Контекст. Раз

Предисловие автора

«Контекст» – это не более чем «изящная словесность» (франц. «belles lettres»), так что читателей я прошу относиться к этому «многосерийному» произведению именно как к таковому. Вымысел здесь во всём, несмотря на упоминание реальных топонимов, некоторых героев, даже некоторых событий. Совпадения возможны, но… без задней мысли. Такая же ситуация со мнениями персонажей и автора: последний готов оспорить позицию каждого из своих героев. Да, и ещё вот что. Каждая из книг, объединённых в «Контекст», будет озаглавлена просто, с помощью числительных.

Автор

Если вам поставили мат, не расстраивайтесь,

у вас впереди ещё сотни проигранных партий.

Хосе Рауль Капабланка-и-Граупера – шахматный нежурналист.

РАЗ

Не ешь бобов перед игрой.

Билл Уолл – шахматный журналист.

1

Сегодня.

Холодный и тяжёлый день. Я завалил себя работой. С утра на ногах и сегодня только в четверть восьмого вечера решил зайти в ближайший бар, чтобы скоротать время, пока приведут в порядок мой автомобиль. Всё же надо было приезжать сюда не на своём автомобиле. Слава богу, есть на то и поезда, и самолёты. Из Тулона в Париж – не ближний свет.

Остановился на первой же автомойке, что попалась на глаза – оставил машину через дорогу, возвращаясь из окружного трибунала на улице Филиппа де Шампаня. Решаю: остаться ли мне ещё на одну ночь в столице или же направиться домой, в Тулон.

Я – адвокат Ален Тавернье. Ещё в самом соку. Во всех смыслах, хотя мне уже больше пятидесяти лет. Процент проигранных мною дел – очень мал. Моя шевелюра только начала редеть. Я одет в дорогое и шикарное пальто, под которым роскошная рубашка белого цвета и контрастирующий с этой белизной тёмно-коричневый галстук – под цвет пальто. В моих глазах ещё теплится живой огонёк и, входя в любое помещение, я первым делом обшариваю его глазами с намерением найти человека, который обратит на меня внимание. Обычно я не остаюсь незамеченным ни для кого. Сейчас же я не желал никакого постороннего внимания: это немного утомляет, а силы и так были на исходе.

Холост, точнее – разведён. Но в часы битвы полов, под которыми подразумеваю время, проводимое в постели с часто сменяемыми партнёршами по сексу, я бываю время от времени начеку: вдруг одна из них окажется моей следующей второй половинкой.

Да, я уже был счастливо женат. Мы завели детей. Двоих. Девочку – ровно через положенные девять месяцев после нашей первой брачной ночи. И мальчика – с перерывом на год и ещё тех же обусловленных природой девять месяцев. Семнадцать лет абсолютно счастливой жизни, которая разлетелась вдребезги. «Как ты понял, папа, что вы с мамой созданы друг для друга? – Потому что, когда я её встретил, она была красива, умна, заботлива и вообще супер! – Значит, теперь она у нас уродина, лохушка, равнодушная и вообще полный отстой? – Ну нет же, я вовсе не так хотел вам объяснить! – У тебя получается так!» Я слабо улыбаюсь про себя каждый раз, когда вспоминаю эти вопросы от наших детей.

Этот брак никак нельзя было назвать обречённым на неудачу. Скорее наоборот. Но однажды между нами пролегла слишком глубокая трещина. В последние полтора года совместной жизни у нас затянулся период взаимных обвинений. Некоторые из них были небезосновательны, но я счёл их принципиальными. До принятия решения о необходимости развода я был мягок, как растаявшее сливочное мороженое, потому меня с детства приучили проявлять ко всем терпимость. Не так уж часто привитые взрослыми в детстве нормы поведения удаётся ломать в себе собственными руками. Но однажды я внезапно понял, что больше не выдержу и лишнего дня под одной крышей с человеком, которого любил. Я решил сражаться за свою личность в этом бою. В отношениях с ним, ну, то есть с ней, наступила эпоха цинизма и фрустрации.

Могу сказать одно: окружающих наш развод впечатлил. Но достаточно и вас пугать своей нахлынувшей откровенностью, к чёрту излишние воспоминания.

В баре я подошёл к стойке и терпеливо ожидал, пока бармен закончит болтать по мобильнику. Это высокий выходец из Магриба, намного младше меня. Как только он соизволил обнаружить моё появление (а случилось это всего через пару минут его непрерывного общения по поводу чьей-то медицинской страховки), он экзальтированно покачал головой, прикрыл ладонью трубку:

– Добрый вечер. Что желаете?

– Колу и чашку кофе.

– Не желаете хорошего кенийского?

– Да, не откажусь.

– Анна-Мари, принеси колу! Присаживайтесь, вас сейчас обслужат.

Очаровательно! Анна-Мари, хотя давно должна была заметить, что в баре стало на одного посетителя больше, до этой команды стояла ко мне спиной, облокотившись на стойку и уставившись в телевизор так, чтобы её кажущаяся неосведомлённость об увеличении популяции посетителей в баре ни у кого не вызывала сомнений. Но теперь она была вынуждена поднять якорь и сдвинуться с места. На экране разорялся перед гостями нового шоу Тьерри Ардиссон¹. Честно говоря, мне импонируют его хрипловатый голос и манеры.

Я занял свободный столик у окна, чтобы заметить сразу же, когда мой автомобиль выгонят с мойки на стоянку, и откинулся на спинку стула. В баре были только двое посетителей: молодые девушки сидели в другом углу бара и о чём-то увлечённо беседовали, попивая разливное пиво.

Здесь я впервые. Обычно стараюсь найти какие-нибудь места поприличнее, даже если вот также вынужденно убивал время. Но в этот раз я настолько устал, что просто направился к первому же попавшемуся на глаза огоньку вывески. И уже решил, что больше никогда не появлюсь в этом баре. Даже если обещанный кенийский кофе будет добротным на вкус. В ожидании напитков, я достал из внутреннего кармана пальто конверт, о котором чуть не забыл и вскрыл его, достав судебную повестку из Марсельского трибунала. Надо будет не забыть внести очередную запись в ежедневник.

Положение разведённого мужчины не так уж и тягостно. Впрочем, будучи официально одиноким, никогда не чувствовал себя таковым – случайные подружки мне не предоставляли такую возможность.

Хотя я люблю женщин – это в детстве они противные, а потом, когда подрастают, то бывают ничего себе так. Сначала я был гадким утёнком. Точнее – толстым, умным (это не всегда означает, что прилепившееся от одноклассников звание «зубрила» отображало истинное положение дел), скромным и с набором подростковых комплексов. В период учёбы в университете я сильно изменился: и телосложением тоже. Чувство неуверенности в себе («ах, неужели я не такой как все», переросшее с годами в «ах, как хорошо, что я не сильно отличаюсь от остальных») придавало мне обладание неким романтическим стилем в поведении. Это можно назвать природной застенчивостью и внимательностью к другим. К старшим и женщинам. За это все меня обожали. Но с возрастом я старательно гасил в себе эти черты.

В моих венах течёт и корсиканская кровь. Отсюда моя привлекательность по южному типажу. Рост выше среднего. Воздыхательницы называли меня даже красавцем, чем вводили поначалу в краску. Успех у женщин. (Википедия: «Успех – достижение поставленных целей в задуманном деле, положительный результат чего-либо, общественное признание чего-либо или кого-либо». Таких целей не ставил. Общественного признания никогда не добивался. Остаётся «Положительный результат». Это что-то вроде турнира для альфа-самцов? Расшифруйте мне этот термин для такого понятия, как «Успех у женщин», господа википедисты! К положительному результату надо стремиться, что-то для этого делать, как-то развивать. Ну не знаю, у меня это просто имеется в наличии). Но я им никогда не бахвалился. Даже в мужской компании. После развода наслаждался им когда считал возможным.

Свой ответ на прямой вопрос: «Обязан ли ты чем-то женщине, после того как занимался с ней сексом?» я с течением времени (это процесс, иногда называемый процессом взросления) кардинально изменил. Я не беру в расчёт свои идеи по этому поводу в том возрасте, когда был девственником и считал реальным сексом даже простое прикосновение к ложбинке между грудями девчонки.

До бракосочетания я считал единственно возможным отвечать: «Да, конечно». Спустя семнадцать лет: «Нет, конечно». Женщины воспринимали расставание со мной всегда с сожалением, и часто – с пониманием. Пару раз между мной и очередным объектом возникал вопрос о расплате за полученное удовольствие, выражаемое в форме: «Ты не можешь просто так уйти, а как же мои чувства к тебе?» Или вот классическое: «Я отдала тебе лучший (крайне редко встречавшийся вариант – лучшие) год (секунды, минуты, дни, месяцы, века) жизни!» Можно подумать, что я предлагал при этом кому-то обмен на свои худшие аналоги времени! У меня таких в жизни просто не было!

Приходилось напоминать о заранее оговоренных правилах отношений между нами. О бесперспективности изображать из себя жертву насилия со стороны политика Франции, роль которого сыграл харизматичный на все времена Жерар Депардье в фильме «Добро пожаловать в Нью-Йорк»². И я действительно никак не возьму в толк, почему весь мир ополчился против бедолаг, заклёванных героинями курятника под всемирной вывеской «#MeToo». Не хочу при этом обидеть ни одну приличную курицу: попадаются в нашем мире столь же одиозные петухи.

Вы не смотрели «Добро пожаловать в Нью-Йорк»? И не тратьте на него своё драгоценное время! Подаётся это произведение как драма. В прологе «остросюжетного, завораживающего по закрученности» вышеупомянутого фильма, где «высокохудожественные эротические сцены просто потрясают зрителя» (Ирония. Ирония?), Депардье поясняет журналистам в кадре и публике, что он «не понимает, как можно получить удовольствие за шесть минут». Что ж, это личное мнение человека, который, судя по этой фразе, не один десяток лет замерял с секундомером каждый счастливый эпизод своей жизни. Если это именно его мнение, а не фраза из сценария. Так что этот фильм шедеврален хотя бы тем, что такое предисловие к нему позволяет сделать как минимум один эпохальный вывод: всякое сексуальное удовольствие должно длиться хотя бы минут семь!

Выносящим мне мозг женщинам я сделал подходящие подарки в ответ на их претензии: отправил через мессенджер ссылку в интернете с указанием обязательно посмотреть этот кинохит с постскриптумом: «нам и часа было мало». Это действовало на них благотворно: просмотрев этот фильм, они переставали мне надоедать.

Лишь единожды я едва не изменил своим правилам, и гадаю до сих пор: не совершил ли я в ту минуту ошибку? Когда в ответ на мою фразу о том, что нам пора расстаться, одна из моих женщин кивнула: «Да. Только перед тем как ты уйдёшь, просто обними меня, Ален». Любящие просто нуждаются в этом.

Только сейчас я понимаю, что нашёл истинную формулу любви. Нет, это вовсе не похоже на скопище переменных в длинных строках, перемежёванных знаками математических действий, на тесты и инструменты психотерапевтических методик для анализа взаимоотношений партнеров. Любовь – это когда тебе для настоящего экстаза достаточно обнять, прикоснуться до любимого человека. На ощупь, осязательно почувствовать его. И взаимность этого чувства. Секс – да, но это другое. Самоотверженный поступок ради любимого, любимой – да, но это другое. Это проявления любви.

«Просто обними меня, Ален».

Нет, всё же и тогда я не ошибся. В том эпизоде отсутствовала взаимность. С моей стороны.

Бармен наконец избавился от назойливого телефонного собеседника и бросил взгляд на столик девушек. А точнее – на содержимое их бокалов, зычным голосом заставив оторваться их от трёпа:

– Дамы не желают обновить своё пиво?

Дамы и не думали отказываться и согласно закивали. По волнообразным движениям их пьяненьких головок можно было понять, что они уже не один раз посещали дамскую комнату, дабы избавиться от переработанного их организмами пенного напитка.

– Анна-Мари, не забудь отнести девушкам новые бокалы, – бармен не жалел своего голоса, хотя в тихом и пустом заведении он мог позволить себе говорить даже шёпотом, и при этом не бояться быть неуслышанным.

– Сейчас, – с лёгкой хрипотцой отозвалась официантка, подходя ко мне с бутылочкой уже откупоренной колы и кофейной парой на подносе. Если бы не её габариты, уже оцененные мною со спины, я мог бы признать, что тембр её голоса принадлежит весьма сексуальной особи. И тембр знакомый, где-то я его уже слышал. – Я только отнесу кофе месье.

Я так устал, что сидел в каком-то оцепенении. В судах всегда много людей: взгляды, речи. Вы ни разу не были в суде? Это отнимает много энергии. Словно в одну секунду меня покинули все силы, и я неподвижно жду собственного возрождения. Это бывает. Наступает такое состояние, когда человек думает вроде бы обо всём, а на самом деле ни о чём. Смотрю сквозь стекло в никуда, в полной уверенности, что нахожусь там, где могу спрятаться от знакомых лиц и взглядов.

Не очень изящная фигура официантки пришвартовалась у моего столика и поставила передо мной напитки, но не ограничилась только этим. Анна-Мари успела рассмотреть адресата на моём конверте.

– Ой-й-й-й, мэтру Алену Тавернье, – перекосив свою шею над конвертом, удивлённым голосом прочла вслух моё имя официантка и пристально стала рассматривать меня, словно бы встретила в этой дыре как минимум Алена, но Делона. Хриплый сексуальный голос стал ну просто оргазмическим. Готов поклясться…

Так, кое-что всплывает в моей памяти. Молоденькая мадам Бадин, которая лет десять назад в первый раз оказалась в моём кабинете. Помню, она трагически рыдала на пороге кабинета и кокетливо улыбалась на выходе из него.

– Неужели это ты, Ален?

Я помедлил, прежде чем ответить, в надежде, что она отстанет от меня и решит, что ошиблась. Но нет.

– Кажется да, – нарочито неуверенным голосом отозвался я, переводя взгляд с выдавшего меня проклятого конверта на пухлые щеки этой женщины, за которыми светились зажёгшиеся огоньки её глаз. Она даже отступила на шаг, чтобы то ли рассмотреть меня получше, то ли чтобы дать мне возможность осмотреть её габариты теперь и с боку.

– Бог мой, Ален, это же я, Анна-Мари Бадин. Как ты поседел!

Я конечно же вспомнил и её бракоразводный процесс, которой я вёл. И это имя, хотя в этом парусном фрегате угадать сразу прежде худенькую девушку было непросто. Она мне запомнилась, конечно, не только из-за того, что её муж, военный офицер от артиллерии, небезосновательно грозился убить нас обоих, названивая мне с десятка разных телефонных номеров. Насколько я помню, кроме незначительного аванса, который она оставила мне до того, как мы оказались вместе на диване моего кабинета, весь мой остальной гонорар по этому делу был получен в виде натуральной оплаты её хрупким телом. И по её инициативе. Видимо, так ей было проще пережить расставание с любимым мужем.

Я зачем-то встал со стула. Анна-Мари приняла это за некий порыв и, приобняв руками, придвинулась своей пышной грудью ко мне, задев при этом крепким бедром столик так, что расплескала при этом мой кофе.

– Мой страстный адвокат, – прошептала она мне на ухо. – Как же надолго ты пропал из моей жизни. Нам надо будет как-нибудь с тобой встретиться и поболтать.

Отодвинувшись от меня, она осмотрела меня с головы до ног, покачала головой, словно бы что-то вспоминала: должно быть, сравнивала меня сегодняшнего с прежним, и, возможно, пыталась через внешнее сходство уловить произошедшую разницу; дала мне возможность опуститься на стул и только тогда заметила, какой раскардаш она устроила неосторожным движением своего упитанного тела.

– Не беспокойся, – проговорил я приглушённо, показав жестом на свой кофе, – ничего страшного.

– Ой, прости, я сейчас всё исправлю! – она всплеснула руками и побежала за стойку бара, где вновь загудел баритон бармена, напоминавший ей о том, что девчонки в углу уже заждались своего пива.

– Ничего, подождут, – слышно было мне из-за стойки бара разражённый голос Анны-Мари. – Этот месье не просто мой знакомый, но ещё и известный адвокат. Смотри, пожалуюсь ему и на тебя, так он быстро добьётся для меня ещё одного развода. Когда ещё в нашу забегаловку заходят такие люди?

Бармен не спешил отвечать на этот вопрос, но кинул косой взгляд в мою сторону. Я же излучал показательно доброжелательную улыбку, которая вновь возникла у меня на лице с того момента, когда пышная официантка превратилась в бывшую мимолётную знакомую. Как правило, клиенты пустующих баров если и смотрят в сторону барменов, то лишь чтобы рассмотреть расположенную у них за спиной и занимающую множество полок внушительную коллекцию бутылок, играющих оттенками цветов и сияющих этикетками, будто аккуратно складированные на боевых позициях боеприпасы с бирками отличия: этот снаряд бронебойный, это фугас, а вот этот – осколочный. Но я смотрю ему прямо в глаза. Его боезапас меня не пугает, а продуть ему в мужскую игру «войны взглядов» я не собирался.

Выручил меня звонок мобильного – на дисплее возникло имя «Дамиан» – это родственник моей первой жены, Моник. С бывшими я прощался навсегда. По мне, так любовный фарш обратно не проворачивается. А вот с некоторыми из её родственников, которые разумно держали после нашего развода нейтралитет, я и дальше поддерживал нормальные отношения. Особенно, если чувствовал, что этот нейтралитет не показной, а вполне искренний. Надеюсь, я не настолько тщеславен, чтобы навязывать себя тем, кому неприятен или безразличен.

Дамиан был из числа таких вот бывших родственников. Кстати, он приходился дядей Моник, хотя был младше её на два года. Тяжёлый перехлёст корсиканских генеалогических древ.

– Привет, Дамиан.

– Привет, – его голос сразу же показался мне несколько напряжённым. – Ты где?

Вообще-то это чисто женский вопрос. Как будто от места моего нахождения зависит искренность моих ответов. Да, бывает и такое, если ты пытаешься что-то скрыть от собеседницы. Впрочем, я и в таких случаях не то чтобы обязательно лгал, но сам вопрос уже содержит в себе нотку недоверия. Это бестактно и заранее тебя унижает, и женщина, с которой ты сегодня в отношениях, должна бы это понять. Мужчинам достаточно того, что ты поднял трубку и готов вести беседу на любую тему: обсудить начальство на работе, новую удочку, прошедшую охоту на зайца, только что принятый закон, подписанный президентом. Вопрос о моём местонахождении от любого собеседника-мужчины означает интерес ко мне только как к профессионалу. Я уже большой мальчик и живу достаточно уединённо. Настолько, что если у меня и возникают какие-то проблемы, то я о них не распространяюсь. Тем более не жду, что кто-то предложит свою помощь. Или вдруг станет выяснять, по какой причине меня где-то видели на прошлой неделе в компании с моложавой блондинкой, а уже сегодня – с непозволительно молоденькой брюнеткой. Проводить свободное время я всегда предпочитал в обществе красивой женщины. В этом преимущество моего сегодняшнего положения: можно разменивать женщин как перчатки, но никто не может сказать, что я веду двойную, тройную или какую-то там по счёту жизнь.

– Застрял в парижском баре, в тринадцатом округе. Оставил машину на мойке, решил выпить пока чашечку кофе в заведении через дорогу. Ты что, решил пригласить меня поиграть?

– Это тоже, как только вернешься в Тулон. Не сбивай меня. Ален, тебя хочет видеть один наш общий знакомый. Только не спрашивай – кто. Уточни-ка, где именно твоя автомойка.

– Хорошо, сейчас сориентируюсь, – я был не то чтобы удивлён такой просьбой. Просто мне было интересно, кто это из наших общих знакомых так «шифруется». – Здесь рядом «Монопри». Улица Жанны Д’Арк. С другой стороны улицы – площадь с её же именем. Вот и все ориентиры. Точнее не скажу.

– Через сколько времени твоя машина будет готова?

– Ею уже занимаются, так что через полчаса, думаю, будет как раз.

– Тогда набери меня, когда соберёшься на выход. Спасибо.

С некоторых пор среди моих клиентов появились люди с весом, которые предпочитали обсуждать свои проблемы с глазу на глаз, а не в режиме телефонного общения. И такие звонки я получал регулярно. Естественно, речь идёт не о физическом «весе». Так что в половину восьмого часа вечера я сижу в баре и терпеливо гадаю, с кем именно мне предстоит встретиться. А пока наблюдаю за тем, как в пяти метрах от меня беспрестанно ржут две девицы с пивными бокалами.

Помню, как-то давно, Дамиан, с которым мы время от времени с удовольствием играем в нарды, в своё время отговаривал меня от переезда в Париж из Тулона. Да, я предпочёл-таки осесть в городе, с которого началась военная карьера Наполеона Бонапарта.

– Наши города на юге ничем не хуже столицы, Ален, – сказал он мне тогда. – Поверь мне, что сочности и смака жизни и здесь хватает. А наша кухня? А наши женщины? Они здесь колоритней, чем в Париже, да и с меньшими психологическими выкрутасами. И поверь мне, менталитет парижан – это сущее наказание. Люди с юга к нему не привыкнут, а там только и делают, что стебутся над нашим акцентом и нашими привычками. Для парижан всё, что расположено за бульварами, обрамляющими их двадцать округов – это уже другая планета. Нет, хуже – это чёрная дыра. Там водятся лишь инопланетяне вроде нас с тобой, которых они называют в самом лучшем случае провинциалами.

Дамиан к тому моменту три года проработал в парижском филиале одной марсельской компании, так что имел об этом свою особую точку зрения. Его стойкий корсиканский акцент, от которого, в отличие от меня (ну, как мне кажется, во всяком случае моему уху, как и слуху моих знакомых, не слышный), он так и не смог избавиться, и глоттофобию³ части «рафинированных» парижан из 16-го округа и таких районов как Нёйи, Отей, Пасси я не считаю непреодолимым водоразделом для страны. Это просто как бренд для каждого из нас.

Я же тогда стыдливо бросил взгляд на свои ботинки.

Они были недавно приобретены мной в дорогущем парижском обувном магазине. Неразумный поступок. Сдуру, из-за сиюминутной амбиции. Стоило мне упомянуть, что в моём Тулоне есть обувной магазин с тем же названием и что цены в нём несколько ниже, как продавец принялся пускать шпильки в адрес южан и язвить по поводу их (то есть моего!) тщеславия и хвастливости. Что он просто уверен: только в столице, и то не везде, можно купить высококачественную обувь по весьма недорогой цене, и «неужели месье готов поспорить с ним, специалистом в этом деле»? Мне бы следовало набить ему морду, или, на худой случай, «повздорить со специалистом по пустякам», но вместо этого я указал ему на первую же понравившуюся пару ботинок и попросил принести мне их на примерку.

В итоге через три минуты я с гордым видом вышел из бутика с покупкой, обошедшейся мне в лишние сто евро; в этом я убедился уже в Тулоне. Но с сознанием, что ещё раз убедил продавца в его правоте. Не по поводу качества и цены товара. Всему виной спесь.

Границы между глобальными Западом и Востоком как-то ещё можно очертить на глобусе, а вот между Севером и Югом они проходят внутри многих стран. Причём, вне зависимости от того, где они расположены, в каком из полушарий относительно экватора. Во всем мире северяне и южане иронизируют друг над другом. Александр Дюма-старший мог бы назвать свой известный роман «Южанин д’Артаньян и три северянина-мушкетёра», так как его главный герой-романтик был рождён и воспитан в Гаскони, а проявил всю неподдельную пылкость своего характера в более северных регионах.

– Парижане не могут поставить на один постамент Наполеона и де Голля. И сравнивать их между собой. Да, у них мало общего. Говорят, даже в росте разница была бы сантиметров тридцать – это же хватит для приличной тумбочки? Невысокий – с нашей Корсики, но перебравшийся в Париж и поставивший на колени пол-Европы, второй – типичный парижанин с громадным шнобелем, заставивший не только Францию, но и пол-Европы вновь признать эту страну одной из великих, несмотря на наше быстрое поражение в начале войны, – убеждал меня обладатель приличного паяльника над верхней губой и с ростом, едва выше самого высокорослого пингвина. – «О, север есть север, юг есть юг и с мест они не сойдут!», как говорил наш сказочник Шарль Перро.

Мне вспомнилась где-то виданная мною гравюра начала ХIХ века, очевидно изготовленная французским мастером под стиль острых английских анти-наполеоновских карикатур с центральной надписью: «Корсиканское копыто полностью раздавлено». Эта работа просто полна ненавистью к уничижительно изображённому корсиканцу, который очень хотел стать не только императором для всех французов, но и просто французом, но так и не стал им. Ему удалось стать императором для всего мира, но не французом для Франции. Поверженные герои, даже не вполне положительные, быстро становятся мишенью карикатуристов после своего падения. А тот безвестный художник явно был бы принят в «Шарли Эбдо» без каких-либо рекомендаций. Ему достаточно было бы предъявить редакции журнала эту работу.

С литературными познаниями у родственника Моник была точно беда:

– Дамиан, это был британский сказочник Редьярд Киплинг. И речь там шла о западе и востоке.

– Да? Вот весь кайф обломал, а мне так хотелось поумничать! Ну, может быть. Не важно. Но как смачно сказано! Ален, а наш буйабес? Разве его можно сравнить с теми помоями, что там готовят? Уж поверь мне, ничего в этой жизни не меняется столетиями.

Помню, я тогда сказал ему:

– Может быть, я и не перееду в Париж. Я ещё не решил. Но если за год пребывания в Париже я не найду там ни одного заведения с достойным буйабесом и ни одной шикарной тёлки – я тут же вернусь. И потом, ты же знаешь – я просто хочу лишний раз не мельтешить перед глазами Моник. Как она поживает, захаживает к вам?

Нас с Моник свёл случай. Точнее шесть случайных встреч. Ты знакомишься с девушкой в дороге. Из-за непогоды вы проводите вместе целый день (отложенные рейсы, ожидание в аэропорту пересадки, длинный переезд в поезде через половину страны). Потом вы случайно сталкиваетесь в городе, и каждая из таких встреч заканчивается без какого-либо намёка на продолжение. Вы не обмениваетесь номерами телефонов, не назначаете новых встреч. Но шесть раз подряд за два месяца сталкиваетесь вновь и вновь.

Случай как повод для любви или любовной связи. На эту тему можно написать целую диссертацию. Сплошь и рядом он сводил меня с разными женщинами. Из них очень немногих я назвал бы полным совершенством, другие были с некоторыми недочётами, были и те, которые состояли из сплошных изъянов. Моник была в моих глазах единственным совершенством очень долго. «Любовь живёт пятнадцать лет». Так что я не согласен с Марком Марронье⁴.

– Хочешь сказать, что тебе всё равно? Не води меня за нос.

– Мне всё равно, но я решил спросить.

– Как всегда. Снаружи спокойная и рассудительная, внутри – растерянная и в бешенстве. Не хочешь ей позвонить?

– О, нет! Все наши сражения уже давно позади, и мосты сожжены. Брошенная корсиканка! Ты же не будешь спорить со мной, что своим уходом я обрёк себя на вечную ненависть с её стороны, так что иного выбора у меня нет. Даже если она когда-то сама окажется в Париже, то там, по крайней мере, больше народу, так что мне проще будет затеряться, чем в Тулоне.

– Ничего умнее придумать не смог, чтобы оправдать свой побег? А то, что ты не будешь видеть своих детей? – спросил у меня отец трёх бегающих вокруг нас маленьких погодок-девчонок.

– Это самый тяжёлый вопрос. Но они уже не младенцы. А я надеюсь прожить какое-то время и ещё совершить кучу ошибок. Может оно будет и к лучшему, если эти ошибки я буду делать не на их глазах.

Думаю, в тот день я почти не врал Дамиану. И нелегко переживал свою оторванность от детей, в которой сам был виноват. Хотя все мы так и жили в одном городе. Я, моя бывшая и двое наших детей. Да и ошибок за это время наделал немало. Мне кажется, что и до сих пор не перестал их совершать; и жил всё это время в своё удовольствие. Я даже домашних животных потому никогда не заводил, что никогда не сидел на одном месте – благо, моя профессия к этому так располагала. Аквариумные рыбки в моём рабочем кабинете не в счёт. Я никак не мог достичь термодинамического равновесия, при котором макроскопические параметры существования моей системы оставались неизменными, флуктуируя относительно равновесного значения. Теперь я и сам сумничал. Как Дамиан тогда. Он хороший парень. Когда не подбухивает. Короче говоря, из меня не вышел хороший отец.

Тем не менее, прошло не так уж и много времени, когда до меня дошёл смысл поучений Дамиана: столица, когда я попадал сюда, чем-то напоминала мне этакие каменные джунгли. А, как известно, только двуногий хищник чувствует себя в своей тарелке в такой среде. Бродячих псов, крыс и тараканов я в расчёт не беру – они и так приспособятся к любым условиям жизни.

Париж полон самой разнообразной и аппетитной дичью, так что возможности для охоты здесь масса. Надо только самому вовремя уворачиваться от крупных хищников, и не забывать время от времени пускать в ход собственные клыки и когти. Только тогда в этих джунглях ты сможешь выжить. И не будешь представлять из себя лёгкую добычу для окружающих. По крайней мере, многие из них забудут о тебе, пока ты явно не захромаешь хотя бы на одну лапу. Джунгли особенно ярко проявляли свои сочные краски и ароматы в столичных кабинетах.

Но со стороны Париж волнителен и прекрасен! Вовсе не обязательно, что именно здесь ты наткнешься на своего хищника – но помнить о такой возможности никогда и никому не мешает. Но это по молодости лет я грезил Парижем, а теперь-то уж нет. Сейчас для меня нет на земле места лучше, чем наше средиземноморье.

Анна-Мари вернулась к моему столику, быстро навела на нём порядок и проворковала с нескрываемым вниманием к моей особе:

– Извини меня, но я так расчувствовалась. И как это я не заметила, когда ты вошёл? Может вместо кофе тебе принести что-нибудь покрепче? Хотя бы пиво? – распустивший паруса фрегат так желал и во мне разбудить ответные чувства. Я-то знаю точно, на что она намекает. Потому что ещё помню, что она проделывала тогда, десять лет назад.

– Нет, спасибо, – изображаю любезную улыбку. – Я сегодня сам себе водитель, и мне ещё долго сидеть за рулём.

Зря я ей улыбнулся. Вместе с новой чашкой кофе я получил от неё и сказанное шёпотом признание:

– Я после наших встреч ещё несколько месяцев просыпалась с мыслью, что ты со мной рядом. Вот прямо сейчас я чувствую такое…

Шаблонность этих реплик меня не смутила. И как ни крути, но всё же она нашла вполне подобающие случаю слова, и, хотя её лексический запас всегда был невелик, но в данный момент это было не так уж и важно: от её нехрупкой фигуры исходил неподдельный жар, что было одинаково и понятно (при таком-то весе), и даже как-то приятно.