла, что в Ярославе скрыто столько талантов.

Починил безнадежно умерший телевизор в палате, подключил к нему ее телефон (тоже старенький) и каким-то образом заставил древнюю технику демонстрировать любимые балеты, да еще и в приличном качестве.

Если ей хотелось холодной воды – подавал со льдом. Когда она просила не самый популярный в Пскове фрукт кумкват – приносил свежайший, с листочками.

Римма поражалась не меньше:

– Его мать уверяла: «растение», нельзя его куда-то везти, вы с ним не справитесь! А Ярик – один! – по всему городу рыщет, чтобы тебе лучшие фрукты купить.

Парень не просто говорить стал куда более разборчиво, но и мысли высказывал дельные.

Убеждал Ольгу – надо уезжать из Пскова, где она чужая, долечиваться в Москве.

Римма поддакивала:

– И доктора в столице лучше.

Бывшая балерина послушалась. Приехали в столицу вместе.

Ярослав активно помогал обустроиться: придирчиво выбирал квартиру, искал массажистку и физиотерапевта, заваливал духоподъемными историями. Именно с его подачи Ольга впервые прочитала «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого и узнала историю Елены Бережной.^[3]

Лучшей наградой за поддержку для парня стал бы секс. Ярик, бедняга, давно на нее слюни пускал. И если раньше его притязания были противны, то сейчас он не казался совсем уж никчемным. Да и других кандидатур в ее жалком положении все равно не предвиделось.

Но только один раз дашь – парень еще крепче прилепится. Будет мечтать, чтобы навсегда вместе.

Да, Ярослав красив, совершает в ее честь подвиги, но аутизм – это ведь на всю жизнь.

Свяжешься с инвалидом – сама такой останешься.

Семейка убогих. Ходить вместе под ручку в собес за пособиями и в сберкассу за пенсией.

А Ольга – хотя ей предлагали пойти на ВТЭК, биться за вторую группу – от государственной поддержки гордо отказалась. Пусть она без работы и без копейки, но признать себя инвалидом – будет еще хуже.

Деньги пока брала у Ярика. Что такого, если парень приносит сам и клянется, что ему все равно не надо? Мать, уверял, взялась за ум, работает, не пьет – кормит, обстирывает, одевает. Куда ему свою немаленькую пенсию тратить?

А уже в Москве у Оли второй источник дохода обнаружился. Оказалось, что еще с тех времен, когда девушка в Центре реабилитации инвалидов служила, у нее осталась страховка. И хотя она уволилась оттуда практически со скандалом, директриса, Анжела Валерьевна, договор со страховой компанией не расторгла – то ли пожалела бывшую сотрудницу, то ли (что вернее) просто закрутилась и забыла. Получи Ольга инвалидность – ей бы сумма с пятью нулями досталась. Но и по обычной справке с целым перечнем диагнозов выплатили прилично. Хватило на съемную квартиру и на пару месяцев просто отдыхать и осматриваться. (О том, чтобы вернуться к матери с отчимом и слушать их квохтанье вперемешку с упреками, девушка даже помыслить не могла).

Работу – покуда она убогенькая, с головокружениями и тиком – Ольга решила не искать. Прежде нужно встать, в прямом смысле, на ноги, а для того использовать все возможные методы.

Рвущегося ей помогать Ярослава она отправила в интернет – изучать народные и официальные способы излечения. Все его рекомендации добросовестно выполняла: пила таблетки с неведомыми названиями, принимала ванны со всяческими добавками, заказывала в Кисловодске, а потом настаивала на водке чудодейственный черный гриб.

Но больше верила не в медикаменты, а в спорт. И терзала себя – почти как в хореографическом училище, по пять-шесть часов в день.

Ярик раскопал статистику: занятия на свежем воздухе в полтора раза эффективнее, чем в квартире, так что Оля ходила тренироваться в ближайший парк.

Любопытных и жалеющих взглядов не выносила, поэтому завела себе правило: начинать занятия не позже шести утра. Поначалу зевала, злилась, но быстро привыкла и удивлялась: почему остальной народ дрыхнет в столь прекрасное время? Воздух нежен и свеж, птицы энергичны, солнце не шпарит, а бережно гладит макушку. И ветер по утрам похож на морской бриз, слезы под ним высыхают мгновенно.

А плакать ей приходилось почти всю тренировку. Один из диагнозов, «снижение мышечной координации» – звучал вроде не слишком страшно. А на деле: ты не ощущаешь под собой поверхности и не чувствуешь ног. Плюс постоянно теряешь равновесие и всегда кружится голова.

В больнице сказали, что теперь ее удел – до гробовой доски! – аккуратно и медленно передвигаться с палочкой.

Ольга твердо решила: глупость. Летчик Маресьев на протезах танцевал и самолетом управлял, а у нее конечности на месте. Плюс бэкграунд балетный – привыкла тренироваться через боль. И Ярик убеждает: что она сильная, справится, переборет увечье.

Врачи советовали: начинать с простой ходьбы. Оля решительно заменила ее на пусть медленный, но бег. Со стороны, наверно, зрелище уморительное – ее постоянно «вело» в сторону. То падала, то головой об дерево прикладывалась.

А с привычнейшей когда-то растяжкой еще смешнее. Как, к примеру, тянуть ногу, если даже в руки ее не можешь взять – конечность в глазах двоится, а то и троится?! Исхитрялась, привязывала к себе ремешки. Тело – деревянное, непослушное. В ушах звенит, пот заливает глаза, редкие по раннему времени собачники или бегуны смотрят особым взглядом.

Ольге довелось работать с инвалидами, и она хорошо знала эту смесь во взоре – когда одновременно презрение, жалость и превосходство. Стоило помучить себя, потерпеть – чтобы стать нормальной.

Она или снова воскреснет – или опять умрет.

Для занятий девушка старалась выбирать самые укромные уголки, но в Москве от народу даже в огромном парке не скроешься. Спасибо хотя бы, что не останавливаются пялиться, как в Пскове – свистят своим собакам, спешат пробежать мимо.

Но однажды – дело было в середине июля – в ее чащу пожаловал спортсмен. Да какой – рослый, поджарый, каждая мышца прорисована. Ольга как раз пыталась сделать некогда элементарный «мостик» – в позорном варианте, с земли! – но руки постоянно подгибались, ноги разъезжались, и больше всего она испугалась, что красавец сейчас не удержится, рассмеется.

Тот поначалу и вправду улыбнулся. Прокомментировал весело:

– Ты с похмелья, что ли?

Но встретил Ольгин уничижительный взгляд, углядел ее инвалидную палку и сразу перестал веселиться. Пробормотал:

– Прости.

А дальше деловито предложил:

– Как я могу помочь?

– Исчезни и не мешай, – процедила она.

Она еще будет общаться с красавцами – но на равных и несколько позже.

Однако молодой человек подчиниться и не подумал. Молвил деловито:

– Я однажды вообще позвоночник ломал. Спорю, что ли: обидно ползать, как краб. Мне очень помогла инструктор по ЛФК. Старая, злющая бабка. Тебе повезло больше. Я красивый и добрый.

Оля села на коврике, проворчала:

– Ступай себе мимо.

И подумала: «Жаль будет, если уйдет». Глаза у него классные – светло-голубые, как лед ранней весной. И ресницы золотые. Один танцор в их Главном театре себе такие специально наращивал. Но у нового знакомца красота, несомненно, натуральная.

Ольга порадовалась, что болезнь не коснулась ее лебединой шеи и гордой посадки головы.

Парень хмыкнул:

– От меня так просто не отделаешься. Давай знакомиться. Начинающий, но очень профессиональный реабилитолог Роман Валерьевич Воскобоев.

– А я просто Ольга, – вздохнула она.

– Когда начнешь бегать со мной «трешку» – хотя бы минут за двадцать – тоже сможешь называть меня Ромой, – милостиво позволил он.

– В жизни я на время бегать не буду, – фыркнула девушка. Не удержалась, добавила: – Я когда-то была балериной, так что от кроссов бог миловал.

– А теперь никуда не денешься, – хмыкнул новый знакомый. – Брюс Ли считал: если не умеешь бегать, тебе нечего делать в спорте. Я с ним согласен.

– Но я не хочу становиться спортсменкой, – не очень уверенно произнесла Ольга.

Роман улыбнулся – жестко, одними губами:

– Во-первых, не спорь со мной. А во-вторых, бег «через не могу» – единственный вариант повысить выносливость. Тоже Брюс говорил.

– Ты его фанат?

– Нет. Я просто люблю читать биографии тех людей, кто сам себя вылепил. Но ты не волнуйся. До кроссов тебе еще далеко. И делать в твоем состоянии мостик – тоже неразумно. Давай начнем с отжиманий. Не от пола, конечно.

Оля ненавидела отжиматься. Но глупое упражнение давало возможность продемонстрировать идеальной формы предплечья и кисти, поэтому спорить девушка не стала.

– Как скажешь, – покорно отозвалась.

Роман скомандовал:

– Встань на колени, обопрись о бревно и попробуй согнуть руки. Есть! Классно!

Оля горько усмехнулась: он обращается с ней, как с настоящей инвалидкой.

Сцепила зубы и отжалась еще десять раз. На одиннадцатый в голове зашумело, руки подогнулись, и она бы приложилась лицом о дерево, но тренер успел подхватить. Выкрикнул с оптимизмом:

– Умничка! Я знал, что ты сможешь!

Утро понемногу разгоралось, птицы орали по-летнему нагло, шум машин за пределами парка становился все громче. Роман на ходу составлял план тренировок, фонтанировал идеями. А Ольга вдруг услышала – чей-то то ли вздох, то ли стон.

Резко обернулась: из кустов, метрах в тридцати позади, бросился прочь человек.

Кто такой – со спины не разглядишь. Но привычный глазу черный наряд и отросшие до плеч волосы не оставляли сомнений.

То был Ярик.

Ходит за ней. Специально с другого конца Москвы приезжает, чтобы только полюбоваться. Быть рядом. Охранять.

Но, похоже, его дерзновенным планам обратиться из верной собачки в любимого мужчину сбыться так и не суждено. Потому что красавец-спортсмен с золотыми ресницами совсем не чета несчастному инвалиду. А Роман, несомненно, на нее запал.